Текст книги "Голем"

Юрген обругал сам себя за недогадливость. Конечно же, нет. Одаренных не допускали на мануфактуры манакамней. Слишком сильное эхо, способное выжечь даже подготовленный разум, порождали сады. Слишком мощная сила, сконцентрированная в одном месте, и… большой соблазн воспользоваться ею в своих целях.

– Так что вы… второй одаренный, с кем я имею возможность близко пообщаться.

Юргена поразило, насколько спокойно она упомянула о том вечере.

– Вы очень смелая, если продолжаете свободно гулять по городу… после всего случившегося.

– Наш семейный врач сказал, что новый положительный опыт позволит мне забыть… тот ужас, – натянуто улыбнулась Катрин, теряя большую часть уверенности. – Поэтому отец уговорил меня выйти из дома и даже позволил взять манакат. Сначала я собиралась прокатиться по центральным улицам, но, заметив вас, поняла, что мне дан знак свыше. Сегодня вы мое лекарство, керр Юрген.

– Именно для того мы и существуем – быть лекарством, не только вашим, но и всего общества. Избавлять его от подонков.

Прозвучало по-мальчишески пафосно и глупо, но, вопреки ожиданию, Катрин не засмеялась.

– У вас, наверно, очень опасная работа?

– Случается. Хотя рутины и возни с бумагами тоже хватает. Как, например, сегодня…

Юрген, не раскрывая подробностей, поведал про утреннюю поездку в коммуну Таубер. Припомнил выволочку, устроенную им с напарником керр Дершефом – естественно, подав ее в небрежно-курьезном ключе «а начальство у нас зверь». Катрин внимала ему с искренним интересом, и стажера понесло. Забыв про недавнюю скованность, он эмоционально, чуть ли не демонстрируя в лицах, пересказал одну из услышанных от коллег служебных баек, без ложной скромности приписав себе в ней главную роль.

Потом заговорила Катрин, признаваясь в увлечении ботаникой и мечте создать сорт vitis vinifera, способный произрастать и плодоносить в здешнем холодном климате. Сама собой беседа свернула к обсуждению достоинств продукта, получаемого из этого vitis, говоря по-простому, плюсам различных вин.

– Какая жалость, что нельзя вывести новый сорт людей! – посреди обсуждения неожиданно заявила керляйн.

– Людей?

– Шучу, керр Юрген. Хотя вы не считаете, что тому господину, – она тайком указала на плотного мужчину с хлебными крошками на лацкане, – не помешало бы привить урок хороших манер?

Находя все больше общих тем, они обсудили выставку Кунстлера во Дворце Собраний и ожидания от оперы маэстро Саше, которую дадут через месяц в Белом Театре.

Время пролетело незаметно.

На обратной дороге Юргену снова разрешили сесть за руль. Катрин, прогнав керр Фенфарера назад, устроилась рядом, что сделало поездку совершенно волшебной. Но как молодой человек ни стремился оттянуть момент прощания, тот все же наступил.

– Наверно, я должна извиниться, – Катрин тоже вышла из манаката. – Пригласив к керр Кочу, я поставила вас в неловкое положение. Но это единственно приличное заведение, которое я знаю в городе.

– Вам не за что извиняться. Я чудесно провел время.

– Надеюсь, мы еще встретимся?

– Буду ждать, – отозвался Юрген, хоть и не был уверен, что ее слова не простая дань вежливости.

Пухлые губки соблазняли поцеловать их, но такой поступок любая благовоспитанная керляйн восприняла бы как неслыханную дерзость, а потому Юрген ограничился пальчиками. Девушка благосклонно улыбнулась, уселась в манакат. Тот тронулся.

– Доброй ночи, керр Фромингкейт.

Юрген обнаружил, что рядом стоит домовладелица. Старуха зябко куталась в пуховую шаль. Многозначительный прищур говорил: «Я-то знаю, кто нынешним вечером снял все сливки».

– Келер Вермиттерин? Простите. Я не хотел вас тревожить.

Та, удивительно, вопреки обыкновению ворчать не спешила.

– Хороша чертовка! Определенно хороша! – проводив взглядом манакат, домовладелица с восхищением присвистнула. – Ох, непростую девицу вы заинтересовали, керр Фромингкейт. Далеко не простую! От такой и голову потерять легче легкого!

Пожалуй, в этот момент Юрген был полностью согласен с собеседницей.

Глава четвертая

Керр Гробер поймал Юргена на входе. В отличие от сонного стажера обер-детектив-инспектор был раздражающе бодр и в привычно-деятельном расположении духа. Даже отчитывать за опоздание не стал, только спросил:

– Никак девку себе завел?

– Что?

– Морда довольная, говорю, точно у кота по весне, – Луцио всучил растерянному подопечному папку с документами. – Выныривай из сердечных фантазий. Работать пора.

Дожидаться, пока Юрген «проснется», да и вообще ждать обер-детектив был не намерен, и опешившему стажеру пришлось плестись за напарником. Как выяснилось, в големную.

– Привет, Райнер! Дай двоих в сопровождение. Надо макаронника нашего доставить куда положено.

– Опять Беса? – недовольный шумным вторжением в свою вотчину лаборант неохотно потянулся к сейфу.

– И Ворона, если его еще не увели.

Луцио склонился над журналом, расписываясь.

Пока керр Фликен занимался настройкой големов, Юрген успел бегло проглядеть верхние листы, оказавшиеся решением суда по делу Отто Мецтгера, и изумленно уточнил у напарника:

– Так быстро? Неделя же только прошла!

– Это у бывшей жены старый диван долго отсуживать, – поморщился Гробер, чьи тяжбы с благоневерной продолжались не первый месяц. – А все одаренные, как ты знаешь, даже если они просто пнули котенка, попадают под юрисдикцию особого суда Канцлера, и тот действует без проволочек. Тем паче, когда дело посерьезнее издевательств над животными.

Еще бы! Содержать одаренных за решеткой было слишком сложно. Хорошо, что благодаря государственной политике учета и воспитания требовалось это не так часто.

Надежных способов отрезать одаренного от внутреннего источника маны не существовало, кроме радикальных, вроде насильственного «выжигания», превращавшего человека в калеку, – что мог дозволить только суд. Поэтому охране, ворча на гуманные законы, приходилось полагаться на покрытые особым составом стены, артефакты-пиявки, непрерывно тянущие ману из тела, и наркотические вещества, лишавшие преступников ясности рассудка и, следовательно, возможности создавать энергетические цепи. Законы же, в свою очередь, сокращали срок предварительного заключения до минимума.

– Вина неоспорима, статей он набрал на несколько смертных приговоров. Если выяснятся еще какие-то эпизоды, постфактум пришьем к делу, – закончил Луцио.

– Подождите… казнь? Сегодня? – Юрген перелистнул на нужную страницу, убеждаясь в правильности догадки. – А кто?..

– Как ты думаешь? – керр Гробер серьезно посмотрел на стажера. – Учись доводить дела до конца.

Юрген сглотнул.

– Не любишь грязную работу?

– Мне еще не приходилось… человека…

– Да успокойся. Рано позеленел, – внезапно усмехнулся Луцио. – Наше дело малое: забрать мерзавца из камеры да без эксцессов довезти до места. Дождаться завершения процедуры и подписать исполнительный протокол. – Он скомандовал: – Бес! Ворон!

Големы синхронно повернулись на зов, вперившись в детектив-инспектора немигающими взглядами. Первый – уже знакомый Юргену растрепанный блондин. Второй – редкий в Федерации брюнет – и впрямь напоминал ворона. Луцио одобрительно кивнул Райнеру.

– Отлично. Скоро привезут тебе новую игрушку.

Камеры для одаренных, на жаргоне именовавшиеся свинарником, располагались в соседнем здании – кирпичном бараке с зарешеченными окнами, вытянутом и низком, будто придавленном к земле навалившейся сверху снежной шапкой.

Вопреки ожиданиям, во внутреннем дворе оказалось пусто. Служебная карета, черная и глухая, стояла за воротами. Кучер, ласково приговаривая, обмахивал щеткой крупы каурых лошадей. На зов Луцио он неохотно прервался и приблизился.

– Почему экипаж подан не по уставу?

– Извиняй, инспектор, – кучер невозмутимо развел руками. – Видели, сколько снега под утро навалило? Ворота не открыть. Дай бог, если к обеду почистят.

Дворник, красноносый узкоглазый уроженец южной Гурзнии, приехавший в Федерацию по рабочей визе, неторопливо, следуя присущей его народу философии о бренности мира, перекидывал снег с места на место. На протоколы и уставы ему было плевать с самой высокой вершины его родины.

– Мое дело – лошади. О погодных каверзах пусть у начальства голова болит, – закончил возница, заразившись от мигранта ленью. – Жалуйтесь керр Дершефу.

«А тот выдаст лопаты и организует подчиненным положенный день физической подготовки», – мысленно продолжил Юрген. Видимо, напарник подумал о том же, потому как коротко выругался на безалаберность, но согласился, что пройти десяток метров ногами проще.

Преступника уже подготовили к транспортировке. Запеленали в толстый шерстяной шарик, из которого торчала голова и несуразно длинные ноги в облезлых валенках. Трогательно безобидный, сейчас керр Мецтгер никоим образом не походил на маньяка, с которым напарники столкнулись в Ауберте. Он хлопал глазами, удивленно рассматривал вошедших в изолятор детективов и улыбался во все тридцать два зуба, пуская на воротник слюни.

«Опоили дурманкой», – догадался Юрген.

– Куда торопитесь? – попенял Луцио охране, расписываясь в подсунутых бумагах. – Бес, Ворон, взять! За мной!

Поддерживаемый големами заключенный покладисто вышел на крыльцо, восторженно обвел взглядом запорошенный снегом двор. Предпринял неуклюжую попытку зарыться в сугроб и после того, как его одернули, покорно залез в карету.

– Керр Гробер, подождите!

В рукав обер-детектива, с отчаянием заглядывая в глаза, вцепилась невысокая женщина. Кажется, Юрген уже видел ее раньше, хотя не рискнул бы утверждать наверняка: цветочные шали в Апперфорте носили многие. Если в столице их считали неотъемлемым предметом гардероба келер постарше, то здесь в них кутались и совсем юные девицы, и молодые матери. Последние выбирали спокойные оттенки, например, как в данном случае, серо-зеленый… почему-то создававший ощущение траура.

– Керр Гробер! Пожалуйста! Вы же сами понимаете, Гейст не мог…

– Келер Швестер, – в голосе Луцио звучало безграничное терпение, но из чужих пальцев он высвободился непреклонно, – сколько мне вам повторять? Ваш брат… – Обер-детектив-инспектор осекся, затем жестко продолжил: – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Смиритесь. У вас есть супруг, дети, родители – они все нуждаются в вашем внимании и заботе. Думайте о живых, а не мертвых.

– Но, наверно, можно что-то сделать… Он… вы же были…

– Простите. Мне жаль. Юрген, не спи! – рявкнул Луцио на замешкавшегося стажера.

Инспектор втолкнул напарника в экипаж, забрался следом, захлопнул дверцу. Лошади тронулись. Женщина так и осталась стоять посреди дороги, растерянно глядя им вслед.

– Кто это?

– Одна старая знакомая, – отмахнулся Луцио с таким видом, что Юрген не решился расспрашивать и тем более язвить, что для старой знакомой келер выглядит слишком молодо.

Керр Гробер вытащил кисет, скрутил самокрутку, закурил. Сизые ленты дыма повисли в тесном пространстве экипажа, вызывая у Отто детский восторг. Големы привычно игнорировали все, что не относилось напрямую к базовым управляющим директивам или приказу. И единственным человеком, которого раздражало пагубное пристрастие обер-инспектора к табаку, остался Юрген, но он промолчал: во-первых, нос не дорос делать замечание старшему по званию, а во-вторых, чувствовалось, что Луцио зачем-то непременно нужно перекурить.

Ехать оказалось недалеко. До Зайденфоллен. Не прошло и получаса, как экипаж затормозил перед тяжелыми обитыми металлом воротами.

В дверцу постучали, и керр Гробер открыл замок, впуская сердитого караульного из службы безопасности. Он был таким коренастым, что, казалось, в один прекрасный миг решил расти вширь, а не вверх – форма едва не трескалась на спине.

Снаружи маячили еще двое с манаружьями наперевес.

– Обер-детектив-инспектор Луцио Гробер и стажер Юрген Фромингкейт, – представился Луцио, протягивая удостоверение. – Сопровождаем заключенного Отто Мецтгера к месту казни.

– Оружие? – изучив бумаги, потребовал сотрудник безопасности.

Гробер невозмутимо продемонстрировал ваффер. Юрген с заминкой сделал то же самое: оживший пистолет, почувствовавший хозяина, кольнул ладонь разрядом.

– Они? – кивнул проверяющий на Беса и Ворона.

– Големы.

Не удовольствовавшись словами обер-детектива, караульный вытащил артефакт, приложил ко лбу одной куклы, затем другой, и только убедившись, что перед ним действительно големы, покинул карету.

Ворота отворились, экипаж въехал во двор.

Обширную территорию занимал десяток корпусов, соединенных надземными переходами. Неравномерно распределенные окна на главном здании, складывающиеся в фасеточные глаза, придавали комплексу сходство с затаившимся среди снегов пауком.

Кучер вывернул на крохотную площадь. В центре выложенного брусчаткой круга возвышалась бронзовая статуя пса. Остроухая овчарка гордо, с достоинством взирала на вышедших из кареты людей. «Жизнь и смерть во благо общества», – значилось на постаменте.

– Это же… лаборатория? – уточнил Юрген. – Та, где вафферы собирают, и следилки, и прочие артефакты для особого отдела?

– Верно, – подтвердил Луцио, больше интересуясь выталкиваемым из экипажа заключенным.

То ли эффект дурманного зелья подошел к концу, то ли свежий воздух после духоты кареты подействовал отрезвляюще, но на крыльце Отто Мецтгер внезапно уперся, взвизгнул:

– Я туда не пойду!

Похоже, утренние проволочки все же переполнили чашу терпения керр Гробера: инспектор без лишних уговоров приказал дать арестанту под дых – тот обвис, и големы легко втащили его в здание.

Их встречали. Скучающий лаборант в белом халате обменялся с детективами формальным рукопожатием, равнодушно посмотрел на стиснутого големами заключенного и сухо пригласил всех следовать за собой. Керр Гробер явно уже бывал здесь и дорогу знал прекрасно, потому что в нужный коридор свернул едва ли не раньше провожатого.

Ряд одинаковых белых дверей различался исключительно цифрами на табличках. За третьей по счету обнаружилась большая комната, напомнившая Юргену големную первого отдела: тот же запах стерильности и режущий глаза искусственный свет, тот же функциональный минимум мебели – высокие напольные часы, конторка у стены, массивная тумба и стоящее рядом с ней под наклоном ложе, на котором големы, предварительно раздев, надежно зафиксировали ремнями упирающегося керр Мецтгера.

– Вы не имеете права! Я…

Обрывая возмущенные вопли, Ворон вставил кляп.

Потекли минуты непонятного ожидания. Тикали напольные часы. Гипнотизируя, качался туда-сюда маятник. Бес сел на корточки, складывая одежду заключенного в принесенный с собой мешок. Отто ерзал на столе, силясь ослабить ремни – полуголый, тщедушный, со впалой грудью, он походил на ощипанного петуха и вызывал одну брезгливую жалость. Юрген напомнил себе, что расслабляться рано. Керр Мецтгер – одаренный, а значит, основная опасность заключалась не в хилых мышцах, а в способности управлять маной, которую, конечно, должны были блокировать артефакты-пиявки, но никогда не угадаешь, насколько надежно.

Гробер прислонился спиной к стене и, кажется, задремал.

– А вот и палач.

За всеми проверками Юрген почти забыл, зачем они сюда приехали.

Высокий мужчина в старомодном фраке с большим чемоданом скорее походил на учителя изящной словесности, нежели на представителя жуткой профессии, обозначенной керр Гробером. Он менторски поздоровался, заставив Юргена ощутить себя студентом на лекции, поправил пенсне и прошествовал к тумбе, не обращая внимания ни на привязанного рядом Мецтгера, ни на оцепеневших големов.

Помощник – такой же серьезный молодой человек, напомнивший Юргену клерка в государственном банке, – забрал у Луцио документы. Без суеты и спешки разложил письменные принадлежности на конторке у стены. Начал заполнять формуляр, поминутно сверяясь с бумагами.

«Профессор», пристроив чемоданчик перед собой, замер в неподвижности, ничем не отличаясь от големов рядом. Нетерпение выдавали только постукивающие по крышке пальцы.

«Клерк» писал минут десять. Палач придирчиво изучил переданные бумаги и, не найдя, к чему придраться, кивнул. Дождался, пока помощник вернется за стол, приготовит следующий лист, и начал:

– Дело номер четыреста шесть от двадцатого декабря одна тысяча восемьсот пятьдесят второго года касательно Отто Мецтгера, гражданина Федерации Гезецлэнд. Возраст – тридцать пять лет. Пол – мужской. Особый фактор – врожденная способность к управлению маной. Предварительный приговор вынесен решением суда по делам одаренных от десятого ноября сего года по статье двести одиннадцать пунктам два, три и пять, также – статьям двести тридцать и сто восемьдесят восемь. Решением от двенадцатого декабря оставлен в силе. Утвержден Канцлером от того же числа. Казнь по стандартной процедуре двадцать шесть.

Палач дезактивировал запирающую руну, откинул крышку чемоданчика. Внутри лежал десяток ампул, шприцы, жгут и несколько артефактов непонятного назначения.

Окончательно очнувшийся Отто замычал, задергался, силясь разорвать удерживающие ремни. Палач натянул перчатки. Скрупулезно обтер их спиртом и, не обращая внимания на сопротивление, защелкнул на запястьях и лодыжках заключенного широкие металлические браслеты, похожие на кандалы, но без связывающих цепей.

– Время – десять часов пятьдесят семь минут утра. Приступаем.

Ворон, дополнительно фиксируя, сжал руку приговоренного у запястья и локтя. «Профессор» вскрыл первый из пузырьков.

– Natrium triopental. Пять грамм.

От будничности, с которой действовал палач, стажеру стало не по себе. Несколько людей спокойно и методично лишали жизни человека, хладнокровно, с полным пониманием уничтожали высший дар Создателя – это выглядело так жутко, что разум отказывался принимать происходящее.

– Одиннадцать ноль две. Сознание отсутствует. Ответная реакция на раздражители отсутствует. Pancuronium bromide.

Юрген вцепился в давящий на горло воротник, пытаясь его ослабить. Он хотел и не мог отвести взгляд от спазматических конвульсий тела на ложе, а потому прослушал, о чем толковал Луцио.

– Что?

Обер-детектив посмотрел на напарника с сочувствием и повторил:

– Гуманные у нас все-таки законы. Уж слишком легко эти сволочи отделываются. Без боли и мучений – уснули, и все. Заставить бы хоть одного разочек испытать то же, что и их жертвы.

Юрген вспомнил фотокарточки из отчета, изуродованные тела девушек, которых резали по живому, – и его слегка отпустило. На умирающего он теперь смотрел без ужаса, скорее с брезгливостью – как на раздавленного таракана, который еще шевелится. И мерзко, и любопытно, когда же тот сдохнет.

– Одиннадцать ноль девять. Остановка дыхания. Одиннадцать часов двенадцать минут. Остановка сердечной деятельности, – смотря на браслеты, сухо диктовал палач под запись ассистенту. В неуютной тишине звучали скрип да щелчки шестеренок напольных часов. – Одиннадцать двадцать одна. Полное затухание мозговой активности.

«Профессор» достал очередной артефакт, тщательно обследовал тело. Собрал инструмент, стянул перчатки, бросил на пол и диагностировал.

– Заключенный мертв, упокой Господь его душу, но прежде воздай по заслугам и прегрешениям.

Клерк невозмутимо закончил протокол. Уступил место палачу. Тот поправил пенсне, склонился над листком, явно вдумчиво читая, а не пробегая глазами по строчкам. К облегчению помощника, поставил размашистую подпись.

– Свидетели?

– Идем, – дернул напарника Луцио.

Обер-детектив взглянул на документы мельком и уверенно завизировал – видно, не в первый раз приходилось. Придвинул бумаги стажеру. Юрген, все еще под впечатлением от случившегося, дрожащими пальцами взял перо, окунул в чернильницу. Неловко зацепил острием за край, забрызгав стол. Хорошо, не испачкал документы. Палач нахмурился.

– Пожалуйста, отнеситесь серьезно, керр Фромингкейт.

– Простите.

Стажер торопливо начеркал под фамилией Гробера свою.

– Это вам. А это нам.

Обер-детектив поделил протоколы, постучал отобранными бумагами по тумбе, утрясая их в аккуратную стопку.

– Благодарим за работу.

Палач сухо кивнул и вместе с ассистентом покинул помещение. Словно только и дожидались его ухода, комнату заполонили алхимики, окружили мертвеца. Два парня, тихо переругиваясь, накладывали пентаграмму – Юрген ощутил знакомую кисловатую горечь во рту, когда те активировали источники. Еще один, склонившись так низко, будто собирался поцеловать покойного, светил тому в зрачки. Угрюмый юноша водил над телом артефактом. Тот мигал то красным, то синим.

Работой руководила келер с резким хриплым голосом. Она была некрасива, как некрасива любая женщина, обладающая пусть и толикой, но реальной личной власти. Лет сорока, с тонкими сжатыми в упрямую линию губами, худощавым лицом и чопорно забранными под медицинский чепчик волосами, она напоминала то ли блюстительницу нравов в пансионате для девочек, то ли надсмотрщицу в исправительной женской колонии.

– Стервятники налетели, – прокомментировал керр Гробер и добавил с нарочитой небрежностью: – В общем, вот и вся пьеса. Сейчас оформим акт передачи, и свободны.

– А разве мы не должны забрать тело? – обер-детектив недоуменно приподнял брови, и Юрген пояснил: – Если родственники решат похоронить.

Договорил и сам понял, какую глупость сморозил. Если найдутся люди, которые захотят получить труп серийного убийцы, они смогут забрать его и отсюда.

– Помнишь параграф пятнадцать дробь восемь пункт три?

– Одаренный, умышленно использовавший свои способности для причинения тяжкого вреда или убийства гражданина Федерации Гезецлэнд, признается государственным преступником? – оттарабанил Юрген раньше, чем осознал, о чем идет речь.

Уголовный, правовой и прочие Кодексы на последних курсах вбивали будущим полицейским в головы настолько крепко, что, разбуди выпускника среди ночи, тот мог продекламировать наизусть без запинки любую статью.

– Верно. А все имущество государственных преступников подлежит конфискации в пользу Федерации, – продолжил Луцио. – В том числе и тела. Эй, Висеншафт, – окликнул он «надзирательницу» и протянул документы. – Простите, что отвлекаю. Подпишите бумаги, и мы пойдем.

– Конечно, сейчас.

Келер вытащила из кармана халата деревянный футляр, в котором лежала новомодная перьевая ручка (Юрген завистливо вздохнул, вспомнив недавний казус), нарисовала затейливую каракулю.

Керр Гробер помахал бумагами, высушивая чернила. Придирчиво пересчитал подписи под протоколами и убрал их в портфель.

– Благодарю.

– Это вас нужно благодарить, – отозвалась та. – Сегодня вы привезли отличный материал.

– Вам виднее, келер Висеншафт.

– Керляйн, – с жеманным кокетством поправила надзирательница. – Когда же вы запомните? Керляйн Агнесс!

На память Юрген не жаловался, поэтому сразу сообразил, где и при каких обстоятельствах слышал ее имя.

– Погодите-ка! Это ведь вы создаете наших големов?

Керляйн кивнула. Юрген соотнес увиденное и туманные намеки керр Гробера. Как же он раньше не догадался! Еще когда они въехали в ворота лаборатории! Но даже сейчас предположение казалось ему чудовищным!

– И для этого… используете людей?!

– Нелюдей, – мягко поправила керляйн Висеншафт и, видя недоумение на лице собеседника, пояснила: – Вспомните, что казненный сегодня мерзавец творил со своими жертвами, и ответьте, можете ли вы называть это чудовище человеком?

– Нет, но…

– Разве не справедливо использовать на благо общества его тело – и тем позволить искупить хотя бы часть причиненного им вреда? – Агнесс обернулась к Луцио. – Керр Гробер, вы не возражаете, если я прочитаю вашему спутнику небольшую лекцию? Для верного понимания ситуации, так сказать.

Обер-детектив развел руками.

– Как хотите. Тогда, пока вы тут болтаете, я загляну к оружейникам. Оценю их новые игрушки.

Керр Гробер вышел, прикрыв за собой дверь. Растерявшийся в первый миг, Юрген заполошно рванул следом, но керляйн Висеншафт хищно вцепилась коготками в его плечо, удерживая подле себя.

– Что вы видите? – Агнесс кивнула на окруженное суетящимися алхимиками тело Мецтгера. И сама ответила: – Труп. Оболочку, лишенную души. Мешок, набитый костями, органами и желчью. Спектр элементов. Чтобы привязать ваффер, вы недавно использовали свою кровь. Так какая разница – кровь или еще плоть и кости?

– Тогда не правильнее ваши творения называть кадаврами?

– Возможно, этот термин и звучит точнее. Хотя тело лишь основа, необработанная глина, так сказать. Чтобы вылепить нечто столь совершенное, – керляйн с нежностью матери, гордой успехами сына, погладила Беса по щеке, тот даже не шелохнулся, – необходимо приложить немало знаний, труда и редких компонентов.

– Попахивает некромантией.

– Что вы, керр Фромингкейт, мы здесь занимаемся наукой, а не поддерживаем бабкины сказки, – укорила Агнесс. – Впрочем, я понимаю, что общественность может шокировать природа наших големов. Да, именно големов, керр Фромингкейт, – с нажимом уточнила собеседница. – Ведь голем, в отличие от гомункула и кадавра, это нечто привычное, с чем мы сталкиваемся постоянно. Тупая послушная болванка, не вызывающая страха.

Алхимики, закончив с подготовкой, перекладывали труп на каталку. Они напоминали деловитых муравьев, обнаруживших жирную личинку.

– И все-таки… неужели нельзя было взять за основу что-то, – Юрген покрутил рукой в воздухе, подыскивая нужное слово, – менее провокационное?

– «Сотворил Господь человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою», – вместо ответа процитировала Агнесс Книгу Бытия. – Природа не создала ничего более совершенного, чем человек. Ни один управляющий кристалл и самые сложные алгоритмы не сравнятся с потенциалом нашего мозга, не достигнут такой скорости принятия решений в критической ситуации.

Керляйн Висеншафт мягко потянула собеседника прочь из экзекуторской, но за лаборантами не пошла, свернула в вестибюль. Заложив руки за спину, она откинула назад голову, любуясь висящей на стене репликой с полотна Дэ Вината «Совершенный человек».

– Мы берем бракованную глину, на которой Господь оставил отпечаток, и, искореняя недостатки, превращаем в идеальный инструмент. В идеального слугу, что не чувствует боли, не страшится холода, не нуждается в пище и сне, может долгое время обходиться без воздуха. Големы сильнее, быстрее и выносливее людей. Их чрезвычайно трудно убить окончательно – для этого нужно уничтожить либо управляющую руну, либо энергетический кристалл.

– Я начинаю завидовать вашим куклам.

– Вряд ли вы согласитесь умереть, керр Фромингкейт. Лишиться вкуса и тактильных ощущений. Возможности приятно провести вечер с девушкой, – подмигнула керляйн. – Да и вообще способности получать удовольствия от жизни, воли к ней. Хотя со временем и при желании мы смогли бы преодолеть и эти недостатки.

– Значит, вы решили создать бессмертного человека?

– О нет, – рассмеялась керляйн, словно ей рассказали хорошую шутку. – Я не настолько самонадеянная, как доктор Штайнер, чтобы претендовать на лавры Творца. Вы ведь знаете про монстра Франка?

Юрген кивнул. О профессоре Штайнере слышал, должно быть, каждый одаренный, особенно если он в той или иной мере относился к системе поддержания правопорядка. Долгое время керр Франк был ведущим специалистом медицинского корпуса Института прогрессивных технологий, занимавшимся секретными разработками по поручению Канцлера и правительства Федерации. Официально лекарственные препараты и артефакты тестировались на животных, неофициально (и теперь, после увиденного сегодня, Юрген относился к слухам куда менее скептически) – на людях тоже.

В один из дней керр Штайнер решил заняться не просто исцелением телесных недугов и изъянов, а усовершенствованием человека, поиском истинного бессмертия. Комитет по этике счел эксперимент опасным, противоречащим Доктрине о душе, но закрыть лабораторию оказалось легче, чем остановить профессора Франка.

Тридцать с лишним трупов назвали жертвами безумного маньяка, а созданного в итоге монстра Штайнера – големом с неисправной управляющей руной. Что случилось в действительности, власти скрыли под грифом секретности.

– И как правительство вообще допустило эксперименты на людях?! После того-то скандала!

– Вы продолжаете упорствовать в собственных заблуждениях, керр Фромингкейт, – попеняла керляйн Висеншафт. – Что, по-вашему, есть человек? Кости и кусок мяса?

– Душа.

– Как вы успели заметить, мы здесь не претендуем на душу, препоручая ее вместе со всеми грехами Создателю. Morte redimit omnia.[1]1
  Смерть все искупает (лат.).


[Закрыть] Мы же довольствуемся малым, тем, чем побрезговал Творец.

– Все равно, делать такое с людьми…

– Речь идет о преступниках. Приговоренных к смерти преступниках, попрошу заметить. О чудовищах, на чьем счету не одна загубленная жизнь, – напомнила керляйн Висеншафт. – Вас волнует этичность использования тела зверя, по нелепому капризу природы принявшего человеческое обличье. Но вы как будто совсем не испытываете жалость к несчастным женщинам и их родным. Подумайте о своей матери, сестрах, если, конечно, они у вас есть. Вы бы заговорили по-другому, окажись, не дай господи, кто-то из них в лапах этого мясника.

Родных сестер Юргену заменяли любимые кузины – Жизель, Маргарет и Бьянка. Представить, как одна из них переживает тот же ужас, что и Катрин… очаровательная керляйн Хаутеволле, которая тоже этого совершенно не заслужила!

Несмотря на омерзительность ситуации, в словах профессора Висеншафт был определенный смысл.

– Тогда почему вы уверены в безобидности ваших големов? При таких-то исходных данных.

– Хороший вопрос. Правильный, я бы сказала, – похвалила молодого человека собеседница, обернулась к окну, задумчиво разглядывая бронзовую статую на площади. – Все дело в управляющих рунах.

Гадливость никуда не исчезла, но сквозь нее проклюнулось робкое любопытство. Подростком Юрген посвятил немало часов разработке големов. На интернатской арене быстро пришло понимание: для победы важны не только и не столько материалы, из которых сделана болванка, но командные директивы. Разговор всколыхнул позабытые воспоминания.

Спросить он ничего не успел.

– Вы еще не закончили?

По пути в вестибюль обер-детектив заглянул в комнату, где проходила казнь: позабытые там големы снова маячили за его спиной.

– Вы вечно спешите нас покинуть, керр Гробер.

– Этот захудалый городишко сам себя не спасет, келер Висеншафт, – поддерживая давнюю игру, отозвался Луцио. – Так что верните мне моего стажера. Нам пора.

– Очень жаль, – притворно вздохнула Агнесс. – Керр Фромингкейт, надеюсь, скоро вы снова решите проведать нас.

– В качестве кого? – грубовато и в то же время отрезвляюще спросил обер-детектив. – Одного из ваших стервятников? Или же глиняной болванки?

Обратно ехали молча. Юрген уткнулся взглядом в пол, лишь бы не смотреть на кукольные маски големов, бывших раньше людьми. Керр Гробер снова курил, и стажеру нестерпимо хотелось попросить у него сигарету.