Текст книги "Голем"

Потускневший фонарик стажер трогать не рискнул. Свет, как и в древнейшие из времен, отгонял призраков, дарил ложную надежду, что стылая кабина манаката – это не гроб, в котором его решили заморозить заживо, а убежище, где человек пережидает долгую ночь.

Первая попытка разобрать оружие обернулась провалом: оледеневшие пальцы отказывались сгибаться. А когда вроде бы удалось подцепить винт, и вовсе соскользнули, содрав ноготь.

Юрген выругался, попытался снова. Панические мысли о том, что подмога опоздает, он по-прежнему гнал прочь: окоченеть в двух шагах от цивилизации было бы слишком глупо, несправедливо и просто не могло случиться – только не с ним. С третьего раза Юргену все-таки удалось расковырять пистолет, но энергии манакамня хватило ненадолго: «вафля» получилась пресной и малосъедобной.

Голем следил за хозяином с вызывающим зависть спокойствием: скрючился в одной тонкой сорочке и хоть бы хны!

– Ты вообще что-нибудь чувствуешь?! – с досадой бросил Юрген.

– Холодно, – внезапно отозвался тот.

Стажер разочарованно хлюпнул носом. А какого еще ответа можно было ожидать от куклы?

– Холодно. Пусто. Внутри холод. Невыносимо. Грызет. Прекрати… те. Убейте. Холод.

У Юргена резко пересохло в горле.

– Заткнись!

Бес подчинился, сжал губы в тонкую кривую линию. Безжизненная кукла смотрела на хозяина немигающим жутковатым взглядом, от которого по спине бежали мурашки.

– Замолчи, – повторил Юрген.

Отодвинулся, насколько позволило тесное пространство. В тусклом свете фонарика стеклянные глаза голема отблескивали красным. Рана пересекала лицо уродливой полосой.

– Отвернись!

Кукла послушно уставилась в окно.

Юрген плотнее закутался в остатки обивки, тщась отгородиться от зимы… от Беса. Тело сотрясала мелкая дрожь – от холода, конечно же, от него, не от инфернального ужаса, что внушала ожившая кукла.

Голем не шевелился.

– Иди к керр Гроберу, – не звук, движение губ.

Бес не отреагировал: не разобрал команду. Повторить громче, позвать куклу по кличке и вновь привлечь внимание слепых нечеловеческих глаз у Юргена не хватило мужества.

Снаружи завывал ветер, сотрясал кабину манаката крупной дрожью – порождения ночи, ледяные бесы, налетали на ненадежное убежище, стремясь добраться до скрывающегося внутри грешника, еще один неподвижно затаился напротив – темный силуэт, хищная тень, обманчиво безразличная, готовая в любой момент сорваться и схватить человека, стоит тому на секунду потерять бдительность.

Ночь тянулась, и тянулась, и тянулась.

Юрген, спрятавшись в ворохе ткани, старался лишний раз не шевелиться, чтобы не привлечь внимание тени. Тень то растворялась в сумерках, то снова обретала черты крепкого парня с пшеничными волосами и светло-голубыми глазами, дышала угрозой. В голове лихорадочным бредом всплывали языческие легенды о ка – некой сущности, которая приходит из иного мира занять места живущих на земле.

Кажется, вера дикарей предупреждала, что нельзя на нее смотреть.

Noli respicere in abyssum, aliter abysso faciet te videre.[4]4
  Не смотри в Бездну, иначе Бездна посмотрит в тебя (лат.)


[Закрыть]

Возможно, от ка могла бы спасти молитва, но, как назло, стажер не помнил ни одной. Он закрыл глаза.

Потеплело. Неужели наступило утро? Надо вставать, выбираться из кабины, идти в город… даже размышлять об этом казалось непосильной задачей.

Лучше просто спать.

Ему снилась арена. Выросший до размеров двухэтажного дома Колючка, разинув пасть и вывалив язык, гнался за манакатом: вместо лица у водителя была кровавая каша. Канцлер с трибуны горстями разбрасывал государственные награды. Бес требовал отдать ему канареечное пальто, говорил, что теперь он будет детективом вместо Юргена, а тот, соответственно, големом.

Веки обожгло солнце… свет фонаря.

Тонкий луч, мечущийся по кабине, в первый миг показался иллюзией, фантомом, продолжением сна. По крыше заскребло. Дверь содрогнулась и вывалилась наружу. Свет ударил по глазам, оглушил вопросом:

– Эй, стажер, ты там живой?

* * *

Несмотря на два ватных одеяла, кружку горячего глинтвейна, обжигавшую руки, и три растопленных жаровни в кабинете начальника, Юргена до сих пор знобило. В горле першило, в глаза будто насыпали песка. Жутко хотелось спать, и возмущенный рев керр Дершефа, не желающего оставить его в покое, перекатывался в ватной голове свинцовыми шариками.

– Никого не позвал! Не предупредил!

– Я не успел, – прохрипел Юрген, закашлялся, едва не расплескав содержимое кружки.

– Не успел он! – продолжил разнос керр Дершеф, убедившись, что подчиненный снова в состоянии ему внимать. – Полез без прикрытия в самое логово! Понимаешь, тебя там могли прирезать как кутенка?! Даже тушку бы не нашли, чтобы предъявить дяде в качестве утешения!

Юрген виновато хлюпнул носом. Начальник гневно прищурился, намереваясь обвинить подчиненного в симуляции. Передумал. Уселся в кресло, велел:

– Ладно, докладывай, что нарыл, – керр Дершеф недовольно скосился на Луцио. – А ты записывай. Переведу на должность секретаря или вообще уволю – за напарниками уследить не в состоянии.

По лицу керр Гробера пробежала тень, но тот сразу же нацепил виноватую улыбку, полез за печатную машинку.

– Как прикажете.

– Да вам всем здесь плевать на мои приказы! – внезапно взорвался Хенрик. – Суете голову в петлю, а мне потом с отчетностью возись и объяснительные пиши, – он махнул рукой, признавая поражение в деле перевоспитания подчиненных. – Рассказывай.

Юрген начал с того, что по ошибке сел в экипаж к неизвестному. Постарался как можно точнее припомнить разговор: внешность убитого и стрелка, имя главного врача – все, что могло стать зацепкой – и одновременно осознавал, насколько же мало он выяснил.

Детективы не перебивали, слушали внимательно, то и дело что-то помечая в записных книжках. Начальник время от времени морщился: то ли Юрген переусердствовал с подробностями, то ли шеф, скорее, удивлялся везению стажера, позволившему ему выйти из авантюры живым и почти невредимым.

– …я хотел добраться до Апперфорта, но из-за ухудшения погоды был вынужден вернуться к манакату.

– Где едва не околел, – безжалостно закончил керр Дершеф. – Почему ты не использовал Беса в качестве грелки? Големы умеют повышать температуру тела. Заряда манакамня хватает от четырех до двенадцати часов, в зависимости от расхода.

– Я не знал.

А если бы и знал, никогда бы не стал. Обнаружь коллеги «хладный труп» в обнимку с големом, точно пришлось бы менять место службы – и то не факт, что спасло бы от шуток про мужеложцев: слухи в профессиональной среде разлетаются быстро. Но даже если забыть об испорченной репутации, притронуться к Бесу – жутковатой кукле, твердящей про холод – он не согласился бы за все сокровища мира.

– Заставлю экзамен сдавать керр Фликену, – пригрозил Хенрик без прежнего запала. Покосился на усмехающегося в усы Гробера. – Обоих. В моем присутствии. Надеюсь, хоть тогда выучите инструкции.

Луцио невозмутимо пожал плечами. Юрген плотнее закутался в одеяло. Нос прохудился окончательно. Глаза слезились.

– Хватит смотреть на меня собачьим взглядом, – не выдержал керр Дершеф. – Проваливай домой! И чтоб пока не поправишься, в отделении я тебя не видел. А вот еще… Напишешь отчет. Завтра пришлю кого-нибудь забрать, а заодно выяснить, сдох ты или по-прежнему продолжаешь трепать мои нервы.

Начальник повернулся к обер-детективу. Попросил устало, словно исчерпал все силы на финальный нагоняй:

– Организуй ему, пожалуйста, экипаж. И проследи, чтобы прямо до крыльца доставили, сам знаешь наших коноводов. А на обратном пути заскочи за Риваем и Лаббертом – нужно посоветоваться. Если я не вернусь из ландтага, дождитесь, хорошо?

– Надеешься, что увезшие малыша люди связаны с Куратором?

Скорость, с какой детективы перешли от упреков к продуктивному обсуждению, ошеломила Юргена.

– Лучше так, чем думать, что в городе действует еще одна преступная организация, о которой мы ничего не знаем.

– И то верно, – согласился Луцио. – Пойдем-ка, керр Фромингкейт. Некогда рассиживаться: работы ты нам подкинул воз и маленькую тележку.

В предрассветный час в коридорах первого отдела гуляли одни сквозняки. Масляные лампы не горели: чтобы различать дорогу, хватало и падающего в окна света уличных фонарей. В голубом спектре коридор напоминал ледяную пещеру, и Юрген невольно поежился, плотнее закутываясь в плед. Кто-то скрежетал в углу. Мышь? Короед?

– Вот же напасть! Свалились на мою голову! – Луцио раздраженно поскреб затылок. – И почему вы вечно лезете, куда не просят, а?

– Извините. Вам из-за меня досталось, – покаялся стажер.

– Ладно уж, чего теперь, – отмахнулся керр Гробер. – Все хорошо, раз хорошо закончилось.

На лестнице, вдалеке от окон, мрак был гуще: спускались вслепую. Цокольный этаж и вовсе захватила тьма, будто налили чернил – тронь и испачкаешься. Благо напарникам не требовалось ни в оружейную, ни в големную, куда отправили Беса дожидаться лаборанта – страшно подумать, что сейчас делала оставленная без пригляда кукла.

Стажер обругал себя за излишнюю мнительность, догнал напарника.

– Можно вопрос?

– Давай.

Юрген замялся. Страх, охвативший его в кабине манаката, в тепле, безопасности и среди людей выглядел глупым и беспочвенным. Но обер-детектив ждал, и пришлось продолжать:

– А что если прежняя личность големов стирается не до конца?

– Бес? – догадался Луцио.

– Бес, – подтвердил Юрген. – Когда мы сидели в той кабине… я спросил… А он начал говорить что-то про холод. И был как… живой, понимаете?

Стажер запнулся, осознавая, насколько бредово звучат его слова. Темнота, сильнейшее нервное напряжение, лихорадка – вот и привиделось черт-те что. Луцио молчал, тяжело, нехорошо, словно тоже сомневаясь в здравомыслии напарника. Рассеянно потянулся за портсигаром, опомнился. Буркнул:

– Если эти ублюдки еще живы, тем хуже для них.

Юрген хотел возразить, но Луцио перебил неожиданно жестко:

– Мецтгера, вивисектора, надеюсь, не забыл? И как? Думаешь, не заслужил, чтобы из него чучело сделали?

– Да, наверно, вы правы. Но Бес…

– А Бес еще хуже.

Глава седьмая

– Уважаемая келер, я двадцать лет веду медицинскую практику и хочу вас заверить, что таким здоровым сердцем может похвастаться далеко не каждая молодая керляйн.

– Тогда, неуважаемый керр Эрце, я полагаю, вы сами должны обратиться к врачу, потому как, вероятно, ослепли и оглохли, раз не в состоянии поставить правильный диагноз, – скрипучий, точно несмазанная телега, глас келер Вермиттерин, когда она затевала очередную перебранку, был слышен даже на другом конце квартала, чего уж упоминать про спальню Юргена, под окном которой и происходил означенный разговор.

– Келер! – судя по звенящему от возмущения тону, доктор Людвиг успел пожалеть, что согласился заодно, раз уж зашел, осмотреть «прихворнувшую» старуху. – Даже бургомистр высоко оценил мою работу. У меня в кабинете висит благодарственная грамота за…

– Можете подтереться своими бумажками, – перебила домовладелица. – Мне они не интересны. Ох! – келер Вермиттерин картинно схватилась за сердце. – Вы назначите лечение или нет? Иначе я пожалуюсь… да вот хоть керр инспектору, – старуха подняла голову, и Юрген поспешно отскочил от окна, надеясь, что его не заметили. – Пусть-ка проверит, какие там у вас дипломы и грамоты? Не поддельные ли, часом?

– Если вы так настаиваете, – сдался керр Эрце, поняв, что лучше уступить, чем раздувать скандал на пустом месте, – я выпишу вам микстуру от бешен… беспокойства, – он расстегнул саквояж, достал бланк и чернильницу, пристроился на перилах. – Принимайте по половине чайной ложки три раза в день перед едой и вскоре забудете про тревожащие вас симптомы malis corde[5]5
  Дурное сердце (лат.).


[Закрыть]. Всего хорошего.

Доктор всучил бланк, спешно сгреб вещи и ретировался.

– Шарлатан, – процедила удовлетворенная старуха, комкая рецепт: несомненно, бумажка вскоре пойдет на растопку камина. – Коновал.

Келер Вермиттерин с победной улыбкой показала неприличный жест привлеченным шумом соседям и скрылась внутри дома.

– Ишь разошлась, старая ведьма! – восхитился Дидрич, проскальзывая в комнату и плотно притворяя дверь, которую Юрген забыл запереть после ухода доктора. Судя по тому, что он счастливо избежал встречи с келер Вермиттерин, коллега воспользовался черной лестницей, выходящей во внутренний двор. – Она постоянно так шумит?

– Случается.

Гость уже забыл про вопрос, с любопытством оглядывая комнату. Ее обитателя пристальный интерес слегка смущал: уборку он делал пару дней назад, накануне загородных «приключений», да и в целом старался поддерживать порядок. Оттого-то и бросались в глаза вывалившийся из шкафа носок, забытая на столе кружка, влажные следы ботинок керр Эрце, которые Юрген поленился вытереть сразу, в основном потому, что за водой и тряпкой надо было спускаться вниз.

– Ничего так конура. Чистенькая, – прозвучало словно в насмешку над беспорядком. – Я присяду?

Не дожидаясь разрешения, Диди ногой подтянул стул, оседлал задом наперед, сложив руки на спинке.

– А… керр Гробер где?

Дершеф, конечно, сказал, что кого-то пришлет, но стажер не сильно-то поверил: будто у первого отдела других забот нет, окромя захворавших, причем по своей дурости, подчиненных. В крайнем случае он ждал Луцио – напарник как-никак.

– У нашего стажера губа не дура, – расхохотался Дидрич. – Не дорос пока, чтобы к тебе старшие бегали. Достаточно и того, что передачки посылают. Держи. Это касательно Беса. Керр Гробер сказал, ты интересовался.

Он раскрыл саквояж, бросил на кровать перевязанную бечевкой папку с официальной печатью и цифрами «триста пятьдесят два».

– Только ты это, не потеряй. Важный доку́мент как-никак. По инструкции вообще из архива выносить не положено.

– Спасибо, – Юрген растерянно повертел бумаги в руках.

– Меня сюда не за спасибо послали, – с притворной суровостью напомнил унтер-детектив. – Отчет готов? Или передать начальству, что ты умер? Помнится, был у нас на старших курсах инструктор по физической подготовке, суровый такой дядька, который считал, что это единственная уважительная причина не явиться на тренировку, – Диди задержался взглядом на папке. – Хотя наш-то шеф еще злее. Он и покойника работать заставит.

Что такого комического сказал коллега, Юрген не понял, но собственная шутка Диди изрядно развеселила. Впрочем, унтер-детектива мог рассмешить даже неприлично выставленный палец. Эта неуместная иногда беззаботность раздражала всех – рано или поздно, зависело от того, насколько терпеливый собеседник попадался керр Кляйнеру.

– Почти. Подожде…шь, пока перепишу на чистовик? – общение с Дидричем вынуждало невольно копировать его манеру: глупо выкать ровеснику, если он с тобой на «ты».

– Главное, не перенапрягайся, – с живейшим участием посоветовал гость. – «Стал жертвой бюрократии» – глупейшая эпитафия, которую только можно выдумать.

– Все со мной нормально, – огрызнулся Юрген, доставая из ящика письменные принадлежности: шутки на покойницкую тему стажеру поднадоели. – Керр Эрце сказал, обычная простуда, вызванная резким переохлаждением организма.

После горячего молока, малинового варенья и шестнадцатичасового сна Юрген чувствовал себя в состоянии… нет, сворачивать горы и даже мыть полы он пока не собирался. Но написать пару листов – проблемы не видел. Особенно если его не будут отвлекать.

Молчать дольше пяти секунд Диди просто не умел.

– Навел же ты шороху! Давненько я не видел, чтобы керр Дершеф рюмками коньяк хлестал! И не пьянел! А Луцио продымил весь этаж.

Юрген вспомнил полученный нагоняй, и ему стало стыдно. Шеф еще сдержанно себя повел. Окажись он сам на месте начальника, не стеснялся бы в выражениях.

– Появились какие-нибудь новости?

– Лабберт с Морицем прокатились до пересадочной станции, забрали труп. Мы все еще выясняем личность убитого, что, учитывая отсутствие лица, сделать не так уж и просто.

– Неужели никто не заявлял о пропаже человека?

– Почему же? Заявляли. С утра в городские отделы полиции поступило четыре просьбы о поиске: на пятилетнюю девочку, пожилую келер и двух мужчин. Один из них никак не может быть нашим жмуриком по причине того, что вчера днем приехал из Лаосса. Второй объявился сам: поссорился с женой и, по его словам, провел ночь у родителей, хотя от сорочки так и разило духами – но это уже любящие супруги пусть выясняют самостоятельно.

Диди качнулся на стуле.

– Знал бы ты, сколько людей исчезает в городе ежедневно! А учитывая, что покойник имел работу, связанную с постоянными разъездами, родственники спохватятся еще не скоро. Но мы, конечно, договорились с участковыми. Те будут держать ситуацию на карандаше и сообщать нам, если обнаружат кого-то похожего.

Диди по-свойски, не спрашивая разрешения, налил из кувшина воды в кружку, промочил горло. Поморщился, огляделся в поисках напитка покрепче. Не обнаружив, продолжил чесать языком.

– Зато нам удалось разыскать кучера. Правда, добились мы этим меньше, чем ничего. Обычный наемный экипаж, заплатили за поездку до места, заказчика он знать не знает. Еще и скандал устроил, требуя компенсацию за лошадь. Кобылу мы тоже нашли, – пояснил унтер-детектив. – Дохлую, метрах в пятистах от городских стен. Всадник как сквозь снег провалился, по крайней мере постовые на ближайшем пропускном пункте божились, что никто в город не входил.

– А как насчет керр Бладзауге?

– С ним проблема. Из доказательств одни твои слова, а этого недостаточно, сам должен понимать, чтобы предъявить обвинение уважаемому члену ландтага. Хотя, конечно, Дершеф из кожи вон вылезет, но добьется у комитета здравоохранения разрешения на проверку. Все упирается во время.

Диди снова качнулся на стуле: тот жалобно скрипнул, намекая, что может и не выдержать такого обращения.

– Самой перспективной зацепкой пока выглядит разломанный тобой манакат. Слышал бы ты, как ворчал сегодня керр Ривай по поводу варварского обращения с ценными уликами! Все, что сохранилось после твоей ночевки, вывезли в мастерскую. Возможно, нам удастся выяснить его владельца – все-таки игрушка штучная.

Диди замер и стер улыбку.

– Кстати, велели передать, чтобы ты был осторожнее. Керр Дершеф возьмет дом под наблюдение, поэтому если заметишь рядом кого из наших, не удивляйся.

– Неужели думаете, стрелок попробует найти меня? – не поверил Юрген. – Звучит… бредово, если честно.

Собеседник пожал плечами.

– Шеф предпочитает перестраховаться.

Часы на городской ратуше пробили четыре. Диди вскочил, едва не опрокинув стул, выругался:

– Черт! Заболтался я с тобой. Меня же обратно ждут, с отчетом. Интересно, Дершеф с городскими труп уже поделили или до сих пор собачатся?

– Поделили… труп? – Юрген подумал, что ослышался. – Зачем?

– Затем, – передразнил Дидрич. – Жмурик твой, согласно заключению врача, обычный человек, а значит, покамест не выяснено, одаренный стрелок или нет, формально убийство не имеет к нам никакого отношения и находится в ведомстве участковой полиции. Тебе еще много там калякать? Никак писакой решил заделаться, сочиняешь новые «Три поры́» – эти, которые «Истории о войне и мире»?

– Уже закончил. Подожди…

Выхватывая из-под пера, собеседник цапнул листы, собрал в стопку. Юрген поморщился: не успевшие толком высохнуть чернила наверняка размажутся – и зачем старался? Отдал бы набросок, и дело с концом.

– А чуть не забыл, – Дидрич вытащил из внутреннего кармана пальто конверт. – Я как раз к тебе собирался, когда в отдел пришла одна керляйн. Симпатичная бабенка, и, похоже, из богатеньких. Подружка твоя?

– Вряд ли. Откуда? Я же недавно переехал.

Под описание унтер-детектива подходила разве только керляйн Хаутеволле. Они, конечно, неплохо провели вечер в ресторане (особенно учитывая, что платила она), но вряд ли дочь управляющего государственной мануфактурой заинтересована в продолжении сомнительного знакомства: отблагодарила за спасение, усыпила свою совесть, и хватит. Стоило ли удивляться, что она сбежала от него на площади?

– Не будь дураком, – посоветовал Диди. – Бабенка-то к тебе неровно дышит. Как услышала, что ты пострадал во время расследования, так и побледнела.

– Ты, небось, еще и расписал все в мрачных тонах? – ревниво осведомился Юрген: мысль о том, что унтер-детектив разговаривал с Катрин, если это была она, неприятно кольнула.

– Как положено, – подтвердил Дидрич, по-дружески хлопнул по плечу. – Не теряйся, герой.

Оставшись один, Юрген заколебался между переданной Луцио папкой и письмом. Первое пахло архивной пылью, работой и неприятностями, второе, подписанное изящным женским почерком, – мандаринами и карамелью. Для любого молодого человека выбор был очевиден: стажер спрятал служебную документацию в тумбочку и, волнуясь, вскрыл конверт.

Послание, удивительно, и впрямь было от Катрин.

«Добрый день, керр Фромингкейт.

Возможно, мое письмо окажется для вас неожиданностью, хочется верить, приятной. Если же нет, заранее приношу свои глубочайшие извинения за назойливость.

Все эти дни я вспоминала наш ужин у керр Коча, беседу, доставившую мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Надеюсь, вы хоть немного, но испытываете схожие чувства, а потому примете предложение узнать друг друга ближе. Догадываюсь, что для воспитанной керляйн отправить такое послание слишком дерзко, но я не привыкла отказываться от скромных радостей жизни в угоду фальшивому благонравию.

Буду ждать встречи в любое удобное для вас время.

С уважением и надеждой на вашу дружбу, керляйн Хаутеволле.

P. S. Даже если вы решите ответить отказом, не сочтите за труд успокоить меня относительно состояния вашего здоровья. Когда керр Кляйнер упомянул, что вы пострадали, выполняя свой служебный долг, я пришла в неописуемое волнение, вспомнив, как хрупко и скоротечно выданное нам в распоряжение Создателем земное время».

* * *

Юрген опустил плетеную корзину у бордюра возле двух таких же и облегченно выдохнул. Обычай отдавать перед Новым годом ненужные вещи беднякам существовал в Федерации Гезецлэнд с незапамятных времен, и келер Вермиттерин, воспользовавшись им как предлогом, решила основательно перетряхнуть бельевые шкафы.

Натопленная кухня дохнула навстречу ароматом запеченных яблок, мака и имбиря, теплом, влажным и душным после бодрящей морозной свежести на улице. Старушенция, раскрасневшаяся и вспотевшая, взгромоздилась на табурет и оттирала раствором мыльного корня закопченную плитку над чугунной печкой. От недавней немощности, в которой она уверяла доктора Эрце, не осталось и следа.

– Я все отнес, как вы и просили.

– Благодарю, керр Фромингкейт, – отозвалась домовладелица, не отрываясь от занятия. – Вы прямо-таки меня спасаете в последние дни.

Едва отпустила вызванная простудой слабость, на стажера накатила привычная жажда деятельности. В отделе ему появляться запретили. На улицу, устрашенный предупреждением Диди, а пуще ударившими во второй половине декабря морозами, Юрген не спешил сам. Заказанные материалы для голема (подарок Маргарет) обещали доставить к концу недели. Разгадывание кроссвордов ему надоело через десять минут, чтение – спустя полдня: отчасти виновата в этом была сама книга, а точнее автор, сделавший главного героя, командира штурм-группы, предателем.

Весь интерес пропал. И как только Жизель могла понравиться эта бессмыслица?! Дурной вкус кузины хотелось списать на склонность молоденьких девушек романтизировать бунтарей и военных. Но двоюродная сестра в свои пятнадцать лет прекрасно знала, чего хочет, – проклюнулось воспитание: дядя Август мечтал о сыне, а получил трех девиц.

Тем чуднее.

Стажер подумывал как-нибудь дойти до библиотеки и поменять макулатуру на что-то стоящее, лучше из проверенной классики, те же «Истории», но ленился. А пока единственной вещью, скрашивающей добровольное заточение, стали письма от Катрин. Их было увлекательно читать и еще интереснее придумывать достойный ответ – в меру шутливый, в меру бойкий, но без излишнего пафоса и напыщенности. Надо признать, керляйн Хаутеволле его не на шутку увлекла – оттого ожидание курьера с ее очередным посланием казалось совершенно невыносимым.

Истомившись скукой и бездельем, после некоторых колебаний молодой человек с опаской предложил помощь келер Вермиттерин. Старуха решила затеять капитальное перетряхивание дома перед праздниками и скакала по комнатам не хуже горной козочки, совершенно не боясь за свое здоровье – за него испугался Юрген.

К благородному порыву арендатора келер поначалу отнеслась скептически, даже подозрительно, но быстро вошла во вкус, завалив добровольного помощника поручениями. Впрочем, молодому человеку и самому понравилось: немудреные домашние дела не требовали чрезмерных усилий, зато помогали убить время.

А еще от подготовки к празднику веяло чем-то по-семейному уютным. Дух Рождества действовал благотворно даже на склочных старух: большую часть времени келер Вермиттерин пребывала в хорошем настроении, и Юрген не раз ловил себя на мысли, что он в общем-то не возражает притворяться ее троюродным внуком.

– Давайте я домою.

– Не беспокойтесь, керр Юрген. С этим я прекрасно справлюсь и сама чай не дряхлая пока, – отозвалась келер Вермиттерин, остервенело натирая особо грязную плитку. – Впрочем, если это не составит труда, не могли бы вы мне почитать?

К своим годам домовладелица, как большинство пожилых людей, ослабела зрением, и читать ей приходила Петра – тщедушное бледное создание одиннадцати лет от роду, всего примечательного в котором были тугие косы до пояса да огромные голубые глазищи. Одевалась девочка в одно и то же коричневое платье из кашемира с кружевным передником – чистое и выглаженное, но явно перешитое с чужого плеча.

Голос, вопреки невзрачному виду, у Петры был звонкий, как у птички, речь – четкая. Келер Вермиттерин она совершенно не боялась, а вот в присутствии молодого человека смущалась и начинала запинаться.

Петре была положена щедрая оплата в полмарки за неделю, или семь пфеннигов зараз, и Юрген подозревал, что истинной причиной ежедневных занятий стала не любовь келер Вермиттерин к прессе (хотя и она тоже), но желание откормить замухрышку: чтицу никогда не отпускали, не напоив крепким чаем со сладкими булочками.

Булочки пока томились в печи, источая запах, от которого урчало в желудке. Да и Петра должна была прийти только через час-полтора – после окончания занятий в школе.

Юрген взял со стола свежий номер «Вестника Апперфорта», раскрыл газету на первом развороте. С огромной, на полколонки, фотографии фальшиво улыбался щекастый мужчина в цилиндре и фраке.

«…бурмистр заявил, что подготовка к рождественским праздникам почти завершена. Расписание мероприятий…»

– Свадебный генерал наш бурмистр, – презрительно фыркнула келер Вермиттерин, шаловливо вырисовывая в пятне елочку, а затем стирая ее вместе с грязью. – Едва намечается гулянка, он первый, а мост через Поскакушку отремонтировать – не дождетесь, денег нет. Дальше!

«…экономический комитет в новом году планирует провести внеочередные ревизии в садах манакамней…»

«…Карл Кнаузер, владелец мануфактуры бытовых артефактов, сообщает о падении доходов за последний квартал текущего года на пятнадцать пунктов. Руководство приняло непростое решение урезать премии работникам…»

Келер Вермиттерин нахмурилась.

– Кнаузер как был дураком, так дураком и остался: никогда не умел думать наперед, а другим потом приходилось разгребать последствия. Лучше бы аппетиты свои слегка урезал.

«…на шестьдесят седьмом году жизни скончался главный врач Апперфортского госпиталя Поль Бладзауге. Редакция газеты выражает соболезнования детям и внукам умершего».

Молодой человек чертыхнулся вслух.

– Керр Юрген!..

– Простите.

В совпадения он верил мало, а значит, неизвестный стрелок добрался до сообщника раньше увязнувшего в бюрократии первого отдела. Протоколы и правила – необходимость, позволяющая государству действовать как хорошо отлаженный механизм, но в этот раз, похоже, они сыграли против детективов.

По спине пробежал неприятный холодок: возможно, Дершеф прав и теперь заговорщики попытаются избавиться и от стажера.

– Керр Юрген!..

Задумавшись, он не сразу сообразил, что его зовут.

– Керр Юрген, – старушка обтерла руки тряпкой и швырнула ее в тазик. – Если вы прекратили витать в облаках, не поможете мне спуститься?

– Да, конечно, – опомнился он, подхватил женщину за талию и аккуратно поставил на пол.

Келер Вермиттерин кокетливо, точно девчонка, хихикнула.

– Ну и охальник вы, керр Юрген. Признавайтесь, сколь многим керляйн вы успели разбить сердце? – И прежде чем растерявшийся парень начал оправдываться, добавила: – Совсем забыла, голова дырявая. Там, на буфете, письмо. От некой девицы Хаутеволле. Передали вместе с утренней почтой.

Судя по хитрому прищуру, внезапная амнезия имела вполне определенную причину – любопытство. Юрген, краснея, поспешно сунул конверт из розовой бумаги в карман.

– Это та, что подвозила вас до дома?

– Да, она, – с грубоватой резкостью отозвался он, надеясь замять смущающий разговор.

– Бойкие, однако, пошли керляйн! – Старуха мечтательно вздохнула. – Я даже завидую свободе нынешних нравов. В мое время девице из хорошей семьи считалось предосудительным первой подойти или написать молодому человеку, а уж согласиться на встречу без сопровождения отца или старшего брата!.. Эх! Знатный скандал вышел, когда Гоззо – мой покойный муж – выкрал меня из родительского дома!

Келер Вермиттерин улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям.

– А уж какие подарки преподносил! Букетами заваливал! Однажды, как раз под Рождество, я выхожу из дома, а крыльцо все в розах! Алых! И это в январе, посреди сугробов! Можете вообразить?! Цветочницы восточного Миттельштенда на него молились.

Еще бы… Юрген представил, сколько стоят живые розы в середине зимы, и ему стало дурно.

– Умели же раньше молодые люди произвести впечатление! Размах был! Кураж! Поступок! А сейчас избаловались! Девицы сами, точно шелудивые кошки, на шее виснут, вот юноши и разленились. – Келер Вермиттерин строго посмотрела на арендатора, намекая, кому именно предназначался упрек.

– Это дружеская переписка, – оправдался тот, морщась.

– Дружеская, – язвительно передразнила собеседница. – А подарок на Рождество вы другу вашему сердечному приготовили?

– Я… думаю над этим.

– Молодежь пошла: в кармане – дыра, в голове – ветер! – проворчала домовладелица, правильно истолковав заминку. – Пока вы по-дружески малюете свои писюльки, кто-то посмелее да понаходчивее уведет вашу зазнобу. С женщинами надо как? Жестко и решительно, – она стиснула хрупкие морщинистые пальцы в кулачок, потрясла им. Смотрелось, скорее, мило, чем весомо. – Брать и привязывать к себе. А для этого, запомните, керр Юрген, есть всего две надежные вещи: признательность и любопытство. Да, любопытство и признательность – единственное, чем можно завоевать женское сердце.