Электронная библиотека » Екатерина Звонцова » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 13 октября 2022, 09:40


Автор книги: Екатерина Звонцова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Не надейтесь. Она вам этого не споет. И не вернется.

– А вы откуда знаете?.. – даже теряюсь немного от злого юношеского напора.

– А я – ее смерть. Только с убийцей не путайте. Всего хорошего.

Исчезает. Нет, конечно же, быстро уходит, это просто я оцепенел. В голове – марево, в которое расползлись ее губы, и голос, и слова. Все красное, яркое, плещется перед непроизвольно сомкнувшимися веками. Еще немного – и упаду. А ведь возле меня на черной земле никаких следов остроносых женских сапожек.

«Я – ее смерть».

«Любовь не имеет значения».

«Были у нее, например, враги?»

Фоторобот. Надо было и мне взять у Дмитрия номер, позвонил бы, попросил прислать на почту. Что, если… Девчонка с бегающими глазами… у этой не бегали, но…

Варя не пользовалась заштампованным приемом – что преступник «всегда возвращается на место преступления». Ее преступникам, чтобы сделать нужные дела, хватало одного раза. Да и кладбище не место преступления. Кладбище даже не моя Хиросима. Кладбище – уже выжженная пустошь, где вместо тысячи бумажных журавликов Садако Сасаки – несколько тысяч темных могил.

…«Варя» и «смерть» – слова эти в моем сознании были рядом с нашей встречи. Варя относилась к неординарной породе людей, о которых говорят примерно так: «Из ряда вон. Талантливая умница, очарование, сердце золотое…» – и добавляют грустно: «Умерла молодой». Как Джоанна Английская, Мария Башкирцева, Мэрилин Монро, как множество прекрасных покойниц из прошлых веков. Жутковатое клише жизни: может, ты и не умрешь раньше срока, но всегда будешь восприниматься другими как некто, подле кого смерть нарезает круги, примеряясь, даже если на деле ничего она не нарезает.

Варе было все равно. Варя хотела жить, это легко понять по ее книгам: они не веселые, нет, но воли, той самой воли к жизни и любования ею там много. Варя вечно писала про тех, кто любит жизнь, крепко за нее держится, спасает ее, – и никогда про ворчащих на нее, мечтающих ее перекроить или тем более с ней расстаться. Даже с подростками она избегала хмари: Холден Колфилд ее типажом не был, а вот Коля Красоткин – вполне. Благодаря ей взбодрились и многие другие, даже я.

А смерть… нет, не нарезала она кругов. Ей было чем заняться. У смерти тоже сроки. Тоже дедлайны. Смерти тоже надо все успевать, и уверен, она-то умеет правильно расставлять приоритеты без книг по тайм-менеджменту и необходимости жертвовать обедом. Что ей одна девочка, которая в детстве хотела, чтобы в гроб положили телевизор, потому что она боялась не узнать, что будет с ее любимыми героями. Которая потом сама писала о героях, от которых невозможно уйти.

«О-хо-хо, такие не живут, они делают жизнь всех остальных слишком славной, слишком ее облегчают, а жизнь – это борьба, вот и барахтайтесь!»

Так смерть решила, когда наконец разгребла сирийские, израильские, иракские и прочие завалы. И пришла.

И у смерти были красные-красные губы.

2. Мальчики

– Варвара, а расскажите-ка, когда в вас автор-то проснулся? Если, конечно, помните. Кажется, об этом вы еще не откровенничали.

– Сложный вопрос, потому и не откровенничала. Ignes Fatui – болотные огоньки – по природе не одиночки, в трясину они заводят стаей. (Смеется.)

– Ну, может, у вас это с детства? Рассказывали маме сказки?

– О нет, это не ко мне. Из сказок я быстро выросла, несмотря на то даже, что мне читали неадаптированные, ну, те, где, например, кому-то из сестер Золушки пятку отрезают. Я вообще была не самым читающим ребенком, больше теледевочкой. Но знаете… кое-что меня, наверное, подстегнуло. Помните, «тяжелое детство, деревянные игрушки»? Так говорят про наше с вами поколение перестройки?

