Текст книги "Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного"

– Порфирий прав, Порфирий прав! – закричали другие гости. – Утоли свой гнев с мальчишкой, а девку отпусти. Не пачкай об нее рук, не то тебе же плохо придется! Не губи свою жизнь из-за какой-то девки, которой к тому же не удалось совершить задуманное и опозорить тебя! Она сама опозорена!

– Как твое имя, бесстыжая тварь? – с ненавистью спросил Олис, не отпуская руки девушки.

Она угрюмо молчала, зыркая настороженными глазами по сторонам.

– Имя! – крикнул Олис.

– Лаис, – буркнула девушка, но Порфирий закричал гневно:

– Ты лжешь, паршивка! Я видел Лаис у Клеарха! Вас не перепутаешь даже в темноте, даже с закрытыми глазами!

– Ах ты дрянь! – взревел Олис. – Напакостила мне, да еще и подруге норовишь напакостить? Как твое имя, признавайся!

Девушка молчала.

– Скажи им, сестра, тогда они тебя отпустят, – крикнул Подарг.

– Меня зовут Гелиодора, – неохотно выдавила девушка.

– О боги Олимпа! – захохотал Олис. – Дар солнца! Какое высокопарное имя выбрала для себя эта черномазая шлюха, больше похожая на обугленную ветку! Пошла вон!

Даже не оглянувшись на Подарга, девушка бросилась в сад и, перемахнув через ограду, исчезла.

– Клянусь, я сумею отомстить! – пробормотал Олис, а потом крикнул: – Подать мне большой кувшин!

Тут же появился раб с глиняным кувшином в руках.

Олис швырнул посудину на пол, и она рассыпалась на десяток черепков.

Хозяин пересчитал их, потом пересчитал гостей и острием ножа принялся выцарапывать на черепках имена.

– Жребий, жребий! – возбужденно восклицали гости.

Однако мужчин оказалось больше, и тогда Олис начертал на некоторых жребиях по два имени.

Затем перемешал черепки на столе и приказал рабу, отвернувшись, взять один из них.

Раб с поклоном подал первый жребий хозяину, и Олис прочел:

– Порфирий! Ксенон!

– Ага! – радостно закричал толстяк. – Я же говорил, что с меня нужно было начинать!

– А почему это с тебя? – заносчиво спросил худощавый крючконосый Ксенон. – На черепке значатся оба наши имени!

– Неужели мы не договоримся, приятель? – ухмыльнулся Порфирий. – Подходи к нему спереди, а я приступлю сзади. Потом поменяемся, идет?

– Идет! – возбужденно согласился Ксенон.

– Эй вы, хватит болтать, начинайте! – нетерпеливо кричали другие гости.

Порфирий так напористо взялся за дело, что Подарг взвыл.

Ксенон поднял за подбородок голову юнца и пригрозил:

– Только попробуй пустить в ход зубы! Я тебе вышибу их по одному, понял?

– Понял, – прохрипел Подарг и покорно открыл рот.

Коринф, школа гетер

Лаис проснулась от крика Гелиодоры:

– Помогите! Держите ее! Она хотела меня убить!

В доматио было темно, однако в общем коридоре с той ночи, когда Маура пробралась в подземное хранилище, горели факелы.

В их свете метались две тени. Одна пыталась вырваться, другая держала ее.

Лаис разглядела коротко стриженную голову и поняла: это та злоумышленница, которая напала на Гелиодору!

Сорвалась с постели, вцепилась в неизвестную, но та вдруг закричала:

– Отпусти, Лаис! Это я!

Голос Гелиодоры!

Лаис от изумления разжала руки, и Гелиодора в отчаянном прыжке успела снова схватить неизвестную, которая пыталась убежать.

Лаис кинулась по помощь. Вдвоем они повалили пойманную на пол. Лаис на ощупь нашла свой хитон и опутала ее.

– Сядь на нее и прижми крепче к полу, – задыхаясь, велела Лаис. – А я принесу огня.

Она выскочила в коридор и уже выхватила факел из светца, как вдруг раздался новый вопль:

– Мои волосы! Кто это сделал?!

Лаис чуть не выронила факел, узнав голос Мауры. Да что происходит?!

