Текст книги "Нойды. Белая радуга"

Антон перевел дыхание, а Борис воспользовался моментом, чтобы сказать:

– Ты нам ничего не сказал о цели поездки, босс. Мы думали, может, наконец решил отдохнуть, а заодно уж подтянуть свой английский.

– Не в такой момент, – отмахнулся Антон. – Просто был уверен, что поездка снова будет впустую, не хотелось обманутых надежд. Но на этот раз все вышло иначе.

Сидящие за столом тут же подобрались и синхронно подались вперед. Неужели после стольких лет замаячил хоть проблеск разгадки?

– Для начала я отыскал в Лондоне того блогера, который первым слил информацию. Теперь это почтенный бизнесмен, прошлый отрезок своей жизни он вспоминает неохотно, намекает, что после одного неудачного посещения паба страдает ретроградной амнезией, о чем и справка имеется. Про детей ничего знать не знает, хотя, может, и рассказывал о них когда-то в блоге, если мистер на этом настаивает. Услышал про них от одного местного кретина, водителя-дальнобойщика, которому летней ночью приспичило порыбачить на пруду. Вот и привиделось что-то в свете луны, вроде как голый ребенок, выходящий из воды. И пошло-поехало. В результате репутация блогера непоправимо пострадала, пришлось переквалифицироваться в миллионеры.

Кинебомба перевел дыхание, взял с подноса чашку и заглянул в нее. Соня тут же приподнялась, собираясь бежать на кухню за чайником, но по маху его руки упала обратно на стул.

– Я отправился в Барнс и нашел там того рыбака-дальнобойщика. Типчик из разряда людей, которые просто не в силах держать информацию в себе и станут выкрикивать ее даже под дулом пистолета. Думаю, его настоятельно просили забыть о детях навсегда, да и рыбу на завтрак ему теперь ловить не требуется – владеет небольшим отелем. Сначала он мялся и тоже пытался вытащить из памяти слово «амнезия». Потом поведал, что был сонным и усталым после рейса, спустился на бережок, задремал. И вдруг некто идет к нему по воде, аки сам Спаситель, только почему-то маленький и голый. Перепугался, заорал, дал деру. А у поганых журналюг уши торчком, ловят каждый мирный пук, чтобы расписать его в своей мерзкой газетенке. В общем, он все это рассказывает, а сам то одним глазом мне подмигнет, то другим, то знаки какие-то пальчиком изобразит, так что я волноваться начал. А когда он меня позвал смотреть погреб с винными припасами, хотел даже сделать ноги. Но, по счастью, бывший дальнобойщик росточком мне вот досюда, – Кинебомба провел ребром ладони себе от плеча до плеча, – и похож на дистрофика из старых анекдотов. И в погребе он на одном дыхании поведал мне, что были дети, были, всех пятерых он самолично обнаружил. А потом их куда-то увезли, вроде как нашлись их родители, ошибочка вышла, несчастный случай. И подмазали всех, кто детей видел и не захотел об этом сразу забыть. Сам он считает, что маленькие бедолаги побывали в руках маньяка, а их богатенькие родители решили все это стереть из памяти людей, чтобы никогда нигде не всплыло.

Он закашлялся и растер кулаком грудь. Откуда-то все же появилась Элла с дымящейся чашкой чая, подала Антону. Тот осушил ее в несколько заходов и продолжил:

– А через экс-дальнобойщика удалось выйти на одного бобби, то есть полицейского, тоже бывшего. У старичка-пенсионера сохранились копии документов, в которых написано, куда детей направляли из больницы. Он поведал мне, что всю жизнь обладал несговорчивым нравом и пиететом перед бумажками с печатями. Так что, когда велено было все уничтожить, он, напротив, скопировал и сохранил. А потом я постепенно вышел на след всех пятерых. Как – слишком долго рассказывать.

Кинебомба замолчал, тяжко и шумно переводя дух.

– Значит, их все же пятеро. Всегда пятеро, – задумчиво проговорил Эдик.

– Да, всегда. Все они попали в приемные семьи, жили в разных городах, одно семейство даже в Париже. Двое – в Лондоне и один – в Барнсе, который вполне можно считать районом Лондона, но знакомы между собой вроде как не были. И ровно через десять лет после обнаружения детей четыре семьи вдруг, словно их кто за веревочку потянул, съехались в Барнс, чтобы отдать своих детей в одну и ту же хорошую частную школу. Где, кстати, уже учился с первого класса один из мальчиков. В школе дети в течение месяца стали не разлей вода, невзирая на разницу в возрасте. Учителя и другие школьники вспоминают, что они были как одна семья…

– Вспоминают? – слабым голосом спросила Элла. – Почему… были?

– Детей больше нет, – отрезал Антон.

Громко вскрикнула чувствительная Соня, а потом жутковатая пауза повисла над столом. Редкий ощутил, как мириады колючих мурашек сковали его тело, дыхание сорвалось. Он впервые слышал об этих юных англичанах, но слова Кинебомбы поразили его, словно речь шла совсем о других детях. О тех, чьи портреты были приклеены к ветхим обоям.

– Предупреждать нужно, босс, – тихо произнес Глеб.

– Но что могло с ними случиться? – жалобно пролепетала Соня.

– Стрелок, – коротко ответил Антон. – Давняя недобрая традиция Америки и Европы. Некий Орсон Брук, старшеклассник, пришел в школу после окончания занятий и направился прямиком в библиотеку. Там в тот момент находилась вся пятерка, они собрались за столом в дальней части библиотеки, помогали одному из них с проектом. Они вообще все время, кроме уроков, проводили вместе. Парень, едва войдя, открыл веерный огонь из автомата «Узи», микромодель на тридцать два патрона. Погибла библиотекарша, еще трое посетителей, было не меньше десятка раненых. И все те дети. – Он выделил слово «те».

– Думаешь, это было подстроено, босс? – спросил Борис. – Спецом убрали детишек?

Кинебомба пожал плечами:

– Как знать. По этому массовому убийству информации везде полно, в Сети даже ходят мемуары старшей сестры убийцы, весьма скандальные… Да, он, расстреляв все патроны, выпрыгнул в окно и сломал себе шею. Так вот, сестра настаивает, что брат действительно в школе был изгоем, травили его даже учителя. Ну травили или пытались на путь истинный наставить – кто теперь докажет. Бедолага исписал целую тетрадку проклятиями в адрес однокашников, так что вроде в самом деле собирался мстить. На подходе к школе теперь стоит памятный обелиск с фамилиями тех, кто тогда погиб, – девять имен. Но все, с кем я говорил, прежде всего вспоминали тех детей. Рассказывали, какие они были необычные, яркие, дружелюбные. Были и намеки, что за ребятами наблюдалось нечто странное, то, что трудно объяснить, не забираясь в дебри мистики. Но моего английского не хватило, чтобы вытащить все детали. Ясно одно: и два года спустя их не могут забыть, в соцсетях полно всяких групп памяти… Ну с этим мы потом подробно ознакомимся. Вот такое чертоплясие. Что думаете?

Никто не спешил делиться соображениями. Тихо плакала Соня, Глеб ее утешал. Словно что-то повисло в комнате, вязкая тишина, которая давила на уши, но не хотелось ее разрушать.

– Это кое-что нам дает, – наконец медленно заговорил Редкий. – То, что их пятеро, мы знали. То, что их вновь собирают в том самом городе, где нашли, – едва ли совпадение, ну с учетом и нашего случая. Выходит, город важен.

– Верно, – кивнул Антон.

– Школа, ты говоришь, хорошая, частная. Но, возможно, выбирают ту, где уже кто-то из ребят учится, так же проще. В нашем случае Понедельник, Среда и Пятница с этого года пошли в новую гимназию. Тогда можно предположить, что как минимум один ребенок там уже учится. Насчет Вторника у нас по нулям. Но про Четверга мы знаем, что это мальчик лет одиннадцати, темноволосый, на плече – родимое пятно. Среди новичков таких нет. Попробуем перебрать все варианты. А Вторник… будем надеяться, что он сам даст о себе знать. Или в этот раз детей будет только четве…

Он не договорил.

– Их будет пятеро! – оборвал Антон. – Вторник не мог просто так сгинуть, даже если мы его не нашли. Ведь были и другие, кто наблюдал за детьми, и куда лучше, чем мы. Я уверен: будь пятый ребенок навсегда потерян, тогда ничего не происходило бы вообще. Про детей забыли бы или, возможно, уничтожили.

– Но кто все это проделывает?! – не сдержавшись, выкрикнула Соня.

Кинебомба дернул головой.

– Понятия не имею. Теперь меня больше всего волнует другой вопрос: что пошло не так в Барнсе? Потратили столько сил, а потом детей просто ликвидировали.

– Может, все же случайность? – почти хором спросили Борис и Глеб.

– Трагическая, но случайность, – тихонько уточнила Элла.

– Не думаю, – сказал Антон. – Есть в этом деле еще одна шокирующая деталь. Старшая из пятерки – ее звали Шарлотта – закрыла собой друзей, едва началась стрельба. Она была довольно крупной девочкой и заслонила их, как наседка крыльями. Шарлотта приняла на себя основной удар и погибла сразу, другие были только ранены, кто – в плечо, кто – в ногу. Их доставили в ближайший госпиталь, и врачи ручались, что все раненые будут спасены. Однако уже через сутки четверо были мертвы, тогда как остальных – даже с ранениями в живот и в голову – поставили на ноги.

– Добили? – белея, ахнула Соня.

– Не в курсе. Врачебные бумаги мне никто не спешил показывать. Родителям, само собой, рассказали про осложнения, шок, все они смирились со случившимся и судиться с клиникой не стали.

Тут Редкий словно вышел из ступора и задал вопрос:

– Когда это случилось?

Антон бросил на приятеля уважительный взгляд.

– В десятых числах октября. Через полтора месяца после начала учебного года.

– Значит, если это не было случайное убийство, – вслух начал рассуждать Эдуард. – Если их в самом деле уничтожили те, кто все эти годы держал под негласным контролем, кто снова собрал их вместе… Тогда две вероятности. Первая – что-то пошло не так. Вторая – дети выполнили ту функцию, к которой их готовили, или… не выполнили. И стало ясно, что использовать их дальше нет смысла.

– Это значит, что у нас не так уж много времени, чтобы во всем разобраться и спасти ребят, – подытожила Элла Котенок.

Глава 8
Светлые ангелы

Таня проснулась без будильника, минута в минуту, как сама себе приказала перед сном. Она никогда не просыпала школу, но иногда все же опаздывала. Не ленивая по натуре, порой просто не могла противиться как тяготению лишнего веса, так и невеселым думам. Начинался лишь второй день в новой школе, а в душе уже поселилась тревога.

Девочка неловко сползла с кровати и первым делом в одних трусиках подошла к зеркальной створке шкафа. И отпрянула в испуге, будто увидела там кого-то чужого. А через секунду сообразила: в прежней их квартире шкаф-купе стоял напротив окна, в этой же место ему нашлось у стены рядом с окном, напротив кровати. Да и света тут было в разы больше, дом смотрел окнами на рощу-заповедник, а не переглядывался с соседним домом, как в Питере. Солнце деликатно одним глазком косилось в комнату, и в его боковом свете Таня увидела себя в самом отвратительном виде: рыхлое бледное тело, опрелости и россыпи мелких прыщиков на животе и груди, на пухлых щеках – розовые складки от подушки.

Вдруг показалось, будто она глядит на себя сейчас чужими и недобрыми глазами. Глазами той злючки из ее нового класса, к примеру. Как ее там? Даша вроде.

Тут Таня Милич слегка покривила душой. Дашино имя она сразу запомнила. Вопреки всему вредная девица ей понравилась, а Таня так давно мечтала о настоящей подруге.

– Ну, хватит, надоело, – прошептала девочка и погрозила своему отражению кулаком.

Через десять минут она, уже в гимназической форме, вышла на кухню, где ждал старший брат. Родители уходили на работу рано, еще до ее пробуждения, брат Володя уезжал в Питер на занятия в институт в одно время с ними. Но он сам вызвался провожать сестру в школу хотя бы первые несколько дней. Это, конечно же, было не обязательно, да и кто из семиклассников ходит в школу с провожатыми… но Тане на чужое мнение было плевать, а общество брата здорово успокаивало.

Володя и стол уже накрыл на них двоих: пожарил омлет с беконом и помидорами, смазал кусочки хлеба, румяные после тостера, основательным слоем масла, заварил чай. Но девочка, бросив на еду хмурый взгляд, даже не приблизилась к стулу. Зато достала из холодильника свежие овощи, вымыла и принялась торопливо кромсать их на не слишком аккуратные кусочки. Брат наблюдал за ней, склонив голову набок, а когда дело дошло до заправки салата оливковым маслом, не выдержал:

– Танюх, если вдруг стараешься для меня, то я равнодушен к траве.

– Знаю, это для меня, – мрачно отозвалась девочка, отходя со своим салатом к окну, подальше от стола с его манящими запахами.

Таня со стыдом припомнила, что в период ремонта отец дал отделочной бригаде особое распоряжение укрепить все подоконники, зная привычку своей крупногабаритной дочурки взгромождаться на них. Она и сейчас туда забралась, без энтузиазма сунула в рот ложку салата.

– Вот так, значит, – констатировал брат.

– Ага, так, – дожевав, подтвердила Таня. – Для начала. А после уроков залезу в инет и подберу себе диету. Или лучше к специалисту запишусь.

Она любила все делать по заранее составленному плану. Особенно то, что давалось труднее всего, а поесть девочка любила.

– И, пожалуйста, съешь или убери со стола то, что на нем стоит. Я стараюсь туда не смотреть!

Понятливый братец мигом пристроил омлет между кусками хлеба, каким-то непостижимым образом в два приема уложил трехэтажный сэндвич себе в рот и с довольным видом погладил себя по животу.

– Спасибо за доппаек, сестренка.

– Везет же некоторым, – прошипела девочка, окидывая взглядом худощавую фигуру брата. Вот уж кому не было нужды ограничивать себя в калориях.

– Зато тебе достался весь ум, – утешил ее Володя. – Меня к твоей накрученной гимназии ни за какие деньги на километр не подпустили бы.

Брат был хорош собой. Среднего роста, стройный, даже поджарый, он двигался ловко и стремительно; если смеялся, то заражал весельем всех вокруг, а улыбка у него была ласковая, с лукавинкой. На голове топорщился густой ежик темных волос, под почти черными пушистыми бровями жили очень светлые и прозрачные, как родниковая вода, глаза. Иногда Тане бывало трудно скрыть, как же сильно она им восхищается.

Таня прекрасно знала, что она – приемный ребенок, помнила первое знакомство с родителями, ведь ей тогда уже было семь лет. Брата же всегда, с первого дня воспринимала как по-настоящему родного, любила подмечать малейшее сходство в их вкусах или пристрастиях. Любая такая деталь надолго прибавляла ей хорошего настроения. Ведь трудно живется человеку, если ему не с кем себя сравнить.

Она доела салат, с надеждой заглянула в пустую миску, после чего со вздохом отнесла ее к раковине и аккуратно вымыла. Брат проверил время по мобильнику и озабоченно свел брови домиком, давая понять, что им пора.

– Да, вот еще. – Девочка достала из кармана жакета кошелек на застежке, положила на стол. – Засунь куда-нибудь, пока я одеваюсь.

– Подкуп? – высоко взметнул брови Владимир. – Это чтобы я раньше времени не слил родителям волнительную новость о том, что ты садишься на диету?

– Это чтобы я вместо первого урока случайно не оказалась в буфете, – в тон ему парировала сестра. – И будь на связи: если я вдруг ограблю нашу столовку, попрошу полицейских первым позвонить тебе.

– Понял. Выручу. И вот я еще подумал: не записаться ли мне прямо сегодня в секцию вольной борьбы? Поскольку предвижу, что скоро моей спортивной подготовки будет недостаточно. Тебя ведь, сдается мне, не только от полиции придется отбивать.

Таня помрачнела, с отвращением затрясла головой:

– Ну уж нет. Больше ничего такого со мной не случится. Наверняка я просто неправильно себя вела в прежних школах, но теперь буду умнее. Запишусь к психологу… но это когда немного похудею, сейчас он меня просто на смех поднимет.

– Ну-ну. Посмотрим. И, кстати, запомни, что твоей вины в происходящем не было ни на полпальца. – Брат сделался непривычно серьезен, даже мрачен. – И психолог тебе никакой не нужен. Хочу также предупредить, что уже вчера, встречая тебя у школы, засек одну пару заинтересованных глаз. Этаких прям васильковых.

– Да каких еще глаз, – отмахнулась Таня. – Показалось тебе, Еж.

Она не кривила душой, про знакомство с Пашей Майским и в самом деле уже успела забыть. Другим была забита голова.

* * *

Решение пропустить уроки Виктория приняла, едва глянув на себя в зеркало в узенькой прихожей котокафе. Свет здесь был совсем тусклый, зато синяк на ее щеке багровел и разгорался, как закат. А после того как Лиза промыла перекисью ее раны на ногах и смазала йодом колени, Вика попробовала встать и со стоном рухнула обратно на диван. Колени взорвались болью, при малейшем движении в них что-то потрескивало и покалывало.

– Врачу бы твои раны показать, – забеспокоился Руслан.

Вторая попытка подняться оказалась удачнее, постепенно девочка расходилась. Но в гимназии в таком виде определенно появляться не стоило.

Руслан, поглядывая в окно, подстерег момент, когда заработала смешная избушка на выходе из двора – в ней пекли блины с разными начинками, сбегал и набрал всех видов. Кофе и чай приготовила Лиза. Ели, болтали, угощали с рук котиков. Виктория никогда не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас, сидя в компании двух взрослых и пары десятков котов, прикладывая грелку со льдом попеременно ко всем синякам и ушибам, слушая бесконечные рассказы о питомцах и о перипетиях открытия кафе. Ей было весело и спокойно… Но все закончилось в тот миг, когда неожиданно запищал старенький, стянутый резинкой телефон и на табло появилось слово «папа».

Руки тряслись, телефон все падал и падал на протертый диван. Лиза вложила его девочке в руки, сделала мужу знак, и оба отошли в другую часть просторного помещения. Наконец удалось слабо алекнуть.

– Снежинька! – Голос отца звучал не сурово, скорее озадаченно. – А ты где? Мне позвонила мама, сказала, что ты убежала из дома очень рано, не позавтракав. А потом она увидела по электронному журналу, что ты, оказывается, не появилась на занятиях. Мама очень волнуется, я сейчас бегу к ней.

Он слегка задыхался, похоже в самом деле очень спешил.

«Что же она сама меня не набрала? – хотелось спросить Вике. – Любая мать первым делом поступила бы так». Но она привычно сдержалась.

– Я не в школе, так получилось, – ответила Вика отцу.

– С тобой что-то случилось, милая? Ты в больнице? Господи, что, несчастный случай?!

Девочка криво улыбнулась уголком рта с неповрежденной стороны: такой вариант, как обычный прогул, ее родителям и в голову не пришел.

– Нет.

– Но ты в городе? Куда я могу подъехать за тобой?

Виктория поколебалась немного: приглашать сюда отца почему-то не хотелось. Но едва ли Руслан и Лиза отпустят ее куда-то одну.

– Я в кошачьем кафе «Четыре лапки». Это в центре города, примерно там, где когда-то было детское кафе, мама это место знает.

– Я тоже знаю, – быстро и с явным облегчением отозвался отец. – Сейчас успокою нашу маму и тут же примчусь за тобой.

И отключился.

«Странно, – подумала девочка. – Ведет себя так, будто в самом деле ужасно за меня волнуется».

Отец прибыл через полчаса. К тому времени в кафе появились первые посетители, и Вика попросила Руслана помочь ей спуститься вниз, дожидаться на злополучной скамеечке. Хозяин котокафе мелочиться не стал и просто отнес ее туда на руках, а Лиза посидела рядом с девочкой, пока отец, бледный и запыхавшийся, не вбежал во дворик со стороны пешеходки. Лиза поспешила ему навстречу, чтобы сразу пояснить, что его дочь не побывала в лапах маньяка. Во время их недолгой беседы отец так и рвался к Вике, не отрывал от нее испуганных глаз. В этот миг вчерашний разговор показался девочке страшным сном, она даже заколебалась – вдруг в самом деле приснилось, но потом напомнила себе, что задремала только под утро, успев все сотни раз обдумать и прокрутить в голове.

– Девочка моя! – Отец наконец оказался рядом. – Ну как же тебя угораздило? Встать можешь? Так, я немедленно везу тебя в больницу, пусть осмотрят с ног до головы. Заодно все зафиксируем, чтобы этому наркоману, когда его поймают, не удалось уйти от ответственности. У меня машина за углом, сумеешь дойти? Или лучше давай отнесу?

Анатолий Иванович Фомин давно уже не держал в руках ничего тяжелее зубоврачебных инструментов, но, кажется, в самом деле был готов подхватить ее на руки.

– Папа, нет! – Вика даже за боковину скамейки обеими руками ухватилась, так решительно он был настроен. – Я не хочу в больницу, это всего лишь ушибы. И дело не в них!

– А в чем? – опешил мужчина.

– В том, что сегодня утром я ушла из дома и не собиралась возвращаться! – выпалила она на одном дыхании и указала подбородком на раздутый рюкзак. – И сейчас не пойду. Во всяком случае, пока ты мне кое-что не объяснишь.

– Что объясню? – Отец, взволнованно щурясь, приложил ладонь к ее лбу, кажется, решил, что она бредит.

– То, о чем вы вчера вечером говорили с мамой в спальне, – не стала тянуть Виктория. – Потому что я все слышала. Я знаю, что вы не мои родители, но вы почему-то не можете просто отказаться от меня. И что у вас есть другая дочь, настоящая. И ее вам однажды вернут.

Отец слушал внимательно, и стрелки морщин на его лице будто на глазах становились глубже, рельефнее, темным жаром наливались щеки и шея. Когда она замолчала, он просто сказал:

– Мне очень жаль, милая.

– А мне тем более жаль! – сердитым шепотом выкрикнула Вика. – Только я не понимаю, почему нельзя было сказать мне это раньше!

– Я все ждал, когда ты подрастешь.

– Давно уж выросла!

– Только не для меня. Для отцов их дочери всегда остаются маленькими девочками. Да и как угадать, в каком возрасте не так больно узнать о безумии собственной матери.

– Что? – ахнула девочка.

Отец сокрушенно покачал головой, с затаенной мольбой заглянул ей в глаза.

– Снежинка, ты ведь не приняла это всерьез? Ну подмену в роддоме еще можно вообразить, они там, если верить нашим ток-шоу, происходят с пугающей регулярностью. Но какая-то другая дочь, которую однажды вернут… Милая моя, это ведь явный перебор.

На миг Виктория ощутила себя полной идиоткой, ощетинилась и перешла к защите:

– Но вы говорили об этом так… так… В общем, вы во всем поддерживали друг друга. Ты соглашался с мамой. А разве я не замечала, что вы ко мне относитесь словно к чужой? Этому должна быть какая-то причина…

Рука отца легла ей на плечо, и она притихла. Фомин медлил, тяжело переводил дыхание, а потом заговорил:

– Причина есть, Снежка, и вчера ты с удивительной прозорливостью ее в целом угадала. В четыре года ты тяжело заболела и попала в больницу, мама, разумеется, все время была рядом с тобой. Но когда ты уже поправлялась и даже могла гулять в больничном дворике, мама на секундочку отвлеклась на разговор с врачом, а тебя увела с собой какая-то безумная парочка. Нет, не пугайся! – Это он заметил, как побелело ее лицо. – Никакого вреда они тебе не причинили, наоборот, заботились как могли, обкормили конфетами, украсили бантиками и прочей ерундой. В полиции они говорили, что подумали, будто тебя бросили, вот и решили о тебе позаботиться. Идиоты! Но мы с мамой провели поистине ужасные сутки, боясь даже думать, что с тобой происходит. И когда ты вернулась, то не сразу, постепенно, но у мамы началось вот это. Она вдруг стала говорить, что вернули не тебя, а просто похожую девочку, плакала, просила тебя увести куда-нибудь и обменять на нашу дочь. А потом каким-то образом у нее в голове сложилось, что настоящую тебя вернут в восемнадцать лет. Но для этого нужно хорошенько присматривать за подменышем, заботиться о нем. Я долго боролся, искал врачей, читал книги по психиатрии. Тогда мы были не так обеспечены, как сейчас, возможностей было в разы меньше. В конце концов я пришел к решению, возможно, ошибочному: во всем ей подыгрывать. Только при этом условии твоя мама становилась спокойнее, а ведь у нее еще и сердце слабое. Кроме того, у меня появилась пусть призрачная, но надежда, – с невероятной горечью произнес отец.

– Какая? – шепотом спросила Вика.

– Что через несколько лет, когда тебе исполнится восемнадцать, она заново примет тебя. Мы можем это как-то обставить: ты уедешь на время к бабушкам-дедушкам или в турпоездку, ты ведь уже будешь самостоятельной. А потом вернешься с новой прической, в новой одежде. Вдруг случится чудо? Тогда наконец мир и покой вернутся в нашу семью.

– А наши родственники вообще в курсе? – догадалась спросить девочка.

Фомин мотнул головой:

– Ну что ты! По счастью, твоя мама считает, что никому говорить о подмене нельзя. Я соглашаюсь. Но удивительно, что ты подумала о своей родне только сейчас, а не вчера, когда навоображала себе немыслимых вещей. Все они знали тебя с рождения, а разве когда-нибудь относились к тебе как к чужой?

– Я думала о них, – виновато призналась Вика. – Но все равно…

Вот почему, например, ты никогда не зовешь меня по имени, а все какими-то прозвищами?

Отец устало уронил голову на грудь.

– Милая, когда я называл тебя Викой, наша мама напрягалась – ей чудился подвох. Тогда я подобрал нейтральные слова и имена и стал звать тебя так всегда, чтобы не сбиваться. Моя девочка, я надеялся, что тебе, как большинству современных подростков, плевать на то, как тебя называют в семье! Ведь всего остального ты получала вдоволь. Тебе немного не хватало ласки, но я надеялся, что, когда все наладится, сумею заполнить этот пробел. Понимаешь?

Она кивнула, окончательно убежденная. Отец помог ей подняться, и они, взявшись за руки, медленно пошли к его машине.

* * *

– Элла, Эдик, а вы погодите! – распорядился Антон, когда народ уже потянулся к выходу.

От усталости, не иначе, он даже не заметил, что Редкий и так стоит от него в паре шагов, всем видом выражая желание поговорить, а Элла Котенок у книжного шкафа делает вид, будто сосредоточенно что-то ищет среди папок. Оба без промедления оказались рядом.

Вблизи стало особенно заметно, как вымотан их друг. Сейчас он больше, чем когда либо, походил на разночинца, отсидевшего пару лет где-нибудь в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Редкий задал себе вопрос, питался ли Антон хотя бы раз в день, пока жил за границей. Обычно Кинебомба, желая сэкономить, в первую очередь выбрасывал из списка необходимых вещей еду и кров.

То, что его друг – фанатик, Эдик догадался давно. После событий в городском парке он поначалу потерял приятеля из вида, больше не встречал его ни одного, ни с догом Плевако во дворе. От кого-то случайно узнал, что тот перебрался в Питер и не то ушел из юристов, не то его погнали. Тогда Редкий еще не знал про «Апофеты» и про то, на что Антон тратит все свое время, деньги и силы.

– Сможешь взять отпуск на работе? – без предисловий приступил к нему Кинебомба. Вопрос больше походил на приказ.

Эдуард затряс головой:

– Тоха, невозможно! Я ж на испытательном сроке. Если вышибут, мне подходящую работу в этом городишке не найти, это без брехни!

– Чего тебе за эту контору держаться? – от души удивился Антон. – Ты один живешь, много ли надо, нашел бы что-то более… безрежимное.

В такие моменты Эдику очень хотелось друга придушить. Антон совершенно спокойно прошелся кирзовыми сапогами по тому факту, что прошедшие десять лет унесли жизни родителей Редкого, более того, выставил его одиночество как преимущество.

– Нет, не могу, – ответил холодно. – Мне еще тебя из передряг вытаскивать, если что.

Кинебомба поморщился, но продолжил:

– Тогда возьми отгул или заболей, не знаю. Но сам понимаешь: времени остается всего ничего, а нам необходимо понять, что объединяет этих детей, как они узнают друг друга, почему притягиваются, как магниты. Вычислить Четверга и Вторника. И ни в коем случае не упустить момент, когда пятеро соединятся, потому что с этого момента детям будет угрожать смертельная опасность. Мы должны быть готовы к самым крутым мерам. Экстремальным мерам.

– Это каким, например? – занервничал Эдуард.

Рядом прерывисто вздохнула Элла. Оба хорошо помнили, как Антон, решив, что напал на след Четверга, выслеживал его в одной питерской школе. Подходил к мальчикам подходящего возраста и внешности и спрашивал: «Нет ли у тебя родимого пятна на левом плече?» Пришлось тогда Редкому потрудиться, чтобы вызволить его из КПЗ.

– Например, мы можем похитить одного из детей, – как ни в чем не бывало развил мысль Антон, и Эдик издал протяжный стон. – Если им в самом деле опасно находиться впятером, а мы до того времени не разузнаем, что или кто им угрожает, это будет единственный вариант. Но можно заранее вступить в общение с кем-то из них. Эти дети разумны, воспитанны, с ними вполне можно договориться, как со взрослыми. Ты ведь всегда неровно дышал к своему первому найденышу, к Понедельнику?

Редкий почувствовал, как закололо в подушечках пальцев, участилось дыхание. Неприятно было, что Антон говорит это при Элле. Однако он согласился:

– Ну… да.

– Даже его папашей, скажем прямо, хотел заделаться, – снова проявил чудовищную неделикатность Кинебомба. – Ну а теперь зато имеешь шанс стать его другом. Расположить к себе, вызвать доверие. Уж не знаю, как ты это сделаешь, но это твое задание. Элла, ты продолжаешь искать Четверга?

– Возможностей у меня не слишком много, – спокойно отозвалась Элла, раз и навсегда выбравшая такой тон с импульсивным боссом. – Родимое пятно на плече могли удалить, не забывайте. Но если оно осталось и мальчишка объявится в нашей больнице или в поликлинике, я об этом узнаю. Моя зубодробительная история о потерянном младшем братишке там всем известна.

– Хорошо, – милостиво кивнул Кинебомба. – Тогда тебя, Эдуард, больше не задерживаю. Дуй домой. А к тебе, Элка, еще разговор.

– Не понял, – протянул Редкий. – Я вообще думал, мы сейчас где-нибудь в кафе посидим все втроем, а потом мы с Эллой тебя на автобус посадим.

– Зачем на автобус? – нахмурился Антон.

– Затем, что квартира у тебя в Питере, – подсказал Эдик.

– А, это. Не выйдет на автобус, – мотнул головой Кинебомба. – Я теперь тут обитаю.

Элла первая все поняла, всплеснула руками:

– Только не говори, что ты продал питерскую квартиру ради поездки в Англию.

Антон равнодушно пожал плечами:

– Я и не собирался говорить. Но раз вы спросили, то да, продал. И не только ради Англии, до нее еще поездка была, вхолостую, впрочем. А в чем проблема-то? Крыша над головой имеется.

Это он потрясенный взгляд Эдуарда поймал.

– Ты как тут жить собираешься, чудик? – забыв субординацию, набросился на него Редкий. – Ты к печке не знаешь, с какого бока подойти, Глебка ее в холода всегда топит.

– Плита есть, газ включу. А до холодов еще дожить надо!

Кинебомба явно жаждал поскорее отделаться от заботливого друга, сердито вздыхал и дергал острым подбородком.

– И долго ты на газу протянешь? А отравление угарным газом, взрыв, пожар?