– Точно, не раз слышал! Игрушки детей 90-х еще и прибитые к полу!

(Смеются оба.)

– Ну вот, у меня и друзей из художки так было. Игрушек мало, одна другой страшнее, мне даже барби так и не подарили! (Я себе лет в семнадцать одну сама купила, просто чтобы как там… гештальт закрыть.) Компьютеры только появлялись, о них мы и не мечтали. Зато лет в шесть мы выдумали игру, где куклы, машинки и вот это все было не нужно. Она долго с нами задержалась, та игра. Мы ее ото всех скрывали. Кстати, правильно, иначе было бы не миновать доктора. Сейчас вспоминаю… бр-р, какой-то сюр. Звали мы это еще так крипово, игрой в себя вроде. Да, точно. Даша, моя лучшая подруга, выдумала.

– Действительно, название как для психологического триллера или чего-то опасного. Точно можем в журнале-то напечатать? Нас и несовершеннолетние читают.(Смеется.)

– Нет-нет, ничего такого, наша игра не была в родстве с собачим кайфом и всякими гадостями! Мы… ну, мы вроде как придумывали себе новые личины и мир, в котором живем. Семью, друзей, врагов, а иногда и детей. Всегда разное. Даша вот что-то русалочье любила, наш общий друг Тим – инопланетное. К некоторым мирам мы привязывались, жили в них месяцами, держали близ себя воображаемых героев, понарошку любили, убивали… но обычно Фигаро тут, Фигаро там. По ощущениям вспоминается, что было классно, хотя, если спросите подробности, ну, например, ставили ли мы домики из стульев и бились ли на швабрах, я вам не скажу. Я… помню игру настоящей. Помню, как пахли ландыши в одном из моих замков, помню, как делала поздний аборт, и помню, как целовался мой первый парень – я придумала его лет в семь, воображая, что нам по двадцать пять и он священник. Представляете? Жутковатое такое раннее развитие, правда? Тема для сексологической диссертации. Или эскапизм. Знаете, мне он нужен был, я же родителей как раз потеряла… нет-нет, об этом не надо, ладно? Потеряла, и все.

– Очень… необычно и обычно одновременно. Ведь все дети что-то выдумывают.

– Но не все живут в том, что выдумали. А знаете, что самое странное? Скрывать получалось легко. К нам в комнату не входили взрослые. Никогда не входили и не заставали нас за игрой. Они могли появиться секунд через десять, а то и через минуту после того, как мы, ну… возвращались из этих трипов, и едва ли о чем-то догадывались. С чем бы сравнить-то? А вот! Читали Мариам Петросян? Мы были вроде ходоков.

– Ого! Да, читал, помню. И как закончилась эта мистическая история?

– Да как все. Мы подросли, общаться стали меньше, потом Тим уехал в Москву, потом и Даша. Я ушла в реальность, но, как оказалось позже, дорогу не забыла. Возможно, миры позвали меня, чтобы… говорить? Воплощаться? Правда, самой меня как героини там больше нет. И я никем не управляю, все, кто там обитает, живые.

– Живые… Вот не укладывается в голове, хотя мне известно, что вы всегда так говорите в интервью. Творческий процесс – это же про воображение, нет?

– Наверное, лично мой творческий процесс – все-таки не столько воображение, сколько погружение. Он немного в родстве с медитацией, немного – с осознанными сновидениями и даже со спиритизмом. К этому можно относиться как угодно, но я не могу ЧЕСТНО сказать, что придумала хоть каких-то героев и сюжеты. Придумываю я по работе: когда логотип просят ну или, там, дизайн визитки. А сюжеты я… нахожу. Подслушиваю, расшифровываю, что угодно. Мои герои мне… незнакомцы. Иногда неприятные. Непонятные. Умнее меня. Они живут жизни, которые я прожила бы иначе, делают вещи, которые я могу осуждать, и умирают – а я их не могу спасти. Я люблю их именно за то, что мы разные и не зависим друг от друга. Это к другому вашему вопросу, «Пишете ли вы о себе?..» Так вот. Нет. Не пишу…

* * *

– Дим, ну вот и чего мне даст эта твоя «психология потерпевшего»? Лучше б психологию убийцы…

– Убийцы пока нет, как видишь. Что есть, с тем и знакомься.

