Текст книги "Горожанки. Русская семейная традиция в ХХ веке"

Екатерина Залекер
Горожанки. Русская семейная традиция в ХХ веке

© Залекер Е. С., 2018

* * *

К чужим победам непричастны…

Лидия Григорьева (Ципина)

От составителя

Книга предлагает читателю материалы, характеризующие русскую семейную традицию, в ней речь идет о семействе московских мещан Демидовых и почти родственными узами связанном с ним семействе обедневших дворян Григорьевых. С частными семейными судьбами переплетены значимые для русской культуры, громкие имена и судьбы – Сытина, Есенина, Северянина, Домбровского, но главное в них – хрупкая камерность, самобытная, хотя и типичная для культуры ряда сословий старой Москвы, перешагнувших рубеж «не календарного – настоящего Двадцатого Века».

В книге представлены документы и фотографии из семейного архива составителя, в том числе две рукописи. Рукопись Алевтины Алексеевны Демидовой была отпечатана на пишущей машинке и переплетена бывшим политзаключенным, «каэром» Сергеем Владимировичем Шибановым на склоне жизни, в конце 1970-х – начале 1980-х годов. В семье Демидовых хранилось несколько экземпляров этой самиздатовской книги. Для широкой публики она не была предназначена, только для своей семьи. Книга Демидовой включает несколько альбомных стихотворений и повесть «Окно» – психологическую зарисовку. Книга публикуется без изменений. Автор второй рукописи – младшая дочь Григорьевых Лидия Михайловна Григорьева (Ципина). Рукопись подарена ее сыном Ильей Александровичем Ципиным в середине 1990-х годов составителю настоящего сборника и представляет собой несколько десятков исписанных мелким почерком пронумерованных машинописных листов. Григорьева планировала опубликовать свои воспоминания, но писала набело, без черновика. Рукопись Григорьевой содержит стихи и воспоминания о детстве и юности, пришедшихся на начало ХХ века. В рукопись внесена корректорская правка.

Алевтина Алексеевна Демидова была дочерью корректоров Сытинской типографии, крестной дочерью первой жены Есенина Изрядновой, училась на корректорских курсах с Юрием Домбровским и была адресатом нескольких его юношеских стихотворений. Лидия Михайловна Григорьева (Ципина) училась в литературном институте Брюсова на Поварской, посещала литературные вечера в Политехническом музее, под псевдонимом Лидия-Майя была известна Северянину.

Предлагаемая маленькая подборка литературных произведений в совокупности с предваряющим их очерком жизни семьи Демидовых даст, возможно, некоторое представление о духовном мире русских горожан ХХ столетия, напомнит об ушедшем времени, камерная жизнь которого известна нам так мало.

Книга написана по воспоминаниям моего отца – Сергея Валентиновича Залекера, светлой памяти которого она посвящается.

Материал публикуется впервые.

Русское семейство

Родители

Февраль 1914 года в Москве был необычайно теплым – вдвое теплее марта. В один из таких теплых зимних дней в Сытинской типографии ждали фотографа. Товарищество Сытина имело в Москве две типографии: на Тверской, специально приспособленную для «Русского Слова», и на Пятницкой, работавшую для книгоиздательства. Эта вторая типография помещалась в собственном доме по Пятницкой улице, выходившем также на Валовую и на 2-й Монетчиковский переулок – «в Монетчики». Иван Дмитриевич Сытин гордился своим делом: каждая четвертая книга в России выходила из его типографии. В 1910 году уже был издан «Очерк издательской деятельности Товарищества И. Д. Сытина»[1]1
  Очерк издательской деятельности Товарищества И. Д. Сытина. М., 1910.


[Закрыть] – парадный фотоальбом, дающий представление о типографиях, их цехах и книжных магазинах. У Сытина была своя фототипия, откуда и приглашались фотографы. Сегодня фотографа ждали в корректорской.

