Текст книги "Ночь за нашими спинами"

Эл Ригби
Ночь за нашими спинами

Что говорит Закон Джунглей? С начала ударь, а потом подавай голос. По одной твоей беспечности они узнают в тебе человека. Будь же благоразумен.

(Р. Киплинг, «Братья Маугли»)

© Эл Ригби, 2016

© Shutterstock, Inc., фотография на обложке, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Пролог
Семь тайн

Тайна первая

Падение было быстрым: его торопили космические ветры. Они гнали объект вперед, к единственному островку жизни, перекидывали друг другу, словно дельфины, играющие в мяч.

У земли ветры заскучали и сгинули. Объект – небольшой, размером примерно с корзинку для кошек, – рухнул в густые заросли. Вспыхнул, оставив круг выжженной земли, погас с коротким гудящим звуком и затих. В небе сверкали созвездия – треугольник, длинный зигзаг и колесница. И еще одно, состоящее из нескольких ломаных линий, белое, с пронзительно-голубой альфой в середине.

Падения не заметили: горожане не смотрели в окна ночью и тем более не выходили на улицу. После восьми занавески всегда задергивались, жалюзи – опускались. Но почти в каждом городе встречаются люди, которым, чтобы видеть, не нужны окна. И этот не был исключением.

– Сигнал V-34678, уровень тревоги желтый. Господин капитан, объект между Северным пустырем и чертой города.

– Зона Диких Пуль?

– Так точно.

– Проснулись?

– Нет, сэр.

Голос молодого радиста Северного гарнизона подрагивал, хотя парнишка явно старался это скрыть. Похвально, что старался, скверно, что не смог.

Тот, кого солдат почтительно называл господином капитаном, усмехнулся. Его не удивляло, что радист не рвется покидать наблюдательный пункт. Не хочет и понимает, что придется. Но… может быть, сегодня ему повезет?

– Уточните координаты, отправляюсь сам. До связи.

В конце концов, у него не было планов на вечер. Вообще, их никогда у него нет. Облегченный вздох на том конце и короткое «Вас понял». Вскоре автомобиль – черный джип военного образца – зарычал, глуша зычный лай сторожевых доберманов. Господин капитан не взял сопровождения. В нерабочее время он предпочитал рисковать только собственной головой.

В зеркало заднего вида он в последний раз бросил взгляд на то, что осталось за спиной. Элитный правительственный поселок «Аквилон» раскинулся на северо-востоке, у самого края Коридора. К дальним заборам уже подступала предельная тьма. Пятна звезд блестели над ней, словно плавали в мазуте.

Координаты передали через две минуты. Добраться до места оказалось просто: достаточно было обогнуть северную окраину города и остановиться, не доезжая две с половиной сотни метров до конца пустыря. Там, среди мусора и мутировавших растений, чужеродный объект можно было не заметить. Если не знать, что искать.

Мужчина остановил джип, надел шлем и проверил винтовку. Затем вышел и неторопливо направился вперед. Он шагал осторожно, с кошачьей мягкостью, и постоянно ждал одного вполне определенного звука. Но пули молчали. Сегодня они, возможно, спали.

Вскоре он обнаружил ее – продолговатую металлическую капсулу с двумя распластанными по земле остроконечными крыльями. Правое переломилось пополам. Капсула была гладкой: без кнопок, трещин, следов соединения деталей. Она напоминала, пожалуй, яйцо. Мужчина наклонился, потом присел. Едва он вытянул обезображенную шрамами руку, как капсула дрогнула.

Он ждал как леденящего холода, так и обжигающего жара, но ничего не ощутил. Только увидел: во все стороны от ладони побежали лучи маленького оранжевого солнца. И тишина оборвалась.

Что-то было сказано на незнакомом языке, что-то – на родном русском. У корабля – а теперь мужчина практически не сомневался, что перед ним корабль, – был анализатор речи. И то ли северный язык колонии землян был слишком сложным, то ли система сломалась. Разобрать удалось лишь:

– …не стать как мы.

Передняя часть капсулы поднялась и начала отъезжать вбок. Огненно-рыжая девочка, очень похожая на человека, мгновенно проснувшись, протянула к мужчине когтистые ручки.