Она вернулась в свой доматио и осветила залитое слезами лицо Гелиодоры. И Лаис опять чуть не выронила факел, разглядев, что чудесные золотистые волосы подруги откромсаны на уровне затылка. Ну да, казалось, кто-то сжал в одной руке волосы в жгут – и резанул острым ножом. А вот и этот нож – валяется в углу.

В это мгновение послышался топот босых ног, и в доматио ворвалась Маура, держа в высоко поднятой руке еще один факел.

Лаис взглянула на нее – да так и ахнула: волосы Мауры тоже были отрезаны!

– Это ты сделала! Ты? И твоя мерзкая подружка?! – визжала Маура сквозь слезы. – Так мне нагадить перед самым выпускным испытанием?! Да вас надо как следует высечь! Я сейчас пойду к верховной жрице и…

В это мгновение она увидела откромсанные волосы Гелиодоры и умолкла.

– Что здесь творится? – послышался недовольный голос, и в доматио появилась Никарета в длинном, ночном, едва подпоясанном хитоне. Волосы ее были кое-как убраны в плексиду[31]31
  Плексида – коса, заплетенная очень слабо и низко: плетение начиналось чуть ли не от плеч.


[Закрыть].

Позади вроде бы неспешными, однако вместе с тем стремительными шажками следовала Кирилла. Ночное одеяние влеклось за нею, как если бы она была летучей мышью, которая вздумала прогуляться пешком и тащила за собой по мраморному полу свои слишком длинные крылья.

И у Никареты, и у Кириллы в руках были факелы, так что в доматио стало совсем светло.

Верховная жрица так и ахнула, переводя взгляд с одной остриженной, плачущей девушки на другую, а Кирилла одним движением своей сухонькой ручки заставила Гелиодору посторониться и наклонила факел над девушкой, лежавшей ничком.

– Взгляни на меня, прошлых дней и минувших грехов несчастная жертва, – донесся до Лаис голос старой колдуньи. – Наказанья, увы, не избегнешь, бедняжка… Не скоро увидишь ты снова того, о ком сердце тоскует! Но все-таки выживешь ты и к родимым вернешься.

Голос Кириллы был тих и невнятен, и вряд ли его кто-то расслышал, кроме Лаис – и пойманной девушки.

Та, наконец, подняла голову, и Лаис узнала Элиссу, которая с ужасом таращилась на старую колдунью – и вдруг разрыдалась в голос.

Потом неловко поднялась на колени, утирая глаза… пучком золотистых волос Гелиодоры.

На полу чуть поодаль валялись жесткие черные пряди, срезанные с головы Мауры.

Лаис не верила своим глазам. Она решила было, что это Маура заставила Элиссу остричь Гелиодору, а оказалось, что Маура и сама острижена!

В это время из прочих доматио повысыпали девушки; поднялся крик. Никарета приказала всем разойтись, пригрозив не допустить к завтрашним испытаниям.

Те неохотно вернулись в свои спальни.

– Зачем ты это сделала? – сурово спросила Никарета, не сводя глаз с Элиссы. – Или отправить тебя в темницу кошмаров, чтобы развязался твой язык?

Та лишь отчаянно мотала головой, похоже, вне себя от страха.

Еще бы!

Темница кошмаров… Самое страшное наказание! Там еще никто из девушек не бывал, но сами эти слова звучали так ужасно, что отнимали разум.

Кирилла снова заговорила едва слышно:

– Тяжелее всего пострадает другая, и много, ох, много слез горьких прольется и бедствий свершится, пока справедливость свой глас не возвысит в защиту гонимой, покуда она не вернется оправданной и не накажет злодеев как подобает!

Пробурчав это, Кирилла покачала головой и понуро побрела прочь.

Лаис только глазами хлопала.

Старая колдунья верна себе! Изрекает непонятные пророчества – и более не вмешивается в развитие событий!

Пророчества?..

Недавно Кирилла предрекла, что Лаис наплачется из-за потерянной данканы. А случилось наоборот: она раньше и успешней всех прошла выпускное испытание в присутствии всех необходимых свидетелей, в том числе и верховной жрицы. И завтра об этом будет во всеуслышание объявлено на ступенях храма Афродиты!

Так что иногда даже бывшая пифия может ошибиться!

Вот уж правда, что слова – это только слова, разве можно им верить?!

Вдруг мелькнуло какое-то сомнение… Тревожное, будто дуновение ледяного северного ветра, который способен превратить самый жаркий и восхитительный день в стужу. Но мысль тотчас перебил отчаянный крик Элиссы:

– Верховная жрица, смилуйся! Я… Я просто хотела заказать себе новый парик! Вернее, два новых парика! Черный и золотистый! У девушек красивые, густые волосы, а у меня какие-то жидкие белесые пряди! Я им страшно завидовала!

– Ты обезумела, – прошептала Никарета. – Накануне выпускного испытания так изуродовать своих подруг! Галактион!

Евнух появился мгновенно, что означало: он уже давно прибежал на шум и только ждал, когда его позовут. А что непременно позовут, сомнений и быть не могло!

– В темницу ее, – распорядилась Никарета. – В верхнюю темницу! Пока. А потом посмотрим, что с ней делать! Следовало бы тебя выгнать и отправить в портовые шлюхи.

Элисса, издав мучительное рыдание, на заплетающихся ногах потащилась за Галактионом, но через несколько шагов обернулась и воскликнула:

– Гелиодора, прости! Прости меня! Я не…

– С ума можно сойти! – возмущенно завопила Маура. – Можно подумать, ты обкорнала только Гелиодору! А я? Я ведь тоже пострадала! Ну что нам теперь делать?! Как мы в таком виде покажемся людям? Да нас же засмеют… может, нам вообще налысо обрить головы?! Как это делают жрицы в храме Артемиды Тринакрийской, приносящие в жертву богине свои прекрасные волосы, чтобы внушить отвращение мужчинам и остаться девственницами?!

– Необязательно, – послышался голос Бавкиды, и она сама вступила в освещенный круг. – Просто какое-то время вы будете носить парики. Я отдам вам два своих – вы их хорошо помните, других нет. Завтра на выпускное испытание в храме вы их наденете, а потом закажете себе новые, по своему вкусу.

И она показала два парика, которые принесла с собой: один со светлыми, почти белыми, длинными волосами, а другой – с черными, чуть покороче.

– Но эти волосы совсем не похожи на мои! – всхлипнула Гелиодора, с отвращением глядя на белокурый парик.

– Не нравится? Тогда я возьму его себе! – крикнула Маура, хватая парик и торопливо напяливая его на свою нелепо остриженную голову.

Ее смуглое лицо скрылось за массой светлых локонов. Казалось, что Маура украдкой выглядывает из зарослей выгоревшей на солнце травы.

– Нелепость какая! – фыркнула Никарета. – Немедленно надень черный парик. Тогда ты хоть немного будешь похожа на себя прежнюю.

– Не хочу, – буркнула Маура. – Не сниму этот парик, хоть режьте!

– Лучше сними, а то я ведь могу и не допустить тебя к выпускным испытаниям! – пригрозила Никарета. – Тем более что соблазнить кинеда тебе все же не удалось! Ты уже наполовину провалилась! Смотри, скатишься в портовые шлюхи!

Девушки так и ахнули. Маура, гордячка Маура, которая была уверена в своей обольстительности, провалила выпускное испытание?! И молчала об этом… Конечно, ей было стыдно!

– Верховная жрица, ну что скажут люди, если ты всех аулетрид отправишь раздвигать ноги перед грязными мореходами? – дерзко воскликнула Маура. – Разве ты решила закрыть школу, если предлагаешь всем нам непосильные выпускные испытания?! Да, я не смогла соблазнить кинеда, но ведь никто не смог бы! И еще неизвестно, справится ли со своими испытаниями хоть кто-то еще!

– Лаис уже соблазнила Неприступного, – запальчиво воскликнула Никарета. – Причем при нескольких свидетелях, как и положено!

Раздался хор восклицаний, причем в основном – злобных и завистливых. И Лаис вновь осознала, как трудно найти среди будущих аулетрид добрых подруг: ведь в самом скором времени им придется сражаться за одних и тех же посетителей. Мужчин, которые готовы вкусить их объятий, всегда найдется много, но ведь они служат Афродите Пандемос, богине любви всеобщей, продажной… Той любви, за которую мужчина готов заплатить – и чем больше, тем лучше. А богатых среди этих желающих не так и много.

– Я теперь тоже провалю свое испытание, – прошептала Гелиодора. – Особенно в этом ужасном черном парике!

– В ужасном?! – возопила оскорбленная до глубины души Бавкида. – Ну и ходи лысая!

И повернулась уйти, унося свой драгоценный парик.

– Да ты хоть примерь его! – хмыкнула Маура. – Глядишь, в кои-то веки глянешь на свое отражение с удовольствием!

– В самом деле, погоди, Бавкида, не уходи, – примирительно сказала Никарета. – Гелиодора, примерь парик, я тебе приказываю!

Гелиодора нехотя надела парик – и все так и ахнули. Черный цвет шел ей невероятно! Лицо ее, прежде очень хорошенькое, но не более того, приобрело яркость и законченность прекрасной картины. Глаза стали глубже, черты – определенней, более того – в лице появилось новое обольстительное выражение…

– Ого! – воскликнула Маура. – Да, тебя теперь нельзя назвать непропеченной пресной лепешкой! Ты напоминаешь темный беотийский хлеб с изюмом и орехами! Ты стала просто красавицей!

– Красавица, ты красавица, Гелиодора! – наперебой заверещали другие девушки, и даже Никарета одобрительно улыбнулась:

– В самом деле, ты совершенно преобразилась.

Бавкида горделиво кивнула:

– Да уж! Вот таковы наши критские парики! Они воистину творят чудеса!

Гелиодора недоверчиво посмотрела в поданное ей зеркало, потом повернулась к Лаис:

– Это правда? Я хорошо выгляжу?

Лаис не сразу смогла ответить, так изумило ее преображение подруги.

– Что, наша первая красавица онемела от зависти? – ехидно вскричала Маура. – То Гелиодора скрывалась в твоей тени, а теперь она затмила тебя? Похоже, Гелиодора, ты должна поблагодарить Элиссу! Наконец ты узнала, насколько к лицу тебе черное, а самое главное, узнала истинную цену своей лучшей подруге! Наша пыльная львица способна любить только тех, кто хуже ее! А тот, кто превосходит ее, становится ее врагом? Теперь Клеарх, возможно, предпочтет Гелиодору? Я однажды сама слышала, он говорил, что уже пожалел, что обещал быть первым гостем у Лаис, он хотел бы первым иметь ее подругу… Ну, берегись, Гелиодора, если он все же передумает! Лаис сживет тебя со свету, как норовила сжить меня!

– Да ты спятила, – пробормотала Лаис, сбитая с толку этими нелепыми обвинениями. – Ты просто спятила! Не слушай ее, Гелиодора, от нее не дождешься ничего хорошего!

– А все-таки ты еще не признала, что твоя подруга стала настоящей красавицей! – захохотала Маура. – Завистница! Завистница!

– Лаис завистница! – подхватили Клития и Филлис, верные приспешницы Мауры. Им вторили и другие девушки.

– Лаис, ты… Ты в самом деле завидуешь мне? – всхлипнула Гелиодора. – Неужели ты…

– Глупости! – отчаянно закричала Лаис. – Ну что за глупости! Что мне сделать, чтобы ты поверила? Хочешь, я… Хочешь, я тоже отрежу волосы?

– Ага, давай! – возбужденно взвизгнула Маура. – Обрежь волосы, и мы поверим, что ты не завистница! Только ведь ты никогда этого не сделаешь! Никогда! Ты носишься со своей пыльной красотой, как курица с яйцом!

– А ну, прекратите! – что есть мочи завопила Никарета, хватаясь за виски. – От всех этих глупостей у меня сейчас голова лопнет! Быстро разойдитесь по своим доматио! И немедленно спать! Завтра вам предстоит серьезное испытание по общим знаниям!

– Уже сегодня, великая жрица, – дерзко уточнила Маура. – Ведь полночь миновала!

– Тем более! – рявкнула Никарета. – И чтобы я больше не слышала ни звука!

– Девушки, советую вам не снимать на ночь парики, – сказала Бавкида. – Вы должны к ним привыкнуть так, словно это ваши собственные волосы. Впрочем, они изнутри смазаны особым составом, который готовили на Крите еще в древности, так что будут держаться, даже если вы упадете в воду!

– Слышишь, Гелиодора? – хихикнула Маура. – Ни в коем случае не снимай парик! Если повезет, твоя бывшая лучшая подружка за ночь лопнет от зависти!

– Смотри сама не лопни от своего глупого смеха! – огрызнулась Лаис, входя в свой доматио, ложась и отворачиваясь к стене.

– Нет, не ходи туда, Гелиодора! – верещала в коридоре неугомонная Маура. – Иди лучше спать в наш доматио! А то Лаис пострижет еще и парик! Вообще надо разобраться, почему Элисса обрезала наши волосы! Не иначе ее кто-то подкупил! И теперь я почти уверена, что это Лаис!

Лаис прикусила губу, чтобы промолчать. Она не сомневалась, что Гелиодора сейчас вступится за нее, ответит Мауре – со свойственным ей тонким и спокойным остроумием, – но подруга тоже молчала.

Лаис напряженно смотрела на дверной проем, однако Гелиодора не возвращалась в доматио, не ложилась спать.

Неужто она поверила Мауре?! Неужто оказалась настолько глупа?!

Лаис хотела подняться и пойти за подругой, но Маура опять поднимет крик… В конце концов, Гелиодора сама должна решить, кому верить и что делать!

Лаис прикрыла усталые глаза, но всем существом своим вслушивалась в ночные звуки.

Ладно. Лучше попытаться уснуть. Как говорят умные люди, на то, что было сделано ночью, день смотрит и смеется. Вот так и они с Гелиодорой утром вместе посмеются над клеветой Мауры.

Однако Гелиодора не возвращалась. Может быть, она и в самом деле легла спать в другом доматио?

Обида долго не давала Лаис уснуть, да еще мешали стоны и рыдания Мауры, громогласно проклинавшей Элиссу и оплакивавшей утрату своих волос.

Лишь на рассвете Лаис, наконец, смогла задремать.

Коринф, храм Афродиты

Великий Коринф прославлен в истории Аттики многими событиями. Именно здесь Геракл задушил немейского льва и убил птиц-людоедов у Стимфалийского озера. Беллерофонт поймал Пегаса близ источника Пирена в Акрокоринфе, а Сизиф закатывал на его вершину свой роковой камень. Конечно, всякий коринфянин поведает любому гостю эти и множество других легенд, однако, если спросить, чем ныне знаменит Коринф, ответ будет один: школой гетер!

Если гость задает вопрос мужчине, можно не сомневаться, что физиономия отвечающего расплывется в довольной ухмылке. Если женщине – она непременно подожмет губы, а в голосе ее прозвучит отвращение. В глазах юноши заблестит тайное вожделение, в глазах девушки – тайное любопытство…

Ну а если гость окажется здесь в середине месяца, который в Коринфе, Афинах, Делосе и Милете называют таргелион, в Дельфах – гераклий, в Этолии – агией, в Фессалии – гомолий, в Беотии – гомолой, на Родосе – аграиний, в Эпидавре – киклий, в Косе – агрианий, а в Македонии – дайсий[32]32
  Речь идет об одиннадцатом месяце античного календаря, который длился примерно с середины мая до середины июня.


[Закрыть], в том прекрасном месяце, когда яблони уже уронили лепестки, но обочины дорог еще не выжжены солнцем и пестрят сияющей зеленью травы, гиацинтами, дельфиниумом, шафраном и яркими маками, распустились розы, одуряюще благоухает акация, и воздух над цветами кажется пестрым от мельканья пчел и бабочек, – если гость окажется в Коринфе в этом благословенном месяце, он может считать, что ему необыкновенно повезло в жизни, потому что он может попасть на выпускные состязания в школе гетер!

Никто не знает, правда это или нет, но рассказывают, будто во времена первой Никареты, основавшей школу гетер, туда принимались все девушки подряд, богатые и бедные, потому что Никарета своим служением Афродите Пандемос несказанно разбогатела и хотела отблагодарить богиню-благодетельницу.

Затем времена изменились. В школу брали десяток, два или три девушек, но только тех, кто был готов заплатить за себя довольно большой вступительный взнос. Если девушка уходила из школы сама или бывала исключена, деньги ей не возвращали.

Наставниц для аулетрид приглашали из числа преуспевающих гетер, однако не коринфских, а из других городов. Местные гетеры меньше всего хотели содействовать успехам молодых и красивых соперниц, которые – благодаря от них же полученным умениям! – отнимут у них самых щедрых и веселых любовников. Поэтому – опять же по слухам! – бывали случаи, когда наставницы добивались исключения лучших аулетрид, а кое-кого даже со свету сживали.

Впрочем, возможно, это были только слухи, да и принадлежали они к старинным временам.

Учились в школе гетер недолго – всего лишь год, но этого хватало, чтобы познакомиться с основами мастерства, оттачивать которое предстояло весь недолгий отрезок быстротекущей жизни, когда женщина считается привлекательной.

В прошлом году в школу было принято двадцать девушек. До выпуска дошли девятнадцать. Одна аулетрида по имени Нофаро спустя какой-то месяц после начала занятий вышла замуж за стражника из службы водоносов и покинула Коринф вместе с ним.

Однако на просторных белоснежных ступенях храма появились почему-то лишь восемнадцать аулетрид. Как и положено, они были со скромно заплетенными в плексиды волосами, босые, одетые в простые белые хитоны и гиматии, которыми можно было при случае прикрыть лицо. Прикрывать лицо предстояло при неправильном ответе на вопрос наставниц.

Вообще со стороны могло показаться, будто на ступени храма опустилась стая чудесных белых птиц!

Все наставницы во главе с Никаретой были в перехваченных белой тканью камлиммах[33]33
  Камлимма (колпак греч.) – женская прическа, весьма модная среди гетер в Коринфе и на Крите. Основой ее была прическа лампадион (факел), которую особенно любили афинянки. Для того чтобы соорудить лампадион, волосы собирали в пучок на макушке и укрепляли его широкими металлическими кольцами или драгоценной тканью: чтобы держался вертикально. Камлимма – это лампадион, укрепленный полосой ткани, причем такой широкой, что из него виднелись только завитые концы волос.


[Закрыть] (как и положено коринфским гетерам!), в белоснежных одеяниях, из-под которых, впрочем, сверкали яркие сандалии, изукрашенные каскадами драгоценных камней.

Как гласили легенды Коринфской школы, первая Никарета очень любила роскошные сандалии, украшенные разноцветными каменьями. Поэтому наставницы всегда чествовали ее память тем, что к самой скромной одежде надевали только яркие, искусно разукрашенные сандалии. Они единственные оживляли их несколько унылый белоснежный наряд!

Взгляды зрителей-знатоков, которые уже высмотрели среди аулетрид своих будущих пассий, были устремлены на лица милых их сердцам девушек. Ага – вот Аглея, Лаис, Дианта, Хеба, Юдоксия, Майя, Клития, Филлис и все прочие… Но тут в рядах поклонников смуглой и острой на язык фессалийки Мауры вспыхнуло беспокойство: ее не оказалось среди других! Однако когда девушки начали отвечать и зазвучали их голоса, обожатели Мауры успокоились: она все-таки на месте, однако была почти неузнаваема в белокуром парике.

Сначала это показалось ужасным, однако Маура всегда славилась на выдумки, так что парик скоро был признан остреньким, как моченый перчик, привезенный с Кипра и добавленный в сувлаки из штаподи[34]34
  Сувлаки – старинное блюдо коринфской кухни, которое затем стало популярно во всей Греции: нанизанные на палочки ломтики мяса или рыбы, поджаренные на угольях. Штаподи – осьминог (греч.). Сувлаки из штаподи с кипрским перцем считались особенным деликатесом в описываемые времена.


[Закрыть], которыми славится коринфская кухня.

Однако те, кому нравились Гелиодора и коринфянка Элисса, напрасно пытались найти их среди девушек.

От испытания аулетриду могли отстранить только в случае самой серьезной провинности. Что же могли совершить Гелиодора и Элисса, которые считались образцом послушания в Коринфской школе?

Об этом можно было только гадать…

Началось испытание. Состояло оно в том, что каждая наставница поочередно задавала вопрос из той области знаний, которые она преподавала. Девушки, готовые отвечать, должны были поднимать руку, а тем, кто не знал ответа, следовало прикрыть лицо краем хламиды.

Как обычно, первыми задавала вопросы по теологии верховная жрица и начальница школы Никарета, потом настала очередь Бавкиды, затем выступила вперед Аглая, которая обучала аулетрид готовить возбуждающие блюда и напитки, затем Анита Тегейская, мастерица стихосложения…

Колдунья Кирилла отсутствовала. Впрочем, все коринфяне знали, что бывшей пифией иногда овладевает вещий сон, к этому относились с большим уважением… И все чаще слышался шепот: мол, Кирилла, честно говоря, ничего не потеряла, пропустив эти испытания!

Старожилы помнили, как весело проходили эти испытания в былые времена. Но сейчас они знай недоумевающе и разочарованно пожимали плечами: девушки отвечали так скучно и неуверенно!

Маура почти все время простояла, прикрывая лицо краем хламиды в знак того, что она не знает ответов, а Лаис, первая красавица и надежда школы, отвечала невпопад и все озиралась по сторонам, будто искала кого-то.

Впрочем, общее мнение решило, что Лаис просто ждет подсказки от кого-то из своих многочисленных почитателей.

Однако они были не на шутку разочарованы!

Даже когда из толпы зрителей раздавались эти подсказки, Лаис не обращала на них внимания. А уж ее импровизация вообще не удалась – вышла неуклюжей и нескладной.

– Зазналась девчонка! – перешептывались зрители. – Возомнила себя мечтой всего Коринфа! Что и говорить, она спасла наш храм Афродиты от позора, но ведь это было в прошлом году! Только воин, потерявший в сражении руку или ногу, может жить былыми достижениями. Женщине, которая избрала для себя стезю гетеры, нужно быть очаровательной всегда, каждый день!

Те, кто стоял в передних рядах, откровенно зевали, но, подпираемые сзади толпой, не могли уйти и втихомолку завидовали тем, кто стоял сзади, ибо они уже начали расходиться.

Цветы, принесенные поклонниками самых ярких аулетрид, той же Лаис, Гелиодоры, Мауры, засыхали в корзинах. Рабы отлично чувствовали настроение хозяев и перестали ежеминутно обрызгивать розы прохладной водой. По всему выходило, быть этим цветам выброшенными – или их вручат какой-нибудь там Иантине или Хебе, волею случая оказавшимся звездами этого выпуска. Не пропадать же добру!

Видно было, что происходящее стало пренеприятной неожиданностью не только для зрителей, но и для всех наставниц, которые явно не знали, куда деваться от стыда, и буквально испепеляли взглядами Лаис. Без труда можно было угадать, что на ее голову обрушатся несказанные громы и молнии, лишь только за наставницами и аулетридами сомкнутся храмовые ворота. Перепадет, конечно, и Мауре, и Гелиодоре с Элиссой, когда они объявятся, но в том, что Лаис не останется без хорошей порки, можно было не сомневаться.

Среди откровенно недовольных и даже разозленных зрителей находился, кажется, только один человек, который искренне волновался из-за перемены, происшедшей в Лаис. Это был Клеарх. Он пытался поймать растерянно метавшийся взгляд девушки и угадать, почему она обеспокоена до такой степени, что не может найти ответа на простейшие вопросы. Однако глаза Лаис то и дело застилали слезы, в конце концов она даже перестала их смахивать, и низкие души, обиженные тем, что за свои деньги – а разрешение присутствовать на испытании будущих гетер стоило четыре обола, в два раза дороже, чем посещение театра Диониса или Одеона! – они не получили ничего, заслуживающего внимания, теперь злорадно ухмылялись и даже хохотали, наслаждаясь отчаянием девушки как бесплатным развлечением.

Внезапно Никарета, стоявшая на своем возвышении с надменно-угрюмым выражением жертвы, прикованной к позорному столбу, встрепенулась и насторожилась, явно встревоженная.

И было от чего встревожиться! Сквозь толпу зрителей продвигался архонт, глава города, окруженный десятком общественных рабов-стражников.

Среди общественных рабов можно было насчитать несколько скифов (по примеру Афин, где завели дружину из трехсот скифов-стражников!) но, по большей части, это были самые обычные рабы разных национальностей, взятые в боях и принадлежавшие городским властям. Им была обещана свобода за самоотверженную службу, поэтому они отличались слепой преданностью архонту и ареопагу Коринфа. Они были сильны, проворны и считались поистине выдающимися лучниками. Рассказывали, будто их стрелы заговорены, и даже находились свидетели, уверявшие, будто эти стрелы способны лететь не только прямо, но и заворачивать за угол, а также огибать любую стену, любую, самую причудливую ограду, чтобы отыскать цель. В этом, конечно, было что-то от скифского колдовства…

Двое рабов шли впереди архонта, раздвигая толпу, четверо охраняли его с боков, четверо двигались позади, причем двое из них несли какой-то сверток, обернутый холстиной. С одной стороны свертка наружу торчала прядь черных волос.

Те, мимо кого проносили сверток, отшатывались от него и призывали на помощь богов. Ведь сквозь холстину прорисовывались очертания окоченелого тела, и без особого труда можно было понять, что рабы несут труп.

Архонт, подойдя к ступеням храма, сделал знак Никарете, и та немедленно приказала прекратить испытания и сбежала по ступеням к архонту.

Сейчас было не до соблюдения приличий и обычаев, предписывающих городскому управляющему подниматься к верховной жрице храма Афродиты и первым преклонять перед ней главу!

Что-то случилось… Случилось что-то ужасное!

– Госпожа, с сожалением должен прервать твой праздник, – сказал архонт негромко, но голос его долетел до всех собравшихся, такая вдруг наступила тишина. – Пусть простит меня Афродита, но произошло слишком страшное и прискорбное событие. Убита одна из служительниц богини, одна из твоих аулетрид.

– Кто? – одними губами выговорила Никарета, у которой внезапно сел голос.

– Гелиодора! – раздался вдруг пронзительный крик, и Лаис бросилась к страшному свертку.

Архонт повел глазами – и двое рабов удержали ее. Однако им пришлось приложить для этого немалую силу, так рвалась девушка вперед.

– Откуда же ты знаешь, чье это тело? – воскликнула Маура.

– В самом деле, – удивился архонт, – откуда ты знаешь?

Лаис слабо качнула головой, не в силах вымолвить слова, и слезы хлынули из ее глаз.

– Неужели это и в самом деле Гелиодора? – дрожащим голосом спросила Никарета, и когда архонт кивнул, аулетриды подняли крик, который, впрочем, был немедленно пресечен взмахом руки верховной жрицы и ее суровым окриком:

– Время плача еще не настало! Молчите! Ты сказал, архонт, она была… убита?

Архонт снова кивнул, но на сей раз никто и звука не издал.

Девушки молчали, подавляя свое горе в страхе перед начальницей, а толпа зрителей молчала, потому что была поражена внезапностью разразившейся трагедии – да и, что скрывать, любопытство заставляло всех затаить дыхание и ждать ответа на вопрос, который не был задан, но который витал в воздухе: кто?! Кто совершил страшное злодеяние и покусился на юную аулетриду, на будущую жрицу Афродиты, заведомо подвергнув себя проклятию богини и ненависти всего города, которому теперь угрожала немилость Афродиты – если злодеяние не будет раскрыто, а убийцу не найдут и жестоко не накажут?

В последний раз нечто подобное случилось так давно, что об этом помнили только самые немощные старцы. Тогда убийцу распяли на городской стене.

Что ждет злодея сейчас?

Но прежде, чем решать его судьбу, нужно его найти…

– Как она погибла? – хриплым голосом спросила Никарета, выражая общий вопрос.

– Она была жестоко изнасилована, однако умерла от того, что ее задушили, – ответил архонт, и как ни сдерживали себя люди, ловившие каждое его слово, все они единодушно исторгли вопль возмущения и ужаса.

Только Лаис зажала рот ладонями и не издала ни звука.

– Кто?! – простонала Никарета. – Кто осмелился покуситься на аулетриду накануне храмового празднества Афродиты?!

– Ее нашли близ мегарских ворот, – ответил архонт, делая знак стражникам, которые опустили тело на землю и начали разворачивать холстину, в которое оно было завернуто. – Разве мы можем знать, там ли она погибла или ее откуда-то туда принесли, где она встретила смерть, кто это сделал? Судя по всему, насильники были сущие звери… Но еще более страшным зверем была та, которая задушила эту несчастную.

– Ее задушила женщина?! – вскричала Никарета, и по толпе прокатился шум, подобный рокоту прибоя, когда там и сям зазвучали повторяемые потрясенными людьми слова:

– Ее задушила женщина?!

– Взгляни сама, великая жрица, – сделал приглашающий знак архонт. – Взгляни сама.

Никарета шагнула вперед, и все аулетриды и наставницы невольно потянулись следом, однако она поймала предостерегающий взгляд архонта – и выставила назад руку в воспрещающем жесте.

Белоснежная волна отхлынула.

Холст был поднят – и Никарета шатнулась с хриплым стоном, закрыла глаза рукой, а другой ухватилась за плечо архонта, чтобы не упасть.