1900-е гг. Ольга Ивановна и Алексей Матвеевич Демидовы

По соседству с типографией Сытина, в 4-м Монетчиковском переулке, стоял деревянный двухэтажный дом (д. 5/7), часть второго этажа в котором снимала семья московских мещан Демидовых¹ (комментарии, отмеченные цифрами см. на стр. 124), служивших у Сытина, – Алексей Матвеевич на протяжении нескольких десятилетий исполнял обязанности заведующего корректорской, Ольга Ивановна была корректором. Вместе с ними жила няня единственной дочки Сони – Пелагеюшка², младший сын Володя умер в младенчестве. В марте супруги Демидовы ожидали рождения третьего ребенка.

Фотограф сделал несколько снимков, имевших разную композицию. Владелец типографии Иван Дмитриевич Сытин неизменно располагался в центре. Рядом с ним – женщины: по правую руку (на фотографии – слева) корректор Ольга Ивановна Демидова, по левую (на фотографии – справа) другой корректор – Мария Петровна Кулебакина. Алексей Матвеевич на нашем снимке стоит за спиной жены. В этом же ряду второй слева – юный подчитчик Сергей Александрович Есенин, только что увидевший опубликованными два своих первых стихотворения. Его гражданская жена, корректор Анна Романовна Изряднова, сидит на полу, склонив голову к коленям другой женщины. Как много десятилетий спустя вспоминали дочери Демидовых, объясняя детям и внукам фотографию, в корректорской на четвертом этаже было в том феврале тепло, и Ольга Ивановна, работая над рукописью, сняла накинутый на плечи платок, но, когда в типографии появился Иван Дмитриевич Сытин с фотографом и она была приглашена сесть рядом с владельцем типографии в первом ряду, она «схватила платок» и закуталась в него, чтобы на фотографии не была заметна ее беременность. При этом женщины, показывая фотографию, всегда загадочно говорили: «Здесь есть еще один человек».

Февраль 1914 г. Сытинская типография.

В центре – Иван Сытин, владелец типографии. Слева от Сытина – Ольга Смирнова (Демидова), корректор, справа – Мария Кулебакина, корректор (после смерти Ольги Смирновой – третья жена Алексея Демидова).

Стоят: над Ольгой Смирновой (Демидовой), четвертый слева – Алексей Демидов, заведующий корректорской, второй слева – Сергей Есенин, подчитчик. Сидит на полу: первая слева – Анна Изряднова, корректор

О Сытине и о его типографиях написано достаточно исследований. Начало прославлению своего Товарищества положил сам Сытин. С приходом советской власти начал создаваться миф о сытинцах как передовых революционерах-печатниках. В 1929–1930 годах Центральным бюро краеведения совместно с ВСНХ был объявлен конкурс на лучшее монографическое описание фабрик и заводов, победителем которого стала книга «Первая Образцовая типография», написанная «рабочим от станка» Н. И. Мирецким, а «главным редактором» был «весь коллектив рабочих Первой Образцовой»[2]2
  Мирецкий Н. И. Первая Образцовая типография. М., 1930. С. 6.


[Закрыть]. К сожалению – только рабочих. О литературной и культурной жизни служащих типографии – корректоров, рисовальщиков – из монографии мы не узнаем. Книга Мирецкого, основанная на собственных воспоминаниях и наблюдениях автора, создавала образ революционной пролетарской типографии. Такой она вошла и в учебники истории. Миф о революционерах-сытинцах столь укоренился в нашем сознании, что даже в некоторых поздних исследованиях, посвященных первому московскому периоду жизни Есенина, начинавшему покорение столицы с работы у Сытина, особо подчеркивается влияние «революционной пролетарской» среды на юного поэта – тема в действительности не столь существенная для этого периода его жизни. Влияние типографии на мировоззрение поэта характеризуется как тлетворное. Автор книги «Судьба и вера Сергея Есенина», написанной по благословению митрополита Симона (Новикова), Игорь Евсин пишет, что определение «вербочный херувим», данное в типографии поэту, «звучало как насмешка в устах так называемых „революционных пролетариев“, вовлекших неопытного деревенского паренька в антиправительственную деятельность»[3]3
  Евсин И. Судьба и вера Сергея Есенина. Рязань, 2006. С. 62.


[Закрыть].

Но Есенин не так много общался с рабочими – эти знакомства остались главным образом от предыдущего недолгого периода его работы в книжном магазине, теперь же он начал служить в корректорской, где его и окрестили «вербочным херувимом». После рязанского села, после работы в мясной лавке купца Крылова, а затем в должности продавца в книжном магазине Есенин оказался в новом для себя мире московских служащих. Что представлял собой этот мир? Можно ли сейчас воссоздать атмосферу корректорской? И насколько вообще справедливо утверждение, что в типографии Есенин подпал под влияние «передовых идей», враждебных «устаревшему» православному мировоззрению»[4]4
  Там же.


[Закрыть]?

Сам Сытин был человеком истинно православным. Можно сказать – торжественно православным. Может быть, то, что большая часть его печатной продукции была связана с православием, и не является свидетельством религиозности издателя – коммерческие интересы для него были едва ли не превыше всего. По слухам (если им можно доверять), он сам признавался, например, что хорошо подзаработал на прославлении преподобного Серафима Саровского. Но создаваемая им в типографиях религиозная атмосфера была именно такой, какой требовал уклад Замоскворечья: по праздникам в стенах типографии на Пятницкой служились водосвятные молебны, после Пасхи повышалось жалование, на Рождество проводились детские елки, регулярно приглашался священник из близлежащей церкви Спаса Преображения «на Болвановке». А известная фраза Сытина «уйду в монастырь» – после национализации типографий – может быть, и не выражала выстраданную потребность его души, но и не для «красного словца» прозвучала (как сочли его советские биографы).

Февраль 1914 г. Иван Дмитриевич Сытин

Служащие типографии в советское время бережно сохраняли весь «хлам», оставшийся от царских времен: изображения святых и Царственной семьи, религиозную литературу. В корректорской же и до октябрьского переворота, и в советское время царила атмосфера почти семейной религиозности. Младшей подругой Ольги Ивановны Демидовой была Анна Романовна Изряднова – Демидовы высоко ценили эту «тихую скромную женщину» и пригласили ее быть крестной матерью их младшей дочери Алевтины (в метрике – Валентины), родившейся 7 (20) марта 1914 года. В «Выписи из метрической книги о родившихся за 1914 год», выданной Московской Вознесенской, за Серпуховскими воротами, церковью стоит: в графе «Имена родившихся» – «Валентина, в честь св. Валентины, праздн. церковью 16 июля», в графе «Кто совершал таинство крещения» – «священник Алексий Фаворский с причтом», в графе «Звание, имя, отчество и фамилия восприемников» – «крестьянка Рязанской губ., Ряжскаго уез., Подвисловской вол., с. Приянки Анна Романовна Изряднова». В корректорской Изряднову считали не любовницей, а гражданской женой Есенина. Гражданские браки не осуждались. В московской среде гражданские союзы были в то время часто прочнее церковных. Демидовы сами переживали семейную драму: Ольга Ивановна, урожденная Чеснокова, состояла в церковном браке с мещанином Смирновым и ее брак с Демидовым также был гражданским. На обороте той же «Выписи из метрической книги» стоит постановление суда от 31 декабря 1917 (?) года: «дочь Валентина рождена супругами Демидовыми вне брака марта 7 дня 1914 года по определению Суда должна носить фамилию Демидова и отчество Алексеевна». При этом о взаимной любви Демидовых ходили легенды, известно даже, что заведующий «никогда не брал отпуск», чтобы его жена могла отдыхать два раза в год – за себя и за него, а в семье сто лет хранится предание о том, что, умирая, Ольга Ивановна «целовала мужу руки». Ольга Ивановна рано умерла от чахотки, оставив на руках мужа двух дочерей – старшую Соню и младшую Алевтину – Лялю. Сестра Алексея Матвеевича Демидова – Анна Матвеевна Соболева (в письмах к брату она подписывалась «Анхен»), переехавшая с мужем из Москвы в Харьков, – звала брата с детьми жить к ней, но писала при этом: «Я знаю, что тебе этот переворот невыносимо тяжел, тебе будет жаль оставить могилу Оли». Эта могила на Донском кладбище не сохранилась – у семьи в годы революции и гражданской войны не было средств на ее содержание, но Алексей Матвеевич Демидов и дочери, а потом внуки и правнуки навещали дерево, под которым лежит Ольга Ивановна. По воспоминаниям дочерей Демидова, «все женщины корректорской были в него влюблены». Через несколько лет после смерти Ольги Ивановны Алексей Матвеевич женился на Марии Петровне Кулебакиной – это был его третий и самый долгий брак. Родственные же отношения с Изрядновой сохранялись: Анна Романовна, а потом и ее сын Георгий, ровесник Ляли, по семейным рассказам, очень гордившийся своим отцом – поэтом Сергеем Есениным, бывали частыми гостями в доме Демидовых и много спустя после смерти второй жены Алексея Матвеевича.