Он посмотрел на выжженную землю вокруг. Потом увидел искорки в глубине зеленовато-голубых глаз и неожиданно для самого себя улыбнулся.

Он уже знал, как будут звать эту малышку.

Тайна вторая

Он не справился. Даже не пытался. Когда он вырвался из опустевшего дома и с истошным воем понесся вперед, сначала мимо кукурузных полей, а потом через лес, он не ощутил никакой радости.

Говорят, такие, как он, – свободные создания. Говорят, они сильны и быстро забывают боль. Говорят, это опьяняюще прекрасно – быть волком. Но не для него.

Когда его покинули, он потерял голову и сердце. Как-то многовато, особенно если тебе шестнадцать и тебя приручили. С каждым разом луна все сильнее давила на него, и эта – багровая и глумливая – заставила принять окончательное решение. Пора было кончать. В конце концов, рано или поздно он просто станет опасным. Уже сейчас по окрестным фермам ходят слухи, что кто-то нападает на соседский скот. Не стоило ждать, когда вместо овцы ему повстречается ребенок.

Он несся, раздирая лапы о коряги, царапая бока ветками, – низкими, упругими, влажными от прошедшего дождя. Все равно, что это будет: пуля, машина, другой зверь или речное течение. Хоть что-то, только бы скорее.

Хищник в его сознании вдруг учуял что-то. Вздыбилась шерсть на загривке, а зубы сами собой оскалились. Неясная угроза.

Он понял, в чем дело, уже через несколько секунд, когда лапы рефлекторно вжались в землю.

Впереди была непроглядная тьма, даже на фоне густого леса она казалась черной, как уголь. Чернее угля. Предельной. Когда он пригляделся к ней, она вдруг поманила его.

Беги домой, звереныш. Скорее.

Волк противился. Волк плевать хотел на то, что в шестнадцать иногда не хочется жить. Человек же рвался и победил. Должен же он был одержать хоть одну победу в своей гребаной сломанной жизни?

Оборотень толкнулся лапами и побежал.

Тайна третья

Девочка смотрела на свое лицо в зеркало и улыбалась. Возможно, она еще дышала только благодаря этому.

Вчера ей разбили губу и сильно поранили шею во время боя. Потом отвели в комнату к высокому тощему старику. Она не запомнила его лица, лишь разглядела, что волосы у него торчали, как перья у вороны, от него пахло ментолом и куревом, а голос был приторный и низкий. А еще в память врезались его руки. Так что сейчас с большим усилием она сдерживала слезы, к тому же ее подташнивало.

– Шестая! – Голос прозвучал с той стороны двери. – Внеплановый бой, тринадцатая слилась! Давай сюда!

Осталось немного. Совсем немного. Пара переломанных спин. Ничего, она потерпит.

Босая девочка с завязанными в хвост волосами, одетая в черную футболку и штаны, наконец вышла. Шаховского уже не было. Лех ненадолго сжал ее руку:

– Береги себя. Используй все удары, которым я тебя учил.

Леху было чуть больше двадцати. Девочке всегда нравилось смотреть в его зеленые светлые глаза. Хотя бы потому, что он никогда не раздевал ее взглядом. И еще потому, что фраза «Береги себя» определенно не была девизом этого места. Здесь чаще говорили: «Сделай или сдохни».

– Все схвачено. Скоро.

Он поцеловал ее и бережно обнял. От него не пахло ментолом, но тошнота не проходила.

– Я могу… пожелать тебе что-нибудь?

Она улыбнулась, глядя на двухметрового молодого мужчину снизу вверх.

– Как всегда. Остаться в живых.

Тайна четвертая

– Если я дам команду, падай!

– Хорошо, Крейг, – прошептал мальчик.

Старший понимал, что младший будет плакать. Он и сам бы на его месте плакал. Если подумать, то, что произошло с ними, было…

…немыслимым.

– Крейг, мне страшно.

Он оглянулся. Самолет дымился в загаженном болотной жижей овраге. Теперь он неисправен, и мистер Джонс его явно не получит. Да и куда бы они сейчас полетели?

Крейг прищурился, напряженно глядя дальше, за овраг, – туда, где сплошная стена тьмы тонула в хмуром небе. Черное рядом с серым. Бесконечное. Злобное.