Лешка сопит и опять утыкается в глянцевый журнал, который невесть как отыскался у коллег-девушек. Интервью Ваниллы… Вари, она ведь и не скрывала, что она Варя, – занимает несколько страниц, пестрит фото: Варя в руинах чешского замка, Варя в кафе с чашкой латте, Варя в совином питомнике. Сам-то Дмитрий интервью читал еще в Сети, а тут и напарнику подсунул. Пусть узнает хоть что-то. Пусть узнает и тоже подумает. Правда, так он думать не сможет. И никто не сможет. Разве что этот…

Павел Викторович. Ее Павел. Смешно как вышло.

Нет. Ни хера не смешно. Красные полумесяцы на ладонях – от впившихся ногтей – говорят об этом яснее ясного. Кулаки еле разжались. И грозят сжаться снова.

– Чудаковатая все-таки чувиха, а? – Опять Лешка любопытно стреляет глазами. Цвет их по весне будто еще ярче стал, один в один ягоды крыжовника.

«Чувиха». Привет черт знает из каких стиляжьих годов, но слово Лешка любит. Пришлось привыкать. Спасибо, старшего по званию и совсем-совсем большое начальство не зовет чуваками. А вот группа по тяжким [6]6
  Группа по расследованию тяжких и особо тяжких преступлений – одно из подразделений типового РОВД. Занимаются преступлениями, относимыми к подследственности Следственного комитета (СК), например убийствами. Как правило, состоит из оперативников, взаимодействующих со следователями СК.


[Закрыть]
у Лешки – все как один чуваки, и некоторые опера, например педант Сергей, тайно мечтают вырвать ему слишком уж подвешенный язык.

– Да, Лех, у нее довольно необычное мышление. И творчество тоже необычное.

Было. Надо же. А он-то дергался, когда Черкасов говорил о своем авторе… своей бабе, ладно, факт… как о живой. А оказывается, сам недалеко от того, чтобы поехать. Ванилла, Варвара, Варя не могла умереть. Вот же ее страничка вконтакте, она просто долго офлайн. Вот ее аккаунт в инстаграме, на последнем снимке – воробьи на подоконнике со зверским аппетитом жрут длинную сосиску, подпись: «Всюду весна». Пятьдесят комментариев от читателей, в основном ржущие смайлы. Всюду, всюду весна.

– За необычность вроде сейчас не убивают. Это раньше могли на костре сжечь.

– Нет. Ничего не поменялось. Просто костры стали незаметнее.

Лешка поглядывает поверх журнала – на голове шухер, в глазах скука. Ему свеженькое дело не важнее прочих, и это, конечно, здравая позиция: у самого должна такая быть. Но ее нет. Да еще Черкасов… Черкасову Дмитрий правду сказал: «Не давал покоя», только причину предоставил возможность додумать, настоящую не назвал. И сейчас водит пальцами по сенсорному дисплею, проматывая фото чужого инстаграма к недавнему отпуску в Румынии, к какой-то выставке, к анонсу обложки и опять возвращаясь к пожирающим сосиску лупоглазым воробьям.

Как странно. У Вари нет с Павлом совместных фото. То есть совместных как совместных, а не тех, где они стоят на фоне допотопных стеллажей, со стаканами кофе и в пиджачно-блузочном обрамлении дядек и теток из совета директоров. Совместных как «смотрите, у меня отношения», как «я не только успешный писатель». Таких нет, нет даже трогательно переплетенных пальцев, или колец, или букетов – ничего. Только дома, леса, море, книжки, еда, одиночные селфи. Варя взяла псевдоним Ванилла, но «ванильной» – кажется, так это называют или раньше называли девочки-подростки – не стала. Все ее чувства были глубоко-глубоко внутри.

– Что-то ты приуныл, Дим. – Лешка шумно стучит ногой по елочке советского паркета. Выбивает что-то морзянкой, кажется SOS.

Ну и что тут ответишь?

– Дим! Алле!

– Да нет. Просто работы много, сам же видишь, ничего не идет.