Выпись из метрической книги

1900-е гг. Ольга Ивановна Демидова

1910-е гг. Демидовы на даче в Расторгуево. Сидят: Ольга Ивановна и Алексей Матвеевич с дочерью Соней. Сидит на перилах крыльца сестра Алексея Матвеевича Анна Матвеевна Соболева. Стоит за Демидовыми на верхней ступеньке няня Сони, предшественница Пелагеюшки (Анна?)

1910-е гг. Соня Демидова

1910-е гг. Соня и Ляля Демидовы после смерти матери

Детская книга сестер Демидовых, хранившаяся у Ляли. Передана в дар Музею Д. М. Карбышева

1914 год и для Есенина был важным годом: в декабре у него родился сын, в этом же году он впервые увидел опубликованными свои стихи – в детском журнале «Мирок». Как рассказывали дочери Демидова, Есенин показывал ранние произведения Алексею Матвеевичу и тот помог ему с первыми публикациями его стихов «в каком-то детском журнале» – упоминалось не стихотворение «Береза», вышедшее в январском номере, а февральские «Воробышки», но, очевидно, для публикации Демидовым были указаны оба стихотворения. Об этом говорилось как об известном факте, но вскользь – отношение к Есенину, особенно после его разрыва с Изрядновой, для которой он остался единственной любовью, было скептическое.

Что же представляла собой корректорская сытинской типографии на Пятницкой в те годы, когда в ней появился Есенин?

Февраль 1914 г. Анна Изряднова

Февраль 1914 г. Сергей Есенин

В первую очередь корректорская была в постоянном контакте с авторами печатавшихся в типографии книг. По воспоминаниям дочерей Алексея Матвеевича Демидова, у их отца был большой архив писем, уничтоженный после его смерти, в годы войны, корреспондентами были многие писатели того времени – дочерьми Демидова упоминались имена Льва Толстого и Максима Горького. Но если говорить о повседневной жизни, об общем духе, атмосфере корректорской, то ее определяли служившие здесь женщины.

В сборнике «Жизнь для книги» – достаточно авторитетном издании, включившем воспоминания Сытина и его современников, – опубликованы фотографии сытинских типографий, в том числе и «корректорской»[5]5
  Сытин И. Д. Жизнь для книги. М., 1962. С. 30, 238–239.


