Текст книги "Корни ритуализма в церкви и масонстве"

Елена Петровна Блаватская
Корни ритуализма в церкви и масонстве

I

Теософов очень часто и весьма несправедливо обвиняют в неверии и даже атеизме. Это является серьезной ошибкой, особенно – в отношении последнего обвинения.

В большом обществе, состоящем из столь многих рас и национальностей, в объединении, в котором каждый мужчина или каждая женщина предоставлены возможности верить в то, что он любит, и следовать или не следовать – по своему желанию – той религии, в которой он был рожден и воспитан, для атеизма остается совсем немного свободного пространства. Что же касается «неверия», то оно, в данном случае становится либо заблуждением, либо неправильным употреблением этого слова. Чтобы показать всю абсурдность этого обвинения, во всяком случае, достаточно попросить наших клеветников указать нам во всем цивилизованном мире такого человека, который не рассматривался бы как «неверующий» каким-либо другим человеком, принадлежащим к несколько иной вере. И при этом совершенно все равно, вращается ли он в респектабельных и ортодоксальных кругах, или же – в так называемом еретическом «обществе». Происходит взаимное обвинение, выражаемое молчаливо, если не в открытую, своего рода ментальная игра в воланы, которыми перебрасываются, сохраняя вежливое молчание. Таким образом, по сути дела, какой-нибудь теософ, не в большей степени, нежели не-теософ, может быть неверующим; с другой стороны, в то же время не существует ни одного человека, который не был бы неверующим в глазах той или другой секты. Что же касается обвинения в атеизме, то это совсем другой вопрос.

Прежде всего мы спрашиваем, что же такое атеизм? Есть ли это неверие и отрицание существования бога или богов, или же просто отказ от признания личного божества, по несколько излишне сентиментальному определению Р. Холла, который называет атеизм «ужасной системой», поскольку «она не оставляет ничего над(?) нами, что бы вызывало благоговение, и ничего вокруг нас, что бы пробуждало нежность(!)». В отношении первого выразили бы свои возражения многие из наших членов – из Индии, Бирмы и других мест – поскольку они веруют в богов и высшие существа, и испытывают большое благоговение перед некоторыми из них. Также и многие западные теософы не изменили бы своей вере в духов, пространственных или планетарных, духов умерших или ангелов. Многие из нас признают существование высших и низших Разумов и Существ столь же великих, как и любой «личный» бог. Это не является оккультной тайной. И то, что мы утверждали ранее, мы повторяем вновь. Большинство из нас верят в продолжение жизни духовных эго, в планетарных духах и нирманакайях, тех великих адептов прошлых веков, которые, отказавшись от своего права на вхождение в нирвану, остались в наших сферах бытия не как «духи», но как в полной мере духовные человеческие Существа. За исключением своей телесной, видимой оболочки, которую они покидают, они остаются для помощи бедному человечеству столь долго, сколько они могут это делать, не совершая греха против кармического закона. Это поистине «Великое Отречение»; непрестанное, сознательное самопожертвование в течение эонов и веков вплоть до того дня, когда глаза слепого человечества откроются и, вместо немногих избранных, все увидят универсальную истину. Эти Существа легко могли бы рассматриваться как бог или боги, если бы они только позволили огню в наших сердцах, при мысли об этой чистейшей изо всех жертв, разгореться и стать пламенем обожания, или пусть даже самым маленьким алтарем в их честь. Но они не делают этого. Поистине, «тайное сердце – это (лишь) храм чистой Преданности», а все остальное в этом случае было бы не лучше, чем хвастовство непосвященного.

Теперь о том, что касается других невидимых существ, одни из которых являются еще более возвышенными, а другие – более низкими на шкале божественной эволюции. Нам нечего сказать этим последним; первым же нечего сказать нам: ибо мы для них все равно что не существуем. Гомогенное и постоянное не может понять гетерогенное и непостоянное; и пока мы не научимся покидать наш бренный мир и общаться с ними как «дух с духом», мы едва ли сможем распознать их истинную природу. Кроме того, каждый истинный теософ полагает, что божественная ВЫСШАЯ ЛИЧНОСТЬ каждого смертного человека – это та же самая сущность, что и сущность этих богов. И более того, наделенные свободной волей, а следовательно – обладающие большей, чем они, ответственностью – мы рассматриваем воплощенное Эго как более возвышенное, если не более божественное, чем любой духовный РАЗУМ, который еще только ожидает воплощения. С философской точки зрения разумность всего этого очевидна, и каждый метафизик восточной школы поймет это. Воплощенное Эго имеет преимущество перед тем, которое не существовало, в случае чистой божественной Сущности, не связанной с материей; последнее не имеет личных заслуг, в то время как первое проходит на своем пути к конечному совершенству через испытания существования, боли и страданий. Тень кармы не опускается на того, кто божественен и чист, и столь отличен от нас, что между нами невозможны никакие отношения. Что же касается тех божеств, которые считаются в индийском эзотерическом пантеоне конечными, и потому находящимися под властью кармы, – то никакой истинный философ никогда не стал бы поклоняться им; они являются знаками и символами.

В таком случае должны ли мы будем считаться атеистами лишь потому, что хотя мы и верим в Духовное Воинство – существа, которым следует поклоняться всем вместе как личному Богу – мы полностью отрицаем их, поскольку они представляют ЕДИНОЕ Неизвестное? и потому что мы утверждаем, что вечный принцип, ВСЕ во ВСЕМ, или Абсолютность Тотальности, не может быть выражена ограниченными словами, или с помощью условных и произвольно выбранных признаков? Должны ли мы, более того, оставить без протеста обвинение нас и других людей в идолопоклонничестве – со стороны католиков? Тех, чья религия является столь же языческой, сколь любая другая религия людей, поклоняющихся солнцу и стихиям; чья вера была разработана для них в законченном виде за столетия до наступления христианской эры; и чьи догмы и ритуалы совершенно одинаковы с таковыми у любой идолопоклоннической нации – если вообще такая нация продолжает свое духовное существование где-либо в наши дни. Повсюду на земле, от Северного до Южного полюса, от замерзших заливов Гренландии до знойных равнин Южной Индии, от Центральной Америки до Греции и Халдеи, люди совершали поклонение Солнечному Огню, как символу божественной Творящей Силы, Жизни и Любви. Союз Солнца (мужского элемента) с Землей и Водой (материей, женским элементом) прославлялся в храмах во всей вселенной. Если у язычников был праздник, отмечающий этот союз, – который они праздновали за девять месяцев до зимнего солнцестояния, когда, как говорили, зачала Изида, – то же самое происходит и у римских католиков. Великий и святой день Благовещения, день, когда Дева Мария «обрела благодать (своего) Бога» и зачала «Сына Высочайшего», празднуется христианами за девять месяцев до Рождества. Отсюда и культ Огня, свечей и светильников в церквах. Почему? Потому что Вулкан, бог огня, взял в жены Венеру, дочь Моря; поэтому маги наблюдали за священным огнем на Востоке, а девы-весталки – на Западе. Солнце было «Отцом»; Природа – вечная Дева-Мать; Осирис и Изида, Дух-Материя, и последней поклонялись в каждом из ее трех состояний и язычники, и христиане. Поэтому Девы – даже в Японии – облаченные в усыпанную звездами голубизну и стоящие на лунном полумесяце, символизировали женскую Природу (в ее трех элементах, которые суть Воздух, Вода и Огонь); Огонь, или мужское Солнце, ежегодно оплодотворяет ее своими лучами, которые он испускает («раздвоенные языки, подобные огню» у Святого Духа).

В Калевале, древнейшей эпической поэме финнов, в до-христианском происхождении которой у ученых не осталось никаких сомнений, мы читаем о богах Финляндии, богах воздуха и воды, огня и леса, неба и земли. В 50-й руне (2-ой том) читатель обнаруживает всю легенду о Деве Марии в —

 
Мариатте, дочери прекрасной,
Деве-Матери Северной страны…
 

Укко, великий дух, обитающий в Юмале, на небе, или Небесах, выбирает Деву Мариатту в качестве оболочки, чтобы воплотиться через нее в Человеко-Бога. Она становится беременной, когда собирает и ест красные ягоды (marja), и, отвергнутая своими родителями, дает жизнь «Сыну бессмертному» в кормушке в хлеву. Далее «Святой Ребенок» исчезает, и Мариатта разыскивает его. Она спрашивает у звезды, «путеводной звезды Северной страны», где «сокрыт святой ребенок», но звезда гневно отвечает ей:

 
Если б знала я, тебе бы не сказала;
Это твой ребенок сотворил меня
Чтобы в холоде светила я вовеки…
 

и ничего не рассказывает Деве. Также не ничего не расскажет ей и золотая луна, потому что ребенок Мариатты создал и ее, оставив на великом небе:

 
Здесь бродить во тьме глубокой,
Одиноко блуждать вечерами,
Свет давая для блага других…
 

И только «Серебряное Солнце», пожалев Деву-Мать, говорит ей:

 
Вон там твой золотой младенец,
Там спит твой святой ребенок,
Скрытый по пояс в воде,
Скрытый в камышах и травах.
 

Она относит святого ребенка домой, и в то время как она называет его «Цветком»,

 
Остальные зовут его Сыном Печали.
 

Не является ли эта легенда пост-христианской? Вовсе нет; ибо, как говорят о ней, она совершенно языческая по происхождению и потому признается до-христианской. Следовательно, с такого рода фактами в литературе, должны прекратиться всяческие постоянно повторяющиеся насмешки по поводу идолопоклонства и атеизма, неверия и язычества. Более того, сам термин «идолопоклонство» имеет христианское происхождение. Он применялся древними назореями в течение двух с половиной веков нашей эры против тех народов, которые использовали храмы и церкви, статуи и изображения, потому что сами они, ранние христиане, не имели ни храмов, ни статуй, ни изображений, и питали ко всему этому глубокое отвращение. Посему термин «идолопоклонство» намного лучше применим к нашим обвинителям, нежели к нам самим, что мы и покажем в данной статье. С Мадоннами на каждом перекрестке, со своими тысячами статуй, от Христа и ангелов во всевозможном виде до пап и святых, – для католиков очень опасно говорить колкости об идолопоклонстве про каких-либо индусов или буддистов. Теперь же нам следует доказать это утверждение.

II

Мы можем начать с происхождения слова «Бог» (God). Каково истинное и первоначальное значение этого термина? Его значения и их этимология столь же многочисленны, сколь и разнообразны. Одно из них показывает, что это слово образовано от древнеперсидского мистического термина года. Он значит «сам», или нечто, самоизлучаемое абсолютным Принципом. Корень этого слова – годан, отсюда Водан, Воден и Один; восточный корень остался совершенно неизмененным германскими расами. Таким образом они сделали из него готт, от которого было образовано прилагательное гут – «good» (добрый), так же как и термин готц, или идол. В древней Греции слова Зевс и Теос привели к образованию латинского Деус. Эта года, эманация, не идентична, и не может быть идентичной с тем, из чего она излучается, и поэтому представляет собой лишь периодическое, конечное проявление. Древний Аратус, который писал, что «наполнены Зевсом все улицы и рынки людей; полны Им море и гавани», не ограничивал свое божество лишь таким временным отражением на нашем земном плане, как Зевс, или даже его прототип – Дьяус, но поистине имел ввиду универсальный, вездесущий Принцип. Прежде чем лучезарный бог Дьяус (небо) привлек внимание людей, существовал ведийский Тад («тот»), который для посвященных и философов не имел определенного имени и был абсолютной Тьмой, лежащей в основе любого проявленного сияния. Сурья, Солнце, первое проявление в мире Майи и Сын Дьяуса, столь же неудачно назывался непосвященными «Отцом», как и мифический Юпитер – последнее отражение Зевса. Таким образом, Солнце очень скоро стало объединяться с Дьяусом, означать с ним одно и то же; для некоторых – «Сын», для других – «Отец» в сияющем небе; Дьяус-Питар, Отец в Сыне и Сын в Отце, поистине обнаруживает свое первичное происхождение, поскольку он имеет Землю в качестве своей жены. В течение долгого упадка метафизической философии, Дьява-притхиви, «Небо и Земля», стали представляться как Универсальные космические родители не только человека, но также и богов. От первоначального представления, абстрактного и поэтического, идеальный мотив видоизменился и приобрел грубые черты. Дьяус, небо, очень скоро стал Дьяусом, или Небесами, жилищем «Отца», и наконец, поистине, самим Отцом. Тогда и Солнце, из которого делали символ последнего и наделяли его именем Дина-Кара, «создатель дня», Бхаскара, «творец света», теперь стало Отцом Сына и vice versa [наоборот]. С тех пор было установлено царство ритуализма и антропоморфических культов, которое привело весь мир к окончательному упадку; и оно сохраняет свое владычество и в наш цивилизованный век.

Чтобы показать такое общее происхождение, мы должны лишь сопоставить два божества – бога язычников и бога евреев – на основе их собственного открытого СЛОВА; и судить о них по их собственным соответствующим определениям, интуитивно делая заключение, какое из них находится более близко к высочайшему идеалу. Мы процитируем полковника Ингерсолла, который провел параллели между Иеговой и Брахмой, сравнивая их друг с другом. Первый, «из облаков и тьмы Синайской», сказал евреям:

«Да не будет у тебя богов других сверх Меня… Не поклоняйся им и не подчиняйся им; ибо Я, Господь Бог твой, Бог ревнующий, карающий за вину отцов детей третьего и четвертого поколения тех, кто ненавидит Меня». Сравните это со словами, которые индусы вкладывают в уста Брахмы: «Я есть то же самое, что и все человечество. Те, кто искренне служат другим богам, непроизвольно поклоняются мне. Я участвую во всех культах, и Я есть награда для всех поклоняющихся». Сравните эти отрывки. Первый, как некая темница, где ползают существа, порожденные слизью ревности; последний, великий как купол небесного свода, украшенного солнцами…

Этот «первый» бог появился в воображении Кальвина, когда он добавил к своему учению о предопределении, что Ад вымощен черепами некрещеных младенцев. Верования и догмы наших церквей являются во много большей степени богохульными по тем идеям, которые они в себе содержат, чем учения темных язычников. Любовные истории про Брахму и его собственную дочь, представленных в виде оленей, или про Юпитера и Леду, – в виде лебедей, – это великие аллегории. Они никогда не выдавались за откровение, но известны нам как творения Гесиода и других мифологов. Можем ли мы сказать то же самое о непорочных дочерях бога римско-католической церкви – об Анне и Марии? И все же, даже если сказать, что и евангельские рассказы являются также аллегориями, – так как они были бы ужасным святотатством, если понимать их в буквальном смысле, – то это будет для человека, рожденного христианином, наивысшим богохульством!

Поистине, они могут столь много, сколько им угодно, приукрашивать и маскировать бога Авраама и Исаака, но никогда не смогут опровергнуть утверждение Маркиона, который отрицал, что Бог Ненависти может быть тем же, кто и «Отец Иисуса». Ересь это или нет, но «Отец Небесный» остается с тех пор гибридным созданием; смешением Юпитера языческой толпы и «ревнующего Бога» Мисея, экзотерического СОЛНЦА, обитающего на Небесах, или на небе, эзотерически. Не он ли породил СВЕТ, «который светит во Тьме», День, сияющий Дьяус, Солнце, и не есть ли он ВСЕВЫШНИЙ – Deus Coelum? И опять-таки, не есть ли это Terra, «Земля», вечно непорочная, как любая плодоносная Дева, которая, оплодотворенная в страстных объятиях своего «Господа» – оплодотворяющих лучах Солнца – становится на нашем материальном плане матерью всего того, что живет и дышит на ее широкой груди? Отсюда и сакральность ее продуктов в ритуализме – хлеба и вина. Отсюда также и древнее мессис, жертвоприношение богине урожая (Церере Элевсинской, опять-таки Земле): мессис– для посвященных, мисса – для профанов,[1]1
  От pro, «перед», и fanum, «храм», то есть не-посвященный, который стоит перед храмом, но не смеет войти туда. – (См. труды Рагона).


[Закрыть] и ныне они трансформированы в христианскую мессу, или литургию. Древнее принесение в жертву плодов Земли Солнцу, Deus Aitissimus, «Всевышнему», символу G.A.O.T.U. у масонов до наших дней, стало основой для наиболее важных ритуалов среди церемоний новых религий. Культ Осириса-Изиды (Солнца и Земли),[2]2
  Земля и Луна, ее родители, неразделимы. Таковы были все лунные богини, которые также представляли собой символы Земли. – См. «Тайную Доктрину», «Символизм».


[Закрыть] Ваала и крестообразной Астарты в Вавилоне; Одина или Тора и Фрии у скандинавов; Белена и Virgo Paritura у кельтов; Аполлона и Magna Mater у греков; – все эти пары, имеющие одинаковый смысл, целиком перешли в христианство и были преобразованы в Господа Бога, или Святого Духа, снизошедшего на Деву Марию.

Deus Sol, или Solus, Отец, был сделан неотличимым от Сына: «Отец» в своей полуденной славе, он становился «Сыном» на восходе Солнца, когда, как говорили, он «рождается». Это представление ежегодно достигает своей кульминации 25 декабря, во время зимнего солнцестояния, когда говорят, что Солнце – следовательно, солнечные боги у всех народов – рождается. Natalis solis invicte. И «предшественник» воскресающего Солнца растет и сильно увеличивается вплоть до весеннего равноденствия, когда бог солнца начинает свой ежегодный путь под знаком Овна, или Агнца, в первую лунную неделю месяца. 1-й день марта был праздником во всей языческой Греции, так как его новолуние посвящалось Диане. Христианские народы празднуют свою Пасху по тем же самым причинам в первое воскресенье, которое следует за полнолунием после весеннего равноденствия. Церковные облачения языческих жрецов и иерофантов на их празднованиях были скопированы христианством. Будет ли кто-либо отрицать это? В своей «Жизни Константина» Евсевий утверждает – и это, однако, единственная истина, которую он когда-либо высказал за всю свою жизнь – что «чтобы сделать христианство более подходящим для язычников, священники (Христа) приняли внешние облачения и украшения, используемые в языческом культе». И мы могли бы добавить, что также – «их ритуалы» и догмы.

III

Это является вопросом истории – сколь бы ненадежной она ни была – рассмотрение многих фактов, сохраненных древними авторами и подтверждающих то, что церковный ритуализм и масонство произошли из одного источника и развивались рука об руку друг с другом. Но так как масонство, даже со всеми его ошибками и поздними нововведениями, было много ближе к истине, чем церковь, то последняя очень скоро начала свои преследования против масонов. Масонство по своему происхождению было просто древним гностицизмом, или ранним эзотерическим христианством; церковный ритуализм был и остается экзотерическим язычеством в чистом виде – реконструированным, если не сказать реформированным. Почитайте труды Рагона, масона, который забыл больше, чем знают современные масоны. Изучите, сравнивая их друг с другом, случайные, но многочисленные утверждения, сделанные греческим и латинскими писателями, многие из которых были посвященными, высокоучеными неофитами и участниками мистерий. Прочитайте, наконец, искусные и злобные клеветнические писания отцов церкви против гностиков, мистерий и их посвященных, – и вы можете в конце концов разгадать истину. Те немногие философы, которые, гонимые политическими событиями времени, выслеживались и преследовались фанатичными епископами раннего христианства – все же еще не имевшими ни установленного ритуала, ни догм, ни церкви – это и есть те самые язычники, которые основали последнюю. Весьма искусно смешивая истины Религии-Мудрости с экзотерическими выдумками, столь угодными толпе, они заложили первые основания ритуалистической церкви и лож современного масонства. Последний факт был продемонстрирован Рагоном в его «ANTE-OMNIAE», где проведено сравнение современной литургии с древними мистериями, и показываются ритуалы, которые совершались ранними масонами; первое сравнение может быть удостоверено сходным сопоставлением церковных облачений, священных сосудов, и праздников латинской и других церквей, с таковыми же у языческих народов. Но церкви и масонство далеко отошли друг от друга с тех времен, когда они были едины. Если нас спросят, откуда это могут знать непосвященные, то мы ответим, что древнее и современное масонство – это обязательный предмет изучения для каждого восточного оккультиста.

Масонство, несмотря на его обрамление и современные нововведения (особенно, библейский дух в нем), делает добро и на моральном, и на физическом планах, или, во всяком случае, делало его менее чем десяток лет назад.[3]3
  Со времени возникновения масонства, раскол между британскими и американскими масонами и французским «Великим Востоком» «Сыновей Вдовы» был первым из всех, которые когда-либо произошли. Он предвещал образование из этих двух секций масонства – масонских протестантов и римско-католической церкви, во всяком случае, по отношению к ритуализму и братской любви.


[Закрыть] Оно было истинной экклесией в смысле братского единения и взаимной помощи, единственной религией в мире, если мы рассматриваем этот термин как производный от слова religate, «связывать» воедино, так как оно включало в число своих «братьев» всех людей, независимо от расы и вероисповедания. Могли ли они, располагая огромными богатствами, делать больше, чем они это делают сейчас, – это не наше дело. Мы не видим никакого зримого, кричащего зла, исходящего от этой организации, и никто, кроме римских католиков, никогда не пытался доказать, что она приносит какой-либо вред. Может ли это сказать церковь христианская? Пусть церковная и светская история ответит на этот вопрос. Прежде всего, она разделила все человечество на Каинов и Авелей; она уничтожила миллионы людей во имя своего Бога – Господина Воинств, поистине, жестокого Иеговы Саваофа – и вместо того, чтобы дать стимул цивилизации, излюбленному предмету хвастовства ее последователей – она тормозила ее развитие в течение долгих и утомительных средних веков. И только под неустанными атаками со стороны науки и благодаря восстаниям людей, пытавшихся освободить себя, она начала терять почву под ногами и уже не могла более препятствовать просвещению. И все же, не смягчила ли она, как утверждают, «варварский дух язычества»? Мы настойчиво заявляем, что нет. Это церковность, со своей odium theologicum [теологической ненавистью], с тех пор, как она уже не может подавлять человеческий прогресс, вливает свой смертоносный дух нетерпимости, свою жесточайшую эгоистичность, жадность и бессердечие в современную цивилизацию под маской лицемерного, кроткого христианства. Когда языческие кесари были более кровожадными или еще более хладнокровно-жестокими, чем нынешние монархи и их армии? Когда человечество проливало больше слез и еще больше страдало, чем сегодня?

Да; было такое время, когда церковь и масонство были едины. Это были столетия моральной реакции, переходный период, столь же тяжелый для мысли, как ночной кошмар, время борьбы. Таким образом, если создание новых идеалов привело к очевидному ниспровержению старых храмов и разрушению старых идолов, то в действительности оно завершилось воссозданием этих храмов из старых материалов и восстановлением тех же самых идолов под новыми именами. Это было всеобщее переустройство и реабилитация – но только на поверхностном уровне. История никогда не сможет рассказать нам – лишь традиционные и наполненные здравым смыслом исследования сделают это – сколь многие полу-иерофанты и даже высшие посвященные были вынуждены становиться ренегатами, чтобы иметь возможность сохранить тайны посвящения. Претекстатусу, проконсулу в Ахайе, приписывают замечание, сделанное в 4 веке нашей эры, что «лишить греков тайных мистерий, которые связывали вместе все человечество, равносильно лишению их жизни». Посвященные, вероятно, поняли намек, и волей-неволей играли последователей новой веры, становящейся всевластной и действующей соответственно. То же самое сделали и некоторые эллинизированные еврейские гностики; и таким образом многие, а не один только «Климент Александрийский» – судя по всему новообращенный, страстный неоплатоник и такой же философский язычник в своем сердце, – стали наставниками невежественных епископов. Коротко говоря, новообращенный malgré lui [поневоле] смешивал две внешних мифологии, старую и новую, и отдавая массам эту смесь, оставлял сакральную истину для самого себя.

О них, как о разновидности христиан, можно сделать вывод на примере неоплатоника Синезия. Какой ученый не знает о том факте, и осмелился бы отрицать, что любимый и преданный ученик Гипатии – девушки-философа, мученика и жертвы бесславного Кирилла Александрийского – даже не был крещен, когда египетские епископы предложили ему занять епископский престол Птолемеев? Каждый исследователь знает, что когда он в конце концов крестился, после принятия той должности, которую ему предложили, это было настолько поверхностно, что в действительности он подписал свое согласие только после того, как его условия были выполнены и будущие привилегии – гарантированы. Любопытно, каков был главный пункт договора. Sine qua non [главное] условие состояло в том, что ему было позволено воздерживаться от исповедания (христианских) доктрин, в которые он, новый епископ, не верил! Таким образом, хотя и крещеный и возведенный в сан диакона, священника и епископа, он никогда не оставлял своей жены, не отрицал своей платонической философии и не отказывался даже от своего спорта, столь строго запрещенного для любого другого епископа. Это происходило в 5 веке.

Такого рода соглашения между посвященными философами и невежественными священниками реформированного иудаизма были многочисленны в те времена. Первые пытались сохранить свои «мистериальные обеты» и личное достоинство, и для этой цели прибегали к таким, заслуживающим сожаления, компромиссам с амбиционной, невежественной и всевозрастающей волной народного фанатизма. Они веровали в Божественное Единство, ЕДИНОЕ, или Solus, необусловленное и непознаваемое; и все же они соглашались принародно оказывать почтение и проявлять благоговение к Sol, Солнцу, которое перемещается через своих двенадцать апостолов, 12 знаков Зодиака, известных как12 сыновей Иакова. Οι πολλοι [массы] оставались в неведении относительно первого и поклонялись вторым, и среди них – своим старым излюбленным богам. Было нетрудно преобразовать этот культ от поклонения солнечно-лунным и другим космическим божествам, к почитанию престолов, архангелов, доминионов и святых; и это тем более так, поскольку так называемые звездные величия были включены в новый христианский канон под своими старыми именами и в совершенно неизмененном виде. Таким образом, в то время как в течение мессы многократно повторяется «Великий Избранник», как бы под знаком его дыхания, его постоянной причастности к Высшему Универсальному Единству «непостижимого Творца», и торжественно и громогласно произносится «Священной Слово» (ныне замененное масонским «Словом низкого дыхания»), его помощник продолжает воспевание Kyrie [ «Господи помилуй»] по отношению к таким же низшим звездным существам, которым оказывали поклонение массы. Профан-новообращенный, который всего за несколько месяцев или недель до того возносил молитвы к Быку Апису и святому Киноцефалу, священному ибису и ястребоголовому Осирису, орлу св. Иоанна[4]4
  Ошибкой было бы говорить о том, что евангелист Иоанн стал святым покровителем масонства лишь после 16 века, и это заключает в себе даже двойную ошибку. Между «божественным» Иоанном, «провидцем» и автором Откровения, и Иоанном Евангелистом, который здесь показывается в сопровождении Орла, существует большая разница, ибо последний Иоанн является творением Иренея, вместе со всем четвертым благовествованием. Они представляют собой результат полемики лионского епископа с гностиками, и никто никогда не расскажет о том, каково было настоящее имя автора величайшего из евангелий. Но что мы знаем, так это что Орел – законная принадлежность Иоанна, автора Апокалипсиса, первоначально написанного за сотни лет до нашей эры, и лишь отредактированного перед получением канонического одобрения. Этот Иоанн, или Оаннес, был признанным покровителем египетских и греческих гностиков (которые были ранними строителями, или масонами «Храма Соломона», так же как еще раньше – пирамид) с начала времен. Орел был его атрибутом, наиболее архаическим из символов – являясь египетским Ах, птицей Зевса, и каждый человек в древности посвящал его Солнцу. Даже евреи приняли его в лице посвященных каббалистов, как «символ сефиры Тиферет, духовного Эфира, или воздуха», – говорится в «Каббале» м-ра Майера. У друидов орел был символом Высшего Божества, и опять-таки частью символа херувима. После его принятия дохристианскими гностиками, его можно было увидеть у подножия Тау в Египте, пока он не был помещен розенкрейцерами в основание христианского креста. Великая солнечная птица, Орел, необходимым образом связывается с любым солнечным богом и является символом всякого пророка, который всматривается в астральный свет и видит в нем тени Прошлого, Настоящего и Будущего, столь же легко, как Орел взирает на Солнце.


[Закрыть] и божественному Голубю (который был свидетелем крещения, когда парил над Агнцем Божиим), конечно проявлял в этом наиболее естественное развитие и следование своей собственной национальной и сакральной зоологии, поклонению которой он был обучен с самого своего рождения.