Он постарался улыбнуться и покрепче сжал влажную холодную ладошку брата.

– Мы выберемся. Пойдем, поищем людей.

Несколько зданий, маячивших впереди, совсем не напоминали дома. Белые, построенные из трубчатых блоков, поблескивающие, как снег, они не имели окон и были покрыты паутиной. В каждом помещении встречало одно и то же – пустота, пыль и странный запах. Жженая пластмасса, что-то подобное. Там, где когда-то обитали люди, не может так пахнуть.

Они выбрались к огромному пустырю. Земля здесь была каменистая и жесткая. Редкими плешивыми клочьями росла полынь, кое-где тянулись вверх уродливые зеленые листья и зонтики цветков. Пустырь простирался далеко.

– Там… могут быть другие дома, Крейг?

Место было открытым и казалось совершенно безопасным. Поколебавшись, он кивнул, а спустя какое-то время предложил:

– Пробежимся? Представь, что это бейсбол. Нужно попасть в зону. Давай. Раз. Два…

Когда они побежали, Крейг не почувствовал сопротивления ветра. Совсем, ни капельки. Бежать было легко, и не оставалось сомнений, что вскоре начнется какая-то перемена в ландшафте. И…

Свист. В одну секунду этот звук перекрыл все остальные.

– Падай!

Он резко толкнул брата на землю, и тот сдавленно вскрикнул. Это был не свист ветра. Свистели пули.

– Не двигайся! Что бы ни случилось, не…

Это было последнее, что он успел сказать. Последнее, что успел почувствовать, – жжение в груди, легкое, как будто ужалила пчела. Но здесь, в мертвом воздухе, не чувствовалось запаха цветов, значит, не было пчел.

– Крейг!

Старший брат лежал ничком. Младший потрогал его руку, потом шею. Пульса не было. Он уже успел стать скаутом и знал, что это значит, – когда пульс не прощупывается.

Он лежал еще долго, а пули свистели и свистели над головой: иногда пролетая совсем низко и задевая растрепанные светлые волосы. Потом все стихло. Мальчик пополз вперед.

Тайна пятая

– Девчонка опасна?

Фигура в зеркале покачала головой.

– Она крайне глупа. Вряд ли когда-нибудь поймет, что ей в действительности доверили.

Не скрывая недоумения, собеседник вежливо приподнял брови:

– Тогда почему ты так ее боишься? Я навел справки. Если не брать в расчет того, кто ее защищает…

Волны черной ряби пошли по стеклу, окончательно скрыв отражение. Тот, чей силуэт темнел на его месте, осклабился и сложил руки на груди.

– Я не боюсь. Я хочу получить то, чем она владеет. Без остатка. Такие дары не должны доставаться людям. Когда-то я неосторожно создал похожий дар сам и теперь… как видишь, расплачиваюсь.

– Хм. Кажется, я слыхал подобное о яблоках с одного старого-старого дерева в старом-старом саду.

В зеркале усмехнулись. Шутку поняли. И, вполне возможно, оценили.

– Согласен?

Он закусил губу. Что-то его останавливало, буквально свербило в мозгу. Забавно… ему казалось, что его уже не остановит такая ерунда, как…

…человечность?

– Она маленькая. Не хочу делать этого сейчас.

В зеркале протяжно рассмеялись. Он ждал, что разговор будет окончен прямо сейчас, но неожиданно смех сменился ровным голосом:

– Ладно. Не спеши. Мне тоже нужно время.

– Сколько?

– Несколько лет. Будет даже лучше, если она окрепнет.

Он улыбнулся. Как ни странно, небольшая поблажка чертовски воодушевила его. Он оттянул ворот рубашки, сделал глубокий вдох и деловито посмотрел на часы.

– Славно. По рукам.

Поверхность зеркала снова зарябила. Силуэт приблизился, стал четче. Когда бледная жилистая кисть, унизанная кольцами, вынырнула из черного стекла, пожатие было до боли крепким. На ладони остался багровый ожог. Зеркало треснуло вдоль, наконец снова показав отражение. Отражение не улыбалось.

Тайна шестая

На дальнем конце пристани стояли двое, а городское озеро – Большая Вода – бесновалось неподалеку от их ног.

У молодого были длинные темно-русые волосы и перепачканные в краске ладони. Поднося ко рту покрасневшие пальцы, он с самым безмятежным видом грел их дыханием. Высокий седой мужчина рядом, скрестив на груди руки, рассматривал картину – остров в море за полярным кругом. Белый участок суши среди темной ряби, с канареечно-желтой полоской нелепых одуванчиков вдоль берега. Менее уместными одуванчики были бы только здесь – в городе вереска и полыни, под боком царства тьмы. Впрочем, Художник всегда питал слабость к абсурдным полотнам.

– Что бы ты предложил? – прозвучал низковатый, но чистый и необычайно ясный голос.

– В некоторых уравнениях, – отозвался мужчина и лукаво поднял брови, – неизвестные переменные лучше дольше держать в тайне. Помнишь?

– Я удивительно слаб в математике.

Они улыбнулись так, как улыбаются прекрасно понимающие друг друга люди. Художник стал убирать краски в деревянный ящичек. Поднявшийся ветер сильнее растрепал его волосы и вздыбил полы джинсового плаща. Одежда бродяги, взгляд блаженного – все как с картинки. Только за пояс заткнут большой разделочный нож.

В небе мелькнул силуэт. Белая, окутанная саваном спутанных прядей фигура исчезла среди облаков так же стремительно, как появилась. Мужчина посмотрел ей вслед. Потом бросил взгляд на воображаемую линию горизонта – туда, где уже не было ничего, кроме черной стены, разрубавшей пустое поле.

– Пора. Нужно отвезти вещи. В «Алую звезду», будь она неладна.

Художник оглядел стоявшую у ног мужчины спортивную сумку. Она была чуть приоткрыта, оттуда торчала обложка какой-то тетради.

– Ты нашел там кого-то?..

– Да.

– А если…

– В конце концов, ты еще не надрал мне зад. Это что-то значит, так?

Художник промолчал и застегнул плащ – на левом запястье мелькнул хорошо знакомый сквозной шрам.

– Хорошо. Попробуй.

Он отвернулся и снова стал смотреть в темноту.

Тайна седьмая

У девушки не получалось даже ползти. Она опустила голову, и волосы упали на лицо. Вдруг она почувствовала запах влажной травы – острый, отчетливый и сладкий. Как и всегда в начале лета, в траве всюду синели крупные колокольчики. Так пахла сама просыпавшаяся жизнь, прежде чем ускользнуть сквозь окровавленные пальцы.

Она свернула не там. Ошиблась, когда оставалось совсем недалеко. Как, как она могла, она ведь знала эту дорогу и все указатели на ней, она ездила здесь почти каждый день. Впрочем, ее предупреждали.

Езди поосторожнее на своем чудовище. Пожалуйста.

Мотоцикл, лежавший на боку, напоминал раздавленное насекомое и слегка дымился. Пошел дождь, что было вполне ожидаемо: утром о нем сообщали в сводках. Как и об аномально низком давлении и резких порывах западного ветра.

Она зажмурила глаза и не видела, как в глубокой расщелине в камнях сгущается туман. Уплотняется. Складывается в силуэт.

– Вот и ты…

Он неподвижно ждал, пропуская сквозь себя дождевые струи. Стрелка на ее часах двигалась все медленнее, но ни в коем случае не должна была останавливаться. Он знал: то, что предстоит сделать, требует научной точности. Девчонке самой бы понравилось. О да, если бы здесь можно было вывести формулу, маленькая дрянь бы постаралась, вместе со своим дохлым дружком.

Мотоциклистка в последний раз дернулась и обмякла. Он приблизился к ней и наклонился. Нужно было лишь успеть до того, как явится какая-нибудь шавка из верхних или из Ставки Духов. Сил должно было хватить, путь был недалеким.

Другая девчонка, в другом месте, безмятежно смеясь, рисовала мелом на полу.

Часть I
Сезон цветущего вереска

«Каждая несчастливая семья…»

Есть слова, от которых будто бы скверно пахнет. Иногда они обозначают что-нибудь мерзкое, иногда просто неблагозвучны, но иногда вполне обычны. Для меня такое слово – «герой». Цельная, сильная, безликая личность, работа которой – кого-то спасать. И если иначе никак, то умирать. Надеяться на себя, не иметь защитников. Быть карающей рукой справедливого мудрого правительства. А если не справедливого и не мудрого – какое попадется.

Еще это слово очень близко по звучанию к слову «героин», который доставляет таким, как я, немало неприятностей. Ну и последнее… это слово обозначает мою работу. Я не про героин, конечно. Хотя и про него тоже.

На планете Земля, если она, конечно, правда существует или существовала, нас назвали бы именно так. Герои. Лига Выдающихся Кулаков, Общество Храбрых Задниц. Мы разъезжали бы на дорогих машинах и выступали в ток-шоу. Несомненно, у нас были бы поклонники всех возрастов. Люди бы покупали майки и кружки с нашими фотографиями, и, наверное, на моем холодильнике – а у меня непременно был бы холодильник – висело бы с дюжину самых удачных портретов, нарисованных малышами в школе. На них была бы я. Рыжая и крылатая.

О нас придумывали бы истории – вроде тех, из которых я и узнала, кто такие герои. Пестрые тонкие книжки о них валялись одно время в кладовке приюта и в туалетах. Комиксы, кажется, так они называются. А потом комендантша собрала их и сожгла во дворе. Но я все запомнила. И машины, и кружки, и ток-шоу, и поклонников.

Да. На Земле, наверное, чертовски круто быть героем.

Но не здесь.

Не в Городе, которому не дали даже имя, когда он наспех строился из самых дешевых шлакоблоков, кирпичей и бетона. Не там, где ничему не удивляются, ни о чем не жалеют и ничего не ждут.

Здесь герои – галочка в правительственных бумагах. Проект, в который вложили немного денег, потому что много у оппозиции нет. И от которого теперь боятся избавиться, потому что Город – как больной неизвестной заразой: никогда не знаешь, что сделает ему хуже.

Если вдуматься, место, в котором мы живем, на самом деле не особенно страшное. Здесь есть то, что, по всем учебникам, нужно для жизни среднестатистического биологического вида, для функционирования целой экосистемы. Воздух. Свет. Вода. Тут есть солнце, но ненастоящее, а точнее, носящее какое-то другое имя. Солнцем звезду назвали по земной традиции – как и многие другие вещи, которые у нас есть и которые, скорее всего, куда хуже своих оригиналов.

Как бы большая бледно-желтая звезда ни называлась по-настоящему, она нас греет. Дает нам жизнь. Как и положено, каждый день где-то по восемь часов она отрабатывает свою повинность, а потом облегченно, резко падает вниз. Отправляется пить кофе, наверное, – у нас ведь все это делают. Вместо нее вылезают четыре маленьких кругляша – «луны», которые носят странные имена: Октябрина, Варлен, Джорджина и Линкольн.

Все действительно происходит очень быстро. Говорят, на Земле не так. Там есть время рыжего неба – закат. Время розового неба – рассвет. Жаль, я не видела ничего подобного, должно быть, это красиво. Еще говорят, земное Солнце вращается чуть быстрее и находится чуть ближе, поэтому им, живущим там (если там все же живут), – теплее. Всегда.

В остальном мы от них не отличаемся. У нас здоровая, сбалансированная, нормальная жизнь. Нормальное место – наш Город, в чем-то славное, а летом даже уютное.

Только ему тут, наверное, одиноко.

Конечно, есть Юг. Территория протяженностью шестьсот километров, где живут фермеры и расстилаются поля, которые нас кормят. Там расположены стеклянные позвоночники оранжерей и тянутся канавы с водой на случай довольно частых пожаров. Там есть скотобойни и пасеки, рыбные пруды и виноградники. Там все чем-то заняты, и, может, поэтому там меньше психопатов.

А дальше? Дальше темнота, куда не проникает ни солнце, ни яркий прожектор, ни огонь – даже если загорится приграничное поле. Тьма предельна. Она окружает нас со всех сторон, и именно ее называют Коридором. Бесконечным и глухим, без стен и просветов.