– Вижу только, что ты уткнулся в телефон, а меня заставляешь читать дичь.

Действительно.

Он так и не написал ей ни разу – а ведь хотел. Да что там, Варвара Перова понятия не имела о существовании Дмитрия Шухарина, как и о существовании большинства из семи с половиной тысяч подписчиков. Вместо нормального человеческого ника у него в профиле значится Dmitry и набор случайных цифр. Ни описания, ни фотографий: на хер этот глянцевый бред? Слишком много сил уходит на то, чтобы твоя жизнь со стороны выглядела успешной и интересной, а ведь эти силы куда больше пригодились бы, чтобы по звезде не пошла реальность. Фильтр поможет убрать мешки под глазами, но не ночи в нервном созерцании стены или бумаг. Нездоровую бледность, но не висельную пляску кровяного давления. Избавит от следа пули, но не от воспоминания, как приветливо она свистнула, пролетая. Дмитрий вообще не видит в соцсетях смысла, кроме возможности поддерживать с кем-то связь, да и времени вести что-то подобное нет: какой виртуал у следователя, который в Шуйском – немаленьком вообще-то городе, побольше средней подмосковной дыры, – работает, конечно, не в единственном экземпляре, но и не окружен десятками умных, опытных, надежных коллег? Никакого «Ко мне, мои мушкетеры», каждый сам за себя, у каждого свои пахучие кучи. Так что инстаграм он завел только из-за нее. Ваниллы, Варвары, Вари. Чтобы молча следить и после особенно гадостного дня думать о том, что когда-нибудь он ей напишет. Ничего особенного. Пожелает чего-нибудь заезженного вроде вдохновения и хороших тиражей. И терпения. И чего-то еще. Не любви. Ненавязчиво. Один раз.

– Чувак!

Он молча, не глядя хватает со стола смятый лист и запускает. Метко.

– Ух! – Лешка фыркает, мужественно приняв удар лбом. – Да, ты совсем скис. Ладно, так что думаешь, это все-таки психованный фанат до нее добрался, Дим?

Он откладывает телефон, яростно трет висок. Инстаграм можно удалить.

– Не только я. Опер так полагает, перестал толкать тему суицида. Обобщая показания всех, кто что-то видел, – да. Подозрительная эта девушка, которую консьержка не знала, не только ей попадалась на глаза, а больше никто и не заходил в тот час, все-таки был разгар рабочего дня. Соседи… тоже вряд ли.

Лешка откидывает журнал на безбожно загаженный папками и чашками стол, начинает качаться на стуле. Скрипят ножки, сипло стонут паркетины, беспокойно пляшет по стене угловатая кучерявая тень, жаждущая хоть какой-то деятельности.

– А этот ее?.. – Лешка делает узнаваемую кирпичную рожу.

– А этот ее чист. Он даже не успел зайти в подъезд, подтверждено.

– Мог ведь нанять кого-то, а приехал просто удостовериться, что…

– Леш, а зачем эти мыльнооперные гипотезы? У них были хорошие отношения.

Слишком хорошие.

– Ну не знаю. – Скрип-скрип, стул гулко приземляется на ножки. – Мыльные оперы не с потолка берутся, Дим, жизнь – она разная. Помнишь вот чувака, который кораблики [7]7
  Жаргонное название пакетиков с марихуаной.


[Закрыть]
прятал, подвязывая к брюшкам своих черепах? В «Форт Боярде» подсмотрел, падла!

Кораблики, черепахи… недавно наркошу закрыли, а будто век назад. Кивнуть, изображая всестороннее внимание, легко, а вот цепь мыслей так и замкнута на другом.

Все же было смешно вот так столкнуться возле трупа и старательно изображать равнодушное неведение, пока ухоженный мужик с профилем римского прокуратора ее не представит. Неведение, а внутри форменный ад, где припадочно смеются бесы. «Ну что, написал ей в директ? А еще при погонах. Ссыкло ты, а не…» Не написал. И не придется. Впрочем, как оказалось, к лучшему, потому что есть этот – с кольцом с изумрудом. Не идиот, не мудак, не просто похотливый папик, а вполне себе достойный типаж. Интеллигентность, здравомыслие, огонь в усталых глазах, начищенные ботинки – все при нем, не отнимешь. Кстати, можно было догадаться. Даже когда Ваниллу, Варвару, Варю спрашивали в интервью о любимых книжных и киношных героях, она почти не называла ровесников или подростков, в основном это были мужчины за сорок – седеющие, холодные и породистые. Зато все, как один, – в форме или при власти. Может, это давало какую-то ложную, нелепую надежду?

– Дим, я в соседний, кофе бы поставить. Ну, чайник.

– Давай. – Пора бы наконец и в свое логово купить новый, взамен безвременно почившего, но на поиск чайника времени пока меньше, чем на сон. Так что спасают девочки, только добрые овэдэшные девочки-дознаватели, гроза мошенников, хулиганов и воров, с которыми вот уже год приходится делить здание. – Только не зависай, знаю я тебя. И не обжирай их опять.

– Я им сам зефир вчера купил, грушевый. И чокопаек две коробки. Захочу – и обожру!

Лешка выбегает, уязвленно тряхнув короткими, по-бараньи буйными кудрями. Неудивительно, что его в последние дни многое напрягает. Может, признаться? Может, станет попроще? Оно ведь, говорили в годы учебы, у каждого бывает – то самое дело. Которое больное, которое личное, которое вгрызлось в холку ли, в сердце – куда дотянулись зубы. Иногда оно и толкает в органы, иногда, наоборот, вышибает из них, а иногда вот так обрушивается – камнем по голове на взлете. Шухарин ведь Жеглов, говоря по-советски; Шерлок, говоря по-западному; «с заделом на Москву», говоря по-главковски. А тут – Ванилла, Варвара, Варя и проебанные нормы по всем фронтам. Ступор. Ад. И никому он это дело не отдаст, и не сольет, и ничего, нет. Лешка же, по злому и дикому стечению обстоятельств эту инициацию прошедший куда раньше, свое личное вытянул. Не проиграл… хотя все к этому вело, толкало, швыряло. Нет, лучше не вспоминать.

И вообще о Лешке думать, тем более с Лешкой шутить куда сложнее, чем кажется.

Взгляд – на соседний, заваленный стол. Что совой об пень, что пнем по сове… ну и плевать. Когда Лешка только появился, ему здорово влетало за бедлам, за бумажно-картонные горы, за цветное разнокружье на всех углах, за нечесаные кудри Иванушки-дурачка. Не любил Дмитрий хаос, на собственном столе порядок был всегда, такой бы в голове. У Лешки нашлось полно и других недостатков: шумный, болтливый, читает мусор, да еще романтически бредит, что пришел делать великие дела, а не чистить Авгиевы конюшни. В конечном счете все недостатки оказались терпимыми и частично исправимыми, а главное Лешка каким-то образом сохранил веру, что разгребать дерьмо и есть великое дело. Если не он, то кто? Наша служба и опасна, и ненормированна, и нелюбима прессой, и плохо оплачивается. Кого нельзя купить, того убьют или выдавят; кто не смог помочь, тот мудак без «но»; кто не бьет в камере, тот все равно бьет, ведь все верят в вероломно съеденную бабушку и никто – в вовремя пришедшего охотника. Но Лешкин лихой настрой хоть немного, да заражал. Еще недавно. А сейчас?

Дальше взгляд спотыкается о распечатку, где черные волосы и темные запавшие глаза. Девица из подъезда – непримечательная, разве что какая-то истерзанная, будто мучительно страдала в долгом плену. Глядит хмуро, исподлобья. Что там про нее говорила консьержка еще? Высокая. Тощая. Дорого одета. Неопасная вроде, поэтому бабка и пустила, решила, мало ли к кому могла прийти вот такая «подружка». Старая дура…

Кстати, о «страдала». Мысль. Пригодятся данные о том, не сбегал ли кто-нибудь буйный из здешних психбольниц. Люди сходят с ума из-за знаменитостей, в том числе из-за писателей. Такое бывает. Даже у Кинга история была, вроде «Мизери», там писателя не то похитила фанатка, не то еще какая-то дрянь произошла, связанная со сталкерством. Ванилла, Варвара, Варя стоила того, чтобы сходить из-за нее с ума. Доказано. И сталкеры у нее были… как минимум один. Вот этот, в черном зеркале погасшего телефона.

Он закуривает, упирая локти в стол, мрачно глядя в исцарапанную поверхность, где, кроме листа с фотороботом, – ничего. Телефон пиликает, выстреливает уведомлением; черное зеркало оживает. Странно. Оповещения стоят только на инстаграм и только на нее. Спам? Но слишком привычно – разблокировать экран, открыть приложение.

Вверху ленты – черно-белый снимок, незнакомая блондинка на фоне открытого окна. У блондинки красные губы, а взметнувшиеся от сквозняка занавески – старушечьи, да и вообще окно, кажется, то самое. Опечатанная квартира убитой Перовой. Ваниллы. Вари. Приписка к фотографии: «Призраки не поют, mon cher».

Да. Выложено с ее страницы. Но когда дрогнувшие пальцы открывают профиль, последнее фото – по-прежнему воробьи-троглодиты. И когда, дрогнув еще раз, пальцы возвращают на экран ленту обновлений – тоже. Птицы. И какая-то чертова контекстная реклама средств самообороны. Никакой блондинки. Никакой…

– Дим!

Падения телефона не слышно за бодрым грохотом: Лешка, приземлившись задницей прямо на край стола, ставит рядом с локтем увесистую термокружку черного кофе. Позаботиться решил, мать его, а теперь вот шарахнулся от бешеного взгляда, чуть не свалился на пол.

– Ты чего?! Напугал, что ли? Я ж сказ…ал?

В кофе – собственное искаженное, нечеткое отражение. Лицо кажется очень белым, глаза – провалами. Призрак… «Призраки не поют». К чему это?

– Дим?..

– Надо проверить квартиру. – Голос как чужой.

– В плане? Какую?

– Перовой.

Ваниллы. Варвары. Вари, которую кто-то…

– Мы там только недавно были! И эксперты даже уже были дважды!

Он поднимает телефон, разблокирует, листает ленту инстаграма еще раз. Никаких фотографий. А что, если вообще показалось, если…

– Так. Отдай. Обожжешься еще…

В левой-то руке все еще сигарета, хотя затянуться он успел раза два. Не погасла, медленно тлеет, сыплется на чистый стол дорожка пепла, похожая на длинную нервную запятую. Лешка отбирает сигарету, критически оглядывает, тут же затягивается сам. Экономия, у них так часто: один на двоих пакетик с чаем, одна на двоих пачка, вообще все пополам. В этом своя доля рациональности: полкапли никотина, например, убивает только половину лошади, вторая может еще поработать. Зажигалка тоже одна, никак не сдохнет, будто бесконечная. С рыжей чертовкой, кокетливо обнажившей левую ножку и правую грудь, – ясно, кто выбирал.

– Да что случилось? – Лешка выпускает ноздрями сердитую дымную струйку.

– Туда кто-то залез.

– Откуда знаешь?

– Знаю. – Он поднимается. Лешка кидает тоскливый взгляд на свою кружку. – Ладно, пей. Я пока машину выведу.

– Дим, а у нас вообще-то дел до хера, у тебя отписки скопились. Квартиру эту…

– Хорошо. Поеду один. Отписки ночью… Сергею не говори, будет дергаться.

Да, не хватало, чтобы опер всполошился. Его и так бесит, сколько личного интереса и внефункциональной инициативы растрачивается на «вот эту, которая из окна выпала». Сергею-то поначалу хотелось, чтобы спустили на тормозах. Можно же было подъездную бабку проигнорировать, слова ее – не тот случай, когда безупречно складывается два и два. А ну как «девица» ей приснилась или еще что? Сергей даже бычил в открытую: «С хуя ли, Шерлок? Сирота, богема, кололась небось, вот и вывалилась, кому она…», но ответа внятного не получил – только внушительный список поручений по ОРД [8]8
  ОРД – оперативно-розыскная деятельность.


[Закрыть]
. Можно его понять: помешан ведь на своих показателях эффективности. И вот теперь непременно напомнит о том, сколько разного другого еще не подписано, не укомплектовано, не согласовано и не сдано. Зря он, что ли, вкалывал? Делишки, цитируя его, ноги не отрастят, до прокурора не добегут.

Лешка кивает и остается рассиживать на столе с хозяйским видом, мол, вытворяй что хочешь, я пас. И ладно: вряд ли поездка чем-то чревата. Но когда уже рычит мотор, Лешка пулей выбегает во двор, под нечесаные серые облака. Несется от крыльца, высокий, нескладный и моментально раскрасневшийся пятнами. Забавно выглядит. Забавно, но это не помогает сейчас взбодриться и усмехнуться, да даже улыбнуться совсем чуть-чуть. Выходит только сощуриться и колко уточнить:

– Что, дела подождут? Заключения мои добивать не хочешь… чувак?

– Это ж быстро. – Лешка уже бухается рядом. Как и при любом бюрократическом намеке, дергает плечами. – А ну как вправду кто влез, а ты один? «Преступник всегда…»

– Это штамп, да к тому же бредовый. Ну давай, расскажи мне, много наших с тобой преступников возвращалось? Многих не на другом чем-то замели, не по случайности?

Лешка молчит. Оба знают ответ: ноль. Преступники Шуйского либо достаточно соображают, либо возвращаются, когда их не караулят. А девушка? Она откуда? У окна стояла с мечтательно-победным видом, словно над поверженным тигром, и голову откинула, и рот этот кровавый… Зернистая чернобель кадра и красные губы.

– Дим, – вместо хоть какой-нибудь выдуманной цифры Лешка бьет по живому. – Это у тебя… личное? Я знаю, я такое видел, я же не дурак. И я помогу.

И этот туда же. «Личное, Дим». Ничего не ответив, он выезжает на улицу.

Преступник всегда возвращается на место преступления. Ванилла, Варвара, Варя тоже это отрицала, утверждая: в реалиях нынешнего мира так может сделать только идиот. К тому же красавица-блондинка не напоминала девушку с фоторобота. Но зачем-то она заявилась? Или померещилась?.. Впрочем, можно почти не сомневаться: заявилась или не заявилась, померещилась или не померещилась, он ее не встретит, по крайней мере, не сегодня.

«К нам не входили взрослые. Никогда не входили и не заставали нас за игрой».

Ванилла, Варвара, Варя… с кем же ты заигралась?

* * *

– …«Пишете ли вы о себе?..» Так вот, нет. Не пишу… Честно говоря, я трусливая как не знаю что. Все время кажется, будто напишу гадость про кого-то на меня похожего – и сбудется у меня самой. К тому же моя жизнь все-таки не для книг, она хорошая сама по себе, но я-то довольно скучная. Куда скучнее окружающих.

– По вашим ответам и не скажешь!

– Я научилась казаться чуть интереснее как раз вот… для вас. Ну, для прессы и соцсетей. А что вы удивляетесь? Казаться интересным – тоже навык.

– Никогда об этом так не думал.

– А я вот постоянно. Знаете, как было сложно, когда меня стали много читать и расспрашивать? И звать куда-то, на встречи например. Я ведь ленивая и замкнутая, замкнутая и ленивая…

– Варя, две-три книги в год – разве ленивая? Вы изумительно продуктивны!

– В книгах и в работе, больше ни в чем. Как только меня просят что-нибудь другое сделать – ну, там, в библиотеке выступить или вот с вами пообщаться, – во мне тут же привстает с дивана Илья Ильич и стонет: «Ну я же уже написал книгу! Что вы от меня еще хотите? Заха-ар!»

(Смеются оба.)

Вообще страшно завидую авторам прошлого – Сервантесу, Дойлу, Сэлинджеру, Булгакову. Тем, кто просто бросал в воду жизни камни своих книг и смотрел на круги. И смотрел, и смотрел… Знаете, чему завидую? Что их уже нет, а круги все идут.

– Делай добро – и бросай его в воду. Так у нас в Армении говорят.

– Тоже так хочу. С другой стороны… так больше нельзя, потому что нас, бросающих камни, стало больше. И это тоже здорово.

(Беседовал Арташ Арушанян.)


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации