Текст книги "Татарская книга"

Часть пятая. Джафяр-Абзи

В 42-м году прабабушке Халиме, матери моего деда Хасяна и его братьев Мирзаджона и Джафяра, пришла похоронка на сына. Недавно в архивных документах я обнаружил следующие записи (фамилия и имя, как всегда, искажены): «Улубинов Жафер Юсупович, год рождения 1923, место рождения Пензенская обл., Шемышейский р-н. с. Усть-Уза, место призыва Хвойнинский РВК Ленинградская обл., место службы 375 стрелковая дивизия, звание красноармеец, убит дер. Ножкино Ржевский р-н Калининская обл., дата выбытия 17.02.1942, Место захоронения Калининская обл. Ржевский р-н д. Бахмутово, братская могила»…

Я не видел войны, и вообще родился через 15 лет после её окончания. Но я помню Джафяра-абзи! Я помню, как он возился со мной, играл, шутил, катал на своей ноге (я сидел на ней верхом, а он ею раскачивал: такие импровизированные качели), даже помню, что нога была в кирзовом сапоге! Дядя Джафяр умер в 1968 году…

Командование приказало молодым солдатам развести костры для обозначения взлетно-посадочной полосы. Ожидали самолета из-за линии фронта с партизанской территории. Была зима, ночь, мороз. Никто не спал, Джафяру с товарищами разрешили подсушить одежду, погреться возле одного из костров. Из-за леса послышался гул самолета, и вдруг с неба посыпались бомбы! Вместо ожидавшегося нашего прилетели немецкие самолеты и начался ад! Одна из первых же бомб упала прямо в тот самый костер, возле которого грелся Джафяр и его товарищи. Трупов было очень много. Всё тело Джафяра было иссечено осколками, голова залита кровью, челюсть оторвана… Трупы пересчитали пофамильно, стали складывать в сани, чтобы увезти и закопать. Кому-то из похоронной команды показалось, что тело Джафяра ещё дышит. Проверили: молодое девятнадцатилетнее сердце ещё бьётся. И отправили тяжелораненого не в могилу, а в госпиталь.

Джафяр-абзи перенес бесчисленное число операций, из него извлекли массу осколков, в том числе и в районе сердца. Хирурги пришили ему язык, сделали искусственную челюсть, обтянули её кожей с его же тела (чтобы не произошло отторжения).Я помню его ужасно изуродованное лицо и добрые тёплые глаза человека, пережившего бесконечную нестерпимую боль… И вот однажды Джафяр постучал в дверь родного дома. Он боялся, что мама Халимя не узнает его из-за страшного уродства, но мама узнала его сразу, кинулась к нему, обняла, вскрикнула и… потеряла сознание.

Прошло два года и вдруг, однажды утром Джафяр просыпается необыкновенно бледным и пишет карандашом записку: «Мама! Я видел во сне, как бомба упала мне на грудь. Я не могу говорить. У меня отнялся язык». Врачи сказали, что речь к нему вернется так же внезапно, как исчезла, но нужно время. Прошло еще несколько лет. И речь действительно вернулась к Джафяру точно так же – однажды утром…

Мужиком он был работящим, на селе (а жил он после войны в родной Усть-Узе) считался мастером на все руки, а в шестидесятые годы (когда я успел увидеть его и запомнить) был бригадиром плотницкой бригады. Чудо – то, что он дожил до 68-го года, хотя и прожил в итоге всего 45 лет. И не все осколки удалось извлечь, не все… Так и похоронили его – с осколками…

Часть шестая. В блокаде

О блокадном Ленинграде написано и сказано много. Я не задаюсь целью пересказывать общие места, мне важно рассказать о своих близких…

Когда звучала сирена воздушной тревоги, все должны были прятаться в бомбоубежищах. Но это знают взрослые, а маленькие дети не знают что делать, особенно, если в этот момент мамы нет рядом. Мама была маленькой девочкой, у которой был ещё годовалый братишка. И однажды бабушка встревоженная сиреной вбежала в дом и не увидела детей. Оказывается, они забрались под кровать и сидели там тихо, как мыши, в ожидании бомбёжки…

Наступали голодные времена, и тут нашей семье несказанно повезло! Возле дома, где они жили, бомбой убило лошадь! Все, кто жил неподалеку, так разобрали её на мясо, что не осталось ничего, кроме копыт и хвоста… Конечно, этого хватило ненадолго, но хотя бы на время смягчило голод.

Cтаршие девочки Мушвика и Закия терпеливо сносили голод, но маленькая Шурочка-Сания всё время просила есть, а малыш постоянно плакал. Семья пухла от голода. Они перебрались в дачный домик, но и там было не намного лучше. Зяйнаб-апа, сестра моего деда и пятеро её детей умерли от голода. Каждый день у Зяйнаб умирал ребенок, последней умерла она сама, легла рядом с мертвыми детьми и умерла. Их похоронили на Пискаревском кладбище в братской могиле.

Летом 42-го года старший брат мамы, партизан Ханяфи-Федор добился, чтобы его мать и сестер эвакуировали по Ладоге на санитарном корабле. Это было страшное плавание. Невзирая на санитарные красные кресты немецкие самолеты в упор расстреливали переполненный ранеными пароходик. Бабушка обхватила руками ребятишек, прикрыв их собой, и молила Бога о том, чтобы либо они спаслись все, либо чтобы убило всех сразу. А рядом кричали и умирали беспомощные люди. С тех пор моя мама не может выносить звука пикирующих самолетов даже в документальных фильмах, ей сразу становится плохо: тот неописуемый дикий ужас, пережитый в детстве, возвращается снова и снова.

Три месяца они: то ехали поездом, то стояли на станциях (неделями!), попадали под бомбёжки, выбирались из горящих вагонов и ехали снова. И голодали, голодали, голодали, меняя на хлеб всё более-менее теплое и хоть сколько-нибудь стоящее из одежды. Животик у малыша опух, посинел и, однажды, младший братик моей мамы умер. Так и не увидел малыш далекой сказочной Усть-Узы.

Уже выпал снег и ударили морозы, когда, наконец, они добрались до села и постучались в домик бабушки Халимы. Но это было не то хлебное богатое село, каким оно было когда-то. Запасов у бабушки не было никаких. Они делили на всех три картофелины в день, хлеба не было совсем… Сания постоянно плакала и просила есть. Положение становилось безвыходным. Беженцам не на что было жить дальше.

И тут случилось чудо… Однажды ночью в их дверь постучались. Бабушка открыла дверь. На пороге стоял странный мужчина в годах в старой шинели. Видно было, что шел он долго и издалека. Он попросился переночевать. И моя бабушка впустила гостя. Она постелила ему и стала думать, что предложить из еды. Кроме трех картофелин, которые нужно было поделить на себя и всех детей – дома не было ничего. Что поделать? И она решила поделиться с гостем и этим. Положила картошку в чугунок и поставила в печку варить. Мама спросила бабушку: кто такой этот дядя? Аби ответила ей, что он – их дальний родственник.

Когда картошка сварилась, бабушка хотела пригласить гостя отужинать, но он уже спал или сделал вид, что спит. А наутро он и вовсе исчез. В прямом смысле. Ни соседи его не видели, ни следов на снегу не осталось. А чугунок оказался доверху полон горячей картошки. Мало того, с этого дня жизнь семьи переменилась к лучшему. Их позвали жить в Ермоловку (40 км от Пензы в сторону Тамбова) – там была картошка. Мама прошла вместе со всеми 80 километров пешком от Усть-Узы до Ермоловки. В чем душа держалась у шестилетнего, страдающего от хронического недоедания ребенка! Но дошла.

– Кто был этот дядя, мама? – опять спросила она мою бабушку.

– Святой, доченька, – ответила ей мать, – наш святой…

Часть седьмая. Память

В 43-м приехал на побывку брат Фёдор (Ханяфи). Недолго он был, всего несколько дней. Мама запомнила руки брата, большие, сильные: он поднял её под самый потолок:

– Шурочка моя! Как же я тебя люблю!