Говорят, с северной стороны Города в Коридоре есть ворота. Одинокая железная конструкция, отчетливо различимая за несколько десятков метров. Если попытаться ее обойти, встретишь все ту же темень. Пойдешь дальше – не найдешь обратной дороги. Есть немало историй о заблудившихся и погибших или вернувшихся, но спятивших. В моем приюте такое рассказывали каждую ночь, и с каждым разом байки звучали все страшнее и страшнее. Но по-прежнему остались те, кто считает, что именно эти ворота, ворота Ужаса, и есть дверь в конце Коридора. Дверь куда-то наружу. А то, что Коридор этой дверью не заканчивается, просто недоразумение.

Впрочем, сейчас люди перестали туда ходить. Они боятся диких пуль, свистящих над пустырем, который отделяет нас от тьмы. Боятся потеряться или кого-нибудь встретить. В Городе хоть ненамного, но безопаснее. А темнота… пусть остается тайной, городской легендой, секретом солдат и политиков. И детской сказкой, которой пугают новичков приюта «Алая звезда», а новенькие там – не редкость.

В Коридор не ходим даже мы, герои. Официальным языком – сотрудники Отдела профилактики особых преступлений, одного из подразделений Городского Департамента Безопасности. Языком некоторых политиков – боевая свора. Правда, все это только слова. На деле нам куда чаще приходится раскрывать особые преступления, чем обеспечивать их профилактику. Если бы в Городе хоть что-то предотвращалось, легче было бы всем. А если бы мы были сворой с надлежащими полномочиями… многое было бы проще.

Наш штаб – в самом сердце Города. Мы – что-то вроде одного из его предсердий, а может, желудочков. Иначе почему мы проводим на работе большую часть времени, хотя у многих есть дом, а у кого-то – даже что-то вроде жизни?

Впрочем, кого это волнует… Личная жизнь здесь – такая же условно существующая вещь, как и Земля. Зачастую лучше, если ее нет, так меньше разочарований.

Как у меня.

* * *

Я спускаюсь по лестнице тихо, внимательно вслушиваюсь в каждый звук. Настроения общаться с напарниками нет, как часто бывает со мной в последнее время. И лучшее подождать, пока это пройдет, чем кого-нибудь убить. Притворяться веселой получается скверно. Ну же, Эш, постарайся. Еще чуть-чуть – и ты доберешься до кухни, где никого не должно быть, зато осталась целая банка какао. Половина пролета, пара поворотов и…

Пахнет цветами. Хм, скверный знак. Подтверждая мои опасения, прямо перед моими глазами возникает огромная тигровая лилия на длинном гибком стебле. Вот же зараза! Я машинально шарахаюсь с криком:

– Дэрил! Черт бы тебя…

Он стоит в картинной позе – облокотился на перила, также обвитые зелеными побегами. Проникновенно таращится исподлобья, не хватает лишь звериной шкуры на бедрах. Хозяин лесов, альфа-самец, мать его…

– О, Огонечек! И почему же мы такие хмурые?

Очередная лобовая атака, которой позавидовал бы профессиональный регбист. Очень приятно, Дэрил – мой коллега и мой бывший. Высокий темнокожий брюнет с улыбкой, которую можно зарегистрировать как отдельный бренд. На нее ведутся многие девочки, но я – давно уже нет. Может, поэтому он никак от меня не отстанет?

– Двинем в ночной патруль вместе? Шеф поставит, я попрошу. Зарулим в ресторанчик на Шмидт-стрит? Нигде больше так не готовят кролика в апельсиновом соусе. Ты же… любишь апельсиновый соус, правильно?

Куда больше, чем тебя.

Я молчу. У меня настолько плохое настроение, что неохота даже портить его другим. Тем более человеку, который, как всегда, уверен в своей неотразимости и в моей тщательно скрываемой страсти. Я усмехаюсь: ну и пусть. Я давно переболела. И даже к лучшему получить подтверждение того, что меня подташнивает от одного вида этого типа.

– Окей, Дэрил. Подумаю, – отвечаю спокойно и даже позволяю ему поцеловать меня в щеку. – Звучит соблазнительно.

«Ради всех святых, сделай так, чтобы где-нибудь что-нибудь взорвалось, чтобы ограбили банк, чтобы напали лягушки-зомби… главное, чтобы я оказалась непременно там нужна. Или я придушу этого типа, а кролика затолкаю ему в задницу. Вместе с апельсиновым соусом».

Так я возношу безмолвную благочестивую молитву, а мои губы сводит от дежурной улыбки.

– Убери цветы, я чуть не навернулась. Не шути так.

Еще поцелуй в щеку, и запах одеколона совсем невыносимо бьет в ноздри. Чихаю, отпихиваюсь. Фу. Всех целует, со всеми ходит в «ресторанчики», запоминает, кто какой соус любит. Удивительная, доходящая до помешательства любовь к бабам. Когда Грин в очередной раз отпускает пошлую шутку в мой адрес или просто поводит бровями, я жалею, что не родилась мужчиной. Или не стала лесбиянкой. Хотя последнее, наверно, не спасло бы меня.

– Увидимся!

И он, напевая и прищелкивая пальцами, устремляется наверх, к жилому этажу. Причесаться, напомадиться, переодеться? Я рассеянно провожаю его взглядом. Хорошо притворяется, как я снова отмечаю про себя. Очень хорошо. Настолько, что мне завидно.

Дэрил пришел на эту работу из Западного военного гарнизона. Точнее, его сюда перевели по вполне конкретному приказу, наверняка из-за его ненормальности. Мы все здесь того. Неудивительно, учитывая, что все в Городе пронизано энергией каких-то там древних энергетических генераторов, – гигантских цветных кристаллов. Чудеса, откуда бы они ни исходили, создают не только принцесс. Чаще – монстров.

Впрочем, у Дэрила все проще. Еще во время военной службы он опрокинул на себя контейнер с экспериментальными веществами Биологического Отдела Научной Академии. Они должны были модифицировать почву… а модифицировали Дэрила. Теперь он может хлопнуть в ладоши, и прямо посреди асфальтированной дороги появится дерево. Земля тоже прекрасно его слушается. Он любимец природы, поэтому дело его отца-фермера процветает: у Гринов приживаются растения, которых больше ни у кого нет. Какао-бобы, ананасы, героиновый мак. Для огрызка земли вроде нашего это немалая ценность, так что Дэрил теперь богатенький мальчик. Казалось бы, чудесно, практично, полезно, но… необъяснимо, изредка неуправляемо. А необъяснимое и неуправляемое обычно имеет лишь один синоним.

Опасное.

Дэрилу пришлось попрощаться со своими планами: он несколько лет был членом партии Единства и мечтал выделиться среди безликих рядов ее сторонников, возможно, занять чье-то кожаное кресло. Но в партии не любят ненормальных. В общем-то, в Городе есть лишь одно место, где их любят, – наша организация, где Грин в итоге и оказался. Партийный билет он так и не сдал. Может быть, немного ненавидит нас. Я бы на его месте ненавидела.

Моя «ненормальность» куда менее полезна: в моем распоряжении пламя. Повторяя за моей лучшей подругой, Дэрил зовет меня Огонечек, а в особенно игривом настроении использует отвратительное прозвище «горячая штучка». Он, как и многие, считает, что огонь бежит прямо по моим венам, – там, где у людей кровь. Чушь, я давно все проверила: раскроила палец и увидела на месте ранки вполне обычные алые капли. Тогда мне хотелось верить, что я – человек. Сейчас уже как-то плевать.

Да, я давно не задумываюсь о том, кто я на самом деле, равно как и о том, как меня когда-то звали. Имя Эшри мне наобум дали в приюте, я вполне могла быть Настей, Катей, Джейн или Маргарет. Почти двадцать лет я Эшри, Эшри из ниоткуда. Кстати, на английском – нашем втором после русского родном языке – ash значит «пепел». Фамилию Артурс я позаимствовала из книжки: слепила из имени короля, за которого в детстве мечтала выйти замуж. Для девочки нормально хотеть замуж за героя книги. Да, я люблю читать. Люблю огонь. А еще небо – не так давно я даже умела летать.

