Текст книги "Душевный монолог"

И в годы той самой зрелости, когда августу придет на смену воздержанный в собственной задумчивости сентябрь, а васильковые тона дневного небосклона станут переливаться ультрамарином, взрослого человека все чаще будет посещать желание смотреть в фиолетово-марное ночное небо, где сияние каждого отдельного и такого независимого в своем колорите небесного светила, полностью сомкнет свет красно-желтой Луны. Будучи в своем перигее, то есть в самой ближайшее к Земле точке собственной орбиты, Луна, будто на сносях, мощным медянистым ореолом мягко обволакивая мужчину, пусть и на малость, но скроет какие-либо его тревоги, отодвинет невыполненные детские мечтания, дав вздохнуть ровнее… С тем вроде как прикрыв и наползающие на грань сине-фиолетового эмпирея, ровно поднимающиеся с земли густые мазки пепельной плесени, однозначно тянущей на себе старость.

Серебристый сварог.

Октябрьская пора, начинается с голубовато-серых тонов, не только в мудром, как и сам бог, свароге, но и в пухнущем туманном окружении. И когда те самые тусклые, дымчатые пары покачиваются рядышком, чуть ударяясь о престарелого мужчину тугими каплями болезней, он начинает понимать, что на преклонные лета на самом деле выделено времени больше, чем на другие периоды жизни, будто и сама природа, мгновенно испытав рождение, становление, зрелость, оставила напоследок сравнительно удлиненный этап. И небосвод, медлительно теряя любые всплески голубизны все больше обряжаясь в пепельные тона, иногда лишь прикрываясь легкой ажурной поволокой, повторяет в собственных красках такие же печальные размышления старика, который вырастив детей, схоронив родителей и любимую… оставшись один на один с самим собой, впервые, спокойно и ровно задумался о пройденном пути и лежащей взмахе руки смерти.

Тяжесть, столь часто охватывает пожилого человека, что он, кажется, и не замечает седеющего над ним поднебесья, обряженного в ламинарные облака, которые чуть покачиваясь непрерывным своим полотном все плотнее и крепче охватывают то неизменное пространство мироздания или только сварога. Та самая тяжесть ощущается не только в небесном своде, но и в руках, в ногах старца, растерявших какую-либо силу, а сгорбившаяся спина, вызывает неясное томление в груди, будто приближающегося конца, которое моментально выплескивается слезами и уже нет надежды, что получится аккомпанировать небесной выси… И тотчас опять же внезапно в мудром, величественном свароге, слегка посеребренном от дум, сквозь прохудившуюся прореху (ровно последней радости) в выглянувшем лепестке небесной чистоты станет переливаться янтарными бликами солнечный луч. И старик, широко улыбаясь, начнет любоваться не столько божественной поднебесной высотой, сколько собственным непоседливо-шаловливым внуком, пожалуй, что в точности перенявшим его облик.

Вне всяких сомнений ноябрь, как и декабрь, январь наполнен любовным восхищением деда собственными внуками, когда разлука с ними, связана со страхом более не увидеться. И когда зимние месяцы слоями формируют на небесной тверди, не важно дневной или ночной, плотные, мрачные, тяжелые портьеры, созидая лишь свинцовые тона с которых вниз скатываются холодные дождинки, леденящие тело и душу, стариковское одиночество становится равнодушным к цветовым гаммам небосклона. Безусловно смирившись с тем, что справедливости, верности и жалости в людском роду не встретить, пожилой человек уже принял, как данность, что показушничая, люди восторгаются талантом, но на самом деле отворачиваясь, ввергают идеалы в грязь, а одаренность подвергают насмешкам.

И еще не раз за эту долгую, долгую старость полетят из глаз деда, таких же белесых как февральский небосклон, мельчайшие снежинки слез, и в их многогранных уголках, вспыхнут гранями искорки всего того, о чем он мечтал, что прочувствовал, полюбил, пережил и, что обдумал… Впрочем, также размеренно снегопад перейдет в мягкую капель марта, вновь озарившегося нежностью небесного купола, теперь столь схожего с глазами внучка, весь тот срок собственной непорочностью поддерживающего старика в его уходе.

И когда оловянно-мартовское ночное небо сольется с серебристыми переливами дневной тверди, тут, однако, напитанной рассудительностью бога, старец и сам без подсказки почувствует свой уход и опять же тихо-тихо угасая, собственным стоном напоследок подпев сварогу, умрет.

А где-то…

В темно-серых с синеватым отливом водах окиян-моря, ровно вынырнув извне, вновь, едва покачиваясь, поплывет Мировая Уточка. Не больно яркая такая, всего лишь в буровато-сером окрасе с черными пятнами и пестринками по шелковистым перышкам, она переливчато кликнет «вить-вить», приветствуя рождение нового. А потом также разом уронит в те плавно-ровные воды золотое яйцо, которое расколовшись на две половинки, образует царственную малахитово-шоколадную Мать-Землю и державное васильково-леденцовое Небо…

И эта величавая небесная твердь с собственного початка, вплоть до завершения, примется перебирать небесностью апреля, лазурью мая, голубизной июля, васильковостью сентября и серебристостью декабря, а белоснежность февраля чуть подскрипнув заунывными нотами, пообещает наступление не только тепла, но и пепельно-голубого марта, с которого начинается новый год, и сама жизнь, навечно запечатлевшаяся в человеческом потомстве.

КОНЕЦ.

г. Краснодар, ноябрь 2021г

весенняя кантата

Жизнь так скоротечна…

Неважно жизнь ли это человека, могучего дуба, буроватой с хрустально-ажурными крылышками веснянки или распустившегося ранней весной звездчатого желтоцвета.

На детство же… отрочество и юность, жизнь отводит и вовсе лишь мгновение…

Всего только один вздох от его зачатка, первого шага, едва уловимого поцелуя, до осознанной зрелости…

Впрочем, та самая весна, юность, отрочество, детство, самый удивительный этап жизни, поражающий не только многоцветие красок, обилием звуков, но и сочностью ароматов.

И это волшебство весенней кантаты невозможно ощутить, увидеть в городских ущельях, сомкнутых каскадными рядами бездушных многоэтажек, где поток автомобилей перемешивается с такой же бесконечной мириадой человеческих созданий, торопливо пропускающих не только собственное зачатие, детство и юность, но и чарующую палитру весеннего рождения природы.

Там же… за городской чертой… на окраине города… вне города… пришествие весеннего времени отчетливо и наблюдаемо…

И когда белоснежные ковры степных далей, редея, выстилаются отдельными фисташковыми холстами… вне города… неважно в утесисто-седых горных грядах ли, в темно-сизых туманных лабиринтах лесов ли, на берегах размеренно-струящих свои сине-зеленые воды рек ли, словом за городской чертой, восшествие на царственный престол времени года, очаровательной в своей нежности Весны, заметен человеческому глазу.

Определенно, когда-то было зачатие, рождение, весна и самой нашей васильковой Земли, бархатно-сиреневой туманно-колыхающейся Солнечной системы, коловращающейся четырехлучевой галактики Млечный Путь и таинственно-безбрежной Вселенной.

Такой непонятой, волшебной Вселенной… Мироздания, где космическое пространство подобия клюквенного киселя покачивает в себе витиевато-закрученные галактики, таящие внутри газы, звезды, планеты….

И если ученые считают, что Вселенная возникла в результате Большого Взрыва, из материи и энергии которой в дальнейшем образовались миллиарды галактик, звезд и планет. То мифология народов нашей планеты описывает рождение Земли и Неба из скорлупок огромного, зачастую Золотого Яйца, которое мощью своей разбил Бог…

Индуистский Брахма…

Греческий Фанет…

Китайский Пань-Гу…

Или все-таки знакомый нашему слуху славянский Род…

Тот самый Род, который наполнил своим именем такие близкие нам слова, как наш РОД, наРОД, РОДина, РОДственники, РОДители, приРОДа, плодоРОДие, уРОжай и естественно само РОждение…

Весна она приходит в этот мир лишь в сопровождение любви… Ровно, то мать богиня приводит в саму жизнь свою дочь Весну, чарующую собственной чистотой и цветами, медленно и торжественно принимающей в свои руки державный трон времени года…

Любовь она такая же красочная, неподражаемая, как и Весна, испытываемыми чувствами, выплескивающимися эмоциями… и нежно-игривым ожиданием предстоящих преображений.

И с особой четкостью это явление, превращение, становление можно увидеть лишь за городской чертой… на окраине города… вне города…

Пускай даже это будут не выкованные из пепельного камня, увенчанные белоснежными перинами стремнины, неоглядные с кудревато-лопастными ветвями зеленые нивы, задумчиво-перекатывающие свои лазоревые потоки водные артерии. Пускай это будет глухая деревня, небольшой поселок или даже пригород, где на смену бездыханным, с остекленевшими глазами-окнами, многоэтажкам приходят приземистые крепыши одноэтажные дома.

Всякие разные дома…

Не только собранные из обработанных бревен срубы, сложенные из самана хаты, но и возведенные из кирпичей обожжённой глины жилища. Те самые одноэтажные постройки, увенчанные шиферными, металлическими, оцинкованными крышами из которых кособоко выпирают, топорщатся, возвышаются кирпичные, асбестовые, стальные трубы даже в юном, нежном апреле выдыхающие серые клубистые пары дыма, живого духа человеческого дома.

Те столь разнообразные в своих стилях, формах, размерах и даже цветах постройки, если и хоронятся за оградами: металлическими, кирпичными, деревянными, перво-наперво бывают прикрыты ветвями растущих деревьев, кустарников, кудлатыми лозами винограда и темно-зелеными иглистыми стеблями плетущихся роз. И в той жилищно-природной идиллии, где сами улицы, будто бурные весенние речушки, лишь давеча освобожденные от сахарно-белой наледи, перекрещиваются с более витиеватыми ручейками проулков, постройки, деревья, кустарники, травы и даже птицы, насекомые лишь дополняют друг друга, создавая ощущение жизни, весны, любви. Теми самоцветными красками, звучным звоном и сочными ароматами пропитывая раскинувшийся над землей лазурно-мятным колоритом небесный гобелен. Выстилая почву под деревьями, возле дворов, по обеим сторонам от дорожного офитового полотна травянисто-зелеными тонами на которых, в окружении тонкоперых стеблей, вспыхивают то тут, то там густо-желтые золотники одуванчиков и вовсе вспенивающие в воздухе не только свежесть зелени, но и карамельную сласть соцветий.

И хотя в начале апреля большинство деревьев: орешник, слива, унаби все еще переливаются глянцевитой корой собственных стволов и веток, на побегах вишен почки уже видимо нахохлились в преддверии собственного рождения, а местами даже едва лопнули, выпустив пятерню бисеренок, поколь еще не цветков, но столь явных их зачатков. Вишневые деревья опять же заметно качнули утонченными своими ветвями, словно в попытке дотянуться хрупкими кончиками до соседних берез и ив… Ведь невысокие и окутанные в желтовато-белую с шелковистым блеском кору, в свой черед местами обрамленную коричневыми чечевичками, березы уже украсили повислые, ажурные веточки атласно-мятными листочками, схожими с мягким, нежным птичьим пушок, а тонкорукие ивы, столь многообразные в величании русского языка, как ракита, лоза, тальник, ветла, прикрыли прутьевидные побеги муравчато-серыми крошечными варежками. И только коренастый абрикос, убранный в серо-бурую кору, расшитую продольными полосками трещин, обсыпал свои кашемирово-кармелитовые побеги лилейными с алой каймой цветками, позабыв выпустить и малую зелень. Создав вокруг собственной кроны бело-золотой нимб сияния, в который вплел не только оттенки своего расцвета, но и опущенные из безоблачного небосклона потоки солнечного света, наполнившего пространство улиц и ближайших дворов сладко-сахарным благоуханием. Тем приторно-медвяным настоем вскружив голову не только огненно-рыжей горихвостке, ставшей сей миг солистом в весенней кантате, но и янтарно-болкатым пчелам, поддерживающих общий звуковой оркестр, хоровым гудением.

Многочисленные мифы о рождении Мира описывают саму Вселенную безмерным океаном, где в таусинных, темных водах в возникшем Золотом Яйце появился бог…

Индуистский Брахма…

Греческий Фанет…

Китайский Пань-Гу… который с течением времени расколов то Яйцо на две части образовал из них Вверх и Низ, Небо и Землю…

И лишь знакомый нашему слуху славянский Род, допрежь как разрушить скорлупу Золотого Яйца, родил Любовь, богиню Ладу…

И лишь тогда, когда в момент инобытия пришла Лада-матушка, силой сей нескончаемой любви смог Род разделить на части Золотое Яйцо, не только создав из его скорлупок Вверх и Низ, Небо и Землю… но и множество других Звездных Миров, в которых возможно в окружении вишнево-фиалкового варенья замешанного из звездных скоплений, газа, пыли поплыли, едва покачиваясь, берилловые планеты, столь схожие с нашей Землей.

Ибо действуя в соавторстве с самой Ладой, Род, как праРОДитель самого Мироздания напитал любовным смыслом и само имя богини…

Посему Лада стала заступницей семейного счастья и очага, покровительницей женщин, детей, любви и женских дел. Она стала сутью самого Мирового Лада, а потому с ее именем связаны понятия определяющие порядок того ЛАДа: наЛАДить что-либо, приЛАДить где-нибудь, уЛАДить что-то… Поэтому мы до сих пор на предложения согласно отвечаем «ЛАДно». Предки же наши наполняли корень лад опять же любовным смыслом и оттого помолвку называли ЛАДы, свата – ЛАДило, свадебную песню – ЛАДканя… жена ласково звала любимого ЛАДо, а он ее в ответ ЛАДушкой…

Любовь, Лада, Богородица, та, которая ниспускала на Землю ту самую Весну, или всего только даровала корону и скипетр власти многоликой юной поре…

В сердцевине апреля, там, где не видно многоквартирных домов, вытаращивших бесчувственные оконные щели в синеву небес, коренастые частные жилища, не только собранные из обработанных бревен срубы, сложенные из самана хаты, но и возведенные из кирпичей обожжённой глины строения, уже выдохнули последние остатки сизого дыма из кирпичных, асбестовых, стальных труб. А на берегах голубых артерий улочек и переулков, устланных коврами изумрудной муравы, уже поднялись, под сиянием шафранно-солнечных лучей, первые тюльпаны. И вот уже на тонком, хрупком стебельке, который прикрыли удлиненно-заостренные два листа, будто сложенные вместе во время молитвы ладони, приотворились рубиновые бутоны, точь-в-точь напоминающие своей формой вытянуто-прямые, суженные кверху бокалы белого вина. В коих мгновенно колыхнулась цветочная пыльца, принявшись распространять, вокруг запах выспевшей черешни и груши, замешанной на душисто-пряных травах, неприметной винной кислинкой, опьяняя круглоголовых, в полосатых желто-черных тулупах шмелей и присевшего всего лишь на мгновение на ветку, растущей возле кряжистого сруба, невысокой яблони, скворца. Все пока юное дерево яблони с раскидисто-округлой кроной и само точно опьянело, только теперь уж от собственного цветения. Ведь его прямые ветви, протянувшие к бескрайнему небосводу, в попытке похвастаться не столько яркой зеленью мягких, ровно плюшевые пинетки, листочков, сколько нежно-малиновыми соцветия, напоминающих плохо собранные полузонтики, в свой черед выпустили во всех направлениях жемчужные персеиды. Те кипенно-белые горящие струйки не просто отразились в аквамариновых покрывалах небес, они создали едва приметные тончайшие нити, связавшие в единый любовный узелок лимонно-мохнатые пестики цветков яблони и, прячущегося под ее пелёсым стволом, куста дикой смородины. А растрепанный куст реписа, будто охваченный безудержными страстями, торопливо покрыл свои свислые ветви малахитовыми листочками, усыпав оставшиеся на них проемы пучками оранжево-медовых соцветий, душисто-томный аромат которых, окончательно охмелил желтоклювого скворца и он тотчас зашелся в певучем речитативе, в горячке потряхивая своими зауженными на концах крылышками, исполняющих роль скрипичной душки. Посему уже в следующий миг блестяще-черный певец многократно усилил щебет и трель, заглушая не только гудливое рокотание шмеля, но и легчайшее посвистывание ветерка, шуршание соцветий и листвы, в этой весенней кантате желая стать не просто пересмешником, а великим солистом.

Образ Лады-матушки, Богородицы, запечатлелся в нашем народе статной, красивой и непременно моложавой женщиной. Очи богини, словно весеннее небо поражают чистотой лазурно-мятного оттенка, на которые лишь изредка от черных зрачков, курясь, наплывают малые ряби белых облаков, беспокойства за всех своих детей, не только божественных, но и тех которые, наполняя, обитают на планете Земля. Багряного оттенка губы подобны двум лепесткам цветка Марьина корня, а светлая с молочным оттенком кожа, как и золотые длинные волосы, ровно то озимая пшеница, от собственного рождения, высеянная поздней осенью в почву, уже прикрытого снегом, вплоть до своего созревания. Лада-матушка, непременно, в славянской рубашке, свободного кроя амиантовом платье, скрывающем даже ступни ног, с длинными и узкими рукавами, украшенными брусвяно-бирюзовый вышивкой по подолу, вороту и нарукавникам, да в венке из полевых цветов, будто убранная невеста в свадебном наряде.

Ведь это только благодаря созидательной силе Богини, Род смог разрушить сковавшие его скорлупки Золотого Яйца и сотворить Вселенную… А сама Лада, приняв на себя роль женщины самой Вселенной, стала отвечать за Любовь в ней, благодаря которой происходит сотворение всего живого, и после рождения, как кульминация красоты, красок, ароматов и звуков, приходит юность, молодость, весна…

Наши далекие предки, чьи верования и почитания мы давно позабыли, перестав питаться той чистой, волшебной энергией, ровно перевитой пуповиной связывающей в общее целое космическое и земное, прошлое и настоящее, верили в реинкарнацию.

Полагая, что после смерти отделившаяся от тела душа, точно снявшая постаревшую одежду, вновь возродится в этом Мире, чтобы заплатить по грехам прошлого, стать свободной или пожать плоды содеянного… И именно Лада, как Богиня любви, весны, красоты, покровительница брака, собирая души умерших, будто алеющее искорье, приносила его к лону женщин, ожидающих детей, подобно семенам высаживая их в благодатную почву.

Весенняя кантата, как и любое музыкально-любовное произведение, живо в своем исполнении… И потому срываясь с первых нот в начале апреля, стремительно набирая размах уже в середине месяца, также резко завершается венцом красок, звуков, ароматов майского дня. И хотя это торжественно-хоровое весеннее творение невозможно заметить в городских кварталах, где любой звук, запах, цвет заслонит автомобильный гул, перегар фабричных труб и штампованно-бетонных коробок, там за городской чертой… на окраине города… вне города… сие колдовство наблюдаемо… Как и приметно, что невысокий персик, дотоль покачивающий своими, словно надломленными от натуги, лоснистыми ветками облепил их многочисленными соцветиями, которые вспыхнули ярко-шарлаховыми всполохами пожалуй, что струшенных на само грациозно-утонченное дерево, с далекого неба, пунцовой от любовных переживаний зорюшкой. И тот же миг изысканно-неторопливо взмахнувшая своими мягкими, ровно вытканными из шелковистой паутинки рыже-бурыми крылышками бабочка, не просто начнет любоваться амарантово-махровым цветком персика, а так-таки запляшет над ним. Ее точно тряпичные, украшенные по окоему шоколадной капелью, крылья на самую толику сойдутся вместе и шесть стройных ножек, едва коснувшись покатыми завершиями пыльников, венчающих филигранные стебельки тычинок, качнут на них миниатюрные вощаные мешочки, переполненные пылевидным цветнем. И сей же миг пыльцевые мешочки лопнут от собственного созревания и вспенят вокруг бабочки огнистыми потоками пыльцу, наполняя не только сам воздух упоительным ароматом цветения, но и расписывая хрупкие ножки бабочки, досель коричневато-красную кору персика рудожелтой финифтью. Подобно звездной пыли переливающейся в сиянии янтарно-медовых солнечных лучей, протянувшихся из тагашевого небосвода, пыльца, пролившись вниз, опрокинется в широкую пурпурную братину цветка «Марьи-коревны», присевшего вблизи от ствола персика. И тотчас тугой нефритовый чашелистник, водруженный на длинный стебель, поддерживаемый тройчатыми в своей форме листьями, качнет тот удивительный по красоте червлёного окраса цветок, так что волнистые края его семи лепестков и вовсе подернутся рябью, да тем будто смешают в единое зелье звездный цветень персика и лечебную пыльцу «Марьина корня».

Чуть заметный и столь трепетный в собственной теплоте и прохладе весенний ветерок, мягко прошептав, тронет и последние цветочные пылинки в воздухе, согнав их прямо в заросли магонии. И кустарник, чьи кожисто-лоснящиеся листочки переливались оливково-зеленым колоритом даже в зимнюю пору, а сейчас прикрылись яркими охристо-желтыми метелками соцветий, верно отождествляя себя с сияющей звездой, плывущей в космическом пространстве, создаст вокруг газово-пыльцевую яичного оттенка туманность.

И не столько даже в ветвях деревьев, уже покрытых оливково-парчовой листвой, сколько в густых кущах поднявшейся темно-зеленой травы, обреченный на семейное счастье воробей, поколь не снявший с себя бурнастый домотканый зипун, охваченный любовной нирваной, суетливо вздернет пепельную, точно поседевшую от чувств голову, распустит крылья и примется беспокойно напевать свою вокальную партию для той единственной, которая была ему подарена Ладой. И оркестровые звуки иных птиц и насекомых, как и хоровое пение лазуревых от возбуждения лягушек, не смогут заглушить того любовного романса… Еще и потому как Ладушка-матушка, богиня самого Мирового Лада, из неоглядных далей Мироздания посмотрит на зашедшегося в том лирическом баритоне пернатого трубадура с присущей ей нежностью и мягкостью, будто лобызая все живое на этой Земле своими вишнево-красными губами схожими с лепестками цветка «Марьи-коревны», таким образом, соединяя в неделимое целое вытканную в пестрых тонах загадочно-необозримую Вселенную и наполненную именем РОДа яркую, лучистую и такую многозвучную земную приРОДу.

КОНЕЦ.

г. Краснодар, май 2022г