Брат рассказывал старшим сестрам моей мамы, как был в плену у немцев, и что его, как партизана, зверски пытали, истязали, и что ему чудом удалось бежать. Он сказал, что больше никогда не попадет в плен, потому что теперь носит с собой гранату – на самый крайний случай.

И он опять уехал туда, за линию фронта… Я помню пожелтевшую фотографию, на которой мой дядя, улыбающийся, с папироской в зубах, в гимнастерке с медалями на груди позирует на фоне леса вместе с группой своих товарищей. Один из них – в центре – в белой рубахе, с развернутым аккордеоном, в шляпе, особого тирольского покроя, какие у нас никогда не носили… На обороте фотографии – записка простым карандашом, который позднее (и, видимо, не раз) обводили тоже то простым карандашом, то химическим… В ней дядя сообщает своей маме, что его забросили в Польшу и теперь он будет вести борьбу с врагом здесь. И ещё о том, что с ним всё в порядке, что он любит маму и сестер. Судя по фотографии она была сделана летом, по крайней мере – в теплое время, самое позднее – в сентябре и датирована 1944г. Это была последняя (по крайней мере – известная мне) весточка от Федора Васильевича Улубикова.

В конце февраля 1945 года дед Хасян, проживавший по адресу г. Ленинград улица Декабристов дом 11 квартира 11, обратился с запросом об исчезновении сына. Ничего более странного я не читал. В запросе написано, что Улубиков Федор Васильевич был призван в армию 26.02.1945 Дзержинским РВК г. Ленинграда и тут же (запрос датирован февралём!) исчез, связь с ним утеряна и писем от него не было. Какие письма, если в феврале всего 28 дней?! Что за бред? Для чего всё это было составлено и написано? Почему партизан-разведчик, гроза фашистских оккупантов даже в книге памяти Ленинграда (том 6-ой, страница 598) упомянут как пропавший без вести простой красноармеец?

Если бы его оклеветали и назвали «врагом народа», если бы НКВД официально арестовало его, то должны были бы иметься документы по этому поводу… Но их нет! Нет! Я не сомневаюсь в том, что его убили. Но пока что я очень сомневаюсь в том, что его убили именно немцы….

У меня есть копия именного списка безвозвратных потерь Телегинского райвоенкомата Пензенской области (под грифом «Секретно») 1946 года за подписями майора Несвита и ст. лейтенанта Климова. Единственная фамилия, на которой нет печати «пропал без вести», а есть надпись «не числится, нет военного адреса части» – фамилия моего дяди. Я обратился в архив министерства обороны и получил официальный ответ. Мой дядя принял партизанскую присягу и сражался с фашистами в составе 11-ой Волховской партизанской бригады с 15 января 1942 года по 24 марта 1944 года. 20 сентября 1943 года он был награжден медалью «За оборону Ленинграда», а 16 марта 1944 года – медалью «Партизану Отечественной войны» Первой степени. Нашлись документы, в которых значится, что призван он был Дзержинским райвоенкоматом 7 февраля 1945 года, а непосредственно перед этим якобы находился по адресу г. Ленинград ул. Дзержинского дом 6 (общежитие). Далее 16 февраля 1945 года из 36-ой запасной стрелковой дивизии он направляется в 204-ый запасной стрелковый полк. 23 февраля Улубиков прибыл в полк, а 3 марта – выбыл оттуда в 122-ой стрелковый корпус. Других сведений о нем в архиве нет, поскольку в архивах этого корпуса он не значился нигде ни одного дня.

Из всего этого получается, что в феврале 45-го мой дядя не пропадал без вести и, по крайней мере, 3 марта был еще жив! При этом: архив минобороны не сообщает ни слова о том, что он воевал в Польше. А он там точно воевал, поскольку есть фотография с его собственным свидетельством об этом факте: на ней рядом с дядей люди, одетые явно не по-русски и не по-советски.

Из полученной информации я постарался выжать всё возможное. Начну с 122-го стрелкового корпуса. На начало марта он находился в Латвии и участвовал в кровопролитных боях. Предположим, дядя действительно направился туда третьего марта. 1 марта 1945 г. 122-й стрелковый корпус состоял из 56, 85 и 201-й стрелковых дивизий. Однако, 5 марта 1945 г. из состава корпуса вышла 56-я стрелковая дивизия, одновременно корпусу была подчинена 51-я гвардейская стрелковая дивизия. 12 марта 1945 г. из состава корпуса вышли 51-я гвардейская и 201-я стрелковые дивизии, а в корпус возвратилась 56-я стрелковая дивизия. С 26 марта 1945 г. корпусу была подчинена 332-я стрелковая дивизия. При такой чехарде с составом корпуса уследить за тем, кто в него прибыл и тут же успел погибнуть, учитывая кровопролитные бои, очень сложно, если вообще реально в боевой обстановке.

Федор Улубиков был награжден в марте 44-го медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени. Эта медаль до 1974 года была единственной медалью СССР, имевшей 2 степени. В чём разница? Медалью второй степени награждено значительно больше людей – на 14 тысяч больше. Вторая степень давалась за «личное боевое отличие в выполнении приказов и заданий командования». А первая – «за особые заслуги в деле организации партизанского движения», а также «за… выдающиеся успехи в партизанской борьбе». В остальном слова в статутах медалей совпадают. То есть, мой дядя отличился не просто личной храбростью, а, как минимум, инициативой, если не прямым руководством в проведении каких-то боевых партизанских операций! Естественно, что попал он в Польшу именно потому, что являлся специалистом в своем боевом деле, скорее всего, как минимум, владел всеми видами огнестрельного оружия и навыками подрывного дела. Всё логично. Но в таком случае абсолютно нелогично, что его вдруг призывают в армию простым стрелком, как желторотого восемнадцатилетнего юнца из, извините за выражение, глухой деревни. У него за плечами трехлетний уникальный опыт ведения боевых действий в сложнейших условиях вражеского тыла, когда тебя некому прикрыть ни справа, ни слева, и нет у тебя ни танков, ни тыла, ни артиллерии, ни авиации… Очень, очень странно.

К сожалению, при жизни деда я не успел (мне было 14 лет) догадаться спросить его ещё об одном: зачем он вдруг начал искать сына через военкомат, если в феврале 45-го они оба на самом деле находились в Ленинграде в нескольких городских кварталах друг от друга: улица Дзержинского (ныне Гороховая – это буквально рядом с улицей Декабристов)? И вообще: зачем моему дяде понадобилось ночевать в каком-то рабочем общежитии, когда рядом папина совершенно пустая квартира??? Видимо были некие причины, независящие от них. Или же… на самом деле всё обстояло совершенно иначе. Как именно? Предположим, дядю убили нквдэшники: без предъявления обвинений, без следствия и суда. Просто убили и всё. А потом… начали выдумывать документы и призыв в армию, и пропажу без вести простого рядового какого-то там корпуса у чёрта на куличках, а не военспеца, кем он на самом деле был к тому времени…

Я имею право предполагать такое. Увы. Осенью прошлого года я сделал запрос телепередаче «Жди меня». Будем ждать ответа…

У Няфиси (Анфисы), старшей сестры моей бабушки был единственный сын – Али. Он прошел через всю войну. Остался в живых. Солдаты его части (Али был старшим лейтенантом) уважали и любили своего командира.

