Текст книги "По слову Блистательного Дома"

– Приветствую тебя, старший, – поздоровался долгогривый коренастый парень в кожаном плаще, похожем на ту самую шинельку, в которой я очухался в парке.

Если это и был розыгрыш, то чересчур сложный.

– Пойдемте в дом, – обреченно сказал абсолютно ничего не понимающий я.

– Пойдемте же, брат мой, – зарокотал блондин. – И представьте меня наконец вашим дочерям и той достойной женщине из приличного дома, что сопутствует вам в жизни.

Достойная женщина из приличного дома, что сопутствовала мне в жизни, со старшей дочерью ждала меня у ворот.

– Ильхан, мы готовы... – начала было она.

Блондин с грохотом рухнул на одно колено. Жена с опаской придвинулась ко мне.

– О, достойнейшая, я счастлив преклонить колено перед той, что бережет покой моего побратима, той, что разгоняет тучи с его чела, той, что растит детей его, той, чьи руки готовят пищу ему, той, что согревает ложе и сердце его.

Блондин мне начал надоедать. Стыдно признаться, но я неинтеллигентно ревнив и совсем не люблю, когда мою жену осыпают комплиментами малознакомые мне мужчины.

– Унго, – позвал вдруг его коренастый.

Тот недовольно обернулся, но фонтан заткнул.

Воздев себя на ноги, он возложил мне на плечо руку.

– Вы были правы, брат мой. Она прекрасна. Но все рассказы не отражают и сотой доли того очарования, которым столь щедро одарили эту достойную женщину Создавшие сущность.

Богоданная супруга удивленно переводила взгляд с комплиментатора на меня и обратно.

Нетрезвый взор блондина сфокусировался на ребенке. Юная дама спряталась за меня и, высунув головенку из-за ноги, с опаской поглядывала на громогласного мужчину.

– Я узнаю ваши черты, брат мой, – уличил меня собеседник. – Но узнаю и черты этой достойной. Поверьте, брат мой, это дитя будет разбивать сердца с такой же легкостью, с какой вы разбиваете головы.

Его монолог прервал подошедший Глеб.

– Ильхан, Анатолий Сергеевич звонил. Сейчас подъезжает. Мы здесь остаемся.

– Хорошо. Позвони Андрию. Пусть еще людей пришлет. Сколько – сам скажешь.

Блондин засопел, глаза его опасно выкатились, ладонь раздраженно хлопнула по поясу, похоже отыскивая оружие.

– Брат мой, мне показалось, что этот юноша недостаточно почтительно с вами разговаривает.

Глеб удивленно глянул на него. Я открыл было рот, чтобы послать надоеду куда подальше, но вместо этого сказал:

– Не тревожьтесь, достойный яр. Это мой человек.

Блондин втянул глаза на место, но казался недовольным. И вдруг мне показалось, что я его откуда-то знаю. И хорошо знаю. И коренастого знаю.

Я потряс головой. Утро выдалось то еще.

Надо было уезжать. Но я не мог оставить дома этих людей. Во-первых, гости. А во-вторых... Во мне крепла непонятная уверенность, что именно они могут дать ответы на множество вопросов, пока казавшихся мне неразрешимыми.

– Сейчас мы уезжаем. Вас я прошу быть моими гостями. Мы поедем к близкому человеку.

– Брат мой, не сомневайтесь, мы последуем за вами хоть в пекло. Если бы вы знали, сколько мы вас ищем. Я вас более ни на минуту не оставлю.

В глазах его горела нетрезвая решимость.

– Но меня мучает жажда. Нет ли у вас в доме, брат мой, того чудесного напитка, которым нас угостили те достойные юноши, что доставили нас сюда. Такого в изумрудного цвета бутылках, украшенных золотом.

«А не спился бы мужчинка», – подумалось мне. Но вслух я сказал, обращаясь к супруге: – Дочь Руслана, будь другом, дай дитю шампанского.

– Да-да, так это называлось.

Как-то раз богоданная половина прикупила восемь литровых бокалов чешского стекла. Потом, правда, выяснилось, что это подсвечники. Что делать, темные мы. Но в качестве емкостей для алкоголя в ряде случаев они оказались просто необходимыми. Вот их сейчас и несли на подносах две родственницы, возглавляемые хозяйкой моего дома.

Синие с достоинством приняли бокалы и со словами благодарности осушили их.

Названный Унго закатил длиннейшую речь и начал переливать содержимое бокала в себя.

– Господин, нам поговорить надо, – обратился ко мне коренастый.

Но поговорить нам не дали. Бешеное утро. Сумасшедшее.

Приехал спасательный Толик. Сначала во двор вошли двое в костюмах с автоматами в руках. Затем появился Анатолий Сергеевич. Не без удивления оглядев собрание, он обратился ко мне:

– Собрались? Поехали.

С воплем «Дядя Толик приехал!» на него немедленно начала восхождение младшая дочь. Подхватив ее на руки, он спросил:

– Слушай, кто у тебя там, у ворот, в «шестисотом» спит?

– Пусть спят. Это Маугли с друзьями. Напились.

– Кто напился? Маугли?

– Да. Слушай, Толик, эти люди со мной поедут.

Он с сомнением посмотрел на моих гостей.

– Уверен?

– Да.

– Сейчас дядю Мишу спросим.

Извлек мобилу.

– Дядя Миша, Ильхан хочет еще четверых взять. Нет. Я их не знаю. Сейчас дам. На, возьми, – протянул мне трубку.

– Кого ты хочешь привезти, мальчик? – полюбопытствовал дядя Миша.

– Они нужны мне.

– Ты уверен, что это не подстава?

Я прислушался к себе. Где-то внутри крепла уверенность, что эти люди отдадут жизнь за меня.

– Я ручаюсь за них.

– Смотри, – помолчал. – Вези, места хватит.

Еще бы не хватило. В замке дяди Миши батальон потеряется.

– На, – протянул я трубку Толику. – Согласовано.

– По машинам, – вспомнил свою армейскую жизнь секьюрити.

Меня же грызло беспокойство. Если сопоставить промежутки времени между нападениями, следующее могло последовать уже скоро.

Всех рассадили по машинам, причем Унго громко восхищался волшебными самодвижущимися повозками и требовал научить его управлению.

Я оставил командование домом на Сократа, подчинив ему гарнизон, и уже собрался усесться в машину, как вдруг мне показалось, что я забываю нечто весьма важное.

Не знаю, следуя какому наитию, я вернулся в дом и, лишь собрав все вещи, что были на мне в момент утреннего пробуждения, почувствовал себя увереннее. Причем шинель в целях экономии места надел и с удивлением обнаружил, что в ней не только не жарко, но напротив, когда я накинул ее, мне стало значительно прохладнее. И знаете, как-то защищеннее. А мысль выпустить из рук меч вообще показалась мне кощунственной. Да собственно, в ножнах он казался излишне массивной тростью. Переложив из-за пояса в карманы шинели два ТТ, я почувствовал себя почти совсем уверенным в себе человеком.

Поехали!

Ехать было недалеко. Удобно. Но тревога колюче ворочалась в районе солнечного сплетения. Я коротко отвечал на вопросы супруги. Чересчур коротко. Она обиделась и замолчала.

Вокруг было красиво. Ранняя осень. Зелень. Коровы. Лепешек не видно. Дорога хорошая. Машины хорошие. Гаишники знакомые. Нас не останавливали. Как эти немцы делают машины, не понимаю. Вроде едешь, но абсолютно незаметно. В наших машинах дорога чувствуется. А в этих нет. Паришь.

ГЛАВА 5

Федеральную трассу мы пролетели быстро. А вот когда машины свернули на дорогу в ущелье, где располагался дом дяди Миши, на нас напали. Причем в лучших традициях фильмов о Робин Гуде. Большое дерево обрушилось на дорогу, конвой остановился, машины заворочались рассерженными жуками, пытаясь развернуться, но рухнуло другое дерево в конце колонны. Блокировали нас.

По машине как градом сыпануло. Однако дырок не обнаружилось. Прилепив физиономию к стеклу и скосив глаза, я углядел на асфальте несколько толстых железных стрел.

«Совсем плохие», – ворохнулась мысль.

На переднем «галенвагене» отъехала крышка люка, и на свет божий явился инопланетянин в тяжелом пулезащитном костюме. Принял снизу гранатомет, злым змеем прошипела граната, и дерево, подброшенное взрывом, развалилось на две части.

А из грязи кювета показались заляпанные фигуры. Одна из которых тут же шарахнула секирой по лобовому стеклу нашей машины. Крепкое броневое стекло выдержало, и оружие, возмущенно зазвенев, отлетело, вызвав у владельца взрыв негодования. Агрессор развернул секиру и вторично врезал по стеклу длинным острым шипом, приваренным к обуху вверенного ему боевого оружия. На этот раз гораздо успешнее, потому что острие пробило стекло и застряло в нем.

Дети заплакали, а жена щелкнула затвором подаренной на день рождения «Беретты».

У меня произошло кратковременное раздвоение личности. Одна часть возбужденно заорала:

– Барласы Отца Коней.

А вторая истерично пыталась выяснить, кто такие эти барласы и что они здесь делают, потому как единственно известные мне барласы были бодигардами то ли Чингисхана, то ли его внука, небезызвестного Бату.

Но тут первый как-то так спокойно повернулся к супруге и попросил:

– Солнышко, там на задней панели жилетка лежит. Брось ее, пожалуйста.

– На, дорогой, – передала она мне искомое, прикрывая орущих детей.

Какой-то козел уже вовсю колотил и по заднему стеклу.

Я ссыпал ножи в карман, почему-то абсолютно забыв о ТТ.

– Ильхан, Толик говорит, чтобы из машин не выходили. Тачки бронированы.

– Да? А вот этого ты не видел? – указал я на злодея, истерично пытающегося вырвать оружие из цепкого стекла.

А на переднюю машину уже взлетел измазанный грязью тип, ударом какой-то жуткой на вид штуковины вбил инопланетянина в салон и попытался проникнуть туда сам, но облачко из крови и мозгов, взвившееся над его головой, показало, что идея эта обитателям машины пришлась не по душе. И на своей точке зрения они настаивали. Ударенный по голове инопланетянин вновь появился из люка, но уже с пулеметом, и одной очередью срубил обступивших машину агрессоров. Его выступление энтузиазма у нападавших не вызвало, и свое недовольство они выразили путем запускания в пулеметчика секиры, удар которой в очередной раз обрушил его в глубь салона.

У третьего автомобиля уже вовсю шла жизнерадостная рубка, в которой агрессорам явно не везло, хотя к ним и присоединились те, что пытались атаковать замыкающий автомобиль. Но экипаж его, очевидно, взбодренный командой Толика, в мясорубке участвовать не спешил, и автомобиль, настороженно поблескивая тонированными окнами, изображал из себя засадный полк.

Блондин каждым ударом какого-то жуткого оружия из эпопеи о Конане, этакой палицы, комбинированной с секирой и украшенной длинным штырем, отправлял на встречу с предками очередного диверсанта. Коренастый лениво отмахивался небольшой секирой, а синие рубили в песи все, до чего дотягивались их изогнутые клинки.

Злобный грязнуля выдрал наконец свою секиру из дорогостоящего стекла и, очевидно, возмущенный задержкой, так активно треснул по плоду деятельности немецких стекольщиков, что хваленый броневой материал дал многочисленные трещины. Это безобразие требовало немедленного пресечения, и я вышел из автомобиля, дабы поучаствовать в мордобое. Появление мое вызвало здоровый энтузиазм у поломателя дорогостоящего стекла, и он с радостным воплем прыгнул с капота, намереваясь своей секирой проверить теперь уже крепость моей головы. Однако по дороге столкнулся глазом с метательным ножом, выданным мне супругой. Сталь в столкновении победила. Авантюрист упал наземь и засучил ножками, как подсказывал мне опыт, умирая. Его товарищ, до этого проверявший прочность заднего стекла, решил насладиться местью, забыв, очевидно, что ближнего своего надлежит возлюбить. Демонстрируя предусмотрительность, оказавшуюся чуждой его соратнику, он мягко, как кот, спрыгнул на землю и, движимый человеконенавистническими намерениями, принялся пластать воздух секирой, осторожно приближаясь ко мне.

Меч дернул мою руку и, выгадав мгновение между взмахами, мягко, почти без сопротивления, проткнул его глотку, провернулся и отлетел в исходную позицию. Злодей задумчиво посмотрел на толстую струю крови, бьющую из его организма, заметно, даже под слоем грязи, побледнел, упал и умер.

А от леса к нам уже бежало человек двадцать энтузиастов, не испачканных грязью, но решительных и топороносных. Несколько человек присели на колено, вскинув арбалеты. Мне, честно говоря, показалось, что все целились в меня. Гордыня.

– Господин, пригнись.

И, подчиняясь команде, я зачем-то повернулся к атакующим спиной, упал на одно колено и успел натянуть на голову воротник. По спине хорошенько треснуло, но стрелы, к моему удивлению, не пробили шинель, а вжикнув умчались в небо.

Я недовольно обернулся. Граждане с топорами одолели треть дистанции, и четверо апологетов махания железом уже радостно собирались атаковать их, но намерению их сбыться было не суждено.

На крышу передней машины опять взобрался неоднократно низвергнутый инопланетянин. Из окна задней тоже вылез ствол, и кинжальный огонь двух пулеметов в упор буквально разнес в брызги опоздавших.

Четверо моих гостей выглядели совершенно разочарованными продемонстрированным превосходством достижений научно-технической революции.

Хотя одному такая ликвидация на неконтактном расстоянии пришлась по душе. Коренастый внимательно разглядывал дымящийся ствол пулемета, который держал один из бодигардов, выбравшихся из последней машины.

– Хорошее оружие, – похвалил он. – Как трудно обзавестись таким в твоей земле, господин?

– Совсем не трудно. – И зачем-то добавил: – Могу подарить.

– Буду рад, господин. Но ответь мне. Сколько раз на тебя посягали?

Я удивился.

– Это пятый. А откуда ты знаешь, что на меня нападали?

– Ты можешь не верить, господин. Но прошу – поверь. Весьма далеко отсюда у тебя есть один друг. И все мы, четверо, твои друзья. Ты просто не помнишь нас.

Вот такой диагноз. Амнезия.

– Чтобы вспомнить все, тебе надо повязать на руку вот это. Так, чтобы оно касалось твоей кожи. – В кисти его закачался потертый неказистый ремешок, который показался странно знакомым. – Надень, господин, не бойся. – Коренастый требовательно глянул мне в глаза. – Ткань меж мирами тонка. Ты ведь видишь. Чужан прорывается все больше и больше, и они все инее. Ведь первые были в привычной твоему миру одежде? А теперь вот отважные барласы, – кивнул он в сторону павших, которые в этот раз не спешили избавить нас от своего присутствия. – Кто пройдет сюда следующим? Кто знает? Тивас сказал, стоит лишь тебе одеть этот ремешок, и ты вспомнишь все. В том числе как закрывать ворота. Только лучше сядь.

Собственно, что я теряю? Да ничего. Настоящий мужчина не должен долго задумываться над поступком. Он не спрашивает куда. Он спрашивает когда. И если есть вариант обезопасить свою семью, то и кобру себе на руку намотает.

Подбодрив себя этим кратким спичем, героично таким безумным, я уселся на переднее сиденье автомобиля, где в первые минуты оказался абсолютно нефункционален, так как подвергся целованиям и обниманиям, а также был занят прослушиванием гимна на тему: «Наш папочка и супруг – самый папочка и супруг в мире». Отбился. Повязал на руку ремешок.

Четверо стояли и внимательно на меня смотрели.

Непонятный синеватый туман, с утра клубившийся у меня в голове, начал рассеиваться. Сквозь разлетающуюся, как под порывами ветра, дымку я вдруг узнал эти четыре, уже улыбающиеся, физиономии. Унго. Баргул. Орсорих. Боракорда. Стойте же, а где остальные?

Я счастливо заорал, протягивая руки к своим побратимам. Четыре пары рук выдернули меня из машины. И вспомнилось все.

* * *

Длинный кривой меч ловко прилепился к полумесяцу секиры, странно закрутил его, коротко цапнул за горло узкоглазого пожилого степняка с крысиными хвостиками усиков. Ливануло. Крепкие корявые пальцы бросили рукоять ненужного уже оружия и рванулись наверх, пытаясь запереть алый фонтан. Тщетно.

А коварный меч уже швырнул бесхозную секиру в другого узкоглазого с прокопченной рожей, и она с радостным хрустом просадила своим длинным рогом щеку под глазом, успешно пролетев умелую вязь защиты изящно изогнутого клинка со сложным узором на клинке. Рука дрогнула, увела оружие чуть дальше, чем нужно, и тяжелый кривой нахал бессовестно натянул кожу на горле, порвал ее, рассекая гортань. И, вспоров на противоходе череп, расплескал мозг.

Секира лениво качнулась и выпала из раны. Острое, до толщины волоска заточенное лезвие, нежно зацепило в падении широкое каменное ожерелье, пролезло в микроскопически тонкий промежуток, открытый неожиданным движением умирающего тела и что-то рассекло, отчего один из ярко блестящих камней вдруг потускнел. Секира пропорола глубокую царапину на кожаном чапане и упала наземь.

А длинный кривой меч вдруг полетел мутным кругом и, пробив левую лопатку, вышиб из седла еще одного степного. Самого умного. Он собрался удрать, но пробитый железом упал на землю, выгнулся и умер.

Тот, чьей рукой был брошен меч, высокий, широкоплечий, узкобедрый, абсолютно голый мужчина, со стоящей окровавленным колтуном шевелюрой, оглядел разоренный лагерь, полторы дюжины изрубленных и склонился над стариком с распоротым снизу доверху черепом. Осторожно снял ожерелье, промыл его в малом бочажке родника, ручеек которого тут же уволок багровую муть, и, увидев потускневший камешек, рассерженно плюнул.

ГЛАВА 6

Очнулся я от тепла. Передо мной горел немаленький костер, согревая мое промерзшее тело и измученную душу. Я сидел, хотя никакой стенки за мной не было, и при этом не пытался свалиться, хотя отчетливо помню, что собрался опереться о стенку, когда на меня обрушилась эта странная слабость и заколотил жуткий озноб.

Передо мной сидел... Нет. Передо мной горел костер, а уж за ним сидел весьма импозантный дядька. Здоровенный чернокожий мэн с абсолютно белыми волосами. При всей своей чернокожести он явно не был негроидом. Орлиный нос, длинные закрытые глаза, высокие скулы. Негр. Скорее мутированный индеец. Поседевший в процессе мутации. И почерневший. От гениальности своих выводов я пришел в восторг.

Кроме того, почувствовал некоторое изумление. Здесь, в парке, по идее, костра быть не должно. Тем более что в огне плавились дымом не листья, а приятной округлости поленья.

Прекрасно помню, вышел на простор из духоты ресторации, утомленный излишком жидкости. Решил от нее избавиться на свежем воздухе. Ну не любит моя слабоцивилизованная душа маленькие помещения. Освободился. И вдруг почувствовал, что теряю сознание. Еще успел подумать, как бы в плоды своей жизнедеятельности не грохнуться. И все.

Сижу у костра. С мутантом. Не великий я знаток рас, но складывалось у меня подозрение, что таких вот авантажных дядечек по улицам нашего города ходит исчезающе мало.

Щипать и колотить я себя не стал, просто сунул палец в костер. Обжегся. Не сплю.

А мужчинка сидел напротив, абсолютно на меня не реагируя. Пора было вступать в контакт.

– Здравствуйте, – вежливо пожелал я.

Странный негр открыл глаза. Они у него желтого цвета оказались. Очень, повторюсь, импозантный мужчина. За таких, наверное, рекламщики режутся.

Посмотрел он на меня с некоторым удивлением, недоуменно можно сказать. Не того, похоже, ожидал. И с интересом стал разглядывать. Мне вообще-то интерес к моей персоне нравится, но лучше, когда его проявляют представительницы прекрасной части человечества.

– Извините, пожалуйста, что отвлекаю. Но вы не подскажете – где я? – попытался прояснить ситуацию.

Мой визави посмотрел на меня уже недовольно.

– Кто ты? – спросил.

– Мои родители... – вежливо начал я, и вдруг как будто прямо в мозг меня ткнули иглой. Очень больно. И вместо того чтобы представиться, я выдал следующую фразу: – Ты что, не узнал меня?

От собственной наглости я слегка онемел, но, как человек самодостаточный, быстро справился с интеллигентским комплексом скромности и все же представился.

– Ильханом меня назвали, – продолжил я прерванную фразу. А боль куда-то ушла.

Темнолицый с подозрением глянул на меня, недоверчиво крутнул головой и вдруг, подняв к глазам какое-то каменное украшение, стал внимательно его разглядывать. Опять посмотрел на меня. Сообщил:

– Быть того не может.

Ситуация мне нравилась все больше и больше. Смущало только одно. Где я нахожусь? Самое веселое было в том, что следов алкогольной интоксикации не ощущалось. Хотя выпил немало. И тишина. Я все понять не мог. Чего не хватает. Не хватало шума города, к которому привык с младых годков. Очень было тихо. Очень.

А лицо седого приняло расстроенное, почти обиженное выражение. Он еще раз очень недовольно покрутил головой. Потом достал трубку великанских размеров, ухватил веточку из костра, раскурил свой курительный агрегат. Окутался облаком дыма.

Молчание его начинало действовать на нервы, и в сознание стала закрадываться неинтеллигентная, крамольная такая мысль. А может ему по репе дать и уйти? Но другая часть того же сознания намекала, что куда идти – оно не знает. А я вместе с ней.

Еще и курить захотелось. Вообще-то я не курю. Но в сложные моменты интеллектуальных усилий люблю подпихнуть свой мощный мозг некоторой дозой никотина. Хлопнул себя по карманам и обнаружил, что карманов-то у меня нет. Пришло время оглядеться. И стали выплывать детали, ранее ускользнувшие от моего внимания. Во-первых, ладони. Ладони были, несомненно, мои. И кольцо было мое. И вечная траурная кайма под ногтями, за которую меня всегда попрекает мама, а теперь еще и жена. Ну не знаю я, откуда эта грязь берется. Чищу, чищу, а она все равно собирается.

А вот вместо рукавов любимой рубахи синего шелка руки покрывали теперь рукава кожаные, правда шикарной выделки. В чем я убедился, потерев их. Кожа.

Вообще-то могу сказать без ложной скромности, я мужчина в самом расцвете сил, мощный, рослый. У меня широкие плечи, я много что на них потаскал, в меру мускулистые руки, ими я много поднимал, махал, кидал, бил груши и не груши. Ноги у меня тоже весьма-таки, на них я ходил, бегал, прыгал, частенько ими дрался. Так что вообще-то я очень даже, если бы не одно «но». Последнее время уровень моего благосостояния несколько поднялся, а поскольку я, как всякий человек, слаб, то перед некоторыми соблазнами устоять не могу. В общем, люблю я хорошую кухню. И в связи с этим, конечно же, не утеряв своей потрясающей ловкости, стал ваш покорный слуга, скажем так, не очень гибким в талии. Современники Петра Великого назвали бы меня мужчиной осанистым, вульгарные же современники говорят, что я пузат.

Так вот, когда я глянул вниз, плода моих двухлетних усилий не было. Я был поджар, как лет пятнадцать назад.

А вот в туалете моем было, пожалуй, чересчур много кожи.

Торс плотно охватывал жилет, украшенный двумя рядами каменных пуговиц. Вроде глубокого синего цвета. В камнях я вообще-то не дока и, собравшись разглядеть эту пуговицу, возможно чуть сильнее, чем надо, а может и в самый раз, дернул ее. И в ладонь мне рукоятью вперед скользнул нож. Небольшой, аккуратный. Недлинный, в полторы ладони черненый клинок в форме сильно вытянутого, слегка закругленного треугольника с односторонней заточкой. Вытянутые вперед усики ловушки на гарде. Синий камень в перекрестье. Рифленую удобную рукоять венчает такой же. Пуговица. А ножик удобный. И кинуть, и подраться. О том, что ножик не декоративный, указывали затертые, но заметные зазубринки на клинке. Повидавший. Убрал я его.

А вновь обретенную талию охватывал широкий пояс с очень сложной пряжкой.

Дальше его – кожаные брюки, заправленные в сапоги. Правое голенище слегка жмет, да и левое. А в них такие же почти ножички, но побольше, потяжелее.

И в левом рукаве неудобство ощущается. Расстегнул манжет, а оттуда, спрятанный широким рукавом, мне еще один синим глазом подмигивает. Мне прямо за правую руку обидно стало. Все конечности охвачены, а она? Зря обижался.

Цыганствующий ниндзя какой-то. Говорила мне бабуля. Плохо вести себя будешь, цыгане украдут. Не прошло тридцати лет – украли.

Пока я осматривался, афро-американец меня своим тигриным взглядом буравил. Пусть смотрит, мне не жалко. Не смутишь нас, гад желтоглазый.

Наконец он решил прервать свой индивидуальный заговор молчания.

– Ну если так получилось, давай знакомиться. Я – Тивас. Великий Маг и Колдун, – представился он.

– Душевно рад знакомству, – вежливо отозвался я.

А сам просто лопался от радости и счастья. Все сразу стало ясно. Он Тивас, Великий Маг и Колдун. У нас тут что, эксклюзивный дурдом для одного меня любимого? Похоже, перечитал фантастику. Под водочку-то глюки и пошли. Ведь воспитание я получал во времена давешние, советские. Точно знаю – маги и колдуны только в сказках бывают. Хотя вру. Помню, был период, когда они как из рога изобилия посыпались. В конце восьмидесятых. Один воду из телевизора заряжал, другой рубцы на расстоянии рассасывал, третий так и вообще мертвеца оживил. Радости было. Море.

Вообще-то читал, что с больными, психическими в смысле, спорить не надо, но поскольку был я, скажем так, слегка раздражен неожиданностью ситуации...

– А вы не подскажете, уважаемый Тивас, Великий Маг и Колдун, что я здесь делаю?

– А вот об этом у нас с тобой долгий, похоже, разговор будет. Чай, кофе?

– Лучше чай.

Дядька разлил из парующей баклаги что-то в баклагу поменьше. Да. Действительно, чай. Хороший.

– Курить?

– Не откажусь.

И он достал из той же баклаги пачку «Ротманс». Волшебный такой горшочек. Бросил через костер мне.

– А спички?

– От костра прикуришь.

Как мило. Великий Маг и Колдун знает, кто такие спички. А от костра я прикурил. Навык есть. Выжидательно уставился на собеседника и подарил ему лучшую из своих улыбок. Пусть поймет, что не зря старается, психологический контакт устанавливает. Вишь, хороший какой дяденька. У костра усадил, чаю дал, сигареткой угостил. Мы добро понимаем. Только вот на кой сдался нам этот афро-американец – не понимаем.

А он пусть на нашу белозубую улыбку смотрит и думает, что созрел папуас для контакта и от встречи с великой цивилизацией ждет только радостей в виде разноцветных стекляшек и железных скребков.

Чернокожий индеец с интересом на меня так поглядывает. С удовольствием даже.

– Хорошо держишься, – говорит. Улыбку мою, видать, оценил. – Не боишься?

– Боюсь. А чего? Ты мне, дяденька, скажи, кого бояться. Я и буду. А пока не знаю. Вот. Ситуация насквозь непрозрачная.

– Ты хоть осознаешь, куда попал?

– А ты мне расскажи.

– А психика как? Крепкая? – подкинул он мне очередной вопрос.

Мозг у меня хотя и неоднократно сотрясенный, но весьма функциональный, о чем я и сообщил.

– Концепция существования параллельных реальностей не шокирует?

Мама дорогая! Куда же меня занесло? Но виду не подал.

– Да нет, – говорю. – Скорее даже оскомину набила.

Врал я, конечно. Есть у меня одна страстишка, которая весьма регулярно приносит прибыль книготорговцам. Фэнтези. То бишь литературная сказка. Сказать, что обожаю, все равно что промолчать. Со страшной силой, можно сказать, прусь. Всю жизнь до зубовного скрежета завидовал всем тем, кто разными путями с целью геройствования в эти самые параллельные реальности попадает. Кто сквозь землю провалится, кто листик с заклинанием в книжечке найдет, кто амулет волшебный отыщет. А я вот до этой самой параллельности, похоже, вульгарно допился.

– Как видишь, не так трудно и попасть.

Вот насчет попасть – это он верно подметил. Попал я.

И тут этот злодей наконец признался:

– Особенно если человеку помочь. – И сразу, прерывая реакцию: – Хотя и случайно.

Ну ничего себе случайность. Подумал. И сразу озвучил свою точку зрения. Но с матюгами. А вот с этой формой арго мой собеседник оказывается был знаком. Потому как начал успокаивать.

– Эй, да не горячись ты так. Все поправимо.

Но когда увидел, что обычные увещевания не действуют, на мою порушенную психику такое матерное словопостроение обрушил, что у меня уши слегка подвяли.

Успокоил он меня, нечего сказать. Но и озадачил. Не может же Маг и Колдун, хоть и Великий, так нашим народным матерным владеть.

Видел я разных русских, но самым экзотичным был рыжий негр. Крашеный, правда, но рыжий. А таких вот не встречал.

– Ты пей, пей чай-то. Остынет, – заворковал заморский матерщинник.

– Вы, дяденька, издеваетесь или как? Разве не видите, что я сейчас нервным стану. Вы мне подробнее о параллельностях. Да и как попал я сюда? Как выбираться буду? Ну а поскольку Маг ты и Колдун Великий, какую тебе за возвращение службу сослужить надо? Но душу не продам, потому как не душа у меня, а сплошная кровавая рана, и живу я, как папа Мюллер. С порванным сердцем.

Развеселил я дяденьку колдуна. Сидит, хохочет. Причем ржет, как наемник. А ему по должности интеллигентно так подхихикивать положено. Ведь колдуны вроде как не физического труда люди. Субтильные такие, а этот нет. В семье не без урода. В семье колдунов, в смысле. Шея, как у борца, плечи, как перрон. Сидит. Веселится. А ведь у целого ряда моих знакомых, если бы они услышали про порванное сердце папы Мюллера из моих уст сахарных, очень бы побледнели лица. Очень.

Но отсмеялся он.

– Слушай тогда, – говорит.

И закатил мне лекцию. В деталях речь его я воспроизвести не смогу, но смысл передам.

Очень близки миры. Очень тонка грань между ними. И очень легко, оказывается, из одного мира в другой перейти. Эту параллельность, в общем-то, открыли черт знает когда. И также достаточно давно пришли к выводу о том, что проникновение из реальности в реальность не всегда взаимополезна. Частенько случается совсем наоборот. Бывает, что достаточно невинные существа, попав в иную реальность, обретают очень даже угрожающие для туземцев свойства. То же самое можно сказать и про идеи, вещи. Так что мысль о контроле за перемещениями возникла давненько. Ну и для осуществления этого контроля была создана соответствующая структура.

– И ты представляешь эту структуру? Так?

– Да. И зовут меня Сергей.

– А по батюшке?

Он белозубо улыбнулся.

– А выговоришь?

– Может, и не выговорю, а узнать интересно. Впервые такого вот Сергея встречаю.

– Ого. Да ты никак расист, – весело удивился он.

– Нет. Естествоиспытатель.

– Ладно. Сергей Идонгович Тивас. Доволен?

– Доволен. А звание?

– Надо же, какой въедливый, – опять удивился Сергей Идонгович. – Премьер-агент Института Парадоксальной Истории.

Обожаю этот прием. Он такой простой. Становишься таким идиотом-идиотом, и собеседник тебе, темному, все объясняет и объясняет, а потом даже не замечает, как растолковывает то, о чем и говорить-то не собирался.

Маг-агент наконец заметил промашку.

– Хитер, – добавил он в перечень моих положительных качеств.

– Не торопись. Дослушай. Существует абсолютно легитимная система переходов, контролируемая нашей структурой. Однако перемещения вообще абсолютно реальны и в принципе не настолько сложны, как может показаться с первого взгляда. Кроме того, возможны абсолютно спонтанные перемещения. В общем, головной боли хватает. Но самое отвратное, что может быть, – это ученые. Всякие причем. И дипломированные, и самоучки, всякие колдуны и маги. Гении! Вот они у меня где сидят, – стукнул он себя по загривку.

Наконец на его бесстрастной физиономии проявились хоть какие-то элементы эмоций. Мне аж полегчало. Очень уж был невозмутимый.