[Закрыть]. Судя по снимку, в «корректорской» у Сытина не служило ни одной женщины: на фотографии мы видим большую комнату со специфическим верхним освещением и в ней – сидящих за столами несколько десятков мужчин. В действительности на фотографии (а она позаимствована из фотоальбома 1910 года) изображена не корректорская, а «рисовальня»[6]6
  Очерк издательской деятельности Товарищества И. Д. Сытина… С. 26.


[Закрыть]. Корректорская Сытина была преимущественно «женским миром». Попробуем представить образ типичной для последних предреволюционных лет женщины-корректора.

Есенин работал подчитчиком у разных корректоров, в их числе и у Марии Петровны Кулебакиной. Ее образ сохранился в семейных преданиях (которые, разумеется, как и все предания, вариативны и недостоверны, но живо рисуют образ ушедшей эпохи и особенности ее повседневного быта).

Мария Петровна Кулебакина была дочерью известного московского учителя музыки (по другой версии – директора гимназии), давшего детям хорошее музыкальное образование. Петр Кулебакин был «почетным гражданином города Москвы» (очевидно, это было общеимперское почетное гражданство – одно из состояний городского сословия, приобретаемое по службе, привилегированная прослойка городских обывателей). Когда дочь Марии Петровны, Нина Алексеевна Демидова, рассказывала об этом внучатым племянницам – трем девочкам, она всегда шутливо подчеркивала, что «звание» это передается только по мужской линии («так что ты не сможешь его носить»). У Петра Кулебакина было пятеро детей, и когда он выбирал для покупки дачу, он выбрал ту, во дворе которой росло пять березок. Отпевание Петра Кулебакина совершал патриарх Тихон – об этом говорилось шепотом.

В молодости Мария Петровна считалась красивой женщиной («бабушка интересная была, говорят, у нее фигура была очень красивая»). На балу в гимназии она танцевала с кадетом Михаилом Тухачевским: на бал был приглашен Императорский кадетский корпус. (Поскольку Тухачевский был почти на десять лет моложе Марии Петровны и окончил кадетский корпус девятнадцатилетним юношей в 1912 году, можно предположить, что бал был в гимназии, где служил Петр Кулебакин, и его дочь была приглашена на него уже будучи выпускницей и взрослой девушкой.) Об этом факте Мария Петровна всегда с гордостью вспоминала, особенно когда Тухачевский стал маршалом. Когда маршал Тухачевский был репрессирован, родные подшучивали над ней: «Мария Петровна, с кем Вы танцевали на гимназическом балу?» Она с досадой отвечала: «Да ни с кем я не танцевала» или (как вариант): «Ну я же не знала, что он станет врагом советской власти». Маршал Тухачевский имел ценность в ее мире лишь как «блестящий поклонник».

Февраль 1914 г. Мария Петровна Кулебакина (30 лет)

1910-е гг. Мария Петровна Кулебакина

Икона Марии Петровны

Первым мужем Марии Петровны был офицер Белой армии, погибший на фронте. Венчание происходило в церкви Ивана Воина на Якиманке. Мария Петровна вспоминала, что для новобрачных были расстелены ковры «по всей дороге»: от дверей храма до выходивших на улицу ворот. К венчанию Кулебакиной корректорская Сытинской типографии подарила ей обеденный сервиз, который затем перешел в семью Демидовых и хранился в семьях трех дочерей Алексея Матвеевича. Когда сервиз вместе с новой женой переехал в дом Демидовых на Монетчиковском, Алексей Матвеевич, обедая за ним, шутил: «Можно было и подороже купить».

После смерти жены, решив ввести в дом новую жену и мать для девочек-сирот, Алексей Матвеевич Демидов выбрал Марию Петровну. Дочерям он объяснял: «Она добрая». Став женой Демидова после смерти Ольги Ивановны, она заменила девочкам мать, «деточки», впрочем, были очень свое нравны и мачеху третировали: «Она была простодушный человек, а они умные, с характером». Сохранилось письмо от сестры Алексея Матвеевича, адресованное жене брата, в котором она выражает сочувствие по поводу того, что «дети все же не делаются мягче и ближе» к ней: «Какой-то злой рок мешает этому!» «Бедная ты моя Маруся, – пишет она, – не горюй и не волнуйся. Очевидно, это все неизбежно. В таких случаях мне всегда приходят на память две строчки стихов Байрона, которые он писал своей жене во время тяжелых переживаний: „Склонись, пусть мимо пронесет. Пусть ураган свое возьмет“». Но для детей падчериц Марья Петровна стала любимой бабушкой. В семье Марию Петровну все называли «бабушкой»: внуки, зятья и невестки.

Падчерица Марии Петровны Ляля в детстве и юности писала стихи, повести, романы. Сестры вспоминали, как Ляля прятала ото всех каждое свое новое произведение «на Монетчиках» «за обоями», а Мария Петровна находила, тайком читала и потом спрашивала: «Лялечка, а когда же продолжение?», что возмущало девочку.

При своей доброте Мария Петровна была остра на язык, «ядовита»: она очень любила мужа падчерицы Ляли, немца по отцу – Валентина Леонардовича Залекера, но насмешливо называла его «адзельский барон», что зятя страшно злило. Скорее всего, ей и принадлежало определение «вербочный херувим», уязвлявшее Есенина.

Речь Марии Петровны (как и ее падчерицы Ляли и дочери Нины) была пересыпана пословицами и поговорками – и народными, и литературными. Когда на занятиях по фольклору внучке Ляли было дано в институте задание записать бытующие в семье пословицы, дочь Кулебакиной записала для нее несколько десятков «маминых пословиц», особое место среди которых занимали «наставления девицам», а также анекдоты о наставлениях свахи и незадачливых картавящих невестах («каварер-каварер, поровик-то прогорер»³).

«Бабушка» отличалась необыкновенной наивностью. Ольга Ивановна – жена Алексея Матвеевича – называла ее «дурой Манькой». Полная неприспособленность «бабушки» к новому быту и беспомощность доходили до юродства: потеряв в военные годы хлебные карточки, она «пошла с ручкой» – стала просить милостыню, о чем ее дочери Нине, работавшей в те годы учителем литературы в ближайшей школе, сообщили соседи. При этом, следуя старой московской традиции, в своей квартире на Монетчиковском она, к неудовольствию домочадцев, собирала на обеды нищих старух.

«Бабушка» была человеком глубоко религиозным, ее любимым храмом был храм Святителя Николая – «Никола в Кузнецах» (в Кузнецкой слободе), где она особо чтила икону Божией Матери «Утоли Моя Печали». Ее дочь учила внучку Ляли обращаться к этому образу со словами «Матушка „Утоли мои печали“! Утоли мои печали!» Все церковные традиции семьи Демидовых были заложены «бабушкой».

Родилась Мария Петровна на Рождество, а умерла на Крещение, не дожив год до своего восьмидесятилетия. Рождество и Крещение отмечались разросшимся к концу столетия семейством Демидовых как общесемейные праздники, на которых непременно поминалась «бабушка», а иногда ставилась ария, под которую она ушла из жизни. Мария Петровна очень любила классическую музыку. Она умерла, сидя в кресле, под арию Каварадосси из оперы «Тоска» Джакомо Пуччини, которую слушала на пластинке…

Служба в корректорской для Есенина была, по сути, первым «выходом в московский свет», в котором он чувствовал себя неуютно и к которому всегда стремился. При этом можно предположить, что Есенин преувеличивал языковую дистанцию, отделявшую его от работников корректорской. Здесь служили представители разных сословий: мещанка Демидова, крестьянка Изряднова, дочь почетного гражданина города Москвы Кулебакина, и в их среде был «принят слог простонародный». И все же разница была. Но это была разница между городской и деревенской, интеллигентской и крестьянской культурами.