Текст книги "По слову Блистательного Дома"

– Вы что тут грохочете, – поинтересовалась охрана, разглядела порушенный стол, костюмчики, секирки, добыла из белья два «Стечкина», рявкнула в усик рации. – Режим ноль! – И после всех этих манипуляций поинтересовалась: – Так что случилось?

– А нас тут, Толик, убивали, – тихонько сказал дядя Миша.

Голос был плохой. Такой плохой, что Толика шатнуло назад. Он огляделся, наставил на меня оба ствола и задал резонный вопрос:

– А кто?

Убивцев мы предъявить не могли.

– Убери стволы. Отправь за его семьей машину. Нет. Две. Едем в горы.

Мы, горцы, всегда, напакостив, уходим в горы. Впрочем, не напакостив, тоже уходим.

– Толик, если такое еще раз повторится...

– Да что случилось, дядя Миша?

– Сюда вошли трое вот с этими топорами и хотели нас порубить в мелкий мясной фарш. Ясно?

– И где же они?

– А вот у него спроси, – возмущенно взмахнул в мою сторону тростью старик.

Толик глянул на красивого меня, кровищу на полу, мозги на стенке и понял, что если мы и шутим, то странно.

– Я поеду за своими, – решил я.

– Переоденься. Толик, дай ему что-нибудь помощнее.

Толик радостно всучил мне «Стечкин». Мне всегда было интересно, сколько их на нем. Пират какой-то, ей-богу.

– Мальчик! – К дяде Мише вернулось его спокойствие. – Эти, – он указал тростью на опавшие костюмы, – явно не из ЭмВэДэ и КаГэБэ. Значит, ты не ограбил Алмазный Фонд и Оружейную Палату. – Он сжал мне локоть. – Но что-то ты натворил. Будь поаккуратнее. Я обещал Фаразонду присматривать за тобой.

Мы выехали вчетвером на двух машинах. Ребята вооружились на совесть, да, впрочем, разные передряги были им не в новость. Я же очень тревожился за свое семейство. За один день на меня напали трижды. Кто даст гарантию, что этот неведомый, но очень последовательный враг не надумает изменить вектор атаки. В доме было кое-что на случай внезапного вторжения. Однако меня тревожила высокая квалификация душегубов. А то, что я смог с ними справиться, казалось мне тогда случайностью.

У дома стояли три машины, а на скамеечке сидели двое цыганистых ребят в каких-то синих балахонистых плащах.

Мой спутник сказал по рации:

– Вы в дом. Мы за вами.

Ребята выскочили из машины и стали контролировать действительность недобрыми глазами. Мы направились в дом, и в этот момент меня окликнули:

– Ильхан!

Это имя мне дал папин друг. В нашем городе можно уораться до смерти, но, кроме меня, никто не откликнется. Поэтому я повернулся.

Двое стояли совсем рядом и, как мне показалось, радостно улыбались. Я их не знал.

– Приветствую тебя, побратим. Извини, что так долго искали тебя. Было трудно. Мы прибыли первыми. Скоро весь гоард будет здесь.

Меня весь день пытались убить абсолютно посторонние люди. Эти незнакомцы были рады встрече со мной.

У меня отвалилась челюсть. Пока она летела на встречу с асфальтом, говоривший от пояса швырнул мне в голову два ножа, а второй в прыжке ударил меня плечом в грудь. После недолгого полета мы хлопнулись на землю. Этот парень оказался очень жестким и прыгучим. Мгновенно вздернув меня на ноги, а я очень тяжелый, он сунул мне в руки рукоять чего-то, а сам, крутанувшись, шарахнул ногой какого-то дядьку. У меня в руках очутился длинный клинок недоброго вида. Тишина сонного полудня взорвалась грохотом. Это истерично задергался какой-то несоветский автомат в руках у Никиты. Я наконец вгляделся. Метрах в трех от нас безуспешно пытались вытащить из глоток ножи два усатых дядьки. Тот, кто обозвал меня побратимом, люто рубился сразу с тремя, второй собрал вокруг себя целую толпу почитателей таланта, из которой уже кто-то вылетел. Вторая толпа бежала к нам от машин, размахивая колющими и режущими предметами. Это в них весело лупнул Никита. В том месте, где я только что, ну секунды какие-то, стоял, торчало несколько железок весьма неприятного вида. Автомат смолк. Несколько таких же железяк швырнули Никиту на меня. Непонятная часть моего сознания, которая глухо рычала и топорщила загривок, наконец рявкнула, и я испытал весьма неожиданное чувство. Вообще-то родные и близкие утверждают, что я весьма гневлив и проявляю излишнюю свирепость в определенных ситуациях. Но то, что было сейчас... Я почти лопнул от переполнявшей меня вселенской веселой ярости.

В голове мелькнули обрывки мыслей.

«В моем доме. Моих друзей».

Подхватив Никиту на руки, я вбежал во двор и столкнулся с группой поддержки.

– Вы двое – в дом. Рубите их из окон. В двоих в синем не стрелять. Сократ, помоги Никите.

Но Сократ, вооружившийся шашкой и наганом, не собирался оставаться в стороне от такой роскошной развлекухи. Он громко заорал:

– А, собаки! – и бросился на улицу.

Тут же влетел спиной вперед обратно. Шлепнулся на задницу и два раза бабахнул из нагана в обидчика.

Меч так и стоял между стеной и холодильником, где я оставил его. Рукоять влипла в ладонь, и переполненный самыми недобрыми намерениями я отправился на встречу с электоратом.

Вместо того чтобы, как приличный человек, выйти через дверь, я решил напасть на врагов из дома. Народ стоял у окон, грозно поводя стволами своих заморских стрелялок, но не пулял, потому как внизу творилось безобразие. Все перемешалось. С флангов рубились двое в синих плащах; казалось, что у них минимум по восемь рук.

В середине вспоминал свою боевую молодость Сократ. Он не грек. Он кударец. Когда в горах рождался ребенок, родители, естественно, шли за именем к самому образованному человеку в селе. А это, как правило, или поп, или учитель. Мы, горцы, несмотря на внешнюю суровость, очень романтичные люди. А что может быть прекраснее и романтичнее древних или Шекспира? Именно поэтому у нас в горах Сократов и Платонов гораздо больше, чем в Древней Греции, а Ромео, Гамлетов, Офелий и Дездемон столько, что средневековым Италиям и Даниям просто не снилось.

Наш Сократ во время Великой войны геройствовал в корпусе генерала Доватора, а после войны резался со всякими зелеными и лесными братьями. В результате предпринимательской деятельности своих сыновей он лишился дома и теперь живет у меня. По вечерам он частенько демонстрирует искусство размахивания шашкой, как я теперь убедился, весьма смертоносное. У его ног валялись двое, а с остальными он увлеченно рубился, активно их при этом оскорбляя.

Я выдернул меч из ножен. Он яростно полыхнул синим, и у меня вновь возникла непоколебимая уверенность в своей высокой квалификации в области размахивания этим угрожающим оружием. Прокричав что-то радостное, я вывалился на головы беспечных парижан. Парижане не были мне рады. Одному я что-то сломал, и он свалился. Второго на красивые две половинки развалил меч. Потом, больно вывернув свою кисть, я хлестнул по клинку сабли, которой мне хотели пощекотать подмышку, скользнул вдоль лезвия и пробил горло неудачливому агрессору. Потом со мной произошло раздвоение личности. Временное. Мои руки выписывали мечом невероятные кренделя, весьма печальные для окружающих. Ноги перемещались в непонятном ритме по невероятной траектории. По всем законам физики я должен был упасть, но не падал, успевал прыгать, кувыркнуться, не переставая при этом протыкать и разрубать окружающих. Нет, вообще-то я умею драться. И, как приличный осетин, неплохо владею холодным оружием, признаюсь, ножом, но именно неплохо. То, что происходило, было гармонично, прекрасно и ужасно одновременно. Я такого не умел.

Мои союзники благоразумно отошли в сторонку. Синие смотрели на происходящее с явным одобрением, а Сократ, с присущим горцам темпераментом, исполнял роль подтанцовки. Он крутил над головой шашкой и распевал что-то героическое. Врагов не осталось.

Я осмотрел меч – ни капли крови, чистый без зазубрин клинок.

ГЛАВА 4

Я повернулся к своим и немедленно был подвергнут процедуре обнимания и поцелования меня в щеки. Оставив слюнявые следы одобрения на моей физиономии, Сократ отодвинулся и с гордостью посмотрел мне в лицо. Несмотря на преклонные года, руки его слабостью не страдали. Своим бурным объятием он едва не сломал мне шею.

– Синок, – провозгласил он своим слегка дребезжащим голосом, – теперь ты настоящий мужчина. Я так горжусь тобой. Твои старшие будут довольны. Эй, што они делают? – вдруг закрутил он головой. А заслуженно убиенные, быстренько завоняв аир неблаговонными испарениями, рассосались, оставив лежать на земле амуницию и неплохую коллекцию холодного оружия.

Андрюха с Андрием все пытались запоздало уволочь меня в дом.

– Эй, помощь не нужна? – раздалось сбоку.

Мой сосед вдумчиво рассматривал разбросанные вещи, поводя по сторонам стволом пулемета.

– Нет, Габо, спасибо. Нормально все.

– Если что, таможня поможет.

– Мы в дом сейчас уйдем. Милиция приедет, скажи – у нас не стреляли.

– Кто приедет? Суббота сегодня. По всему городу стреляют. Свадьбы. Ты своим женщинам скажи, чтобы вот это подмели, – указал он пламегасителем на россыпь автоматных гильз.

– Хорошо, старший, скажу.

– Че, проблемы, Хан?

С другой стороны подходил Серега, кузнец с ОЗАТЭ. Насмотревшийся голливудских боевиков, он нес шикарную помповуху на сгибе левой руки. Пижон, но в целом парень хороший. А какие он делает ножи! Закачаешься.

– Нормально все, Серый.

– Уау! Какое железо. – Вдруг забыв про нас, он наклонился и поднял один из мечей. – Кто делал?

Я растерянно оглянулся. Сократ решительно взял инициативу в свои руки. Первым делом он изъял меч из рук Сереги.

– Зачем взял? Твоя что ли? – повоспитывал он его.

– Да я посмотреть только, дядя Сократ, – заизвинялся двухметровый кузнец.

– Потом смотреть будешь. Иди, собирай.

– Шаукуз!1 Казах!2 – негромко позвал Габо и рядом с ним материализовались два его младших сына семи и девяти лет. Тех, что постарше, он, видать, в оборону посадил.

Габо, мужчина далеко не бедный, и к попыткам экспроприации имущества относится без понимания. И к нападениям на соседей тоже.

– Идите, помогите старшему.

– Кому? Сереге что ли?

Левая рука отпустила цевье и стремительно влепила два подзатыльника.

– Какой он вам Серега? Сергей его зовут. Ясно? – Наш Макаренко сурово глянул на меня. – Ты их не так учишь.

Я смущенно потупил глазки. Это у меня все Сереги, Андрюхи, Семы, а суровая осетинская традиция предполагает озвучание полной формы имени, без всяких уменьшительно-ласкательностей. Особенно при обращении младшего к старшему.

– О, Сократ! О, Габо! О, Ильхан! – Мы дружно повернулись к дому на другой стороне улицы.

– Что, дедушка Семен? – заорал я.

Заорал не потому, что сердит был, а потому, что дедушка Семен очень старый. Он, похоже, помнит не только, как к нам государь-император Николай приезжал, но и вообще, как первая арба по земле проехала. И поэтому слышит плохо. Видит тоже не очень. Но мощный казацкий дух не утерял. А ленивую, но совершенно гипертрофированную агрессивность тем более.

– Этих двоих в синих черкесках вы в плен взяли или стрелять можно? – продемонстрировал он, что мощность глотки тоже не утерял.

– Не надо стрелять, дедушка Семен. Гости это.

– Ай, как хорошо, а то у меня руки устали карабин держать. А клинки звенели? – вдруг всполошился дед. – Или показалось мне?

– Иди, ложись спать, дедушка Семен, – закричал Сократ. – Я тебе потом все расскажу.

– Что ты кричишь, Сократ, я хорошо тебя слышу. Вечером приходите. И гостей захватите. Детки вернутся. Они на свадьбу к Скакунам уехали. Ждем вас, – прогрохотал он.

Детки – это его правнуки Антон и Зелим, кряжистые сорокалетние казаки, у которых и проживал престарелый гвардеец.

