Текст книги "Нейропсихологическая диагностика в вопросах и ответах"

А о чем может свидетельствовать забывание названий пальцев?

Чаще всего о прогрессирующих расстройствах памяти или о невысоком образовательном уровне больного.

Если испытуемый знает названия пальцев, но не может их идентифицировать при тактильной стимуляции, это и есть первичные нарушения «пальцевого» гнозиса?

Да.

Давайте поговорим о пробах, с помощью которых исследуется возможность точной локализации и латерализации тактильных стимулов в телесном пространстве. Что это за задания?

Первое из них так и называется – проба на локализацию прикосновения. Инструкция звучит следующим образом: «Я буду дотрагиваться до какого-либо места на тыльной стороне вашей руки. Вы должны указательным пальцем другой руки показать, в каком месте было прикосновение. Закройте глаза. Начали!» После 5–6 прикосновений, выполненных на одной руке, нейропсихолог наносит прикосновения на другую руку.

Как выполняют эту пробу здоровые испытуемые и больные с дисфункциями теменных отделов мозга?

Здоровые испытуемые в большинстве случаев точно и быстро указывают на место прикосновения. Иногда они слегка промахиваются (не более чем на 0,5 см), или поиск точного места прикосновения занимает некоторое время. При поражениях теменных отделов мозга правого или левого полушария мы встречаемся с достаточно отчетливыми трудностями локализации прикосновения на контралатеральной очагу поражения руке. Такие больные очень значительно промахиваются при определении места прикосновения (иногда они даже могут указать его не на руке, а рядом с ней на столе); процесс локализации требует от них длительного времени, и поиск места прикосновения часто не приводит к успеху.

Теперь расскажите об определении латерализации тактильных стимулов. Как оно осуществляется?

С помощью пробы Тойбера (проба названа именем невролога, впервые использовавшего этот методический прием). Испытуемый закрывает глаза, а психолог дотрагивается до одной его руки, потом до другой, потом до обеих рук одновременно. При каждом прикосновении испытуемый должен дать словесный отчет о том, до какой руки психолог дотронулся.

Какие ошибки могут допускаться при выполнении этой пробы?

При поражениях правого полушария именно проба Тойбера может выявлять левостороннее тактильное игнорирование, когда больной при одновременной стимуляции обеих рук не замечает прикосновения, наносимого на левую руку. При дегенеративных деменциях позднего возраста (например, при болезни Альцгеймера), когда атрофический процесс затрагивает не только теменные зоны мозга, но также срединные структуры и медио-базальные отделы лобных долей, наблюдаются случаи, когда больные в пробе Тойбера не могут правильно идентифицировать руку, на которую наносится прикосновение. Вместо правой руки они называют левую руку, и наоборот. Такие ошибки, на наш взгляд, свидетельствуют о дефиците избирательной целенаправленной актуализации из запасов долговременной памяти координатных пространственных представлений. Этот дефицит, как показывают исследования, проявляется не только в тактильном восприятии, но и в других видах психической деятельности (Балашова, 1995).

Скажите, пожалуйста, а есть ли еще какие-нибудь варианты пробы Тойбера?

Да, этот вариант не единственный. Можно, например, не ставить перед испытуемым задачу определения латеральной отнесенности тактильного стимула, а попросить его оценивать количество стимулов. При этом психолог дотрагивается до руки испытуемого то в одном месте, то в двух, трех, четырех местах одновременно, в случайном порядке чередуя количество прикосновений (а иногда – и расстояние между ними). Нарушения выполнения этого варианта пробы Тойбера в правой или в левой руке наблюдаются при поражениях теменных отделов коры или подлежащих подкорковых структур контралатерального полушария.

Ну, кажется, мы обсудили все методики.

Вовсе нет! Осталось рассмотреть еще способы исследования собственно соматогнозиса, то есть «схемы тела» (Хомская, 1987; Схема нейропсихологического обследования, 1973).

Какие приемы используются для исследования соматогнозиса?

