Текст книги "Размытое"

Ответный взгляд Даниэля был беспощаден. Я почувствовала, как лед начал скользить по моим венам, но не подала вида. Сидящий рядом с ним Гидеон заерзал на своем месте: ему такой поворот тоже не нравился. Он одарил Джаки взглядом, который сложно было истолковать, но выражать свое недовольство вслух не стал.

– Нет, – будто с трудом понимая на что именно она намекает, ответил Даниэль.

Я бросила взгляд на Джаки. Она сидела с таким видом, будто это была всего лишь неудачная шутка, но я все равно занервничала. Зачем она задала этот вопрос? Что-то видела? Как много, в таком случае, ей известно?

И даже ты.

Мне захотелось встать и окунуться в холодное море, чтобы отогнать панику и привести себя в чувство. Нет, бред какой-то. Я уже выдумываю. Она ничего не может знать. Не может. Да если она даже что-то и знает, мне-то совершенно не о чем переживать. Вся моя вина состоит лишь в том, что я промолчала.

Тогда почему же меня не покидает чувство, что я имею ко всему непосредственное отношение?

– Джейн? – позвал Даниэль, выводя меня из задумчивости.

Кто бы сомневался.

– Действие, – ответила я, всматриваясь в извивающееся пламя костра, искры которого прыгали в воздухе под музыку. Внутренности в моем животе беспокойно сжались в тугой узел в ожидании унизительного испытания.

– Поцелуй любого из присутствующих. – Он нагнулся над костром и пошевелили ветки.

Как оригинально. Для меня выбор был очевиден. Передо мной сидело трое парней, один из которых был занят, а другого я ненавидела всеми фибрами своей души чуть больше, чем третьего. Бьюсь об заклад, Даниэль рассчитывал на то, что я поцелую кого-нибудь из подруг, но такого удовольствия я ему ни за что не доставлю. Я допила остатки своей разбавленной водки, поднялась и поняла, что напилась по полной программе.

Сгустились сумерки, пейзаж вокруг растворился в слоях теней и на небе уже стали видны первые звезды. Он пристально смотрел на меня, когда я опустилась рядом с ним на колени и медленно приблизила свое лицо к его, облизнув пересохшие от волнения губы.

Горящее пламя играло яркими вспышками на его коже, отбрасывая причудливые тени от ресниц и волос. Я закрыла глаза и поцеловала парня, представив себя актрисой, которая всего лишь играла свою роль. По-настоящему, полностью отдавшись ощущениям.

Его полные губы были мягкими, с горьким алкогольным вкусом. Он запустил руку мне в волосы и притянул ближе, проскользнув языком мне в рот. После нескольких секунд, которые тянулись словно год, я мягко отстранилась, прикусив и оттянув нижнюю губу Гидеона и, прежде чем вернуться на свое место, устремила взгляд на Даниэля, – его лицо было совершенно пустым.

– Даниэль. Правда или действие? – спросила я, усевшись на своем месте.

– Действие. – Он осушил стакан, резко опрокинув оставшееся на дне спиртное себе в рот.

– Завтра пойдем в салон и набьем с тобой одинаковые татуировки. Какие – выберу я.

– Размечталась. – Глаза парня приняли жесткое выражение, но тут же уголки его губ тронула едва заметная улыбка. – Дизайн выберу я и это не обсуждается.

– Даже не рассчитывай, – отрезала я, вызывающе уставившись ему в глаза. – Выберем друг другу. На меньшее я не согласна. Либо ты соглашается на это условие, либо я разнесу по округе, что Даниэль Хэйл – мокрая курица. – Я скрестила на груди руки, буравя его взглядом. Я знала, что он согласится, ведь его репутация была ему ой как дорогá.

Все притихли, наблюдая за нашей безмолвной стычкой. Мне показалось, что тень с лица Даниэля исчезла, хотя, возможно, дело было всего лишь в том, что его освещал свет от костра.

– Всю жизнь мечтал… – Оторвав от меня взгляд и вернув на лицо обычную маску безразличия, Даниэль окинул взглядом окружающих. – Джаки?

– Действие. – Джаки сидела, опершись на переносной холодильник и уткнув подбородок в ладонь.

Пока Даниэль придумывал для своей жертвы нечто покаверзнее, Ада подалась назад, сцапала упаковку «Капитан Блэк» и выбила себе сигарету из пачки. Даниэль с хитрым прищуром наблюдал за тем, как она сунула сигарету в угол рта, подожгла. Ее янтарные газа выглядели особенно завораживающе в озарявших ее лицо оранжевых вспышках света. Она с нескрываемым наслаждением вдохнула, запрокинула голову, выдула тонкую дымовую струю в небо.

– Затуши сигарету пальцами, – внезапно подал голос Даниэль.

Ада, услышав реплику Даниэля, сначала ошарашенно уставилась на него, затем перевела взгляд на Джаки. Та рассеянно вертела на пальце кольцо с хромдиопсидом. Будто безмолвно о чем-то с ней договорившись, Ада сделала пару глубоких затяжек и передала Джаки недокуренную сигарету. Дым вился вокруг, цепляясь за пустоту.

Джаки взяла сигарету двумя пальцами, послала Даниэлю обескураживающую улыбку, затем открыла рот и затушила тлеющий уголек об язык.

Мать честная. Кто-то охнул. Гидеон поперхнулся. Даниэль сощурился, будто его походя оскорбили.

– Эйдан? – как ни в чем не бывало спросила Джаки, отхлебнув минералки. Если ей и было больно, она этого не показывала.

– Действие, – ответила Эйдан, немного подумав.

– Расскажи историю, за которую тебе очень стыдно.

Пока Эйдан размышляла над тем, какую историю нам поведать, Даниэль передал по кругу веточки, что настругал, и мы начали нанизывать на них маршмэллоу. Сунув свою палочку в жар костра, я наблюдала, как зефир начал плавиться, чернея по краям от пламени.

– Эйдан? – позвала Ада.

Та сидела словно в трансе и не сводила глаз с белых, желтых и оранжевых всполохов в костре. Я помахала рукой перед ее лицом, возвращая подругу к реальности.

– В общем… – Эйдан глубоко вздохнула и обвела взглядом круг. – Ничего интересного я вам не расскажу. Когда мне было лет девять, родители купили мне мой первый в жизни телефон. – Мне пришлось напрячься, чтобы разобрать ее слова сквозь плеск воды, шипение огня и гудение в ушах от выпитого алкоголя. – Я помню, что в то время все вокруг, словно помешанные, безвылазно сидели в социальных сетях и постоянно с кем-то переписывались. И я не стала исключением. Реальных друзей у меня тогда не было, поэтому я решила, что это не плохой шанс завести виртуальных. Я создала страничку под липовым именем в Фейсбуке, начала добавлять всех в друзья, сидела там безвылазно. Но я ошибалась. Переписки у меня тоже особо ни с кем не заладились. Но вот однажды мне написал один парень. По тому, как он общался со мной, я сразу поняла, что он старше меня. Может лет на пять, но тогда такая разница в возрасте казалась словно пропастью. У нас завязался диалог, в котором я стала выдавать себя за ту, которой на самом деле не являлась. И через некоторое время он попросил меня скинуть ему фото. Я стеснялась, да и знала, что свои фото слать кому попало не стоило. Поэтому вместо того, чтобы сказать ему, что я пока что не хочу высылать ему фотографию, я решила сфотографировать девушку из маминого глянцевого журнала. Он мне ответил, что знает, что это не я. Боже, мне было так стыдно. Я думала, он прекратит общение, но он снова попросил мое фото. Настоящее. Тогда я пошла на кухню, где мама готовила ужин и сказала ей: «Давай я тебя сфотографирую?» Не знаю почему, но мне тогда показалось забавным, что увидев на фото тридцатипятилетнюю женщину, он поймет, с кем все это время вел пошлую переписку и испугается. Похихикивая, я открыла наш чат и уже было собралась загрузить туда фото, но пальцы зависли над кнопками. Я поняла, какая я глупая идиотка и заплакала. Я была готова сквозь землю провалиться.

– И за это тебе стыдно? – спросил Даниэль. – За то, что ты собиралась отправить несчастному пацану фотку своей матери?

– Да. – Эйдан пожала плечами. – Каждый раз, как я вспоминаю об этом, меня тошнит от самой себя.

– Ну, она хотя бы была секс? – поинтересовался Гидеон.

Вокруг костра прокатился тихий смех.

– Да она и сейчас секс, – ответила я вместо Эйдан.

– Тебе было девять. Воспринимай это… – Гидеон покрутил кистью руки в воздухе, подбирая правильное сравнение. – Как неудачную шутку.

Я засунула в рот зефирку слишком поспешно и ошпарила небо, язык и десна о расплавленную и раскаленную, как лаву, сладкую массу. Закашлявшись, я выплюнула наполовину пережеванный зефир на песок позади себя.

Небрежно молчаливый до этого Даниэль что-то тихо сказал в ответ на реплику брата, или что-то обо мне, но я не расслышала, потому что судорожно рыскала в поисках чего-то прохладного, чем можно запить свою боль, но поскольку я была далека от трезвости, все мои движения были слишком медленными и неловкими, словно я двигалась под водой.

На секунду повисло молчание, в таком состоянии всем требовалось немного больше времени, чтобы обработать услышанное, а потом тишину расколол взрыв смеха, больше похожий на клич тюленей. Плача, я схватила первую бутылку, что попалась мне под руку и отхлебнула из нее пару щедрых глотков, задержав влагу в горящем рту. Это оказалась недопитая бутылка вина «Шато-лафит». Я не особо рассчитывала на какой-то волшебный эффект, но все же расстроилась, что от этого мне ничуть не полегчало. Наоборот сделалось еще хуже.

Где-то за полночь мы совсем разошлись. Мы долго танцевали и наши длинные тени дрожали и дергались в свете пламени от костра. Эйдан сорвала фольгу с горлышка бутылки баснословно дорогущего шампанского – последней уцелевшей – и убрала проволоку. Открутила крышку и выстрел пронзил наши радостные голоса, а густая пена с шипением выплеснулась на песок, который тут же слизала морская волна. Мы долго бесились, передавая друг другу бутылку. Смеясь какой-то тупой и пошлой шутке Гидеона, мы носились друг за другом по пляжу – уже не помню почему – и орали, уверенные, что нас не услышит ни одна живая душа.

Я бросила взгляд на Даниэля, который участия в нашем разгуле не принимал. Сидел в одиночестве у едва теплящегося костра и наблюдал за нами так, будто наше веселье глубоко его оскорбляло. Кто-то что-то сказал и все согласно зашумели, а я внезапно ощутила тяжелую усталость. Мысли вдруг стали даваться мне очень тяжело. Я задрала голову к блистающей бездонной чернотой небу и меня повело.

– Ребят, вы как хотите, но я все, труп. Пойду на боковую. – Саднящий язык заплетался и меня вело. – Сладких всем снов! – крикнула я и побрела к своей палатке.

Нащупав дверную молнию, я плавным движением расстегнула ее и вползла внутрь. Внезапно я почувствовала, что из меня высосали все силы. Стащив кроссовки, я расправила спальный мешок и заползла внутрь прямо в чем была, не удосужившись переодеться и прополоскать рот «Листерином», хотя прекрасно знала, что утром сильно об этом пожалею.

Через некоторое время в палатку ввалились Эйдан и Джаки. Эйдан включила фонарик и стала рыться в своей сумке в поисках косметички с туалетными принадлежностями и спустя пять минут поиска вылезла наружу. Джаки последовала моему примеру, но предварительно нашла среди своих вещей теплое худи и, натянув его, забралась в спальный мешок, стуча зубами. Наконец Эйдан вернулась из своей импровизированной ванной и, погасив фонарик, стала переодеваться в пижаму, шелестя одеждой. Когда она в конце концов угомонилась – наступила тишина, нарушаемая сопением Джаки. Ритмичный, успокаивающий плеск воды, похожий на шепот, убаюкивал. Перед тем как отключиться, я услышала чей-то смех.

Прорвавшись сквозь туман от шампанского, текилы и рома, я резко распахнула глаза. Снаружи шумел ветер. Настойчиво свистел, оглаживая палатку по бокам. Мочевой от выпитого алкоголя был переполнен. Я нехотя выбралась из толстого кокона, быстро вскочила и метнулась к выходу, желая как можно скорее избавиться от давления внизу живота.

На безоблачном гобелене ночного неба, усеянном мириадами горящих песчинок звезд, низко висела полная луна. Тишину ночи нарушила печальная мелодия. На берегу в полном одиночестве сидел один из близнецов. Парень выглядел таким счастливым и безмятежным, будто лунный свет – ласкающий, тихий и холодный согревал его.

Поскольку теперь сна у меня не было ни в одном глазу, я подошла к парню и села рядом, слушая, как гудят струны, как металл вибрирует под его пальцами. Сунув руки в карманы толстовки, я сделала глубокий вдох и закрыла глаза, наслаждаясь ночной прохладой и тоскливой мелодией.

– Песня самоубийц?[8]8
  «Мрачное воскресенье» – песня венгерского композитора Реже Шереша 1933 г. Утверждается, что в 1936 году по Венгрии прокатилась волна самоубийств, связанных с этой песней. Считается, что международная популярность песни связана с этой ее репутацией и что она начала распространяться по миру именно как «Венгерская песня самоубийц».


[Закрыть] – спросила я, когда он перестал перебирать пальцами струны гитары.

Какое-то время мы сидели молча и просто слушали шум прибрежных волн, лижущих песок, да покачивающихся на ветру пальм. Рядом, немного углубляясь донышком в искрящийся в лунном свете песок, стояла бутылка «Талискер Дарк Шторм». Я взяла ее и поднесла к носу. Аромат был соленым с оттенками специй, яблок и дуба. Недолго думая, я сделала пару щедрых глотков сладкой жидкости с сильным дымным привкусом. Парень отложил гитару и выхватил у меня шотландский виски быстрее стрелка с Дикого Запада.

– Эй! – Я отерла рот тыльной стороной руки.

– С тебя достаточно, – бросил он и сам присосался к горлышку.

– Смотри, не захлебнись, – заворчала я, ощущая на языке интенсивное послевкусие: яркую комбинацию из свежих фруктов, черной смородины и лакрицы.

– Мне можно. Я травмирован, – пожав плечами, ответил тот.

– Чем же это?

Он повернул голову, наклонив ее немного в сторону, и вперился в меня взглядом, от которого меня охватило странное тепло, не имеющее ничего общего с алкоголем, блуждающим в крови.

– Почему ты решила участвовать в соревнованиях? Только честно, – спросил Даниэль, снова задумчиво вглядываясь вдаль.

– Ты и сам знаешь ответ, – выдавила я, жалея, что вообще заговорила с ним.

– Если это из-за моих слов, и ты хочешь поучаствовать только чтобы меня побесить, то лучше найди другой способ. Там калечатся. Там умирают, Джейн, – добавил он, вновь повернув ко мне голову со зловещим блеском в глазах.

Когда за завтраком зашел разговор о соревнованиях, мне пришла в голову мысль о том, что мне было бы неплохо сменить род занятий, развеяться, отвлечься, переключиться на что-то отличное от искусства, от которого меня уже порядком тошнило, в общем – прополоскать голову, а там глядишь и я снова соскучусь и потянусь к прекрасному.

Но таки да, меня задели его слова. Да, в чем-то Даниэль был определенно прав. Да, они не были направлены исключительно на меня, но я все-равно приняла их на свой личный счет. Я была намерена доказать этому насквозь испорченному сопляку и эгоистичному засранцу, что его слова не истина в последней инстанции и что кто-то в чем-то может быть лучше него. Я была в серьез намерена спустить его с небес на землю.

– По-моему, тебе моя смерть будет только на руку. Меньше крови замывать придется, – усмехнулась я.

– Ты серьезно такая глупая или притворяешься? – Его голос звучал приглушенно. – Я встал на доску, как только начал ходить, а для тебя это всего лишь приятное развлечение. В лучшем случае ты опозоришься, так и не оседлав ни одну волну. Или погибнешь, но это еще не самый худший вариант. Худший – это стать калекой и всю оставшуюся жизнь жалеть о своем необдуманном поступке.

– Если ты так рассуждаешь, то почему же сам участвуешь? – поинтересовалась я в ответ.

– Чтобы доказать самому себе, что я все еще что-то могу, – совершенно серьезно ответил он.

Я открыла рот и закрыла его, явно не находя подходящих слов. Я отвернулась, чувствуя себя неловко, хотя не знала почему.

– Какое тебе вообще есть дело до того, что со мной там может случиться? – спросила я спустя некоторое время.

– Мне? – переспросил он, усмехнувшись и поднялся. – Абсолютно никакого, – бросил он подчеркнуто не глядя мне в глаза и не спеша побрел к их с Гидеоном палатке, оставив меня одну мерзнуть на берегу, продуваемом всеми ветрами.

И я почувствовала, как слепая радость, взявшаяся в моей душе непонятно откуда, превратилась в боль.

Всю ночь я балансировала на грани яви и грез и проснулась очень рано, часто дыша, с колотящимся сердцем в груди и крепко сжатыми кулаками. Я не помнила, что мне снилось, но понимала, что это был один из тех снов, после которого чувствуешь сонное похмелье, после которого обычно требуется несколько часов после пробуждения, чтобы окончательно прийти в себя.

Поняв, что больше не усну, совершенно разбитая, я выбралась из спального мешка, стараясь не сильно шуметь. Палатка за ночь превратилась в настоящую сауну. Я подтянула к себе свой рюкзак и стала рыться в нем в поисках чистой одежды. Переодевшись, я дернула молнию и выбралась наружу, впуская в палатку поток холодного воздуха.

Не спалось ни мне одной. Эйдан сидела на полусдувшемся матрасе, закутавшись с головой в плед и потягивала холодный чай из бутылки.

– Залезай. – Она подняла одну руку, когда я подошла к ней.

Я села рядом, укрывшись половиной ее пледа и взглянула на светлеющее небо.

– Я буду скучать, – произнесла я, положив голову ей на плечо.

– Я тоже. – Она протянула мне бутылку, и я отхлебнула зеленого чая с мятой и лаймом.

Мы сидели в дружеской тишине.

– Знаешь, – сказала она некоторое время спустя, – это место идеально тебе подходит.

– Ага, – согласилась я с улыбкой. – Скоро вы улетите, а я буду заниматься серфингом, глазеть на загорелых пловцов в узких плавках и дописывать диплом. Не жизнь – сказка. Но я здесь не останусь.

– Знаю. Ты нигде надолго не задерживаешься, но рано или поздно, тебе придется выбрать место, которое станет твоим домом.

– Да, но вряд ли этим местом будет Сан-Себастьян.

– Почему?

– Чутье подсказывает.

– Джейн?

Кажется, я задремала у нее на плече.

– М-м? – Я подняла голову и вытерла рукавом толстовки рот от слюней.

– Если вокруг буря, что делать?

– Идти в ее эпицентр. Там самое безопасное место.

Когда через пару часов проснулись остальные, мы приготовили завтрак из остатков еды и смололи все до единой крошки, запивая грейпфрутовым соком. Купались, загорали, немного сыграли в волейбол и после обеда отправились в обратный путь.

На пути в отель Даниэль попросил Гидеона высадить нас у тату-салона. Заведение называлось «То самое место». Мы вошли внутрь небольшого здания и, не сговариваясь, подошли к толстым каталогам со свободными эскизами, лежащими стопкой на стеклянном журнальном столике.

Минут пять мы тыкали в разные эскизы, начиная от сердечек со слащавыми надписями на разный вкус и цвет и заканчивая чернухой, напоминающей наколки содержащихся в местах, не столь отдаленных.

– Глянь-ка, как раз для тебя. – Я поскребла ногтем по изображению волосатой мужской задницы. – Только я бы сделала ее хищно розового цвета.

– В тон твоим соскам? Гхм… – Даниэль постучал пальцем по улыбающейся какашке с розовым бантиком. – Думаю, я остановлю свой выбор на этом.

– Я полагала, воображение у тебя поживее будет.

Все это напомнило мне, как в детстве мы с подругами тыкали в самые убогие картинки в учебниках и говорили друг другу: «Смотри, это ты!» и смеялись так, что нас приходилось выгонять из класса, потому что мы срывали урок.

Наше занятие прервала подошедшая к нам женщина лет тридцати со стрижкой под «ежик» и огромными деревянными тоннелями в ушах.

– Вы приехали! – Она улыбнулась, протянула руку и взъерошила Даниэлю волосы. – Хоть и опоздали.

Я недоуменно покосилась на парня. Он что, договорился заранее?

– Урсула, – обращаясь ко мне, представилась тату-мастер шелковистым голосом, и протянула мне руку с длинными ногтями, покрытыми матовым белым лаком.

– Джейн. – Я пожала ее прохладную сухую ладонь. – Рада знакомству.

– Взаимно. Что желаете, молодые люди?

– Урсулита. – Даниэль взял ее руку в свои ладони и поцеловал. – Дай нам еще немного времени.

– Поняла. Если что, мы с Ициар будем ждать вас наверху.

– Теперь давай серьезно. – Даниэль захлопнул папку, что мы листали и отодвинул ее в сторону. – Первое: я ненавижу татуировки. Второе: раз уж так вышло, я не позволю набить мне какую-то хрень. Третье: давай не будем портить друг другу жизнь и выберем что-то, что не придется потом сводить или перекрывать. Глядя на что мы не будем приходить в слепую ярость всю оставшуюся жизнь, вспоминая этот день и друг друга. Идет?

– Откуда мне знать, что это не манипуляция и что ты не выбрал для меня какую-нибудь хрень? – прищурившись, спросила я.

– Ниоткуда. Нам просто придется довериться друг другу.

– Договорились, – процедила я, следя за его мимикой в поисках подвоха, словно за соперником на дуэли.

Если на первом этаже царил уютный полумрак, несмотря на то, что снаружи было еще светло, то на втором этаже было ярко, как в фотостудии. На стенах, и на пробковых досках на потолке были пришпилены сотни полароидных фотографий «после» на всевозможных участках тел.

Местом для будущей татуировки Даниэля я выбрала ребра с левой стороны. Моя же набивалась на голени правой ноги.

Я зажмурилась, когда игла ужалила кожу над ахилловым сухожилием, словно медуза, но вскоре расслабилась. Вновь прикрыв глаза, я слушала слабое стрекотание индукционных машинок и наслаждалась ощущением вонзающейся в кожу иглы. Как только я легла на высокий массажный стол, я вдруг расслабилась и, кажется, даже думать перестала. Мои конечности казались мне невесомыми, и тяжкий груз, что давил на мои плечи, будто испарился. Существовала только я и боль. Кажется, теперь я понимала, почему люди так быстро к ней привыкают. Как бы самой не войти во вкус.

У Даниэля зазвонил телефон, но он не стал отвечать на звонок и отключил звук. Парень лениво развалился в кресле, скрестив длинные ноги. Его многозначительный взгляд то и дело падал на меня, словно он меня в чем-то подозревал. Я улыбнулась, представив его лицо, когда он увидит свою татуировку: выполненный в стиле «блэкворк» якорь с переломанным веретеном и с разорванной толстой цепью, прикрепленной к скобе.

– Хочешь взглянуть? – наконец спросила Ициар, закончив свою работу.

Даниэль встал и подошел к зеркалу на стене, разглядывая тату у себя на боку.

– Что здесь написано? – проворчал он, бросив на меня грозный взгляд в зеркале.

– Наши корабли приплывают и тонут[9]9
  Цитата из песни «Infallible» группы «Pearl Jam».


[Закрыть].

Эти слова возникли в моей голове в последний момент и, перед тем как мастер приступила к работе, я попросила ее добавить надпись на рога якоря. Она показалась мне такой правильной, подходящей. Я была довольна. Шрифт был достаточно неразборчив, и фраза читалась с трудом – именно эту цель я и преследовала.

Татуировка Даниэля предназначалась ни для кого кроме нас двоих.

– Тебе нравится? – спросила я, приподнявшись на руках.

Все мое тело буквально вибрировало от нетерпения узнать, что же он выбрал для меня.

– Ну, могло быть и хуже, – ответил он, натягивая футболку, но я успела заметить легкую тени улыбки, тронувшую его губы.

Примерно через полчаса и я наконец смогла увидеть свою первую татуировку. Это оказался слон с длинными тонкими суставчатыми ногами с картины Сальвадора Дали[10]10
  Имеется в виду слон на длинных худощавых ногах с картины испанского художника-сюрреалиста Сальвадора Дали «Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения».


[Закрыть]. Сказать, что я была польщена – не сказать ничего.

После того как я расплатилась за тату Даниэля, а он за мое (мы договорились об этом во время сеанса), мы зашли в магазин за сладко-соленым попкорном, который всю дорогу клянчил Гидеон и, вызвав такси, поехали в отель.

– Что означает эта надпись?

– Это про то, как порой все мы бросаем дела у самой цели, потому что именно там, у финала, зачастую наши силы находятся на исходе. Теперь она – как постоянное напоминание тебе о том, что всегда нужно идти до конца, пусть даже эта развязка совершенно не похожа на ту, какой ты ее себе представлял. Пусть ты не удовлетворен результатом, разочарован им, даже если тебя от всего этого уже порядком тошнит и больше нет никаких сил… Главное – пересечь финишную черту к которой ты так долго и упорно шел, а не утонуть, упустив шанс на вторую попытку узреть воплощение твоих мечтаний, желаний и всего того, во что ты долгое время искренне верил и ждал. Чем дышал и бредил. Жил. Так что в следующий раз, когда вздумаешь что-то забросить, – вспомни об этом и еще раз хорошенько подумай, – закончила я свое объяснение, понимая, что скорее напоминала это для самой себя, нежели для Даниэля.