– Дедушка Семен, ты только ружье свое разряди, – напомнил Сократ.

Все хорошо помнили, как один раз к Габо приехали гангстеры на тему необходимости с ними поделиться. Мы мирно с ними беседовали, не желая принимать их доводы, когда дедушка Семен, которому не понравилось вызывающее поведение гостей, выпалил в капот их шестисотого из своей фузеи. Капот разнесло к чертям собачьим. На гангстеров это произвело неизгладимое впечатление.

Туннелеобразное дуло убралось из окна.

Тем временем Серега, простите, Сергей, с ассистентами, которые регулярно повизгивали от восторга увидев сразу столько оружия, собрали трофеи и унесли их в дом. А стайка родственниц, обучающихся в нашем городе в различных вузах, под руководством моей супруги, собрали вещи, замели гильзы и, раскатав длинный шланг, смыли кровь с асфальта.

– Сколько раз тебе говорил – железные ворота поставь, – укорил меня Габо, указывая на три короткие толстые металлические стрелы, глубоко влезшие в створку ворот. – Если денег сейчас нет – я дам тебе. Потом отдашь.

О причинах свершившегося кровопролития он не спрашивал. Некрасиво. Захочу – сам скажу. Но вот только сказать мне было нечего. Меня уже полдня пытаются угробить. Причем ладно бы стреляли. Так нет ведь, зарубить пытаются. Точно могу сказать, что никаких враждебных отношений с фанатами клана МакЛаудов не имею и к бессмертным, к сожалению, отнести себя не могу. Бред какой-то. Кто бы что бы объяснил.

Из задумчивости меня вывел толчок под ребра.

– Гостей в дом позови, – прошипел Сократ.

Ох, действительно, как же это я. Повернулся к двоим в синих плащах, да и не плащи это вовсе. Нечто подобное арабы носят. Не помню, как называется. Они стояли, закутавшись в свои синие одежды, несмотря на жару, льющуюся с небес. Похожие, с резкими чертами лица. Солидные горбатые носы, тяжеловатые челюсти, длинные запорожские усы. Густые, кое как обкорнанные шевелюры. Серые глаза, смотрящие на меня с непонятным ожиданием.

Я приложил руку к левой стороне груди, слегка наклонил голову.

– Благодарю вас за помощь. Будьте гостями в моем доме.

Синие переглянулись. Тот, что спас меня от стрел, спросил:

– Ты не узнаешь нас, побратим?

Удивил он меня. Всех побратимов я вроде знаю. Алан помер. Мир праху его. Ахшар наркоманом заделался. Андрюха вот разве что. Андрий. Есть еще Якуб, но воодушевленный идеей создания Великой Ингушетии от моря до моря, теперь как-то не появляется. Но вежливость, господа, прежде всего вежливость.

– Для меня большая честь, что вы зовете меня побратимом, – нейтрально отозвался я.

– Тивас говорил, что он ничего не будет помнить, – сказал второй моему спасителю. И обратился ко мне: – Достойный яр, пройдет малая толика времени, и здесь будет весь гоард. А там есть люди, могущие вернуть тебе память.

Честно говоря, я ничего не понял, но решил не спорить.

– Мы, конечно, подождем, – я запнулся на незнакомо слове, – этот гоард. Пока же прошу быть гостями моего дома. Нехорошо стоять на пороге.

– Ильхан, – раздался голос супруги. – Там Никите совсем плохо. Скорую позвали. Измаилу позвонили. Говорит, приедет сейчас. Сократ сказал – плохой он.

Моя половина была настоящей подругой воина, но сейчас в ее большущих каре-зеленых глазах стояли слезы.

– Блин, – глухо рявкнул я, – в больницу его.

– Сократ говорит, нельзя.

Моему престарелому родственнику в таких вещах верить стоило.

– Эта женщина говорит о воине, что бился рядом с нами? – поинтересовался один из синих.

– Да.

– Пойдем же.

Никита лежал на лежанке во дворе. Я сразу понял, что дело плохо. Одна стрела торчала под левой ключицей, а вторая засела в животе.

– Зарина, – позвал я одну из сестер, – беги к Аслану, расскажи, что случилось. Пусть несет что-нибудь.

– Что несет?

– Он знает. Беги. Быстро.

Аслан в прошлом врач, теперь барыжничал наркотой, но навыков целительства не утерял.

По лицу Никиты разливалась мерзкая синеватая тень.

Один из гостей отодвинул меня.

– Пусти, побратим.

И, схватившись за стрелу, торчащую под ключицей, резким движением вырвал ее и всыпал во вскипевшую кровью рану какой-то темный порошок. Я не успел и рта открыть, как он проделал такую же операцию и со второй. Кровь громко зашипела и сразу взялась коростой, которую перло и перло из дыр до тех пор, пока раны не покрылись бугристой корочкой.

Никита открыл глаза. Мы облегченно вздохнули. А он обвел нас взглядом.

– Что со мной? – спросил.

И вдруг захрапел. Причем глаза закрыл уже после того, как издал первую руладу.

– Теперь он день спать будет, – проинформировал нас новоявленный целитель.

За воротами загремело, заскрипело, гукнуло. «Скорая» приехала.

В двери вошел хмельной, надеюсь, от недосыпа, парень в зеленом халате. У нас раньше в таких дворники ходили. Теперь всей страной под американцев косим. А врачи в белых халатах ходили. Даже песня такая была «Люди в белых халатах». Все поменялось. Это они такой цвет выбрали, чтобы от пациентов скрываться. В лесу, наверное.

За парнем появилось небесное создание дамского пола в халате, который, наверное, из рубашки перешивали. Он, конечно, приятно подчеркивал длину безукоризненных ножек и особо не скрывал рвущихся навстречу солнцу, как пела Наташа Королева, подсолнухов, однако у любого мужчины вполне мог вызвать приступ повышенного давления. В тонких пальчиках она несла какую-то блестящую кастрюлю с ручкой сверху. Никак не могу запомнить, как эта штука называется.

Парень в халате подошел к нам.

– Пусть день ваш хорошим будет, – по-осетински поздоровался. – Я доктор. Больной где?

Мои гости не отрываясь смотрели на девушку в скудном халате. Ей, конечно, импонировало столь откровенное внимание, но, приятно помахав бедрами, она остановилась рядом с врачом и скромно опустила глазки, не забывая, впрочем, регулярно постреливать взором по территории.

– Больной где? – повторил вопрос доктор.

– Вот, – указал я пальцем на спящего Никиту. Тот бодро выводил рулады.

– Почему спит?

– Заснул.

– А что с ним?

– Ножом два раза ударили. Вот видишь. И здесь.

– Когда ударили?

– Полчаса назад.

– Его раны выглядят, как будто им месяц. Но если хочешь, в больницу заберу.

– Да нет, пусть лучше здесь лежит.

– А вызывали зачем?

– Так ведь ранен был.

Доктор плохо на меня посмотрел. Поймал взгляды синих и еще сильнее помрачнел.

– Или ты нас из-за нее вызвал? – вперил он обличающий перст в свою ассистентку. Причины невыспанности становились все понятнее.

– Ты, доктор, сам больной, что ли? Вот познакомься – это жена моя. – Супруга протянула ему руку. – Девушки, – закричал я, а на веранде показались теща, две дочери, четыре сестры и троюродная сестра Сократа.

– Извини, брат. Совсем ночью замотался. Еще и из-за этой красавицы в каждом доме за стол норовят усадить.

– Ах, да. Может посидите?

– Нет, спасибо. Поедем. Экипажей не хватает, а вызовов много.

За воротами мягко прошелестели по асфальту колеса, и в двери влетел круглый шустрый мужчина в ослепительно белом халате со стетоскопом на шее.

– Измаил Константинович, – придушенно сказал доктор. Наверное, бывший его студент.

Да, Измаил Константинович. Наше местечковое медицинское светило. Хотя и широко известное далеко за пределами нашей родины. Мой шестиюродный брат. По нашим понятиям – практически родной.

Он обнял Сократа, ткнулся мощным черепом мне в солнечное сплетение, стиснул руку в костоломном пожатии, хлопнул по плечу.

– Живым ходи, брат.

Профессор сурово глянул на доктора, отчего тот подтянул и без того впалый живот, одобрительно приподнял взглядом скудный подол халатика медсестры, ткнул пальцем в Никиту.