Бабушка Няфиса жила в Пензенской области. Поезд победителей вместе с её сыном приближался к Пензе. Последний крупный город перед возвращением домой – Тамбов. Поезд останавливается, старший лейтенант в сопровождении двух солдат направляется в город за продуктами для своих подчиненных. Но дорогу ему преграждает военный патруль. Али объясняет, что солдаты голодны, что им положены пайки и пытается пройти. «Стоять!» – кричит патрульный. «Да, ну тебя! – машет рукой старший лейтенант, – Я всю Европу прошел, неужто, в Тамбов не войду!» Он отталкивает патрульного и идет. Раздается автоматная очередь… Не дождалась бабушка единственного сына, прошедшего через всю войну и убитого за несколько часов до встречи со своей мамой… Такие были времена…

Моя бабушка Афифя перенесла за свою жизнь очень много страданий. Она была в блокаде, она видела горы трупов, видела беспомощных умирающих людей, видела горящие разбомбленные вагоны и страшные самолеты, расстреливавшие в упор всё живое, она потеряла на войне сына, моего дядю.. У неё на руках от голода умер её ребенок, просто кричал, кричал и умер… но когда в их деревню пригнали пленных немцев, жалких, умирающих от голода и болезней, она пожалела и их, и им носила хлеб, хотя сами дома жили впроголодь. Скажите мне: какое надо иметь сердце, чтобы жалеть и врагов своих, чтобы и в них видеть не мучителей, а несчастных людей, с исковерканными войной судьбами?.. Я горжусь моей аби.

Однажды, уже в 1949 году мама принесла со школы портрет Лаврентия Павловича Берия. Вечером этот портрет увидел её отец, дед Хасян, и внезапно изменился в лице, но ничего не сказал. Ночью Шурочка проснулась и увидела, как её отец рвёт портрет на мелкие части. Потом он сжег его остатки в печке. Маме стало очень страшно. Отец заметил её и странным голосом сказал, чтобы она никому об этом не рассказывала, а главное: чтобы больше никогда в жизни не приносила домой такую гадость… Это был 49-й год, не 53-тий. Мама рассказала об этом только мне – через много лет…

Каждый раз, когда наступает очередной День Победы, мы с мамой снова и снова вспоминаем их: Мирзаджона, его жену, Зяйнаб и её детей, Ханяфи, Али, Алибалу (брата моего отца) и многих ещё, всю нашу родню, которая полегла, защищая эту землю. Вспоминаем Джафяра-абзи, искалеченного войной, деда Хасяна, получившего ранение на фронте и до конца войны заработавшего в трудармии гангрену обеих ног… И мы плачем. Вокруг – ликование, салют, праздник… а мы плачем. Не можем по-другому. Не получается.

Часть восьмая. Равиль Энверович

Не все мамины родственники вернулись после войны в Пензенскую область. Двоюродная сестра моего деда Хасяна Юсуповича, Мярзия-апа осталась с семьей в Ленинграде. И в 1946 году у неё родился сын Равиль. Моя мама много раз напоминала мне о том, что в Ленинграде у нас есть родственники, говорила о том, что её двоюродная тётя была очень скромной доброй женщиной. К великому сожалению, я так и не встретился с троюродным братом моей мамы. И теперь уже не увижусь с ним… О его судьбе я узнал слишком поздно

Равиль Энверович Мартынов родился 16 июня 1946 года в Ленинграде. Начав восхождение к музыке в Хоровом училище имени Глинки, где его педагогами были Владимир Васильев по классу дирижирования и Лидия Вассерман по фортепиано. В Консерватории он учился хоровому дирижированию у знаменитой Елизаветы Кудрявцевой, воспитавшей едва ли не всех ныне действующих мастеров. Окончил Ленинградскую и Московскую Консерватории. В 1982—84 годах работал под руководством выдающегося дирижера современности Е. А. Мравинского в прославленном коллективе академического симфонического оркестра Ленинградской филармонии. С 1986 года Р. Э. Мартынов – художественный руководитель и дирижер Санкт-Петербургского государственного академического симфонического оркестра. Именно он был инициатором создания концертно-выставочного комплекса «Аничков мост», вскоре ставшего концертным залом дворца Белосельских-Белозерских.

Кроме работы в Санкт-Петербургском оркестре Мартынов дирижировал лучшими симфоническими оркестрами, принимал участие в осуществлении оперных и балетных постановок в различных странах мира, успешно гастролировал в США, Германии, Франции, Японии, Китае, странах Скандинавии… Помимо работы с оркестром Мартынов преподавал в Санкт-Петербургской консерватории в звании профессора. Скончался Равиль Энверович 9 ноября 2004 года.

У Равиля Энверовича есть сын Тимур. Он продолжил дело отца и стал музыкантом. Тимур родился в Ленинграде в 1979 году. Обучение игре на трубе начал в классе преподавателя Г. М. Каминского. В 2002 году окончил Санкт-Петербургскую государственную консерваторию им. Н. А. Римского-Корсакова (класс проф. Ю. А. Большиянова). В 2000—2001 гг. стажировался в Люксембургской консерватории.

С 1995 по 2000 годы он – солист Санкт-Петербургского государственного академического симфонического оркестра. В 2005—2006 годах – солист камерного оркестра «Musica Aeterna Ensemble» Новосибирского театра оперы и балета, а с 2007 года – солист оркестра Мариинского театра и солист Брасс-ансамбля Мариинского театра. Тимур очень талантливый человек, он – лауреат и дипломант множества престижных всероссийских и международных конкурсов. Я лично им очень горжусь: как-никак, а родная кровь. Бог даст, когда-нибудь всё-таки свидимся.

Часть девятая. Настя

Не так давно мама рассказала мне историю, которую она слышала от своего отца, моего деда Хасяна (в деревне его звали дедом Василием). Я уже писал о нем и потому добавлю только, что после ранения в его третьей по счету войне (до того он прошел всю гражданскую и финскую) его окончательно списали в трудармию. До самого конца войны деда дома не было, он работал на строительстве оборонных объектов. Вместе с ним был там товарищ, с которым он сдружился за время работы. Звали его Андреем. Тоже после ранения, но моложе деда.

У Андрея случилось большое горе. Ему сообщили, что во время бомбёжки его дом сгорел дотла, а вся семья погибла. И жена, и дети. И остался он один, без родных. В те годы такое было, увы, не редкостью. Вот и у путевой обходчицы Ольги схожее горе. На мужа пришла похоронка, а ребенка у них так и не было, не успели… Иногда схожее горе сближает людей. Особенно, когда они остаются совершенно одни.

Так незаметно Ольга и Андрей сошлись и стали жить вместе. Прошло какое-то время, и на железнодорожную станцию прибыл поезд с детьми-сиротами, собранными из разных мест. Время было очень тяжелое. По каким-то причинам поезд застрял, а кормить детей практически стало нечем. И власти начали обращаться к местным жителям с предложением, чтобы кто может взять к себе хотя бы по ребенку – сделали это.

Ольга, посоветовавшись с Андреем, решила забрать одного ребенка к ним. Она хотела девочку. Пересмотрела всех детей и выбрала ту, которая почему-то запала ей в душу – маленькую Настю. Но Настя была не одна, у неё был младший братик, Ванечка. Девочка смотрела большими умоляющими глазами на тётю Олю и держала за ручку братика. Она сказала, что без него не пойдёт никуда. Но женщина не посмела нарушить уговор с Андреем. Вечером она сообщила ему обо всём. Андрей ответил, что ладно одного, но двоих ребятишек им однозначно не прокормить. Придется искать другую девочку.

Однако сколько Ольга ни ходила к сиротам, ни к кому другому у неё душа не лежала так, как к Насте. А зачем брать в семью – если не по душе? И вот однажды она решилась: будь что будет, но она заберет обоих, не станет их разлучать. И забрала. Дома к вечеру она велела детям залезть на печку и сидеть за занавеской пока не переговорит с Андреем.

Наконец, пришел уставший голодный Андрей. Ольга решила, что сначала накормит мужа, а уж потом обо всём расскажет. Однако он уже заметил странное шевеление на печке за занавеской, только не успел сделать и шага, как оттуда с криком бросились ему навстречу худенькая большеглазая девочка и её громко плачущий братик:

– Папа! Папочка! Родной! Миленький! Ты нашел нас! Родненький наш!..

Андрей, словно пораженный громом, стоял посреди избы, обняв детей до того крепко сцепившимися руками, что разжать их не удавалось ещё несколько часов. Это действительно были его родные дети…