Обычно испытуемого просят показывать части тела по речевой инструкции, объем которой может варьировать. Иначе говоря, испытуемого просят показывать части тела по одной, по две, по три. Вот примеры инструкций: «Покажите, пожалуйста, ухо!», «Покажите плечо и подбородок!», «Покажите нос, затылок, подбородок!». Отметим один нюанс: предъявляя инструкции большого объема, нужно разъяснить испытуемому, что он должен показывать части тела не одновременно, а последовательно. Если попытаться показать три части тела одновременно, наверняка потерпишь неудачу!

Надо ли в этом задании исключать зрительный контроль?

Нет, это не обязательно.

А можно ли вводить в инструкцию латеральные характеристики, например, просить испытуемого показать левое ухо, правое плечо и левый локоть?

Это не запрещено, но вы должны отчетливо понимать, что такими дополнениями усложняете задание. Ведь испытуемому придется продемонстрировать хорошую ориентировку не только в топологических характеристиках «схемы тела», но и в координатных. Вместе с тем такой прием может быть очень полезен для выявления именно в соматической сфере симптомов одностороннего пространственного игнорирования.

Как же выглядят нарушения «схемы тела»?

Больной не может показать части тела; он в состоянии повторить инструкцию, но не справляется с соотнесением речевых стимулов и обозначаемых ими областей телесного пространства.

А могут ли нарушения соматогнозиса проявляться и в жалобах больного?

Это вполне возможно. Больные с выраженными нарушениями «схемы тела» могут жаловаться на необычные изменения размера головы, туловища, конечностей (они кажутся им ненормально маленькими или огромными), на изменение числа конечностей. Такие жалобы заслуживают пристального внимания.

При каких поражениях мозга возникают нарушения в пробах соматогнозиса?

Во-первых, при поражении теменных отделов правого полушария (особенно верхнетеменных). Поскольку церебральная организация психических функций в правой гемисфере мозга представлена достаточно диффузно, не исключено появление симптомов нарушений «схемы тела» и при поражении теменно-затылочных отделов, а также глубинных подкорковых образований.

При обсуждении зрительного восприятия вы говорили, что для исследования соматогнозиса можно использовать и некоторые рисуночные методики?

Совершенно верно. Речь идет о рисунке человека. Как правило, при нарушениях восприятия собственного тела теряется и возможность адекватной передачи обобщенного образа человеческого тела посредством графической деятельности. Рисунок человека, выполненный больным с нарушениями соматогнозиса, носит хаотический характер, делается фрагментарным и диспропорциональным; части тела могут меняться местами или вообще отсутствовать. Такие особенности рисунка достаточно типичны для поражения теменных и теменно-затылочных отделов правого полушария.

Рисунок человека – очень популярная методика. Она ведь используется и в качестве проективного теста?

Вы, вероятно, имеете в виду тест «Дом – дерево – человек» (Потемкина, Романова, 1991). Он применяется для исследования индивидуальных особенностей эмоционально-личностной и мотивационной сферы в норме, а также их изменений при аффективных и личностных расстройствах, других психических заболеваниях. Использование рисунка человека в контексте нейропсихологического обследования имеет иную смысловую нагрузку, иную цель – уточнение структурного состава и факторной детерминации синдрома нарушений ВПФ, а также топики мозгового поражения.

Рекомендуемая литература

Бабаджанова Н. Р. Нарушение тактильных функций у больных с поражением теменных долей мозга: Автореф. дис… канд. психол. наук. – МГУ, 1984.

Балашова Е. Ю. Нарушения пространственных функций при сосудистых и атрофических деменциях позднего возраста: Автореф. дис… канд. психол. наук. – МГУ, 1995.

Зверева Н. В., Каримулина Е. Г. Методика исследования тактильной деятельности у детей // Ежегодник РПО. Методы психологии. Материалы 2-й Всерос. конференции РПО. – Ростов н/Д, 1997. Т. 3. Вып. 1. С. 118–120.

Московичюте Л. И., Голод В. И. Повторное тестирование: изменение мозговой организации психических функций в процессе научения // Новые методы нейропсихологического исследования. Сб. научных трудов / Под ред. Е. Д. Хомской и др. – М.: ИП АН СССР, 1989. С. 129–136.

Лурия А. Р. Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1962. С. 126–127, 295–300.

Потемкина О. Ф., Романова Е. С. Графические методы в психологической диагностике. – М.: Дидакт, 1991.

Семенович А. В. Межполушарная организация психических процессов у левшей. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991.

Схема нейропсихологического обследования. – М.: Изд-во Моск. унта, 1973. С. 20–21.

Хомская Е. Д. Нейропсихология. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 96106.

Эрдеи А. К. Исследование функциональной асимметрии тактильного восприятия // Вопр. психол. 1979. № 2. С. 28–35.

Глава 8
Восприятие времени

В этой главе мы совершили определенное отступление от принципа группировки рассматриваемых диагностических методик на основании того, для исследования какой психической функции они применяются. В качестве темы отдельной беседы вполне можно было бы избрать анализ способов диагностики роли пространственного фактора в психических процессах. Однако дело в том, что способы изучения участия этого фактора в разных видах психической деятельности очень многочисленны: мы говорили о них, рассматривая и произвольные движения, и восприятие, и память, и мышление, и речь. Отдельный рассказ обо всем этом получился бы чрезмерно объемным. А вот способов исследования психологического времени (или роли фактора времени в психических процессах), адекватно применимых в нейропсихологическом диагностическом обследовании, не так много. Поэтому мы сочли возможным рассказать о них в отдельной главе.

Откуда такая диспропорция?

На ваш вопрос непросто ответить. Несомненно одно: в отечественной психологии она возникла давно и продолжает существовать по сей день. Приведем пример, доказывающий наше утверждение. Он непосредственно связан с нейропсихологией. В фундаментальной монографии А. Р. Лурии «Высшие корковые функции человека и их нарушения при локальных поражениях мозга», увидевшей свет в 1962 г. и обобщившей материалы его исследований за несколько предшествующих десятилетий, нарушениям восприятия времени посвящено всего несколько абзацев, а нарушениям пространственного восприятия – более пятидесяти страниц (Лурия, 1962). Время как самостоятельный объект психологических исследований фактически не существовало, растворяясь в других психических процессах – речи, памяти, движениях, произвольной регуляции. В работах А. Р. Лурии и его коллег даже речевые обороты, выражающие временные отношения, назывались «квазипространственными»! Такое пренебрежение временем сохраняется в отечественной нейропсихологии и сегодня.

Что касается причин диспропорции, то о них можно лишь догадываться. Нам кажется, одна из них связана с тем, что психическое отражение пространства несколько легче объективно исследовать, поскольку оно существует не только как система внутренних образов, но и как зримые, наглядные феномены. Действительно, нарушения пространственного праксиса, оптико-конструктивной деятельности, пространственной памяти можно реально увидеть. Психическое отражение времени, напротив, преимущественно протекает во внутреннем плане; психолог может судить о нем только по субъективному отчету испытуемого.

Но ведь если исследовать трудно, это не значит, что исследовать не нужно!

Конечно. Поэтому давайте обсудим те методические приемы, которые все-таки позволяют нам хоть отчасти понять, как реализуется в норме и нарушается при поражениях мозга психическое отражение времени.

С каких методик мы начнем?

Вспомните, пожалуйста, главу 2, посвященную тем вопросам, которые необходимо затронуть в клинической беседе. Среди них обязательно должны прозвучать вопросы об ориентировке во времени. Обычно больного, находящегося в стационаре, спрашивают, какой теперь год, месяц, число, день недели. Такие вопросы, как правило, задаются больным, у которых, по данным истории болезни и клинических наблюдений, предполагается наличие выраженных нарушений ориентировки во времени. Если обследуется психически здоровый испытуемый, то можно ограничиться вопросами о дне недели и текущем числе. Кроме того, нужно спросить больного о значимых временных отметках его жизни: о годе рождения, возрасте, других датах.

При каких мозговых поражениях происходят наиболее грубые нарушения ориентировки в текущем времени?

При поражениях глубинных подкорковых (срединных) структур мозга. Здесь нарушения ориентировки во времени выступают в одном синдроме вместе с модально-неспецифическими нарушениями памяти, к которым в случае «заинтересованности» в патологическом процессе стволовых структур могут присоединяться и нарушения сознания. Ориентировка в текущем времени может нарушаться и при массивных поражениях лобных долей мозга (Лурия, 1962; Хомская, 1987).

Известно, что при мозговых заболеваниях (например, при деменциях позднего возраста) может наблюдаться «сдвиг ситуации в прошлое». Что это такое?

Это особый клинический феномен, часто сочетающийся с амнестической дезориентировкой в текущем времени. В таком состоянии больной осознает себя существующим не в реальном (актуальном) времени, а в одном из периодов своего прошлого. Считается, что наиболее часто субъективное ощущение возраста сдвигается на максимально наполненные событиями и интенсивно эмоционально окрашенные периоды – молодости и «акмэ» (около 45 лет). В развернутом виде такой феномен встречается редко, но отдельные его проявления нам доводилось наблюдать не раз.

Например, мы обследовали большую выборку пациентов с выраженными расстройствами памяти типа амнестического синдрома. У них отмечалась дезориентировка во времени. Логично было бы предположить, что в ответах на вопросы о годе, месяце, числе приблизительно с одинаковой частотой будут встречаться отказы, случаи отнесения текущей даты к будущему или к прошлому. Реальная картина, однако, отличалась от вероятностной: случаев отнесения текущей даты к будущему времени практически не встречалось.

Вы упомянули вопросы о значимых датах биографии больного. А есть ли смысл спрашивать его о датах значимых общественных событий?

Думаем, да. Только нужно осознавать два важных момента. Первый: с помощью таких вопросов вы исследуете не только хронологические представления, но и возможность актуализации знаний из запасов долговременной памяти. Второй: по нашим наблюдениям, знание дат значимых исторических событий сильно зависит от возрастных и образовательных факторов.

То есть если больной не называет такие даты, то это с равной вероятностью может свидетельствовать и о распаде хронологических представлений, и об их несформированности до заболевания?

Не совсем так. Вероятность может быть разной, и здесь очень важно учитывать образовательный уровень, уровень развития познавательной сферы в период до заболевания. Представим, что перед нами больной пожилого возраста с высшим образованием, до болезни много читавший, интересовавшийся историей и культурой. Его несостоятельность в припоминании дат значимых исторических событий с высокой степенью вероятности свидетельствует о распаде хронологических представлений вследствие болезни. Другое дело – современные подростки. Для большинства из них незнание временной отнесенности крупнейших событий мировой истории (как и неузнавание изображений знаменитых политических и культурных деятелей прошлого) – самое обычное дело.

Но ведь ориентировка в прошлом включает не только знание дат. Важно представлять себе и последовательность событий. Какие приемы существуют для исследования этой способности?

Можно просто задавать испытуемому вопросы о последовательности событий. А можно заранее заготовить карточки с названиями этих событий и попросить испытуемого разложить их в правильной последовательности. Нарушения способности реконструировать правильную последовательность жизненных событий свидетельствуют о дефиците пространственно-временной организации прошлого опыта, то есть эпизодической памяти (см. главу 9).

Психическое отражение времени включает не только хронологические представления, но и представления хронометрические, то есть знания о единицах измерения времени и соотношениях между ними; возможность оценки и отмеривания различных временных интервалов. Какие методики используются для такого анализа?

Методик и приемов достаточно много, и они органично включаются в процедуру нейропсихологической диагностики по причине своей доступности и компактности.

Например, в конце обследования испытуемого обязательно просят, не глядя на часы, оценить продолжительность обследования и сказать, сколько сейчас времени. Таким способом исследуется возможность непосредственной оценки времени. По нашим наблюдениям, наиболее значительные погрешности такой оценки (чаще в сторону недооценки) наблюдаются при дисфункциях правого полушария мозга.

А почему эта оценка времени называется непосредственной?

По двум причинам. Во-первых, потому что она осуществляется без опоры на реальное, объективное средство измерения времени – без опоры на часы. Однако имейте в виду, что в этой оценке, вне всякого сомнения, присутствует использование особых «психологических орудий» (по терминологии Л. С. Выготского). Это определяемые культурой и формирующиеся в онтогенезе представления о единицах измерения времени и их протяженности. Так что в определенном смысле она является и опосредствованной. Во-вторых, если говорить об оценке продолжительности занятия, то она проводится сразу после его окончания, то есть является именно непосредственной, а не отсроченной.

Кроме того, к подобной оценке времени отчасти применим эпитет «непроизвольная»: ведь испытуемого в начале обследования не предупреждают о том, что ему придется оценивать его продолжительность.

Вы говорите об использовании «психологических орудий». Но ведь в успешности оценивания продолжительности обследования играют роль и биологические факторы, связанные с ритмами живого организма…

Вы имеете в виду «биологические часы»? Да, точность оценивания временных интервалов зависит и от них. Работа «биологических часов» давно привлекает внимание биологов, физиологов, психологов (Багрова, 1980; Биологические ритмы, 1984; Хронобиология и хрономедицина, 1989; Портнова, Балашова, Вартанов, 2006). В частности, психологические исследования выявляют возрастные и гендерные различия в их функционировании (Балашова, Портнова, 2006; Вяхирева, Балашова, 2009; Кулешова, Балашова, 2010). Но не будем отвлекаться!

Хорошо. Если мы спрашиваем испытуемого о продолжительности обследования, то, наверное, можно задать ему вопрос и о времени выполнения отдельного задания?

Конечно, такой прием тоже используется. С его помощью можно получить интересные данные о том, каковы различия в точности оценок длительных и коротких периодов времени, как влияет на нее характер выполняемой деятельности.

Когда проводится оценка продолжительности обследования, речь идет о длительном периоде времени (обычно это час-полтора), заполненном работой над различными заданиями. Когда оценивается продолжительность выполнения одного задания, мы имеем дело с более коротким отрезком времени, который заполнен одной деятельностью.

Может ли характер и точность оценки времени выполнения задания зависеть от того, интересно оно испытуемому или нет, легкое оно или трудное?

Да, конечно. Например, исследование младших школьников показало, что они точнее оценивают время рисунка, чем письма; более того, в оценке времени рисунка раньше появляется типичная и для взрослого возраста тенденция к некоторой недооценке продолжительности рисования (Вяхирева, Балашова, 2009). Мы объяснили эти феномены тем, что рисование раньше развивается в онтогенезе и чаще доставляет детям удовольствие, чем письмо.

Существует и такой метод исследования восприятия времени, как оценивание длительности определенного стимула. Расскажите о возможностях его применения.

Да, такой метод существует. Например, он был использован в исследовании Е. В. Осминой (1991). Оценивались слуховые стимулы частотой 1000 Гц, громкостью 60 ДБ и длительностью от 1500 до 2500 миллисекунд. Испытуемый должен был запоминать эталонный стимул, предъявлявшийся не менее 10 раз, а затем сопоставлять его с другими стимулами, предъявляющимися то в правое, то в левое ухо. Задача состояла в определении того, является ли каждый переменный стимул более коротким, чем эталонный, более длинным или равным ему (Осмина, 1991). Мы специально привели подробное описание метода, чтобы вы почувствовали: он применим исключительно в контексте экспериментального научного исследования. Его включение в комплекс методов обычного диагностического обследования едва ли реально.

А теперь вернемся к обсуждению подходящих нам диагностических приемов. Мы говорили о непосредственной оценке протяженности временных отрезков, заполненных какой-либо деятельностью. Еще один широко используемый способ – оценка интервала между двумя щелчками кнопки секундомера. Испытуемого просят сказать, сколько времени прошло между двумя щелчками.

А какой протяженности обычно бывает этот интервал?

Сразу же отметим, что предъявляется не один интервал, а несколько – это позволяет повысить достоверность результатов. Относительно их длительности жестких правил нет. Мы обычно предъявляем интервалы длиной в 5, 10, 15 секунд.

Именно в такой последовательности? И сколько раз предъявляется каждый интервал?

Нет, последовательность предъявления может быть разной, например, 10, 5, 15 секунд или 15, 5, 10 секунд. Каждый интервал предъявляется однократно. Однако если вас интересует динамика показателей, можно предложить испытуемому для оценки разные последовательности интервалов в начале и в конце обследования. Таким образом удается получить информацию о влиянии утомляемости или «врабатываемости» на точность оценки. Кстати, по нашим наблюдениям, в большинстве случаев точность повторной оценки таких коротких «пустых» интервалов несколько повышается.

А почему вы называете их «пустыми»?

Это общепринятый термин в психологической литературе. Им обозначаются интервалы, не заполненные какой-либо иной деятельностью, кроме самого отсчета времени.

Есть ли какие-нибудь данные об оценке таких интервалов в норме и при локальных поражениях мозга?

Прежде всего следует отметить, что исследования в этой области (особенно нейропсихологические) пока относительно немногочисленны, фрагментарны, зачастую выполнены на небольших выборках испытуемых. Однако кое-какую информацию из них почерпнуть можно.

У психически здоровых испытуемых характер оценки «пустых» коротких интервалов, по-видимому, зависит от ряда факторов: от возраста, пола, уровня тревожности, от индивидуальных особенностей. Если говорить о точности оценки, то она максимальна во взрослом возрасте; у младших школьников, подростков и пожилых испытуемых точность оценки хуже. Женщины оценивают такие интервалы менее точно, чем мужчины. Данные о влиянии ситуативной и личностной тревожности крайне противоречивы – в экспериментах констатируется как позитивное, так и негативное влияние этого фактора на точность оценки. Дети младшего школьного возраста с накоплением признаков левостороннего доминирования оценивают интервалы менее точно, чем правши. Возможно, это соотносимо с теми трудностями, которые наблюдаются у них при формировании пространственных представлений и навыков. Аналогичные тенденции прослеживаются и у взрослых испытуемых (Балашова, Портнова, 2006; Вяхирева, Балашова, 2009; Кулешова, Балашова, 2010; Вороненко, 2005; и др.).

Что касается мозговых коррелятов, то у больных с дисфункциями правого полушария наблюдается склонность оценивать подобные интервалы как более длительные, чем на самом деле. При поражениях левого полушария интервалы чаще недооцениваются.

Какие еще приемы оценки временных интервалов используются в нейропсихологической диагностике?

Последний прием, о котором имеет смысл поговорить подробнее, это отмеривание субъективной минуты. Он используется давно, но и сегодня широко применяется в психологических и клинических исследованиях (Яровицкий, Батурин, 1991; Айрапетов, Зимина, 1999; Симуткин, 2000; и др.). На кафедре нейро– и патопсихологии факультета психологии МГУ имени М. В. Ломоносова были защищены две кандидатские диссертации, в которых анализировались особенности отмеривания субъективной минуты при психических расстройствах и при локальных поражениях мозга (Карпова, 1987; Осьмина, 1991).

Какая инструкция дается испытуемому?

Чаще всего его просят при щелчке секундомера (который включает психолог) начать отмеривать минуту и сказать, когда она закончится. Другой вариант действий: испытуемый сам включает секундомер (понятно, что при этом циферблат закрыт), отмеривает минуту и выключает секундомер, когда она, по его мнению, истекла (Осьмина, 1991). Иногда предварительно испытуемому задается вопрос: «Представляете, сколько длится минута?»

А зачем? Это ведь общеизвестно!

Такой вопрос обычно задается при нейропсихологическом обследовании детей младшего школьного возраста или больных с наличием отчетливых симптомов мнестико-интеллектуального снижения. В первом случае мы можем столкнуться с несформированностью сведений о единицах измерения времени, во втором – с распадом хронометрических представлений.

Есть ли какие-нибудь способы проверки сформированности (или сохранности) хронометрических представлений?

Да. В течение последних лет нами совместно с И. Ю. Вяхиревой, М. В. Черновой и Ю. М. Даниелян разработаны опросники для младших школьников, позволяющие судить о степени сформированности не только хронометрических, но и пространственных метрических представлений. В настоящее время они проходят апробацию на здоровых и умственно отсталых детях. В перспективе планируется конструирование аналогичных опросников, адаптированных для пожилого и старческого возраста.

Вернемся к отмериванию субъективной минуты. Как испытуемый должен отсчитывать секунды – про себя или вслух?

Это сложный вопрос. Обычно отсчет времени ведется во внутреннем плане. Однако нужно отметить, что задача, формулируемая испытуемому, состоит не в отсчете секунд, а в отмеривании минуты. Посекундный отсчет – наиболее часто используемый прием, но он не обязателен, более того, не всегда приводит к оптимальному результату, поскольку темп отсчета может оказаться слишком быстрым или медленным.

А как меняется точность отмеривания минуты при поражениях мозга различной локализации?

Сначала скажем о том, какова длительность субъективной минуты в норме. Если говорить о возрастных границах применения этого приема, то использовать его можно, начиная с младшего школьного возраста, когда ребенок уже интериоризирует и употребляет способы ориентировки во времени, включающие знания о единицах его измерения и соответствующих длительностях.

У взрослых испытуемых субъективная минута достаточно близка к реальной минуте, хотя чаще несколько короче. Сравнение молодых и пожилых испытуемых показало, что субъективная минута ближе к реальной у молодых людей; вероятно, это связано с оптимальной в этом возрасте работой биологических часов.

При поражениях мозга отмеривание субъективной минуты изменяется по-разному в зависимости от локализации и латерализации патологического процесса (Осьмина, 1991). При поражениях височных отделов левого полушария она укорачивается, при поражениях передних отделов левого полушария удлиняется. При поражениях правого полушария отмечено значительное укорочение субъективной минуты, причем этот симптом не зависит от локализации патологического очага внутри правого полушария.

При депрессиях позднего возраста, когда комплексное нейропсихологическое обследование констатирует дисфункцию подкорковых структур мозга больше справа, у больных также очень часто фиксируется короткая субъективная минута (в диапазоне от 30 до 40 секунд). Факт укорочения субъективной минуты отмечен в клинических исследованиях и у больных депрессиями юношеского и среднего возраста, а также при других психических расстройствах (Яровицкий, Батурин, 1991; Айрапетов, Зимина, 1999; Симуткин, 2000; и др.). Интересно, что при депрессиях такое ускоренное течение субъективного времени сочетается с объективным замедлением темпа выполнения многих заданий нейропсихологического обследования.

Известно, что при исследованиях психологического времени большое внимание уделяется так называемой временной перспективе. О чем идет речь? И исследуется ли она в рамках нейропсихологической диагностики?

Под временной перспективой в нейропсихологической диагностике подразумевается субъективная картина жизненного пути, представления субъекта о своем прошлом, настоящем и будущем, психическое отражение осуществляемого в течение жизни индивида движения по оси времени, эмоциональной и событийной насыщенности разных биографических периодов (Ананьев, 1977). Для исследования временной перспективы в психологии применяются различные методы. Это в основном опросники, позволяющие определить, как оценивают люди субъективную протяженность и событийную насыщенность прошлого, настоящего и будущего. В качестве примера можно привести каузометрию – предложенный Е. И. Головахой и А. А. Кроником биографический опросниковый метод, с помощью которого реконструируется целостная субъективная картина жизненного пути, включающая в себя происшедшие, предстоящие, ожидаемые и планируемые человеком события (Головаха, Кроник, 2008). Другой пример – методика Ф. Зимбардо (ZTPI), в которой проводится оценка пяти временных ориентаций: позитивного и негативного прошлого, гедонистического и фаталистического настоящего, будущего. Применение подобных методик демонстрирует значительную индивидуальную вариабельность показателей психически здоровых испытуемых. Так, например, субъективная длительность настоящего имеет широкий диапазон от часов до годов и десятилетий. Разные аспекты временной перспективы могут существенно изменяться при локальных поражениях мозга и при психических расстройствах (Брагина, Доброхотова, 1988; Блохин, 2006; и др.).

А применяются ли эти опросники в нейропсихологическом обследовании?

В обычном диагностическом обследовании они едва ли применимы, поскольку на их выполнение требуется много времени (например, каузометрия обычно занимает от 40 до 60 минут) и высокой степени сохранности мнестико-интеллектуальных и регуляторных аспектов психической деятельности. Эта методика применяется преимущественно для решения научно-исследовательских задач.