Хотя давно, конечно… Просто не верится, что с того дня прошло столько времени. Я начала летать еще в детстве, когда пятилеткой сорвалась с дерева и в миг падения за моей спиной возникли два огромных темно-рыжих крыла. Если я хотела взлететь, они вырастали, и это сопровождалось легким покалыванием на месте лопаток. Эти крылья сделали мое детство по-настоящему классным. Все было прекрасно, пока я их не потеряла. Да, знаю, мы непременно теряем что-то, становясь взрослыми: старых друзей, веру в чудо, девственность, в конце концов… Но почему я должна была потерять крылья?

Да. В тот день. Я не называю его иначе.

В тот день мы не ждали ничего серьезного. Желтый сигнал тревоги, посторонние в городском золотохранилище, боевая двойка – я и Лютер Ондраши. Крылатая и с ней вампир – так, по словам шефа, называются создания, питающиеся человеческой кровью. Честно говоря, когда Лютер пришел, это нас напрягало. Но со временем мы обнаружили, что иногда вампир ест и нормальную еду. Например, Лютер любил капусту – мерзкую зеленую дрянь, на которую у меня аллергия.

В тот день я спешила прикрыть напарника и получила лазер в спину. Я лежала, уткнувшись лицом в землю, и все равно видела, как его тело, рухнувшее в считанных метрах, рассыпается в прах. Я не знала, что подобные умирают именно так. Будто не умирают, а становятся тем, чем были изначально – горстью пыли и костей.

В тот день многое изменилось.

Не знаю, был ли Лютер, как он сам обмолвился при первой встрече, «порождением тьмы» или просто жертвой каких-нибудь экспериментов, как Дэрил. Но он определенно был классным. Немного заносчивым, чуть-чуть занудой и уж точно не от мира сего. Зато мозги у него работали. Он смотрел на нас, как на грязь под ногами, но оставался удивительно надежным напарником. До того дня.

…Нас не предупредили, что за золотом послали роботов, которые тогда еще были в новинку, – это сейчас они наводнили город. У роботов были с собой винтовки, пистолеты, две мини-бомбы и… один арбалет. С осиновыми, мать их, стрелами.

На каждого из нас составлено закрытое досье. Имеющих к нему доступ можно пересчитать по пальцам. Кто, черт возьми, кроме шефа и нескольких политиков был в курсе, как опасна для Лютера такая древесина? Об этом не знала даже я. В первый миг я даже не поняла, почему Ондраши, как обычно, не вскочил и не выдрал стрелу из себя одним ленивым движением…

У рыжеволосой девушки, поступившей в госпиталь в тяжелом состоянии, была глубокая рана на спине. А потом наступили несколько месяцев попыток собрать себя заново. Получилось. Раны затянулись, перья выросли, шрам легко спрятать. Но на самом деле та девушка умерла. А я воскресла, только есть одна проблема… я воскресла совсем другой. Я разучилась летать.

Наверное, дело в панике. В бесконтрольном страхе, который не дает крыльям появиться, – ведь я упала с большой высоты, и упала с осознанием, что кто-то объявил войну. Мне. Лютеру. Всем, кто стал моей семьей.

Эта семья – шеф и остальные – приняла меня обратно без слов. Они ни о чем мне не напоминают и ни в чем меня не винят. Они держатся за меня, как и я за них, и, кажется, стараются забыть случившееся. Живут дальше, тянут за собой, но… Я никак не оставлю слабую надежду, что когда-нибудь снова смогу. Снова буду летать.

Просто летать, мне не надо больше ничего, разве я многого прошу?

– Я в это верю.

От тихого звука голоса я вздрагиваю второй раз за вечер. Чуть не спотыкаюсь, чудом избегаю участи разбить рожу об лестницу, хватаюсь за перила.

– Твою мать…

Но мои слова звучат не так уж злобно. Это же…

– Извини, Эшри. Случайно тебя услышал. В последнее время мне везет на такое.

Передо мной стоит Джон Айрин, только что появившийся прямо из стены и переставший быть прозрачным. Волосы собраны в хвост, бледная кожа, свитер с высоким горлом. Все как обычно: мирно, безопасно и все равно до ужаса впечатляюще. И конечно, никаких упоминаний прозвищ, только имена. Спешно пытаюсь улыбнуться, так же спешно гашу пламя, вспыхнувшее вокруг правой руки: