Электронная библиотека » Елена Черникова » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Зачем?"


  • Текст добавлен: 8 апреля 2014, 13:42


Автор книги: Елена Черникова


Жанр: Социальная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Конечно. Муж Зиночку любит. Я взял Петровича сюда, вы уж простите, а он взял да и умер, – завершил повествование завхоз.

– Когда это было? – спросила Ужова.

– Взял после свадьбы, две недели назад, а умер – не знаю…

– Сюда – экспертов! Срочно определить, когда умер Петрович и почему, – распорядилась Ужова. – А ты, Дуня, пойди руки помой хорошенько…

– А я в перчатках живу… Теперь… – тихо отозвалась Дуня.

– Поздно, – заметила Ужова, не замечая квадратных глаз Аристарха Удодовича.


– Господа эксперты! Вот крыса. Бесконтрольно жила в нашем институте – и скончалась, как видите! – Ужова торжественно возвысила голос.

– Мария Ионовна, – осторожно заметил молоденький эксперт Дима, сидевший ближе всех к Петровичу, – она жива…

– Как жива?!

– Так, жива. Крыса почему-то задышала. Только что. Она скорее всего просто спала.

– Не может быть! – упавшим голосом сказала Ужова.

– Конечно. Однако дышит… – повторил эксперт Дима.

– А нельзя ли Петровича опять умертвить? – спросила Ужова.

– Руками? Током? Отравой? – странными голосами наперебой стали спрашивать ее эксперты.

– Мясорубкой, – определённо и жестко ответила Ужова.

– Хорошо, Марионна, – сказали эксперты, вставая. – Мы скоро будем…

– Только очень мелко, ладно? – попросила она.

– Да, да, конечно, – ответил хор экспертов, протискиваясь в дверь скопом.


– Ты что-нибудь понимаешь? – спрашивали у Димы коллеги.

– Я верующий, – непонятно отвечал Дима. – А она что-то пронюхала. Это плохо.


Через час учёные вернулись в начальственный кабинет и положили на стол перед Ужовой: во-первых, кассеты с видео– и фоторепортажем о некорректном эксперименте; во-вторых, живого и невредимого Петровича лично, пребывавшего в чудесном расположении духа и тела. Крыска побегала по столу Ужовой, обнюхала канцпринадлежности и села за компьютер, будто собиралась попечатать. Села! На задние лапки, а передние положила на клавиши. Крыска очевидно чувствовала себя свадебным подарком.

На фотографиях была изображена чудовищная экзекуция.

Берут жизнерадостного Петровича, включают электрическую мясорубку, делают мрачное дело, а после ещё и взбивают получившийся фарш миксером. Ждут минут пять.

Кусочечки сползаются, Петрович отряхивается, сверкая глазёнками во все стороны, будто ищет утраченный «мерседес».

Эксперимент окончен. Два повтора. Тот же результат.

Ужова подняла глаза на сотрудников. На их поседевшие шевелюры.

– Марионна, – сказали они все почти одновременно, – разрешите нам перейти на другую работу. Вот заявления…

Все участники эксперимента положили на её стол бумаги.

– Нет, ребята, – ответила Ужова, – теперь уже нельзя. Порвите ваши заявления на мелкие части, слушайте меня внимательно и не дёргайтесь.


Ужов-старший сидел дома и писал очередной научный труд. Языковедение, главная и пожизненная страсть Ивана Ивановича, всегда привлекало его тайнами вечности. «Буквы старше любого живого человека!» – говорил он своим студентам в начале каждой лекции. Как заклинание.

Он любил слова более нежно, чем мать – новорождённое дитя. Слова были его Богом.

Первая глава Святого Благовествования от Иоанна звучала в душе учёного в особой тональности. Само слово – слово — неизменно вызывало ликующие гимнические аккорды в душе Ужова, а от таких сочетаний, как языковые семьи, он почти левитировал. И летал высоко за облаками. Смысл собственной жизни давно и окончательно был им выявлен.

Однако – случилось то, что случилось.


На днях в университете студент Петров спросил преподавателя:

– В начале было Слово, Иван Иванович? А какое? Бог? Я не понимаю, как это: и Слово – Бог, и было – у Бога?

– Вы, Петров, учитесь усерднее, а то пропускаете много. Продолжим, коллеги! Сегодня мы поговорим о праязыке, о теории Августа Шлейхера, а также…

Аудитория удивилась: профессор Ужов никогда не выговаривал своим питомцам. Даже троек не ставил. Он словно боялся обидеть детей, отпугнуть от света, испускаемого, с его точки зрения, всеми словами вообще. Сияние и красота связей между буквами, звуками, знаками препинания, новыми значениями старых слов, даже мат и самые корявые неологизмы, – всё было для Ужова свидетельством бессмертия духа и даже человечества. Упоение, с коим он вещал перед любой аудиторией – будь то студенты, либо сын Вася, либо дворовая сука Жучка, – было трудно с чем-либо сравнить. Это было упоение в кубе, нет-нет, скорее, в десятой или даже двадцатой степени, если можно так выразиться; надеюсь, математики меня поймут.

Слова сладостный стон – одно это вертелось на языке у его жены, когда она случайно попадалась под руку Ужову, желавшему поговорить с кем-нибудь о русском языке. Об испанском. О суахили, японском, венгерском, датском, прочих и многих, – профессор был, естественно, удивительный полиглот.

И вот вдруг Ужов, можно сказать, отшил студента Петрова, не вдаваясь в объяснения. Невероятно.

На перемене Петров, не робкого десятка, подошёл к учителю и спросил, в чём дело.

– Видите ли… – смутился Ужов, краснея ушами, – я не хотел бы сегодня говорить о Боге. А вы поставили слишком прямой вопрос.

– Вы всегда советовали нам задавать вам прямые вопросы, Иван Иванович. И что там у вас вдруг с Богом?

– Да, конечно, советовал… – Профессор уронил карандаш, а студенту Петрову показалось, что уронено специально, чтобы прервать беседу.


Ужов чувствовал себя скверно. С того вечера, когда Мария рассказала ему о заражении бессмертием, а он для проверки шагнул в окно собственной спальни, шлёпнулся, поднялся, отряхнулся и вернулся на свой десятый этаж без каких-либо повреждений тела, – с того вечера мир ценностей учёного сдвинулся и поплыл, но куда – сказать было пока невозможно.

Любовь, например. Ужов привык думать, что он любит свою семью. (О безумной страсти к работе сказано выше.) Что тут думать-то!

Однако вот уже несколько попыток сблизиться с женой в спальне оказались безрезультатными. Нет, он не стал бессильным, нет. Он просто вдруг не смог представить себе вечную любовь с одной-единственной женщиной. Ужов три ночи подряд целовал жену в висок и засыпал в глубинном недоумении. До сих пор он был верным мужем и готовился к безусловной старости, с её понятной немощью, он готовился умереть в один день с Марией, на одной подушке. В делах половой любви он был прост, как правда, ему вполне хватало схем, воспринятых в детстве, отрочестве и так далее. Он знал раньше, что любая любовь проходит свои стадии. А смерть разрешает все проблемы всех стадий. Ужов был начитан чрезвычайно.

Изменившаяся схема – а раньше он мог допустить такое лишь в истории науки – сломала и собственную проекцию, и даже экран.

Его жена в отличие от сексуально упрощённого Ужова была человек и чувственный, и педантичный одновременно. Но теперь на её шее тяжело и необычно висел весь её институт – с загадками века, с Петровичем, с пропавшим грузовиком подопытных мышей, с ожившей Дуней и поседевшими подчинёнными. И – что совсем никуда – с пропавшими изобретателями.

Посему она не обратила внимания на спальные переживания Ивана Ивановича, отложив нежные разборы на потом, и сосредоточилась на сыне. В неубиваемости мужа она убедилась, а вот с Васькой никаких проверок ещё не было и не предвиделось, поскольку просто очень страшно.

«Страшно? – думала она иногда. – Что это теперь значит: страшно?» Действительно, чего может бояться человек, заражённый бессмертием? Но по инерции Мария Ионовна, честная мать, продолжала бояться, причем обоих вариантов развития: и если Васька заразился, и если не заразился. Правда, последнее было маловероятно.

Так вот, в любом варианте она не знала, как себя вести дальше. Воспитывать Ваську, покупать книжки, игрушки, вести учёные беседы, предохранять от случайных связей, прятать от армии?

Или: отпустить все вожжи, не шевелить своим материнством, дать полную волю – и смотреть, что получится?

«Я не понимаю, я не знаю…» – шептала она своему отражению в зеркале, стискивая кулаки, зажмуриваясь и сутулясь. Только с отражением и беседовала она теперь по душам. Оно же – безмолвствовало.


Иван Иванович, трудясь над очередной научной статьёй, вдруг отчётливо поймал новшество: темп его сочинительства изменился. Прежде он старался делать от пяти до восьми страниц в день. А сегодня, столь же наполненный мыслями, энергией, рвением, он сделал только две – и выключил компьютер, уверенный, что выполнил суточную норму. Спохватился, перезагрузился – увидел, что ошибся, вознадеялся, что ошибся компьютер, но, перечитав текст, убедился, что да, только две, и больше не хочется. И не можется. Время вдруг размазалось по учёному мозгу, как тёплое масло по свежей рубашке, – нелепым бесформенным пятном: и досадно, и перестирывать лень, поскольку это не обязательно. Рубашка – просто условность.

Ужов никогда не был тюфяком. Пресловутая рассеянность крупных учёных – это не про него. Умел и собраться, и поспорить, и в зубы нахалу, если надо. Крепкий мужик – так редко говорят об учёных мужах, а вот об Ужове говорили. Даже в квартире был порядок, обеспеченный его хозяйственной сметкой. Мария Ионовна жила как за каменной стеной.

Сегодня, поскитавшись по комнатам, Ужов, не выполнивший норму дня, сначала огорчился, потом усмехнулся своему огорчению, после чего позвонил жене в институт и спросил:

– Ну и как?

– Так же, – проинформировала его Мария Ионовна сквозь зубы.

Положив трубку, Ужов подошёл к тому окну, из которого прыгал известной ночью, распахнул створки.

– Ну и как? – повторил он свой вопрос, адресуясь, очевидно, серому снегу в десятиэтажном отдалении.

День выдался вяло-хмурый, с тупорылыми тучками, с нулевой температурой невкусного воздуха, – ничего живого.

«Интересно, а годков эдак через двести что будет в нашем дворике?» – со скукой подумал Ужов. Тоска неопределённости сдавила сердце учёного, привыкшего к перманентному блаженству.

Он всегда знал: надо сделать дело жизни, осуществить призвание, а затем достойно упокоиться, оставив потомкам собственную языковедческую школу. И успеть посмотреть на внуков, даже, может, понянчить.

Теперь картина бытия изменилась. Калейдоскоп вариантов этого неописуемого бытия вертелся перед воспалённым воображением Ивана Ивановича, а тоска всё круче забирала, и вот она уже у самого горла.

И вдруг осенило: «Ночью надо будет попрыгать в окно! Хоть полетаю немного. Хоть какое-то удовольствие… Вот бабульки разбредутся, детишки уснут, а я прыгну! О! Это хорошая мысль. Надо же. И на Солнце, оказывается, бывают светлые пятна!..»

Принятое решение окрылило Ужова. Появился первый стимул к продолжению новой жизни. «Ведь это же восхитительно: прыгай с десятого этажа сколько влезет! Летай! Репетиция птицы! И не береги меня, моя милиция! И вообще пошли все!.. Молодец, Маня, что заразу в дом притащила! Бесценная ты моя».

Из школы пришёл Васька. Подошёл к отцу, взял за руку:

– Пап, а можно и я с тобой попрыгаю?

Ужова передёрнуло.

– Ты что? Ты как?.. Откуда мысли дурацкие? – Он закрыл окно и проверил все шпингалеты. Крепкие, хорошо.

– Объясняю, – спокойно сказал сын, не выпуская отцовской руки. – Если ты можешь прыгать в окно, значит, ты можешь ещё сколько хочешь детей родить. Мама-то ведь тоже всё такое может… И других родить, и меня клонировать. А, пап?

– Да какая разница, кто что может!.. – возмутился Иван Иванович. – Про клонирование вообще забудь! Ты понимаешь, что нельзя…

– …не понимаю, – решительно перебил Васька. – Я могу хоть сейчас доказать тебе, что я тоже заразился.

– Каким образом?

– Меня в школе соседка по парте, Муська, уколола циркулем, а кровь сразу остановилась…

– Ерунда. Просто хорошая свертываемость. Недоказательно.

– Пап, она меня сильно уколола! Специально. В ладонь. Она вообще с приветом. Может кнопки на стул положить кому угодно.

– Ты с самого детства – вполне здоровый ребёнок. Ты не плакал по ночам, не боялся прививок. Что тебе какой-то циркуль!

– Пап, я потом пошел в медпункт и нарочно показал медсестре руку. Попросил йодом смазать. Она меня выпроводила и обозвала симулянтом.

– Покажи мне!

Васька протянул отцу ладонь. Ни малейшего следа прокола на коже не было.

– Так-так… – заворчал отец. – Ты знаешь, что бывают ненужные знания? Английский философ Уильям Оккам…

– Знаю. Не умножайте сущность, – отмахнулся Васька.

– Господи! – оторопел отец. – Ты откуда взял эту формулу?

– Ерунда. Закон экономии. Так что, попрыгаем вместе?

– Ну-ка, говори, шельмец, откуда ты в десятилетнем возрасте взял формулу закона бережливости? А то сейчас так попрыгаешь!..

– Ха-ха, – ответил Васька и вышел из спальни.

Телепатией никто из Ужовых не страдал, как и прочими паранормальными способностями. Жили себе и жили, как все люди. Однако в трудную минуту всякое бывает, даже с бессмертными.

– Васька! – кинулся вслед отец.

Но догнать ребёнка не удалось. Васька тихо прошмыгнул в свою комнату, открыл балкон, не заклеиваемый на зиму утеплительными полосками, легко вспрыгнул на перила и…

Снизу донёсся истошный визг: это бабушки, детишки, молодые мамаши, собачники, широко представленные в тот час во дворе, адекватно отреагировали на полёт немаленького предмета с десятого этажа.

Дальнейшее разбирательство пало на целый ряд инстанций.

«Скорая помощь» пожелала знать, почему ребёнок остался цел и невредим. Милиция желала знать, кто помог ему с организацией прыжка. Служба спасения исследовала снег и асфальтовое покрытие двора и набиралась уникального опыта. Психологи активно работали со свидетелями. Наготове были психиатры. Пару бабушек всё-таки увезли в больницу с критическим артериальным давлением. Мамаши раскидали детей по коляскам и растворились наряду с собаководами.


Старший Ужов, кое-как отбоярившись ото всех любопытствующих, в тягостных предчувствиях задумчиво рассматривал младшего, уплетавшего на кухне борщ, и мечтал надрать ему уши. Или зад – солдатским ремнём с медной пряжкой.

Помолчали. Сын задорно взглянул на фантазирующего отца, встал и даже помыл за собой тарелку.

– Вот так, – философски заметил сын. – Породнились, поравнялись, не дрейфь, батя! Жизнь – хорошая штука. Мы узнаем, чем кончится всё это дело. Ведь тебя волнуют какие-нибудь вопросы, а? Ну, например, как будет проходить Страшный Суд? Или: сколько лет простоит Останкинская башня?

– Видишь ли, Вася, – ответил отец, – теперь перед нами стоит нетривиальный вопрос: зачем?

– Жить-то? А-а… Брось, пап, выдумывать проблемы на пустом месте. – Васька порылся в кармане школьного пиджачка, неожиданно извлёк пачку сигарет и со знанием дела задымил.

– Вася! – зарычал некурящий Иван Иванович.

– А что? Скажешь – вредно? Ага… Очень вредно! Пивка в доме не найдётся?

– Девочек, может, подогнать? – поинтересовался Иван Иванович.

– Может. Но попозже.

В дверь зазвонили, застучали. Телефон затилинькал с оголтелостью.

– Журналисты, наверное, – предположил Васька, давя окурок в раковине.

– Васька! Ну перестань же, гад! Ведь пепельница есть! – заорал отец.

– Не кричи. Я не знал, что в нашем праведном и некурящем доме есть пепельница. И вообще – давай потише, а то мне как-то с прессой общаться влом.

– Надо предупредить маму, – сказал старший.

– Валяй, звони, – ответил младший. – Пусть уносит ноги, если успеет.

– Ты, оказывается, груб и бессердечен, – заметил старший, торопливо набирая номер института.

– А это, папа, уже не имеет никакого значения, – сообщил отцу Васька, прикуривая вторую сигарету.

Ужов-старший разрывался: надо и Ваське затрещину, и Машу предупредить. Ситуация острейшая: журналисты пронюхали.

– Маша, уходи оттуда немедленно! Куда-нибудь! – крикнул в трубку Иван Иванович, и разговор прервался.


У порога их квартиры толпились репортёры, подстрекавшие участкового ломать железную дверь. Участковый что-то лепетал про законы, его не слушали, болезненно толкали во все ребра, и бедняга чуть не плакал. Общая истерика вздымалась, как вихри враждебные.

Сведения о прилюдном дневном полёте десятилетнего мальчика с десятого этажа – при ином исходе – проникли бы только в уголовную хронику, но ввиду нетривиального результата дело приняло суровый оборот.

Массовый психоз всех журналистов города был лишь началом гонки за правдой. Некоторые писаки, особо пронырливые, ринулись к ясновидцам, магам и всем другим запредельщикам, кого знали сами или кого посоветовали друзья. За полчаса все колдовские приемные Москвы оказались переполненными под завязку, а прибыль даже самых неизвестных и начинающих взлетела на рокфеллеровский уровень.

Общее мнение, что мальчик был настоящий, не удовлетворило интервьюеров. Почему он упал, но встал, и убежал, и нос показал? Все маги единодушно подтвердили, что ребёнок – не терминатор, не пришелец, не обман зрения и не следствие массового гипноза. Он – москвич, Вася, десяти лет от роду. Всё.

Часть представителей прессы, которая поначалу надеялась получить дополнительную информацию с помощью участкового и не получила, эта часть окружила дом, заняла все лестницы, крышу, заблокировала лифт и пригрозила голодовкой. Особо резкие хотели перекусить телефонный провод Ужовых, но спохватились. Направили парламентёров на телефонный узел, намереваясь любой ценой организовать подслушивание, но вовремя вспомнили о существовании мобильной связи. Решили устроить радиоперехват. Один шустрый вспомнил о нелегальном сканировании сложных аппаратов и понёсся искать лучших тайных специалистов.

Словом, пока отец и сын Ужовы бранились на кухне, дом попал в такое плотное кольцо, что не выйти.

Подъехали компетентные товарищи, грамотно задали вопросы общественности и понеслись в генетический институт к Марии Ужовой, справедливо подозревая, что именно она и может пролить яркий свет.

Мария Ионовна, прервав совещание с перепуганными сотрудниками, разрешила всем уйти в бессрочный отпуск до особого распоряжения, затем велела Дуне бежать домой, хватать мужа за шкирку и ехать куда подальше. В самый медвежий угол. И всем денег дала.

Грамотно вытащив жёсткий диск из главного институтского компьютера, Ужова схватила жизнелюбивого Петровича, сунула его в сумку вместе с диском, подкрасила губы, вызвала завхоза Аристарха Удодовича и медика Иванова и велела им сделаться слепоглухонемыми – что бы ни происходило с ними по линии любых связей с любой общественностью. Подробности, пообещала она, позже. И тоже денег дала.

Аристарх Удодович вывел её из института через подвал и подземный проход на соседнюю улицу, и Ужова очутилась в дамском салоне, переоделась, сменила прическу, обрела тёмные очки, небольшую дорожную сумку-раскладушку с десятком отделений, второй мобильный телефон – с номером на имя Аристарха Удодовича, а также три парика.

– Возможно, вы очень рискуете, коллега, – растроганно сказала она завхозу, вертясь перед зеркалом.

– Я всегда был немного авантюрист, – разъяснил ей завхоз, как бы подчёркивая, что сознательно и душевно потворствует бегству бесценного научного материала прямо из всех возможных государственных объятий. – Но вы мне симпатичны с первого дня, как возглавили наше учреждение.

– Чем же? – не отрываясь от зеркала, кокетливо поинтересовалась Ужова.

– Вы как-то очень мягко приняли на себя руководство. Как воспитанный ребёнок, которому подарили дорогую плюшевую игрушку и попросили беречь её от пыли. Вы не совались в ненужные разговоры, в личную жизнь сотрудников, аккуратно всё постигали сами. Всегда в хорошем настроении, ну просто золото, а не управляющий!

– Я, наверное, просто не успела развернуться, – грустно заметила на это Ужова, продолжая примерку париков.

– Боюсь, теперь вам придётся развернуться, даже если это не соответствует вашему нутру, – сказал Аристарх Удодович. – Я понимаю, что случилось, но не понимаю, как к этому относиться.

– Я тоже, – тихо сказала ему Ужова, поворачиваясь к свету. – Посмотрите на меня: похожа на себя?

– Почти нет. – Аристарх Удодович начал придирчивый осмотр её платья и лица. – Пройдитесь по прямой, стараясь ступать на осевую, как манекенщица, только не вихляйтесь, как все они. У вас тогда сразу изменится походка.

– А голос? – улыбнулась Ужова, пытаясь пройтись по половице указанным способом.

– И голос, конечно! – улыбнулся в ответ завхоз, искренне радуясь, что может поработать имиджмейкером уникальной беглянки. Но ещё больше он радовался предвкушению: начинается!


Он был немолод, вдов, обладал превосходной интуицией, обожал организационную работу. Последнее качество сохранилось ещё со времён строительства коммунизма, когда он много лет был и рядовым политруком, и секретарём комитета партии, словом, спецом по точечной работе с людьми и документами. И разумеется, с массами.

Он очень хорошо знал внутреннюю жизнь института. Ему вообще нравилась любая причастность к любой таинственности. Будь он спартанец в душе, он никогда не пошёл бы заведовать, условно говоря, вениками – в научный институт. Но он был склонен к сибаритству, причём своеобразному. Рождённый при Советской власти, воспитанный в её глубиннейших традициях, он так привык носить в кармане фигу, лелея оную всеми силами души и возможностями тела, что уж в пенсионном возрасте он желал работать только на своё счастье. Он не собирался осчастливливать человечество. А главное и, можно считать, единственное его счастье было – знать тайны! И чем более страстные тайны, закрытые, тем лучше. А он – поставщик запчастей к этим тайнам, не меньше! А лучше – больше: управлять всеми тайнами!

Вынюхав ещё в молодости, в двадцатом веке, что генная инженерия в двадцать первом веке обязательно поставит всех на уши, он терпеливо ждал своего счастья, искал, попутно отрываясь от прошлых знакомств и занятий, – и наконец попал в генетический институт. Ну кто лучше главного завхоза может знать, что творится в помещениях и в умах! Только небо. И вот наконец он получил желаемое в полном объёме. Он владеет такой тайной! Ни с чем не сравнить.

Ужова знала завхоза поверхностно. Вдвое моложе, дитя другой эпохи, она любила жизнь как данность, безо всяких фиг в кармане. В первую очередь она была хороший менеджер, очаровательная жизнерадостная женщина, а уж во-вторых или, скорее, в-пятидесятых – доктор от генетики. Даже диссертации свои она писала весело, с кучей помощников-соавторов, посмеиваясь и не вникая, будто играла в приключение, не ведущее к риску, року, моральным вопросам. На прежнем месте работы её опекали, снабжали материалами, помогали с карьерой – и всё это благодаря её характеру, а не учёности. Она легко схватывала новое, и оно никогда не конфликтовало в ней со старым. Ужова была из тех счастливых детей человеческих, у которых перестройка сознания – ввиду вновь открывшихся данных – происходит без трагедий. Ну была когда-то Земля плоская, а потом выяснилось, что круглая. Ну и чудесно! Что дальше?

Попав на пост директора генетического института, она для начала обрадовалась. Просто так. Ни чему-то там конкретному, а просто. Это ведь очень мило. Жена любящего мужа, мать смышленого мальчугана, а теперь ещё и директор. Вот здорово!

Во что это вылилось, вы уже частично знаете.

Но – вперёд, наше странное повествование! Вперёд!


Преобразившаяся с помощью Аристарха Удодовича, Ужова вышла из дамского салона и посмотрела на мир новыми глазами.

– До свидания! – раздалось за спиной. – Звоните при любой возможности либо потребности.

– До свидания, Аристарх Удодович, спасибо за всё. Не забывайте проплачивать мои мобильные…

– Обижаете, Маша.

– И за Машу спасибо, – ласково отозвалась Ужова, почувствовав, что изменившийся мир ей не знаком.


Покружила по улочкам Арбата, покаталась в метро, приглядывая за пассажирами, – вроде чисто. Никто не филерствует. Граждане, простые смертные, едут по своим смертным делам.

Вышла на «Чистых прудах», посидела на разрисованной, с бусинками и лентами, пёстрой лавочке, посмотрела на серое небо.

«Миллионы лет назад крокодилы были и с копытами, и с плавниками… Питались динозавриками, то есть родственниками. И всех съели… Крокодилы растут до старости. Копыта, правда, отбросили, но им это не повредило…» – таковой ход мыслей, спонтанно вернувших женщину в детство, когда она увлекалась зоологией, археологией, историей, рассмешил её каламбурчатостью.

«Господи, я ведь даже не могу отбросить копыта! Господи, а ты – есть?» – Она вдруг перешла на другой путь, как поезд в депо.

Мимо пронеслись детишки, щебеча и подпрыгивая.

Мысли Ужовой, скакавшие с Бытия Божия на бытие крокодилье и обратно, не были сейчас собственно мыслями. А чувства её – чувствами. Она и в школе, когда учитель математики рисовал прямую и говорил о бесконечности, чуть не плакала от досады. Представить себе что-либо бесконечное она не могла, впрочем, как и все нормальные люди.

А сегодня, когда ей надо было представить себе вечную жизнь – свою! – и одновременно спрятаться от людей, и одновременно спасти семью (а зачем и от чего?), и найти сбежавших секретных сотрудников, и обезопасить оставшихся в институте (от чего?), и вообще…

Всё-таки очень хочется заплакать.

Или: догнать ребятишек, проскакавших мимо минуту назад, и спросить у них – что ей делать… Устами младенца – ну, пожалуйста, поглаголь устами хоть чьими-нибудь, ну хоть какая-нибудь истина!

Малыши как чувствовали: благоразумно унеслись на другой берег пруда.

Ужова вспомнила про Петровича. Крыса он хоть и бессмертная, но ручных животных принято кормить.

Она заглянула в сумку: на дне, завернувшись в носовой платок хозяйки, мирно дремал бессмертный Петрович, за созерцание которого сейчас всё отдали бы сотни, тысячи учёных, да и неучей тоже, всего мира.

«Ему-то ещё хуже, – подумала Мария Ионовна, погладив крыску по хвостику. – Если мои эксперты проговорятся, что Петрович полноценно воскресает через пять минут после довольно длительной фаршировальной процедуры, то церемониться с ним не будут. Изрубят, изолируют каждую молекулу, чтоб не соединился сам с собой. Бизнес откроют. И будет Петрович бессмертничать в розницу. Если нас, конечно, найдут… А со мной? Чем я лучше крысы? На меня только мясорубка нужна побольше. И миксер…» Ее крупно передернуло от собственной фантазии.

Почему Ужова мыслила сейчас лишь в этом страшном направлении, она сама не ответила бы. Всегда – раньше – жизнерадостная, по-детски любящая науку, эксперименты, даже сострадающая подопытным животным, – сейчас она видела перед собой только одну картинку: мясорубка; и ни с места. «Может быть, человечество и раньше не вызывало у меня особого доверия?..» – печально спросила она у доверчиво дремлющего в сумке Петровича.

Крыса вдруг подпрыгнула: прямо над её розовым ушком запел новый мобильный, тот, что на имя завхоза.

«Ответить? Никто, кроме Аристарха, номера не знает…»

Телефон замолчал. Ошибка?

«Позвонить Ивану. Позвонить Ивану». Это само загудело в голове у Марии Ионовны. Будто включила радиоприемник, а там – позвонить Ивану, позвонить Ивану

– Посиди смирно, Петрович, ладно? А я начинаю. Ладно? Прости меня за всё. На всякий случай. – И Ужова набрала свой домашний телефон с нового мобильного аппарата с никому не известным, неопределяемым номером.

– Маша, ты? – схватил трубку муж. – Маша, мы в окружении. Мы с Васькой не можем выйти из квартиры. Он в окно прыгал… Всё теперь известно. Спасайся хоть ты! Не приближайся к дому. Тебя ищут. – Ужов на едином духе выдал это, краем глаза поглядывая на шельмеца Ваську. Тот с наслаждением пил компот и слушал разговор.

– Я понимаю, Иван, и не выходите пока, я что-нибудь придумаю. Под окнами тоже дежурят?

– Ещё бы! Весь двор занят. И соседний тоже.

– Иван, я не смогу звонить часто, нас запеленгуют, а я не одна…

– То есть?.. – остолбенел Ужов.

– У меня Петрович…

– Кто такой?

– Крыса.

– Маша, у тебя несвоевременные шутки. Хорошо, что не козёл.

– Ваня, всё в порядке, – усмехнулась жена. – Заражённая тем же самым недугом крыса по имени Петрович спит у меня в сумке и представляет не меньший научный интерес, чем ты, Васька и я. Есть и другие… пострадавшие. Я их в отпуск отправила. В медвежий угол. Надо быстро решить главную проблему: нам всем троим сейчас стремиться воссоединиться или лучше вот так, врозь, врассыпную?

– Это, Машенька, вообще самая жгучая проблема человечества, – вдруг зафилософствовал Ужов грустным голосом.

– Ваня! Сейчас не время! – рассердилась жена.

– Не знаю, милая. Подумай сама, ты у нас источник… э-э-э… словом, ты подумай, позвони. Ты ведь на свободе в отличие от нас… – И он положил трубку, не попрощавшись.

Несказанно удивлённый Васька отставил компот.

– Ты зачем трубку положил, пап? Маму огорчил…

– Но не убил же…

– О, и ты туда же! – возопил Васька.

– Куда?

– Я минут пять назад подслушивал через дверь, о чём болтают эти, на лестнице. Один предлагал аккуратно взорвать нашу дверь, например.

– Только один? – уточнил отец.

– Пока – да, – ухмыльнулся Васька. – Остальные ухитрились вспомнить, что мы в шестнадцатиэтажном доме не одни живём. Там столько интересных мнений! И суждений!

– А как ты подслушал через нашу дверь? Она стальная, двойная, жутко модная и так далее.

– Ну, во-первых, они там не шепчутся. Они орут во всю ивановскую. Во-вторых, ты так увлечён языкознанием, что не в курсе двереведения. Нам мастера, когда ставили эту модную штучку, врезали специальный глазок с круговым обзором и с подслушкой. Предлагали ещё добавить видеонаблюдение, но мама тогда куда-то торопилась и отмахнулась. И вообще наша дверь способна выдержать плотный многочасовой огонь из автоматического оружия.

– Вась, а Вась, – заинтересовался Ужов, – а откуда у нас взялась эта дверь? Я что-то не помню, чтобы я её заказывал. Помню, что очень шумно было при её установке. Но всё быстро кончилось. Я принял к сведению и забыл. Помню, даже расписался в каких-то бумажках. Ты не в курсе дела?

– В курсе, пап. Это новые сотрудники маме на вступление в должность подарок сделали. Один тут приходил и говорит: у нас в институте всем новым делают подарок. И вот вам, дескать, Марионна, тоже. Она ведь женщина, хоть и умная. Не вникла. Ставьте, говорит, спасибо вам большое. Дверь у нас уже четвёртый месяц, папа. Не замечал? – продолжал ехидничать Васька.

– Слушай, а вдруг они ещё тогда всё это задумали? – проявил догадливость Ужов-старший. – Ведь вакцину-то давно разрабатывали!

– А из гуманизма – дверь поставили! Что-то у них с воображением плоховато, пап. Если они такие великие учёные, что смогли такое открытие сделать, то могли бы нам в комплекте с дверью поставить маленький космодром на балконе и портативный космолёт. А то – дверь! И всё? А окна? Стены, в конце концов… Газ какой-нибудь снотворный. Запустить к нам любую гадость можно сотней способов. Ты сам подумай!

К Ужову-старшему понемногу возвращалось самообладание.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации