Текст книги "Зачем?"

– Я думал… – Ничего умнее Сидорову сказать не удалось.

– Я понимаю, – усмехнулся голос. – Вы тогда не поверили мне, а ведь я из лучших побуждений.

– С вами можно встретиться? – Озираясь, Сидоров сказал явную чушь. Но что было делать!..

– Когда-нибудь, когда-нибудь! – рассмеялся Ленин.

– Извините… – смутился Кузьма Африканович. – Я хотел…

– И это понятно, – успокоил его Ленин. – Меня часто не понимали, но я – понятливый. Меня слушаться надо; я, знаете ли, умный.

– Конечно. Простите ради Бога, ой… тьфу… – Сидоров опять вспомнил школьный курс истории. – Что делать? – воскликнул он в панике.

– Ага! – расхохотался Ленин. – И кто виноват?

Смех его был столь искренен и заливист, что даже Сидоров невольно улыбнулся. Недаром современники говорили о ленинском смехе – заразительный…

– Ну да… – пробормотал генерал.

Отсмеявшись, Ленин разъяснил свою позицию. В частности, он сказал:

– Мне сейчас не слишком сподручно вмешиваться в российские дела. Жизнь, понимаете ли, продолжается. И она вовсе не так плохо продолжается, как врут оппозиционеры, оппортунисты и ревизионисты. Ваша личная карьера, как вы, должно быть, догадываетесь, меня тоже не очень беспокоит: вы человек взрослый, решительный, удачливый. Но полученное вами задание невыполнимо, а принятое вами решение осчастливить человечество поимкой Ужовых бесперспективно, как и любое подобное решение. Осчастливьте лучше вашу жену и купите ей обещанные духи на 8 Марта. Я не хочу смущать вас подробностями потусторонней жизни, это преждевременно, а вы лучше возьмите отпуск или больничный. Придумайте что-нибудь, лишь бы не заниматься этим делом. В противном случае вы скоро узнаете все подробности загробной жизни лично, без моей помощи, но встретиться здесь нам с вами будет трудновато. Я тут, понимаете, на особом положении, а вы, простите, просто генерал Сидоров.

– Тогда зачем же вы мне звоните? Зачем предупреждаете? – нахмурился честолюбивый генерал, задетый за живое. – Я нуждаюсь в оперативной помощи, а вы мне мораль читаете, что не следует осчастливливать человечество. А сами-то?

– Я в земной жизни сделал всё, что был должен. А зачем звоню? Так надо. Я перед генералами не отчитываюсь, вы уж извините. Последний раз говорю: бросьте поиски семейства Ужовых. Под любым предлогом. Вы поняли?

– Нет, – искренне ответил Сидоров, уже твёрдо решивший, что его злостно разыгрывают какие-нибудь спецы из службы правительственной связи.

– Ну, тогда всего хорошего, батенька! Не поминайте лихом! – Ленин повесил трубку.

Сидоров тоже положил трубку. Мысли скакали, руки тряслись. Пошёл за водкой. Включил свет в кладовке, порылся в корзине с тряпьём, всё-таки отыскал бутылку: цела, родимая. Он не был пьяницей. Но выпить надо. Побрёл на кухню, поискал рюмку. Не нашёл. Взял чашку, свинтил водочную крышечку, налил, хряпнул, добавил. Потеплело.

Чуть успокоившись, генерал сел на кухонный диванчик и осмотрелся.

Всё как всегда. Естественный мир, в котором не может быть ничего необъяснимого. Холодильник. Водопровод. Посуда. Скоро придёт жена, тоже вполне объяснимая.

Вот водка. Бутылка ноль пять. Хорошая. С наклейкой. Он повертел бутылку в руке: там сладостно забулькала многообещающая жидкость. Сидоров добавил. Ещё потеплело. Посмотрел на бутылку. Осталось граммов двести. «Как быстро пошло!» – удивился генерал. Впрочем, что ж тут такого! Многие сетуют, что бутылки стеклянные, а не резиновые…

Ещё добавил, поэкономнее. Поднёс бутылку прямо к глазам: захотел уточнить срок годности. И уточнил: мелким шрифтом внизу радостно-цветастой наклейки было написано – «Действительный вопрос, возникающий при оценке общественной деятельности личности, состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех? в чём состоят гарантии того, что деятельность эта не останется одиночным актом, тонущим в море актов противоположных? В.И. Ленин»[4]4
  В.И. Ленин. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?


[Закрыть].

Генерал, чуть не выронив бутылку, энергично протёр глаза, перечитал ленинскую цитату и потёр бутылку, словно ожидая появления джинна. Нет и нет. Всё было материально: и водка в желудке, и бутылка в руке, и надпись на наклейке, и ужас в душе.

Когда в квартиру вернулась жена Сидорова, она устроила такой скандал, что прочие неприятности на время выветрились из хмельной головы генерала. К вопросу о пользе жён и скандалов – можно временно отойти от любых проклятых вопросов.

* * *

…О, горе вам, проклятый род!

Забудьте небо, встретившись со мною!

В моей ладье готовьтесь переплыть

К извечной тьме, и холоду, и зною.

А ты уйди, тебе нельзя тут быть,

Живой душе, средь мёртвых!..

Данте. «Божественная комедия». «Ад». Песнь третья

А что же наши герои? Как вы заметили, прошел месяц, а их не нашли. Как вы понимаете, исчезнуть в никуда они не могли по определению. Как и вся эта история вообще не может прекратиться. Посему позвольте – для отдыха – небольшое рассуждение.

…Русская литература двадцать первого века ещё не раз наткнётся на тематику, заявленную в данном сюжете. Семья Ужовых – первая ласточка грандиозного будущего трансконтинентального перелёта идей. На безразмерные грабли гипертрофированного и необоснованного жизнелюбия человечество многократно наступит всеми ногами: философией, медициной, кинематографом – да чем ни попадя. Ни на какие предупреждения человечество никогда не реагировало. Причём не только вследствие психологических особенностей вроде невосприимчивости к отрицательной частице не и не только от многоязычия землян. А просто от гордыни.

А гордыня – смертный грех.

А греховность вышла на новый виток популярности. Глобализация, знаете ли.

Так что надеяться будем, как водится, на чудо. Это понятие на днях приобретёт новые оттенки. Вклад семьи Ужовых в чудопроизводство нового типа вырастет.

Продолжим наше повествование.

Мар Марыч очень давно разбогател. Будь он помоложе, как основная масса новых русских, он таскался бы по престижным курортам и лоббировал законопроекты, покупая депутатов. Или сам полез бы наверх.

Но Мар Марыч был мужчина с фантазией. Он всё ещё читал книги, напечатанные на бумаге, собирал записи классической музыки, картины, старинную мебель. Машины, лошади, личный авиаотряд, дома, квартиры, образование отпрысков – всё это с ним уже произошло, не принеся особого счастья. Фантазия – порой большая помеха счастью, поскольку высвобождает подсознательные программы, а в них могут оказаться архетипические устремления. Например, чистый порыв к Богу. И что с ним делать, с таковым порывом?

Первый раз, ощутив это стремление, Мар Марыч удивился и на всякий случай крупно пожертвовал на храмы и монастыри. Не помогло. Сейчас трудно сказать, чего именно ждал он; может, в простоте душевной надеялся на явление ему лично – с благодарностью от всех святых? Это нам неизвестно. Во всяком случае, выждав немного, он пожертвовал ещё раз и заодно приобрёл ящик религиозной литературы.

И засел за чтение. Довольно быстро он освоился в расписании некогда обещанных концов света, взял калькулятор и всё пересчитал по-своему. По его выкладкам выходило, что все мировые религии сходятся на периоде от 2012 до 2015 года – в том смысле, что очередной конец света ныне ожидается одновременно всеми конфессиями, ранее расходившимися в датах. Чаще всего назывался 2012 год – или май, или декабрь.

Будучи прирождённым предпринимателем, он мгновенно задал маркетологам своей головной фирмы следующую работу: выявить эсхатологично ориентированные рынки, определить потребности, создать адресную базу данных для директ-маркетинга. Потом продолжил чтение литературы: рекламную кампанию нового проекта он решил разработать сам.

Он долго бился над названием. Он хотел не просто чего-то новенького, не просто торговую марку. Он хотел стать автором бесспорного чуда, обскакав абсолютно всех – и сектантов, и ортодоксов – в предоставлении новейших и эксклюзивных услуг: подготовка и проведение конца света он-лайн на базе самых передовых технологий с последующим восстановлением правильного интереса к жизни у лучших клиентов.

Иногда по ночам он просыпался, вскакивал и записывал новые мысли. Такое вдохновение охватило его впервые. Разумеется, Мар Марыч понимал, что он лично – простой смертный, хоть и при деньгах, и что прожить ещё десять-пятнадцать лет с его фигурой и привычками будет нелегко. Но воодушевление нарастало с каждым днём. Проект Новое пришествие захватил его целиком.

Иногда наступало отрезвление, и Мар Марыч прекращал записывать рекламные мысли, осознавая авантюрность и даже безумство своего плана. Прочитанные книги отчётливо дали понять ему, что не в человеческих силах отменить Высший Замысел. Но приходила ночь, и Мар Марыч опять хватался за тайный блокнотик с мыслями.

Было разработано несколько направлений. Первое ориентировалось на тех, кто верит в бессмертие души. Второе – на тех, кто не верит. Третье – на тех, кто никогда не слышал о существовании данной проблемы или не придавал ей особого значения.

Маркетологам было проще: изучай себе спрос и анализируй. Его маркетологи не удивились заданию нисколечко. Они решили, что хозяин просто готовит небольшую информационную войнушку в собственных и партнёрских массмедиа с целью расширения сознания у бестолкового потребителя: хочешь пережить конец света – покупай новые товары. Маркетологам всё было понятно. Такое уже бывало в истории не раз и не два. Подумаешь!

Мар Марыч, напротив, всё меньше понимал сам себя. Конечно, товары под грядущую потребность он выдумает. Но хотелось-то не просто товаров или услуг. Хотелось, как сказано выше, чуда. Или как минимум – чуда света. Но как по-тихому организовать его в новых исторических условиях, в информационном обществе, ввиду нарастающей глобализации, – это был громадный вопрос. Впервые в жизни Мар Марыч занялся новым проектом, не имея в запасе ничего материального, кроме идеального. Единственное, что худо-бедно утешало его, так это вычитанный в раритетном учебнике истории факт: свято веря во Второе Пришествие Спасителя, Иван Грозный построил в Москве специальные хоромы для Гостя. Царь был абсолютно уверен, что великое событие произойдёт именно в его царствование.

То бишь – если Ивану Васильевичу можно было, то почему нельзя Мар Марычу? Оставался один вопрос: что строить в первую очередь?

Сначала он думал вложиться в строительство нового космодрома в Австралии: ему доложили, что чем ближе к экватору стартует ракета, тем легче ей улететь. Мар Марыч подумывал о создании на орбите собственной космической станции городского типа. Ему уже виделся гигантский околоземный отель для эксклюзивных клиентов…

Его умиляло устойчивое отсутствие новых космических идей у стран, уже вложившихся в Международную космическую станцию. А когда американцы трагически потеряли один из своих челноков – «Колумбию», – он даже решил, что это знак свыше ему лично: дескать, действуй, Марыч. Одновременно он читал Библию и прикидывал, куда направить тех верующих, которые ни за что не полетят в его космический отель, поскольку у них – безо всяких капиталовложений – Бог в сердце.

Застряв на развилке между двумя основными категориями потенциальных клиентов, он перенёс внимание на подрастающее поколение, благо на сей момент оно было малограмотно и верило больше в Интернет, чем в совсем невидимый мир.

Попутно Мар Марыч приглядывал за порядком на своей территории в дачном посёлке: он считал, что мелочей не существует. В его весьма своеобразном уме легко сходились и австралийский космодром с околоземным отелем, и проверка сигнализации на соседских дверях. Один из его партнёров решительно обеспечил весь посёлок своей охранной техникой. Не поддалась только семья Васькиной одноклассницы Муськи, за что и пострадала. Об этом вы уже знаете.

Так и остался бы обычный воспитательный поджог обычным плановым мероприятием, не попадись браткам отец и сын Ужовы. Пленники явились для Мар Марыча окончательным доказательством: бизнес-план на ближайшие годы разрабатывается в наиправильнейшем русле.

Утро в лесу. Пахнет весной. Васька с отцом, полностью рассекреченные с помощью белой мышки, гуляют по громадной территории дачи Мар Марыча.

– Пап, что он с нами сделает? – интересуется Васька, поглядывая то на облака, то на высокий каменный забор.

– А что он может сделать? – пожал плечами Иван Иванович. – У него свои бандиты. Они, как ни странно, тоже люди. Я думаю, он тихонько вколет им по капельке нашей с тобой кровушки и…

– Пап, а ведь это ему невыгодно, – предполагает смекалистый ребёнок.

– Почему? – не подумав, спросил отец.

– Потому что они могут выйти из-под контроля, – объясняет Васька.

– А… Ну это он как-нибудь продумает и предотвратит.

– А как?

– Ну, например, не скажет им всей правды. Наврёт что-нибудь про сильнейшее повышение иммунитета.

– Пап, ты плохо соображаешь, я понимаю. Ты устал. Послушай: ведь его ребятки наверняка имеют девушек, – проявил Васька еще большую сообразительность.

– А мы с тобой, кстати, до сих пор так и не знаем, передаётся ли наша зараза половым путём, – задумчиво подтвердил Иван Иванович догадку сына.

– Вот-вот, пап. Наш хозяин прежде всего должен будет установить именно это…

Ужов подумал, и его передёрнуло. Он понял, что хотел сказать сын. Тут их как раз позвали завтракать.

Мар Марыч помешивал, по обыкновению, брёвна в камине. Ну никак не мог он топить мелкими деревяшками. Брёвна, и всё тут.

Иван Иванович принялся за овсянку, Васька – за фрукты. Брюнетка по имени Ильзе плавно подавала-принимала, обратившись в прелестную фею в синем шифоновом балахоне, с мечтательными глазами. Ничто не выдавало неукротимой жёсткости, недавно проявленной ею при разоблачении мыши. Изящная ручка с длинными конусовидными пальчиками, розовыми ноготками без лака, тонкими кольцами – ах, какие мы нежные! – казалось, об этом говорил весь воздушный облик девушки.

Мар Марыч сел напротив Ивана Ивановича и сказал:

– Да-да, голубчик, именно это я и собираюсь установить.

– Я женат, – сообщил ему Иван Иванович. – Я люблю свою жену. И никогда ей не изменял.

– Это всё детали вашей прежней жизни, к которой никогда не будет возврата.

Ильзе присела рядом с Васькой и, прислушиваясь к разговору мужчин, погладила мальчика по затылку. В этом безоблачном движении Иван Иванович разглядел затаённый шантаж: если, мол, отец не пожелает возлечь с Ильзе, то ведь есть сын. А что сыну всего десять лет, так надо же когда-то начинать.

– Фу, как грубо! – вздохнул Иван Иванович, с отвращением поглядывая на шаловливые пальчики Ильзе.

– Пожалуй, – согласился хозяин. – Ладно, грубости прочь. Есть и другие, более гигиеничные, честные идеи развития.

– Неужели? – усмехнулся Иван Иванович.

– Скажите, вам никогда не приходилось писать что-нибудь, кроме ваших учёных статей? – Мар Марыч, оказывается, успел ознакомиться с научным наследием Ужова.

– Стихи. В детстве. Как все грамотеющие дети, я баловался рифмами. Когда вырос и заграмотел – бросил. И больше ничего, никогда.

– Вы не могли бы воспользоваться вашим опытом словесника и написать документальный роман о вашей новой жизни? – неожиданно спросил Мар Марыч, и этот тематический взлёт от растления малолетних к литературной работе сообщил Ужову, что хозяин – не простой бандит. Сложный. – Поучительное чтение. Положительный пример. Правда, покамест маловато материала, но за этим, я уверен, дело не станет.

– Пап, а что? – встрял Васька. – Слово было и в начале, слово будет и в конце!

Взрослые засмеялись, каждый по-своему поняв ребёнка.

– Я не умею торговаться, – сказал Иван Иванович.

– Вот и чудненько, вот и не торгуйтесь. Я, прежде всего, предприниматель. Будь я к этому ещё и дурак, я стал бы вас пугать. Но чем? Жизнь вашу не отнимешь, а свободу я уже контролирую. Кстати, к вашему же благу. Вас у меня никто не найдёт, пока я жив. Но и это последнее обстоятельство тоже в наших руках, не так ли?

– О Боже, неужели вас хоть в малейшей степени прельщает возможность тоже стать бессмертным? – воскликнул Иван Иванович горестно. – Зачем?

– Я ещё не решил. Но если вы оказались у меня – это судьба. И ваша, и моя, и даже Ильзе. Кстати, девочка! – вдруг встрепенулся Мар Марыч, поворачивая тяжёлый взгляд к безмятежной красотке. – Ты не порезалась, случайно, когда препарировала мышь? Или когда кровушку детскую анализировала?

Ильзе побелела.

– Кажется, нет…

– А ты проверь! – сверкнул глазами хозяин. – А то я последние дни какой-то недоверчивый.

– Как проверить? – Ильзе стала почти прозрачной.

– Как её проверить? – резко спросил хозяин у Васьки.

– Как всех. Выбросить с десятого этажа, – мечтательно ответил Васька, снимая дрожащие пальчики со своего затылка. – Она меня уколола, а теперь гладит. Га-адина.

– Конечно. Понимаю, – сказал Мар Марыч. – Можно и повыше поднять: у меня вертолёт неподалёку стоит.

– Мар Марыч! – Ильзе неловко упала перед ним на колени. – Я не порезалась. Я не заразилась!

– Тогда почему же ты сказала кажется? Эй!

Хозяин вызвал кнопкой уже известного Ужовым крепыша и показал на Ильзе:

– Покатай девушку на вертолёте. Над полем. На максимальной высоте.

Не слушая причитаний Ильзе, крепыш одной левой решил задачу: две секунды – и связанная девушка, прямо в шифоновом балахоне вместе со всеми своими мечтательными глазами, уже валялась на заднем сиденье джипа, направлявшегося к вертолётному ангару.

– А вдруг она вправду не заразилась? – спросил несколько ошарашенный Иван Иванович.

Васька фыркнул. Он не доверял девушкам с тонкими конусовидными пальчиками. И женщинам тоже.

– Мы узнаем это минут через пятнадцать. Как раз успеем дозавтракать, – успокоил его Мар Марыч.

– Я черствею душой, – внезапно сообщил всем Иван Иванович.

– Это не смертельно, – быстро отреагировал хозяин и расхохотался над собственной шуткой.

* * *

«Маша, Маша, скушай кашу…»

«Маша, Маша, скушай кашу…»

Ей снится странный двойной сон. Мужчина в чинах даёт интервью группе журналистов понежневшим голосом генерала Лебедя – как известно, покойного. Однако рядом с ним на трибуне – его помолодевшая жена. Кивает головкой, подтверждая слова генерала. А он говорит: «Я ещё очень свежий любовник, так что не беспокойтесь». А жена потряхивает кудрями – подтверждает его любовническую свежесть. В этом же зале вместе с журналистами сидит Машина бабушка, тоже уже покойная, и колыбельным голосом просит внучку скушать кашу. Девочка, принимающая кашу, – это маленькая, лет пяти, Маша, а дама из числа журналистов, заинтересованная интимным выступлением покойного генерала, – это уже взрослая Маша, уже Ужова. Вот так в двух лицах и сидит она в громадном зале и в малюсенькой детской одновременно и беседует с покойными – с генералом и с бабушкой.

Начинается пробуждение. Маша выныривает из детства и, пролетая сквозь молодость и внезапную принадлежность к журналистике, взмывает к облакам, радуге, весне, воздуху… и обнаруживает себя в салоне вертолёта. Маленькая хорошенькая стрекозка набирает высоту и кружит над полем. Мария не успевает насладиться полётом, как вдруг решительные руки абсолютно незнакомого мужчины хватают её за почему-то связанные руки и выталкивают в воздух. Взашей.

Мария Ионовна Ужова вздрогнула всем телом, силясь распутать узлы на запястьях, и проснулась.

Комната светилась: утренние лучи вызолотили пыль, наполняющую пространство, и – кругом драгоценное сияние, как в сказках про клады и сокровища.

Она не сразу сообразила, что – проснулась! Мария не спала уже больше месяца и вообще не чувствовала потребности в отдыхе. И вдруг! Не зная, как относиться к неожиданному факту, Мария потянулась, как в детстве, и заметила, что руки свободны. Не связаны. Странно. А ведь только что летела над полем, выброшенная из вертолёта, и извивалась, стремясь распутать узлы. Тьфу! Мария окончательно проснулась и стала думать.

Почему такой сон? С какой стати ей снится погибший в авиакатастрофе российский политик, никогда ранее, при жизни, ничем не интересовавший её? Стоило ли бодрствовать больше месяца, чтобы в конце концов увидеть именно его, с супругой, журналистами и собственной бабушкой? Мария вспомнила, что генерал погиб в вертолётной аварии. А почему бабушка приставала с кашей?

«А потому что у тебя вообще кругом сплошь каша», – ответила она себе, выпрыгивая из-под одеяла.

Квартира мирно спала. Часы на стене пробили шесть. Мария выглянула в душный коридор и побежала в ванную.

С тех пор как Николай с Галиной продлили срок аренды и уехали в свой городок, оставив ей эту комнатку близ Кропоткинской, Мария ни разу не выходила на улицу. Уезжая, Николай договорился с одной из соседок, чтобы его «больной родственнице» приносили еду и воду.

– Мы с женой вернёмся в середине весны, а наша сестра пока здесь поживёт. Прихворнула сильно. Беспокоить не будет. Только приносите ей чего-нибудь два раза в неделю. – И оставил соседке денег.

Их ему Мария дала за комнатку, на еду и на билеты в Сибирь и обратно. Супруги отправились домой, чтобы уволиться с работы. Они решили, что теперь вся их жизнь – в Марии.

В ожидании их возвращения Мария начала вести дневник. В ней проснулся исследователь. На то были причины: не каждый день имеешь возможность понаблюдать за психикой и физиологией бессмертного человека. Интересно же. Мария временно запретила себе думать о муже и сыне: болезненно и бессмысленно. Это с одной стороны. А с другой – она уже свыклась с приобретеньицем – со своей вечностью – и научилась ждать встречи с любимыми. Ждать вечно.

Гуляя из угла в угол и поглядывая на сияющие в окне купола Храма, она передумала всю свою былую жизнь, показавшуюся теперь коротюсенькой, незначительной, вялой, – и понемногу примерилась к новой мастшабной линейке времени.

Для начала она переименовала свою болезнь. Она отменила бессмертие, назвав его вечностью. Слово хорошее: и короче, и позитивнее. Потом она разлиновала все тетрадкины листы вертикальными пунктирами: левая часть – раньше, правая часть – теперь. И стала сопоставлять ощущения, мысли, отправления, мечты, надежды.

Первые открытия были чисто физиологические. К собственной радости, Мария научилась, например, стричь ногти.

Сначала, конечно, получалась полнейшая чушь. Подпиливает она свой маникюр, старается, подпиливает, а все крупинки вмиг обратно прирастают. С такими номерами впору в цирке выступать, но это она отнесла на будущее. Сейчас надо было придумать, как всё же расставаться со своими излишними частицами.

В один ненастный вечер, безмысленно глядя в экран телевизора и машинально подпиливая ногти, Мария заметила, что в мире что-то происходит: какая-то война, что ли. Она включила звук и обнаружила, что на Ирак посыпались американские бомбы. Телекартинка металась от падающих ниц пред Аллахом молящихся до ловко отскакивающих от палубы авианосца бомбардировщиков. Что-то говорили красивые президенты в прекрасных костюмах, что-то лопотали измученные корреспонденты. Мария вслушалась – и грустно удивилась: земляне, собравшиеся в Персидском заливе, старательно убивают друг друга, а она тут сидит и не знает, как отрезать хотя бы ногти. А ведь скоро и волосы отрастут…

Она быстро остригла ногти, тут же запаковала их в пустой спичечный коробок, замотала скотчем, завернула в фольгу, сверху накутала газет, верёвочек, распахнула форточку и выбросила свёрток на улицу. Накрепко заперев дверь и окна, стала ждать – не прибегут ли к ней её ногти каким-нибудь оригинальным путём – и мысленно приговаривала: «Ну, миленькие, ну, хорошие вы мои ноготочки, ну пожалуйста, уйдите навсегда! Живите своей личной жизнью! Идите с миром!»

Прошёл час, два, три – ногти не возвращались. Мария отважилась и выглянула в коридор. Тихо. Ни одного ногтя. Выглянула в окно: тихо. Ничто и никто не ползёт по стене. Так. Что же случилось? Точнее – что получилось?

Продолжая эксперимент, она отрезала маленькую прядку волос. Понятно, прядка через секунду приросла. Тогда Мария нашла ещё один пустой коробок – из-под конфет, жестяной, – отрезала большую прядь, запаковала с яростной тщательностью и стремительно отправила вслед за ногтями. В форточку.

Сидит ждёт, приговаривая примерно те же ласковые слова. Упрашивает волосы не возвращаться. Час, два, три…

До утра Мария металась по комнатушке, поглядывая то на дверь, то на форточку, собирала пустые коробки, бумажки, обрывки фольги, – любой упаковочный материал. Она твердила, как заклинание, формулу словесного прощания со своими частицами. Её словно озарило: надо разрешить им, живым частицам, жить отдельно! Волшебная сила сказанного слова вдруг открылась ей! Она вспомнила, что муж её всегда говорил о силе слова, о магической силе слова, о сокрушающем и возрождающем слове, – а она не понимала его или, скорее, думала, что он использует фигуральные обороты.

Боже! Мария открыла способ!.. Какие же условия должна была создать ей, глупенькому генетику, Судьба, чтобы открыть то, что, казалось бы, давно известно человечеству!.. В начале было Слово…

На следующий день Мария научилась правильно мыться. То есть вежливо прощаться с отшелушиваемыми частичками кожи. О чудо! Кожа тела вновь стала нежной, как была раньше, до болезни. Накопившиеся слои загрубевшей надкожицы теперь легко смывались простой мочалкой, даже без мыла, – и всё оттого, что Мария нашла верный тон! Правильные слова!

Впервые за полтора месяца она почувствовала настоящее счастливое облегчение. «Как устроены люди! Как странно! – думала она теперь. – Могут хоть каждый день мыться и стричься, избавляясь от омертвевшего покрова, и не понимают смысла удобств, бесплатно предоставляемых им смертью!.. И не ищут правильных слов! А многие даже и не молятся…»

А вот заразись человек такой заразой, как у Марии, сразу хватается за ум. «Интересно, а если бы я не догадалась вежливо попрощаться со своими частицами? Вот что было бы со мной, если б не доброта Ивана Ивановича Ужова, давно и впрок наговорившего мне так много правильного!» – ужасная мысль пронеслась, воображение разыгралось.

После всех этих экспериментов и открытий и удалось ей наконец заснуть. И проснуться. Какие-то новые силы бурлили в душе и в теле Марии. Но прежде чем применить их, она очень хотела понять свой сон. Особенно про вертолёт. Это была самая натуралистичная часть сна. Как вживую летела.

«Ну ладно, подожду. Через несколько дней в Москву вернутся Николай с Галей, обсудим. Галя во всяких потусторонностях хорошо разбирается, она мне всё и расшифрует!» – на этой спокойной ноте и зафиксировалось настроение Марии с того утра, когда она вновь научилась спать и просыпаться. А в дневнике появилась невероятная запись: «Оказывается, Слово сильнее бессмертия…»

– Ну и как? – сухо спросил Мар Марыч у верного крепыша.

Тот потоптался на пороге, не зная, что отвечать. Ильзе, перекинутая через его плечо, слабо постанывала.

– Три раза сбрасывали, Мар Марыч… Жива-здорова. Только визжит очень.

– Вот как! – Ледяной тон хозяина заставил Ильзе умолкнуть. Она, видимо, ещё не поняла, что его власть над ней кончилась. – Унеси её, пусть поспит.

– Я не хочу спать, – проскулила Ильзе, неловко пытаясь освободиться от железной хватки своего мучителя.

– А чего же ты хочешь? – осведомился хозяин.

– Ещё полетать…

– Та-а-ак! – Мар Марыч встал и направился к двери. – Унеси её в баню и запри. Чтоб ни щёлочки!

Когда он вышел, Ильзе окрепшим голосом пригрозила крепышу:

– Если только попробуешь запереть баню до последней щёлочки, я тебя укушу.

Крепыш уронил её на пол. Ильзе, усмехаясь, встала, поправила остатки платья и ещё раз пообещала:

– Не перепутай чего-нибудь. А то укушу тебя. Зубами, больно, до крови. Я очень заразна, понял?

Крепыш равнодушно пожал плечами – и стремглав выпрыгнул за дверь. И запер до последней щёлочки.

Мария решилась выйти из конспиративного дома, прогуляться, тихо вернуться. Николай с Галиной, уезжая в Сибирь, умоляли её не делать этого. Чуть не на коленях просили дождаться их возвращения и ни под каким предлогом не выходить на московские просторы одной. Ведь она если и нуждалась в чём, так в простой питьевой воде, да и то больше по привычке.

Но скука и страсть к приключениям, оказалось, свойственны бессмертным – во всяком случае, поначалу – в том же объёме, что и простым людям.

«Вечность – не повод отказываться от времени, – записала в своём дневнике Мария. – Я заложница неведомого, мне всё внове. Обычно люди боятся этого. А мне новое – что воздух… А кстати, что мне воздух?»

Она порылась в шкафчике на кухне, нашла старую бельевую прищепку и нацепила себе на нос. Ничего не произошло. Дыхание послушно остановилось, но не более того.

Она сняла прищепку – дыхание восстановилось. Снова – за дневник: «Так. Я не могу сравнивать новое с воздухом. Я зажала нос прищепкой, а рот – рукой, но это оказалось безвредной процедурой. Дышать или не дышать – я могу равно. Ещё я могу жить без еды. Клетки моего тела теперь нуждаются в чём-то другом, всё не так, как раньше: жиры-белки-углеводы… Интересно, что это самое таинственное другое мои клетки откуда-то получают. Ведь не может же вирус бессмертия, поселившийся во мне, быть одновременно и источником энергии. На чём-то же я работаю, как машина!»

В свои предвечные времена Мария была в меру любознательная женщина, хорошо воспитанная в хорошей семье, то есть всегда умела остановиться, чтоб не залезть в любопытство. Теперь же откуда-то вылез странный мелкий бесёнок под условным именем хочу всё знать, и Мария не нашла в себе сил бороться с ним.

Заперев окна, проверив щели, чтоб не убежал Крыс Петрович (теперь он имел имя-отчество), Мария загримировалась, надела один из париков от Аристарха Удодовича, брючный костюмчик от него же, запасливого, – и всё-таки вышла на московский простор и пошла в сторону Гоголевского бульвара. Коммунальные соседи не видели этого. Было тихо, темно, прохладно. Приятный апрельский вечер.

На скамейках курили, целовались, пили пиво – всё по обычному списку. Марию передёрнуло и замутило. «Что со мной?» – донельзя удивилась она, никогда ранее не обращавшая внимания на публичную физиологию горожан.

В поле её зрения попала ватага подростков, надрывно-утробно ржавших над репликами хрупенькой старушки, попросившей их не сорить на бульваре банками и не плевать под ноги. Юные граждане нашли весьма смешной саму попытку стороннего вразумления. Марию передёрнуло ещё больше, когда один из веселящихся вскочил с ногами на скамейку и, вскинув левую руку, хлопнул правой по локтевому сгибу. Жест был красноречивым ответом на замечание старушки.

Девицы, очевидно привыкшие к однотипным реакциям старшего поколения на поведение их лидера, вызывающе уставились на бабулю в ожидании развития её справедливых эмоций.

Мария, ощутив подъём чего-то неописуемого, повернула в сторону тинейджеров. Спокойно смахнув нахала со скамейки, отчего он взлетел и плюхнулся в груду банок и в наплёванную лужу, она взяла изумлённую старушку под локоть и повела прочь, нашёптывая что-то успокоительное.