Текст книги "Горожанки. Русская семейная традиция в ХХ веке"

Дочери

После революции дом «в Монетчиках» перешел в собственность государства, Демидовы получили в нем квартиру, в которой семья прожила до начала 1960-х годов. Квартира Демидовых состояла из трех комнат, в одной из которых – использовавшейся в качестве гостиной – стояла большая красивая изразцовая печь. В двух комнатах жили Алексей Матвеевич, Мария Петровна и их дочь Нина с няней Пелагеюшкой, в третьей – Соня и Ляля.

В семье Алексея Матвеевича Демидова были три дочери. Согласно городской традиции, если в семье две девочки, то одна из них характеризуется как «серьезная», другая – как «легкомысленная». Демидовых друзья семьи всю жизнь сравнивали с чеховскими «тремя сестрами», но старшие были погодками, сами себя называли «единоутробными» (младшая была рождена после смерти их матери в новом браке отца) и сопоставляли с сестрами из «Хождения по мукам» Толстого: Соню (старшую) – с «легкомысленной» Катей, Лялю (среднюю) – с «серьезной» Дашей. В воспоминаниях Сони фигурировали «поклонники», в воспоминаниях Ляли – «друзья».

Когда «друг» становится «поклонником», он утрачивает черты «высокого» героя. Как в традиционных «классических», так и в городских воспоминаниях о «девичестве», посвященных теме «любви», два центральных персонажа – «красавица» и «поклонник». «Поклонник» – наделенный конкретными чертами, но в целом – собирательный. «Поклонников» должно быть много, и они в «девической» кощунственной словесности подвергаются осмеянию. Чем более «значителен» «поклонник» (богат, знатен, знаменит, талантлив), тем больше у него шансов стать «трикстером». Традиционный мотив – «обмен поклонниками».

1930-е гг. Соня Демидова. На обороте надписано: «На память от сестренки Сони, приезжай летом»

1934 г. Ляля Демидова

«Ужасно весело жили», – вспоминала о годах юности старших сестер Нина Алексеевна Демидова. «Они были озорницы страшные», – говорит сын средней сестры Алевтины Алексеевны Демидовой – Сергей Валентинович Залекер.

Литературные знакомые появились у Алевтины Демидовой (по семейному – Ляли, в кругу друзей – Али) в 1930–1931 годах, когда она училась на Центральных курсах издательских корректоров ОГИЗа РСФСР. Сохранилось свидетельство об окончании курсов, датированное 1 октября 1931 года: «Тов. Демидова А. А., родившаяся в 1914 году, прослушала курс обучения корректорскому делу и показала хорошие успехи». На курсах Ляля Демидова училась с Юрием Домбровским, и в семейных преданиях именно он выступает в роли главного «незадачливого поклонника» – талант и признание дали Домбровскому право занять центральное место в устной словесности сестер Демидовых.

1930-е гг. Соня и Ляля Демидовы

Июнь 1931 г. Ляля Демидова в период обучения на корректорских курсах. На обороте надписано: «Моей милой тете Анечке на память от Ляли. 24.6.31 г.»

1943 г. Нина Демидова. На обороте надписано: «Милой, родной тете Анечке – от Нины. 31 дек. 43 г.»

Считается, что Домбровский закончил Высшие государственные литературные курсы⁴. В действительности на ВГЛК он учился, вероятно, только один 1928/1929 учебный год. В 1929 году курсы были фактически расформированы[7]7
  Голицын С. М. Записки уцелевшего. М., 1990. С. 316–318.


[Закрыть]. После закрытия курсов студенты были вынуждены завершать образование в других высших и средних учебных заведениях. В 1930 году Домбровский поступил на государственные корректорские курсы.

Стихи, посвященные слушательнице корректорских курсов Але Демидовой

Девичьи альбомы и создавались, и хранились в первую очередь как документальные свидетельства того «головокружительного успеха», который имела его владелица. Он мог заполняться и «страстно любящими» ее подругами, но главным образом молодыми людьми, для которых, в свою очередь, «обожание» и воспевание «прекрасной дамы» и своего к ней чувства имело чисто ритуальный характер – что, собственно, и не скрывалось. Если же владелица альбома оказывалась в «литературной» среде, то альбом давал ей возможность сохранить «пробу пера» поэтов – и «наивных», и вполне профессиональных.

На корректорских курсах ОГИЗа в 1931 году Ляля Демидова вела девичий альбом, в котором оставляли свои автографы ее сокурсники, сам альбом не сохранился – остались лишь отдельные листки, а также стихотворения, переписанные ее рукой с указанием авторов. Для Ляли, и на курсах, как и в семье, слывшей «поэтессой», создание альбома было частью литературной деятельности. В 1980-х годах младшая сестра Ляли Нина Алексеевна Демидова – профессор Московского педагогического государственного университета, главный хранитель семейного фольклора, традиций и архива – передала внучке Ляли эти тексты с надписью: «Стихи, посвященные Лялечке (Але)».

Вот единственная полностью сохранившаяся альбомная страница:

Але Демидовой на память

 
Пишу тебе в альбом прекрасный
Строки небрежные мои,
Пусть взор твой встретят они ясный
И мысли радуют твои.
 
 
И если ты найдешь в них радость,
То полюби их и храни,
Узнаешь в них ты сердца сладость
И мысли тайные мои.
 
 
А если я незвучной лирой
В альбомчик твой вгоню печаль,
И лира та не будет милой,
То разорви и не читай.
 

P. S. Простите, что на «Ты», такова структура стихотворения (этого). Это стихотворение написано мною еще в 1929 году (Пишу с 1928 года), но я еще никому его не «посвящал» (если так можно сказать в данном случае).

Записка Юрия Домбровского (атрибуция на основании указания Нины Алексеевны Демидовой)

– Вы говорили, что пишите стихи, – я хотел бы попросить Вас показать мне одно из Ваших стихотворений. На стихи я очень любопытен. Ну пока [подпись – неразборчиво].

Стихотворение имеет, с точки зрения автора, оригинальную художественную структуру и является фактом его творческой биографии.

Еще одна страница из альбома сохранилась не полностью. На ней рукой Домбровского написана часть его стихотворения. Оно вместе с двумя другими его стихотворениями было переписано Демидовой и хранилось отдельно.

Альбомное стихотворение называлось «Любовь».

 
А к вечеру она прокралась к черту
Когда он только-что вернулся в Ад
Шумела и лгала и тенью распростертой
Застыла у ворот вступив в свои права
Чтоб сквозь века туманов и открытий
(Седая ночь жди утра и шалей)
Мог сатана сложить свои копыты
И целовать упавший на земь шлейф
 

[далее – рукой Демидовой]

 
Но поздно, поздно древних прялок ритм стихает…
Ночь идет под воскресенье…
Тускнеют окна… Дремлет Маргарет
И гладит старый черт ее колени.
 

Ляля Демидова сохранила стихотворные письма, которыми обменивались слушатели корректорских курсов во время уроков, – эти стихи и комментарии к ним дают представление об атмосфере, царившей на курсах, и свидетельствуют о том, что в ней преобладал комический элемент: шутки, насмешки, разные формы смеховой культуры. Хранительница «школьной» «девической» традиции шестнадцатилетняя Ляля в среде мужчин-слушателей курсов двадцатидвухлетним Домбровским была «назначена» на роль «судьи» их поэтического творчества.

Вот клочок бумаги в четверть тетрадного листа, на нем – набросок стихотворения:

 
На лицо мое свет фонаря упадал
Я стоял пожирая минуты
Вот уж десять минут я вас лишних прождал
Униженный, почти обманутый.
 
 
Жду, а в сердце такая печаль
Расплывается словно в тумане
Слов твоих обещания жаль
Жаль пропавшее даром старанье.
 

На обороте рукой Домбровского написано: «Это стихи Розенкова больше он не успел написать». Записочка была передана Домбровским Демидовой. Следующий лист – стихотворение Розенкова, посвященное ей:

Але Демидовой

 
             Вы очень любопытны Аля
             Я, право, этого не знал.
             Стихи для Юрки сочиняя,
             Прочесть ваш отзыв не мечтал.
 
 
Все эти строчки были шуткой
(Смеясь для Юрки их писал)
И в них быть может рифмой жуткой
Я вас случайно напугал.
 
 
             Но я не знал, простите, право,
             Что Ты прочтешь случайно их
             Тогда б я не писал сей стих
             И не имел на это права.
—
Вы знаете стихи люблю я
Я их, как память охраняю
И лиру нежно берегу я,
В сердца других ее вселяя.
—
             …Я во взглядах с тобою не схож,
             Но тебя хорошо понимаю.
 

Стихи Розенкова с резолюцией Домбровского

 
В сердце вашем волнистая рожь
И отрада звенящего мая!
 

P. S. Простите, что плохо написал – некогда, некогда и некогда. С приветом. Розенков.

10.5.31.

Стихотворение использует альбомные штампы и написано Розенковым как доказательство того, что он умеет писать стихи. На полях – резолюция Домбровского:

«Полагаю объяснение принять, дело за неимением материала прекратить, инцидент считать исчерпанным. Тов. Розенкову посоветовать обратиться к папаше с надлежащим объяснением».

В одном из стихотворений упомянут подарок, сделанный Ляле Домбровским («Юркой»):

Алле Демидовой

 
Ваша жизнь цветуща и красива
Мысли мчатся в радостную высь
Вы бываете тогда даже счастливой
Когда дарят Вам уже сдыхавших крыс.
 
 
Ваша молодость стремительна и юрко
Ваша радость в тишине весны
И о крысе, подаренной Юркой
Вы увидите бесчисленные сны.
 
 
Ваше «общество» блистает идеалом
Вы средь «них» не встретите таких
Ну как я – довольствующихся «малым»
И пишущих лучшие стихи
 
 
Наши взгляды разнятся во многом
Сходятся лишь только в «пустяках»
Я стремлюсь на новые дороги
Вы витаете в летавших облаках
 

P. S. Ну хватит философствовать. Урок не время для писания стихов. Жду ответ Володя. 19.5 (?).31.

В «блистающее идеалом» «общество» Али Демидовой входил почитатель и знакомый Владимира Маяковского Дудуев, также оставивший в ее альбоме свои стихи:

 
Я,
Маяковский, вами
недоволен.
больше того,
даже зол.
Потому что поступок ваш
бессмыслен и волен
Потому что отдал себя
в пепельный сор.
Уж не так страшно
волны быта синеют
Не могли уж лодки
прочнее выбрать.
Разбилась и черт с нею
разве и без лодки
[Нельзя, невозможно – зачеркнуто]
трудненько выплыть?
нет размякла «жилистая глыба»
мозги размочила и сердце значит.
Я не так еще вас крыл бы
Если б не был тоже так же начат.
 

Как известно, и в «школьной», и в «девической» культуре (как советской, так и дореволюционной) «важную роль <…> играли обычаи, регламентировавшие общение и вместе с ним весь неофициальный обиход»[8]8
  Белоусов А. Ф. Институтки. Вступительная статья // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц / Составление, подготовка текста и комментарии В. М. Боковой и Л. Г. Сахаровой, вступительная статья А. Ф. Белоусова. М., 2001. С. 16.


[Закрыть], в их числе: ведение альбомов, обмен записочками на уроках, стихотворная переписка, шутливые подарки. Бытовое поведение представителей «общества», центром которого была Ляля, только что закончившая школу, свидетельствует о продолжении «девических» и «школьных» традиций – они поощрялись и поддерживались «взрослой» «мужской» частью слушателей корректорских курсов. Стихи курсистов – фрагмент той культурной среды, в которой в начале 1930-х годов формировались и «наивные», и профессиональные поэты.

Альбом для стихов, подаренный Юрием Домбровским Ляле Демидовой. На первой странице рукой Нины Алексеевны Демидовой надписано: «От Юрия Домбровского»

Стихи Домбровского, написанные, как утверждает семейное предание, на корректорских курсах в 1931 году, друг юности Ляля Демидова переписала своей рукой и хранила всю жизнь в отдельной папке вместе со страницами своего девичьего альбома. Над первым из этих стихотворений написано: «Домбровского посвящ[ение]» [зачеркнуто «мне»], над вторым – «Стихи Домбровского». Хорошо известны два периода творчества Домбровского: казахский (1937–1955) и московский (1956–1978)[9]9
  Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. М., 2000.


[Закрыть]. Дружба с Лялей Демидовой и стихи, посвященные ей, – самая заветная страница до-арестного, первого московского периода его творчества. В семье говорится, что первое из стихотворений написано после того, как Домбровский «объяснился в любви» шестнадцатилетней Ляле, «глубину» и «свободу» сердца которой он обессмертил в нем.

«Домбровского посвящение» (переписано Алевтиной Алексеевной Демидовой)

Домбровского посвящение

 
Зарождается бьется и с воплем
проносится мимо
Только скажешь пол слова и
дрябло овиснет [?] в руках
Ни одна из дорог не должна
дотянуться до Рима
Ни одна из тревог не должна
уместиться в стихах
Я поверил, что сердце
глубокий колодец свободы
А в глубоких колодцах вода
тяжела и черна
Я готов дожидаться
мучительно плещутся воды
Я бадью опускаю до самого
черного дна⁵.
 

Во втором стихотворении – приметы лагерной жизни. Оно не датировано, и сейчас трудно сказать, содержит оно юношеское пророчество поэта о своей дальнейшей судьбе или попало в архив Демидовой уже позднее.

Стихи Домбровского

 
Так кончается юность без прочного прока,
Без утраты, без треска, без музыки – без ничего
Потому что пустынно на каменной площади рока
 
 
Оттого что как Макбету ведьмы дают полномочья
На Актерство и царство, так спит обо мне тишина.
Окруженной шагами глухих конвоиров его.
 
 
Оттого, что и юность бывала со мной только ночью
На Гуптвахте тоски – одиночная камера сна.
 

* * *

 
Оттого что довольно молчать по ночам за вратами
За столбами пустот и за наглухо вбитой судьбой
Потому что века шевеля пересохшими ртами
Спят вповалку на нарах как мертвые рядом со мной.
 

Мужья

Юность кончилась. Соня и Ляля вышли замуж: Соня – за выпускника ИФЛИ, талантливого преподавателя литературы и режиссера Владимира Лопатина (внучатого племянника Германа Лопатина – друга Карла Маркса, первого переводчика «Капитала»), Ляля – за ученого-биолога, сына немецкого эмигранта и московской мещанки Валентина Леонардовича Залекера. Залекеры и Демидовы жили по соседству, их родители были знакомы между собой, Ляля и Валентин дружили с детства. В 1934 году она перебралась к нему, оставив комнату «в Монетчиках» Соне. Залекер жил тогда в соседнем с 4-м Монетчиковским Спасо-Болвановском переулке («на Болвановке»), в большом каменном доме напротив церкви Спаса Преображения (в те годы уже не действующей и полуразрушенной), в квартире мужа старшей сестры, профессора Сергея Павловича Наумова, зоолога и охотоведа, автора книг и учебников, доктора биологических наук. Надо сказать, что благодаря зятю репрессии миновали молодого ученого – авторитетный и влиятельный в научных кругах Сергей Наумов как-то однажды сказал ему: «Ты не знаешь, Валентин, сколько я для тебя сделал». В семье считали, что зять за него «поручился». Дом «на Болвановке» находился в трех минутах ходьбы от «Монетчиков», и Ляля приходила к сестрам каждый день. У Ляли родился сын Сергей, у Сони – дочь Наташа. Соня работала врачом, Ляля занималась детьми. После гибели Володи Лопатина на фронте дочь Сони, не помнившая своего отца, называла Лялиного мужа «папой». Защитив кандидатскую диссертацию, что в те времена было гарантом материального благополучия, Валентин Леонардович помогал и младшей сестре Ляли, благодаря чему она имела возможность окончить аспирантуру. Сестры были неразлучны. Когда Соня должна была уехать в Монголию (там она три года работала врачом при посольстве), Ляля выразила свои чувства в стихотворении «Соне, когда я узнала, что она уезжает», оно начинается словами: «Отлети, как стрела, от меня, беспредельное горе».

1930-е гг. Володя Лопатин

1900-е гг. Валя и Женя Залекеры

1920-е гг. Валентин Залекер

Уже в середине 1950-х годов Валентин Леонардович, обменявшись комнатами со средней сестрой, переехал с семьей в дом своего деда по матери купца Ивана Бобова на Житной улице, рядом с церковью Казанской иконы Божией Матери у Калужских ворот, в которой размещался в те годы кинотеатр «Авангард». Здесь он жил в одной квартире с женой своего репрессированного брата Вассой Митрофановой и несколькими случайными соседями. Этот дом был снесен в начале 1960-х годов, дом «в Монетчиках» был также снесен, семьи получили отдельные квартиры, но почти в то же время – двумя годами раньше – была куплена дача в подмосковном поселке Селятино.

1933 г. Ляля Демидова

1930-е гг. Валентин Залекер и Ляля Демидова

1930-е гг. Сестры Демидовы (Нина, Ляля, Соня) с Валентином Залекером

1946 г. Алевтина Алексеевна Демидова с сыном. На обороте надписано: «Дорогому Валюсе от его маленькой семьи. 23.3.46 г.»

1950 (?) г. Валентин Залекер и Алевтина Демидова с сыном в комнате «на Монетчиках». Залекер был научным сотрудником ВНИИ Охотничьего хозяйства и звероводства им. Б. М. Житкова, институт подчинялся Наркомвнешторгу, Наркомзагу СССР,

Дача в Селятино

Алексей Матвеевич Демидов с сыном Володей перед домом «в Монетчиках». Фотография из большой комнаты

Буфет Марии Петровны Кулебакиной

Ларец Ольги Ивановны Демидовой

Личные вещи Демидовых. Переданы в дар Музею Д. М. Карбышева и его времени ГБОУ г. Москвы «Школа № 2099»

Сундук Ляли Демидовой из дома «на Болвановке», на котором в детстве спал Сергей Залекер, а затем Катя Залекер. Передан в дар музею «Усадьба Кутайсовых „Рождествено“» Православной школы «Рождество»

Портрет Александра Блока из квартиры «в Монетчиках»

Скульптура, принадлежавшая Н. А. Демидовой и С. В. Шибанову

Предметы из обеденного сервиза, подаренного корректорской Марии Петровне Кулебакиной ко дню венчания. Переданы в дар музею «Усадьба Кутайсовых „Рождествено“» Православной школы «Рождество»

Кувшинчик-молочник, принадлежавший Ляле Демидовой. Передан в дар Музею Д. М. Карбышева и его времени ГБОУ г. Москвы «Школа № 2099»

Картина, принадлежавшая Ляле Демидовой, полученная ею в наследство от сестры Марии Петровны Кулебакиной – Александры Петровны. Находилась до 1980-х гг. на даче в Селятино. Датский художник К. Хансен

1967 г. Невестка Ляли Ольга Залекер с дочерью Катей в Селятино. Мяч привезен Ильей Ципиным в подарок из командировки в Венгрию. Фото Ильи Ципина

1969 г. Валентин Леонардович Залекер с внучатой племянницей Таней и Буяном на даче в Селятино. Фото Ильи Ципина (?)

Фото внизу: 1967 г. Сергей Залекер (сын Ляли) и Геннадий Свищенков (зять Сони) с дочерьми Катей и Мариной в Селятино. Фото Ильи Ципина (?)

1971 г. Селятино. Первый ряд: соседская девочка, Катя Залекер (внучка Ляли), Сергей Залекер (сын Ляли), Марина и Таня Свищенковы (внучки Сони), Наташа Свищенкова (дочь Сони). Второй ряд: Михаил Семенович Широков (муж Сони), Ольга Залекер (невестка Ляли), Ольга Петровна Кулебакина (сестра Марии Петровны), Софья Алексеевна Демидова, Валентин Леонардович Залекер, Алевтина Алексеевна Демидова

1970 г. Невестка Ляли Ольга Залекер (в центре) и дочь Сони Наташа Лопатина (Свищенкова) (справа) с гостями и дочерьми в Селятино

1979 г. Спектакли в Селятино. Сцена из «Трех мушкетеров» Дюма. Герцог Бекингэм – Марина, Анна Австрийская – Катя

В Селятино переехали многие вещи из «Монетчиков» – мебель, книги, фотографии, даже двери и дверные замки, а на самом почетном месте – над круглым столом в большой комнате – водрузилась фотография Алексея Матвеевича Демидова со старшим сыном (умершим в младенчестве) возле дома «в Монетчиках». В связи с этой фотографией детям и гостям пересказывалось поверье о том, что семья не принимает имя Володя: упоминался и первый сын Демидовых, и первый муж старшей дочери Сони Володя Лопатин, пропавший без вести в первые дни войны, и некоторые незадачливые поклонники самих сестер Демидовых, а потом и их внучек. Второе поверье – о том, что дом не принимает число 13, в нем всегда живет или 12, или 14 человек (кто-то рождается – кто-то умирает), – возникло уже в Селятино. Там же возникла традиция – при рождении ребенка сажать перед домом лиственницу. Дети Ляли и Сони к тому времени уже обзавелись семьями, учась на историко-филологическом факультете МГПИ им. В. И. Ленина, они нашли там себе супругов: Наташа вышла замуж за однокурсника Геннадия Свищенкова, ставшего впоследствии выпускающим редактором программы «Время», Сергей женился на студентке старшего курса Ольге Пустынкиной, бывшей адресатом песни Юлия Кима «Губы окаянные». В 1960-х годах в доме родилось три внучки. Выезжая на дачу с началом весны, семьи жили здесь до поздней осени. Девочки – внучки Демидовых – с одобрения и при участии взрослых создали традицию осенних спектаклей, на которые приглашались соседи, в первую очередь сельская детвора⁶. Десятилетия спустя, в 2010-х, местный сосед – сын железнодорожников, вспоминая эти спектакли, говорил значительно: «Все помнят». Семья бывшего домовладельца монетчиковского дома, навещавшая Демидовых в Селятино, купила дачу по соседству. Монетчики перекочевали в Селятино. Слово «монетчики» употреблялось в семье для характеристики семейного быта. Когда говорилось о семейной безалаберности или о любви шутливо посудачить («шу-шу-шу»), это называлось «монетчики». Уже в 80-х годах на семейных торжествах Валентин Леонардович в качестве тоста читал (то пафосно, то грустно) перефразированную строфу Пушкина:

 
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Монетчики нам Царское Село.
 

1979 г. Спектакли в Селятино. Сцена из «Собаки на сене» Лопе де Веги. Диана – Марина, Марсела – Катя

1979 г. После спектакля. Ольга Петровна Залекер, Таня, Катя, Марина с местными мальчиками

1933 г. Сергей Владимирович Шибанов в ссылке под Сургутом

История покупки селятинского дома заслуживает отдельного рассказа.

У этнографа и зоолога Сергея Владимировича Шибанова – бывшего бойскаута, арестованного в 1925 году за «контрреволюционную деятельность» и отправленного на Соловки, а затем в ссылку под Сургут, – было два брата. Младший рано погиб, старший – Николай Владимирович Шиба нов – был заместителем декана биофака МГУ, одним из создателей Зоологического музея, семьи не имел и после его смерти все наследство осталось единственному брату. Сергей Владимирович Шибанов был женат на младшей из сестер Демидовых – Нине, их познакомил его друг и коллега Валентин Леонардович Залекер, говоривший о нем: «Сергей Владимирович самим фактом своего существования оказывает облагораживающее воздействие на окружающих». Нина (в семье ее всю жизнь называли «Ниночкой», даже внуки и правнуки) не мыслила жизни без старших сестер, и было решено купить большую дачу, где разместились бы все три сестры с разросшимися к тому времени семьями. Однако сестры настаивали на том, чтобы выплатить хотя бы символическую сумму за свои доли, и тогда Ниночка, которая восхищалась недорогой, но красивой настольной лампой Ляли, стоявшей у нее на рояле (музыке в юности учился Лялин муж), попросила ее в обмен на часть дома. Лампа была отдана (после смерти Нины Алексеевны Демидовой вновь вернулась в семью Ляли).

1937 г. Сергей Владимирович Шибанов (справа) в ссылке. На бревнах дома отмечен срок (срок отмечался другим ссыльным, сам Шибанов, по семейному преданию, «пропустил» срок своего освобождения)

Николай Владимирович Шибанов. Фотография в кабинете брата в Селятино

Настольная лампа Ляли Демидовой. Передана в дар частному лицу

Демидовы теперь поселились в доме, главным хозяином которого был бывший «каэр». Под библиотеку по этнографии и охотоведению была отведена отдельная комната в верхнем этаже – кабинет хозяина дома. Шибанов занимался также садом: декоративные растения, кустарники, экзотические деревья, даже мхи, привозимые из поездок, в том числе с Соловков, куда не раз возвращался в старости в качестве туриста. Перед центральным крыльцом он создал «альпийскую (соловецкую) горку». Кроме того, Сергей Владимирович, храня память о своей юности, вырезал из дерева индейцев и «тотемы» – его московский скаутский отряд «Летучие мыши» специализировался на «индейщине», и во время ареста в 1925 году у него были изъяты «индейские» атрибуты как доказательство «контрреволюционной деятельности». «Индейцы» для Шибанова были напоминанием о старой России⁷. А в зимний период в Москве он трудился за пишущей машинкой: создавал самиздатовские книги, впрочем, только для узкого круга близких людей. В Москве у него часто собирались репрессированные скауты, а в Селятино почти каждое лето приезжала погостить калужская (высланная за сто первый километр) семья: патрульный скаутского отряда «Летучие мыши» Владимир Семенович Зотов и его жена Софья Матвеевна Зотова, в девичестве Доброва, внучатая племянница Владимира Ивановича Герье – создателя Высших женских курсов (Курсов Герье), после революции преобразованных в МГПИ им. В. И. Ленина, а затем в МПГУ. Жизнь этой семьи была легендарной: когда в 1925 году Володя Зотов как «каэр» был заключен в Бутырку, а затем отправлен на Соловки, его невеста Соня Доброва последовала за ним. Они обвенчались в Кеми. В ссылке Софья Матвеевна родила мужу пятерых детей, в Калуге их семья стала тайным культурным центром города⁸.

Годы спустя после смерти Шибанова внучка Ляли написала о нем маленький рассказ-зарисовку. Вот фрагмент из него:

«Он бросил взгляд на балкон и окна второго этажа – шторы еще были задернуты, гостья спала. Все в доме спали. Вставали здесь вообще поздно. Здесь было принято поздно ложиться и поздно вставать. Три сестры были совами. К совиной жизни приучили своих детей, те своих… И он ложился вместе со всеми глубоко за полночь. Порой незаметно для родных и гостей боролся со сном, сидя на своем стуле за столом, за которым к ночи собиралась вся разговорчивая семья в их с Ниночкой комнате, служившей и гостиной, и спальней (они привыкли так жить, как бы лишая себя частного, интимного пространства, и в этом были счастливы). Он сидел за столом, иногда внимательно слушая, с доброй иронической усмешкой, иногда подремывая, но почти никогда не подавая голоса, его и в скаутском отряде называли Молчаливый Лось. Все расходились глубоко за полночь. И ложился он глубоко за полночь. Но вставал по юношеской индейской привычке неизменно с рассветом».

«Мой дорогой Охиджеза…» – было написано вдовой на его надгробии.

Индейцы и «тотемы» на даче в Селятино. Сделаны Сергеем Владимировичем Шибановым в 1970–80-х гг.

1920-е гг. Володя Зотов

1920-е гг. Соня Доброва

Фотографии переданы в дар Музею-лаборатории истории образования и духовной культуры

Титульный лист рукописи С. В. Шибанова (Квазинда)

Скаутские индейские щиты В. С. Зотова и С. М. Зотовой (Добровой). Сделаны В. С. Зотовым в 1950–70-х гг. Хранятся в калужской квартире Зотовых

1980-е гг. Сергей Владимирович Шибанов и Нина Алексеевна Демидова

1980 г. На даче в Селятино. На нижней ступеньке – Катя Залекер (внучка Ляли) и Валентин Леонардович Залекер (вдовец Ляли), на второй ступеньке – Ольга Петровна Залекер (невестка Ляли) и гостья, на третьей ступеньке – Софья Алексеевна Демидова, Сергей Владимирович Шибанов и Нина Алексеевна Демидова с Пиратом, на стульях – Марина Свищенкова (внучка Сони Демидовой) и Михаил Семенович Широков (последний муж Сони)