– Что с больным? – строго спросил у доктора.

– Ножевые ранения, – отрапортовал тот.

– В «скорую» и быстро ко мне. – Отдав распоряжение, он быстро повернулся, еще раз одобрительно раздел взглядом медсестру и, бросив мне на прощание «Вечером перезвоню», умчался.

Похоже у милой барышни в коротком халатике вскоре появится новый наставник.

Ребята потащили в «скорую» лежанку с Никитой, а меня кто-то затеребил за штанину. Моя старшенькая. Большеглазая сказка. Переполненная ответственностью кроха протягивала мне трубку.

– Дедушка Миша звонит.

Грехи мои, мы же уезжаем!

– Да, дядя Миша.

– Вы собрались?

– Нет, собираемся. Нам помешали слегка.

– Я к тебе Толика посылаю. Он вас ко мне в домик привезет. И быстрее собирайся.

– Да.

Послушал гудящую трубку и успокоенно понял, что сойти с ума не смогу, потому как, похоже, крыша моя уже давно уехала.

– Быстро собирайтесь. Мы едем в гости к дяде Мише.

Дамы радостно загомонили. К дяде Мише в гости ездить любили все.

Гомон я пресек.

– Девочки и Сократ дома остаются.

Шум слегка приутих, однако лишь слегка, потому что мои дочери немедленно завыли, не желая расставаться со своими няньками. Но магическое словосочетание «дядя Миша» успокоило и этих скандальных барышень. Ведь было связано с горами конфет, водопадами «сладкой водички» и обязательными огромными игрушками. Очень любит старик этих двух маленьких паршивок и абсолютно не может им отказать в их просьбах. Ну а те, как и положено представительницам слабого пола, правильно оценив ситуацию, активно злоупотребляют создавшимся положением.

– Папуля, тебе дедуля звонит, – проинформировали меня снизу. Чудо мое сероглазое.

Если вы не расслышали, то в голосе у меня суровая слезливость мелькнула. Ну люблю я своих дочерей. Но соберемся. Ведь нам звонит дедуля. Дедуля – это серьезно. Это мой папуля. И его сердить никак нельзя. Он обидится.

– Как ты там? – прохладно поинтересовался отец.

Он никогда не считал, что формы проявления чувств как-то влияют на их силу. Меня, я думаю, он любит больше всего на свете, но, с тех пор как я стал взрослым, женился, то есть, отец ведет себя подчеркнуто корректно. Но, слава богу, иногда не сдерживается. Я его тоже очень люблю. Тоже больше всех на свете. Но традиции наши предполагают сдержанность в проявлении эмоций. Потому как горцы мы суровые.

– Все нормально, папа.

– Дети как?

– Пищат.

– В семье нормально все?

– Конечно.

– Ты к Мише в гости собрался? – Они с дядей Мишей друзья.

– Да. Он считает, что мне лучше уехать пока.

Папа помолчал. Он, конечно, понимал все, что я хотел ему сказать.

– Может быть, вы лучше в горы поедете?

То, что вокруг города, папа горами не считает. Горы – это там, где расположено наше родовое село, гнездо, так сказать. Туда даже автобусы не ходят. Заехать, конечно, можно, но проблемно. А вот оттуда выковырять кого-либо из нашего рода почти невозможно. Целую армейскую операцию разворачивать надо.

– Нет, ничего серьезного, папа. Просто погостим.

– Хорошо, езжай. Мы вечером подъедем. Детей поцелуй.

– Да, папа.

– Пока.

– На ручки, – требовательно сообщила кроха, вскинув свои ручки наверх. Я поднял ее.

– Мяса хочу, – озвучило потребности нежное дитя.

– Нет мяса. Сейчас к дяде Мише приедем, там тебе мяса дадут.

– Есть, – обиженно раздула губя дщерь, – Сократ дядей в кунацкую увел. Он их там аракой поит и мясом кормит, – наябедничал ребенок.

Я встревожился. Дело в том, что арака – напиток специфический и мгновенного эффекта не дает. Однако, собравшись в организме в размере критической массы, одномоментно наносит массированный алкогольный удар. На жителей других регионов наш национальный напиток производит забойнейшее действие.

И сейчас я озаботился, не вызовет ли у наших гостей печальных последствий гипертрофированное гостеприимство Сократа.

Но опасения мои оказались напрасны. Когда я вошел с младшенькой на шее, все трое с рогами в руках стояли вокруг низенького трехногого стола, заставленного нашими народными закусками. Поломанный хлеб, резаное мясо, порубленный кусок сыра, соленья, зелень живописной грудой громоздились на небольшой поверхности стола.

Сократ как раз договорил тост, и трое дружно влили в себя содержимое рогов. Дружно стали закусывать.

– Ему налейте, – величественно указал в мою сторону.

– Мяса хочу, – потребовал с шеи ребенок.

– Иди к Сократу, солнышко мое, да съем я все твои болезни, – засюсюкал старик.

Дите тут же перебралось к нему и, ухватив кусок мяса, приступило к удовлетворению насущных потребностей.

– Прими, побратим, – протянул мне рог один из синих.

Трезво рассудив, что после треволнений сегодняшнего утра добрая толика алкоголя мне не повредит, я взял рог.

– Пусть сказанное вами благословенно будет, – протостировал и выпил.

Арака – хороший человек. Усваивается хорошо. И для печени полезно. Ведь печень в организме человека ответственна за веселье души.

Я присел на низкий стул, намереваясь подкрепить растраченные силы. Тем более что арака, в отличие от водки, аппетит будит немедленно, причем зверский. На хороший кусок лаваша положил ломоть мяса, прикрыл его сыром, украсил зеленью, полил аджикой и только собрался откусить, вызвав тем самым бурление соков в желудке, как меня самым бессовестным образом прервали.

В комнату вбежала одна из моих родственниц.

– Ильхан, там Маугли приехал, – увидела дочку. – А я тебя по всему дому ищу. Иди ко мне.

– Не пойду, – сердито блеснула глазами кроха, – ты мне мяса не даешь.

Умная родственница не растерялась. Из кармана фартука она добыла чупа-чупс.

– Хочешь?

– Хочу.

– Иди ко мне, солнышко.

Недовольное солнышко, не выпуская из рук мясо и сыр, перебралось к девушке.

– Папуля, ты только быстрее, я к дяде Мише хочу, – величественно дала указание и уехала.

Вошел Маугли. Не тот Маугли, о деяниях которого живописал Киплинг. Нет. Родственник. От него ощутимо несло непереработанной водкой.

– Налейте ему, – распорядился Сократ.

Один из синих взялся было за кувшин, но вновь прибывший остановил его.

– Не надо. Мешать не хочу. С утра пьем. Водку лучше налей.

Синий недоуменно уставился на меня. Я встал, достал водку из холодильника, взял рюмку, взглядом спросил «сколько». Маугли пальцами ответил «чуть-чуть», чем немало меня удивил, потому как в сфере борьбы с зеленым змием был мой родич могуч.

– За сказанное вами, – и забросил водку в рот. – Уф, – тяжело уселся за стол. – Поем.

В таком состоянии я не видел его никогда в жизни. Но, наступив пятой воспитанности на птицу любопытства, терпеливо ждал, когда тезка мультипликационного героя пережует все уложенное в рот. Не забывал я и сам жевнуть.

– Уф, – вторично проговорил Маугли и рассказал нам историю, подтверждающую древнюю сентенцию о том, что с кем попало пить не стоит.

Накануне Маугли с друзьями изрядно отхлебнул. И утром, всей компанией поев хаш1, они решили поехать за город и, опустив ноги в речку, попить шампанского. Но ведь всякий нормальный человек знает, что опускать градус нельзя. И потому, расположившись у речки, восстанавливающиеся начали попивать водочку, закусывая ее купленным по дороге шашлыком.

Как вдруг на другой берег, с треском проломившись сквозь густой кустарник, вышел крупный блондин в кожаном пальто. Обрадованно проорав «Люди!», он двинулся через реку, без видимого труда преодолевая бурное течение. Второй, вышедший из просеки, оставленной блондином, был гораздо меньше ростом, черноволос, раскос и тоже одет в кожаное пальто, несмотря на жару. Впрочем, и реку он форсировал со значительно меньшей легкостью.

Преодолев водное препятствие, блондин, абсолютно не обращая внимания на льющуюся с него воду, подошел к отдыхающим и сразу же, в соответствии с традициями, был встречен бокалом. Впрочем, функцию бокала выполняла одноразовая емкость для пива, которая хотя и слегка смялась под крепкой хваткой пришедшего, но устояла.

– Брат мой, – заорал опять блондин, обращаясь к едва не тонущему спутнику. – Тивас не ошибся. Это земля нашего побратима. Он рассказывал мне о таком обычае, – затем обратил свое высокое внимание на встречающих: – Пусть долей вашей будут хорошие друзья и достойные враги.

И под изумленными взглядами присутствующих опустошил выданную емкость. Почему под изумленными? Дело в том, что один из спутников Маугли по имени Борик решил, что гость являет собой лицо русской национальности. А поскольку означенный спутник недавно приехал из столицы нашей родины города-героя Москвы, где он был побит омоновцами как лицо кавказской национальности, то месть свою он решил осуществить путем наполнения водкой полулитрового стакана. Ах, да! Изящность ситуации заключается в том, что лицо кавказской национальности по имени Борик носит фамилию Морозов и он русский.

Так вот. Гость с удовольствием выцедил выданную емкость, после чего с грустью убедился, что она пуста.

– Сколь вкусен и приятен поднесенный вами напиток, друзья мои.

Восхищенные талантом, релаксанты повторили процедуру наполнения, пояснив по ходу, что пришедший должен выпить три бокала. Первый – как опоздавший, второй – поддерживая все сказанные до этого тосты, а третьим он уже сам мог провозгласить тост. Разъяснения привели блондина в восторг.

– Мы совершенно точно попали на место, – заголосил он в лицо своему спутнику, который наконец, задыхаясь, выбрался на берег. – Наш побратим говорил мне и об этой традиции.

Пока присутствующие ломали голову, кто же этот самый побратим, гость быстро выполнил предписанное традициями, то есть влил в себя еще поллитра. Отмщенный Борик не решился поить его такими дозами, вполне обоснованно опасаясь за его здоровье. Затем гость, как степной пожар, напал на шашлык. После того как он насытился, а кто-то из младших был командирован за новыми порциями, блондину был задан интересующий всех вопрос. Кто же его побратим?

– Великий воин и достойный побратим, яр Ильхан, – получили они обстоятельный ответ.

Поскольку единственный Ильхан в городе – это я, Маугли сообщил, что такого знает, более того, он его родственник, а поскольку побратим его родственника – это его побратим, то начали они событие сие праздновать. И праздновали. Под конец повествования Маугли стал похрапывать.

– Брат мой, – потряс я его за колено. – А дальше что?

– А? – вскинулся он. – У тебя шампанское есть? А то оно ему тоже понравилось. А у нас всего ящик был. – Он зевнул. – Пойду посплю я, – встал и направился к дивану.

– А гость твой где?

– Там, – неопределенно махнул он рукой.

– Где там?

– На капоте пьют, – удовлетворил мой интерес родственник и захрапел.

Теперь будить его было бесполезно. Это у нас семейное. Когда мы спим в горизонтальном положении, разбудить нас невозможно.

– Не ваш? – строго спросил я у синих, которые в процессе рассказа весело переглядывались.

Оба радостно кивнули.

– Пойдем, посмотрим, – повелительно бросил я и удивился. Нет у меня привычки так безапелляционно общаться с незнакомыми людьми. Но синие послушно встали.

У ворот стоял «шестисотый», багажник которого был украшен мясом, зеленью, сыром и строем бутылок. Возле него, уверенно покачиваясь, стояли несколько знакомцев из компании Маугли. Означенный блондин с удовольствием пил из горла «Шампанское». Никогда не пробовали пить шампанское из горла? Удивительнейшие ощущения. В бутылке напиток кончался. Наконец с легким всхлипом перетек в блондина. Тот с сожалением оглядел пустую бутылку, отставил и обнаружил меня.

– Брат мой, – с пьяной слезой в голосе проорал он. – Я нашел вас, – и облапил. Отстранил. Полузакрытыми глазами вгляделся. – Ах, как я переживал, – и, положив тяжелую голову мне на плечо, громко зарыдал. Отодвинулся, вытер текущий из глаз алкоголь. – Простите мою слабость, брат мой.