Текст книги "Штормило! Море волнующих историй"

Штормило!
Море волнующих историй
Елена Чиркова

© Елена Чиркова, 2023

ISBN 978-5-0060-0068-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Штормило!
Рассказ

– Ну, есть тут у меня одна швея-портниха на примете. Серёжей зовут.

Подружка Ксюха всегда развивает тему телефонного разговора, как будто нехотя, не торопясь, вразвалочку.

Пока не психанёт.

– Серёжей? – насторожилась я.

– Серёжей, – что-то громко жуя в трубку, подтвердила Ксюха. – Ну чё… брать будешь?

– Так у меня выбора вроде нет… Выходит, возьму, – согласилась я неуверенно, потому что до сей поры меня обшивали только пожилые усердные тётушки, у которых под конец уходящего года оказалось дел невпроворот… Впервые отдаться мужчине было волнительно.

– Ну, тогда пиши номер! – скороговоркой, раздражённо, с набитым ртом повелела мне Ксюха. – Некогда мне тут с тобой сюсюкаться!

По ускоренному темпу речи подруги я поняла: ей неприятна мысль о том, что у нас будет общий портной.

– Нет, Ксюш… если ты не хочешь отдавать Серёжу – не отдавай… Хотя, чё переживать-то так? У нас всё равно фигуры разные. Да нас хоть в одинаковое одень, мы всё равно не похожи!

– Конечно! Я ведь толстая! – понесло Ксюху.

– Ксюш… Я не возьму Серёжу. Ты мне дороже.

– Да ладно… бери… Сама же с ним намаешься, – подозрительно намекнула на неожиданные обстоятельства Ксюха и продиктовала номер.

 
                                    * * *
 

– Господа, товарищи! Наша новогодняя вечеринка выпала на четверг… поэтому тема маскарада – рыбный день!

За неделю до разговора с Ксюхой в актовом зале рыбоперерабатывающего консервного комбината, где я работаю, торжественно объявил с трибуны наш начальник Иван Карлович, плешивый, плюгавенький мужичок в изрядно поношенном классическом коричневом костюме, и двумя руками поправил галстук.

– Карлуша галстук правит! Сейчас от хохота животик надорвёшь, – локтем пихнул меня сослуживец Мошкин.

С этим сослуживцем я с утра до вечера бок о бок сижу в отделе рекламы и продаю оптовикам консервы.

Карлович – тоже на виду. Он давно «как облупленный».

Поэтому не только Мошкин, но и все комбинатовцы знают, что если начальник правит галстук – он шутит.

Как правило, неудачно.

Несмотря на несмешные Карлушины потуги, многие стараются хотя бы улыбнуться, потому что Иван – человек душевный, и жалко его обижать.

По залу прокатился смешок.

 
                                    * * *
 

– Так вот! – вдохновлённый реакцией слушателей, продолжал Карлович. – Предлагаю празднование Нового года провести в родной нам стихии, на море!

Работники рыбного комбината навострили уши. Рядом с нашим комбинатом моря никогда в помине не было.

И большинство комбинатовцев моря отродясь не видали.

У тугодумов ёкнуло сердце: неужто теперь увидят?

Кто посообразительней – сразу понял, что Карлович снова шутит. Тем более вон, галстук опять теребит.

– Предлагаю наш комбинат на один день переименовать в Морское Царство! – провозгласил-таки Иван.

– А вот это уже не смешно! – с места выкрикнул Мошкин. – И даже обидно! Обмолвились про море – гоните море!

– А море – ваших рук дело! – решил начальник. – Наряжайтесь на праздник всякими рыбами, медузами, морской капустой и приходите на праздник.

– У капусты ног нет, – не унимался Мошкин.

– Тогда прикатись.

– Морская капуста не круглая, чтобы катиться, – опять «лез в бутылку» Мошкин.

– Значит, скачи, плыви, ползи, а на празднике будь! – начал сердиться начальник.

– Не… ползти я с праздника буду, – нагло намекнул на нехорошие последствия мероприятия раззадоренный Мошкин. – А на вечеринку я, пожалуй, и правда прискачу. На коне! На морском! В седле с селёдкой «под шубой»!

На том и порешили.

 
                                    * * *
 

Через неделю мне предлагалось явиться на корпоративную вечеринку в костюме, видимо, рыбы.

Пока то да сё, через пять дней я позвонила Ксюхе.

Ксюха пообещала мне Серёжу.

У нас с портным остались сутки «с хвостиком».

– Слушай, ты Серёгу у себя в квартире на замок запри. А сама ко мне спать приходи, – почему-то шёпотом сообщила мне по телефону Ксюха в тот самый момент, когда у меня в коридоре призывно заулюлюкал домофон, предвещающий приход Серёжи.

– Зачем? – с трубкой у уха застыла я.

– Иначе «плакало» твоё платье!

– А кто его обидит? – несмотря на домофонную истерику, докапывалась я.

– Это тебя Серж обидит!.. Не сошьёт он тебе платье за сутки! – всё пуще распалялась подруга.

– Так он же обещал.

– Обещанного три года ждут!

– Он пьёт?

– Да не пьющий он! Просто творческий… Кутюрье!.. Сядет шить и уснёт… Ты ему через сутки позвонишь, а он тебе: «Я не золотая рыбка, чтоб по щелчку желанья исполнять».

Я кинулась отворять дверь творческому Серёже.

 
                                    * * *
 

На пороге стоял очаровательный молодой человек.

Очень невысокого роста, зато стильно одетый и с доброжелательным выражением лица.

Это вам не Мошкин, который хоть и «положил на меня глаз» давным-давно, а всё равно с моего стола бумажные платочки тырит, когда простывает и сопливит.

А я позволяю.

Опасаюсь, что он сморкаться прямо в рукав своего «седого» от поросли катышей свитера станет.

А я этого не хочу.

Поэтому не забываю покупать платки.

– Я Серёжа, – представился гость. – Очень рад познакомиться.

И кутюрье поцеловал мне руку.

Изящность Серёжиных манер затмила мой разум.

Я кинулась сволакивать с него элегантную верхнюю одежду. Не знаю, как она называется… Ну, не курткой же такую модную вещь обозвать!

 
                                    * * *
 

– Так что мы шьём? – обмерив меня пристальным взглядом, спросил Серёжа.

– Рыбу, – чувствуя, как от смущения по шее поползли багровые пятна, выпалила я.

– Не понял? – приподнял красивую бровь Серёжа.

– Ну, или медузу… Конька можно. Морского… Капусту, опять же.

– У вас карнавал, что ли? – предположил мой догадливый собеседник.

– Типа того… Морское царство… Рыбный день.

– Хм-м-м, – подложив кулак под подбородок, изучающе глянул на меня и по-сократовски сморщил лоб озадаченный мастер.

Он обошёл вокруг меня.

– Нарекаю тебя Русалочкой! – вытянув руку вперёд, провозгласил портной. И вдохновенно сверкнул очами.

 
                                    * * *
 

Не успела я насладиться мощным эффектом Серёгиных слов, вновь раздался телефонный звонок.

– Ты сделала, что я сказала? – с наездом требовала отчёта Ксюха.

Я зажала трубку рукой и шмыгнула в спальню. Хорошо, что Серёга уже что-то рисовал в своём блокноте.

– Что надо было делать? Запереть Серёгу в квартире? – шёпотом орала я на Ксюху.

– Да! – ответно орала Ксюха на меня. – Только сначала его выгуляй. Сходи с ним в магазин, купи, что нужно… И под замок его. Иначе – пожалеешь!

– Как я ему об этом скажу?

– Прямо!

– Он согласится?

– Он тоже кушать хочет!

– А кормить-то его чем?

– Ой, ну я тебя умоляю… У тебя чё, консервы закончились?

 
                                    * * *
 

– Серёжа, а оставайся на ночь у меня! – пылко воскликнула я. – У меня, но без меня, конечно!

– Не понял, – беспокойно глянув на дверь, признался портной, – зачем мне оставаться?

– Для уединения. Для погружения в пучину творчества. Вынырнешь обратно – глядь, а платье-то готово! Как сшил, сам не заметил!

– Из чего-шить-то? Из крапивы? Так я не ваша сестрица, а вы не заколдованный принц, – к месту вспомнив сказку про диких лебедей, остроумно возразил мне Серж, – ткани-то нет.

– Так и машинки швейной нет, и ниток нет, и мела, – жарко поддакнула я. – Серёженька, всё будет! Соглашайся!

Не дожидаясь ответа, я набрала номер такси.

«Сергей, диктуй домашний адрес», – велела я портному. А тот, заглотив-таки наживку, попался мне на удочку, назвав улицу и номер дома.

 
                                    * * *
 

Я вернулась домой спустя сутки.

В квартире от сигаретного дыма «топор висел».

Запах курева отчаянно бился за власть с тошнотворных душком вчера, видимо, вскрытых консервированных сардин в томате.

Серёга сидел на стуле, закинув ноги в уличной обуви на кухонный стол, и красными от напряжения и бессонницы глазами, ничуть не смущаясь, в упор смотрел на меня.

– А вот и я пришла… Серёже денежек принесла, – чувствуя себя ещё и виноватой, пропела я.

– Кормилица ты моя! – оживился Серёга. И, спустив-таки ноги на пол, расторопно нырнул в мою спальную комнату.

– Примерь, – с видом фокусника, по велению которого вот-вот должно случиться чудо, протянул мне обнову Серж.

Я надела платье.

Из зеркала, как из голубоватой водной глади, на меня смотрела Русалка.

Платье из тонкого синего кружева плотно облегало фигуру, оголяя плечи и грудь, узкий подол ворохом лёгких оборок перерастал в русалочий хвост.

– Серё-ж-а-а-а, да где же ты раньше-то был?! – зачаровано вглядываясь в зеркало, отмороженно взывала я. – Да если б у меня такое платье раньше было! Да разве ж я рыбные консервы оптовикам продавала? Да я б сиганула прямиком к синему морю! Разбежалась бы с обрыва и в морскую пучину – плюх! Эх, Серёжа, Серёжа…

 
                                    * * *
 

Карлуша меня не узнал. Ну, или просто с переполоху имя забыл. Пригласил на танец. Неуверенно топтался рядом, положив мне руки на русалочью талию, что-то мямлил. Морской царицей назвал.

– А вы почему не по теме одеты? – спросила я Карловича, расслабленно двигаясь с ним под советскую классику, под песню Антонова «Море, море…».

– Так я ж того… на собрании про рыбный день… пошутил, – признался затейник и, сняв руку с моей талии, потеребил свой поношенный галстук, затем препроводил к столу…

Карлуша не сразу узнал меня.

А я не сразу узнала Мошкина.

Да и как его было узнать без свитера в катышах?

Пират Мошкин был чертовски хорош собой.

– Никак у Джонни Деппа костюмчик «отжал»? – открыв рот от удивления, разглядывала я потрёпанную треуголку, белую атласную рубаху и красный широкий пояс морского разбойника.

– Не отжимал я ничего у Джонни… а вот у тебя платочки тырю… Простишь? – повинился передо мною пират и пластанул ножом цыплячью тушку. – Я больше на них не посягну. Я теперь ромом лечиться буду!

– Ничего, ничего… Бери платочки, не стесняйся, – заверила я пирата. – Взамен расскажи, где сундук мертвецов с золотом прячешь.

 
                                    * * *
 

А потом нашу палубу качало.

Я, сидя за столом, смотрела на пирата Мошкина, который на танцполе прискакивал и вихлялся в кругу слегка «поддавших» матёрых акул, и думала: «А он не так уж и плох! Если лечить его вовремя… Не-е-е, не ромом… Любовью… Только любовью».

Я продралась сквозь толпу пьяненьких тётушек.

Пристроилась к Мошкину.

Вильнула русалочьим хвостом.

Мошкин удивился, а потом, переорав громкую музыку, протрубил мне в ухо: «Сейчас свяжу тебя тугими верёвками, уволоку на пиратский корабль, отчалим от берега, будешь жить со мной на необитаемом острове».

«Вяжи», – протянула я руки Мошкину.

 
                                    * * *
 

– Ну чё, Русалка, хвост вчера не потеряла? – Ксюха привычно что-то жевала в трубку.

– Голову потеряла, – устало, но довольно ответила я.

– Штормило?

– На все девять баллов…

Потом я позвонила Серёже.

– Ты можешь приодеть одного Пирата? – спросила я.

– На вечеринке на хвост поймала?

– Точно… знатный улов случился, кормилец!

– Что шить будем?

– Что-нибудь не пиратское… Человеческое… Как по-вашему, по-модному, куртка твоя называется?

– Парка?

– Ага. Её!

Втроём
Рассказ

Мне нужно было простить себя за предательство.

Пока не получалось. Так я попал в то место. Мне нужно было где-то срочно поселиться. И я суматошно искал очередное временное пристанище.

Сносное и совсем дешёвое.

«Вот то, что вам надо, – по-русски сказала мне круглолицая риелторша-казашка, которую, как и меня, ветер странствий замёл на этот остров, – комплекс старый, дома пошарпаны, но территория ухожена. Садик внутри… Да и море рядом… Зайдём, посмотрим»?

Я молча осмотрелся.

Вид комплекса снаружи произвёл на меня гнетущее впечатление. Вереница старых двухэтажных домов с телами, при рождении наделёнными белой известковой кожей, но теперь испещрённая витиеватыми изгибами замшелых трещин, закольцовывала общее пространство, выпятив наружу входы в подъезды.

– А других вариантов нет? – спросил я у риелторши, тотчас поняв, что в этом месте говорить мне надо сильно громче, чем я это обычно делаю, потому что голос тонул в грохоте проходящих мимо машин. С подъездной стороны, как грешник, терпеливо несущий свой крест, подвывала, ахала и дребезжала автомобильная дорога.

«Ну, вы же просили самое дешёвое!» – фыркнула моя спутница.

Я молча кивнул, и мы вошли в подъезд.

– Где здесь жить? – оглядывая белые «больничные» стены, тесно меня обступившие, раздражённо «наехал» я на риелторшу.

– Ну как? – тоном обиженного человека буркнула та. – Вот вам гостиная с выходом на балкон… с балкона море видно.

Девушка толкнула стеклянную дверь.

Солнце уже садилось.

В котле из крон вековых усталых эвкалиптов, как черничное варенье, сладко кипело и пенилось море.

Я облизнул пересохшие губы.

 
                                    * * *
 

– Да, и спальня тут приличная, – торопилась сделать своё дело казашка, выходя с балкона, – вот, сами посмотрите.

– Нормальная спальня… Спальня как спальня, – согласился я, заглянув в комнатушку, которая была добросовестно оснащена арендодателем чёрной железной кроватью, – только уж очень душно.

– А вы окно откройте, – следуя за мной по пятам, посоветовала мне провожатая.

– Да, пожалуй, – согласился я и двинул в сторону створку раздвижного окна.

С улицы, как из шкафа, под завязку набитого разным хламьём и внезапно открытого, на меня обрушилась лавина грохота, скрежета и пыли.

– Душегубка, блин, – выругался я и задвинул окно обратно.

– Привыкнете, – твёрдо заверила меня девушка.

– Думаете, привыкну?

– Ещё как!.. Конечно привыкнете… Ну, что? По рукам?

– По рукам.

 
                                    * * *
 

Вечером у продуктового магазина я натырил и составил в пирамиду несколько разнокалиберных картонных коробок, чтобы восполнить недостачу шифоньера, комода и книжного шкафа в своём жилище.

Распаковал сумки.

Застелил свежим бельём кровать, потом порезал хлеб, сыр и колбасу. Налил полстакана красного вина и, держа в одной руке выпивку, в другой – бутерброды, с удовольствием плюхнулся на продавленный рыжий диван.

Голод утолился быстро.

Но я нуждался ещё и в пище духовной, поэтому, открыв электронную книгу, прилёг на диван.

Там, словно в вазочке, похожие на надкушенные конфеты, хранились книги, лишь на несколько страничек приоткрытые. Я всегда так «пробую на вкус» незнакомые мне тексты.

Сначала «надкусываю».

Потом читаю.

Сегодня мне хотелось приторно-сладкого. Но стоило мне едва прикоснуться к лакомству, как я тут же ощутил сытую усталость.

Опустив книгу в картонную коробку из-под пачек с макаронами «Мутлу» (в переводе с местного – «счастье»), взятую у супермаркета, я закрыл глаза.

И мне уже казалось, что шум с дороги – вовсе не шум.

А колыбельная ночного моря.

 
                                    * * *
 

Меня зовут Марина.

Мне двадцать шесть.

Внешность моя слишком обыкновенна, чтобы подробно её описывать. Подтверждение тому – частые возгласы знакомых, примерно такие:

– О! Чугункова, я недавно видела девушку, вылитая ты! Я чуть было не кинулась ей навстречу… Потом гляжу, вроде не ты.

– А… так это моя сестра-близнец! – как от назойливой мухи, отмахиваюсь я от очередного приписанного мне сходства. – Нас все путают!

Впрочем, был в моей жизни ещё такой случай, который вкратце обо мне расскажет.

Как-то раз я оступилась на лестнице и вывихнула ногу. Пришлось ехать на приём к «дорогому» доктору с хвалебными рекомендациями.

– Балерина? – неожиданно спросил меня он, острыми пальцами впиваясь в больную мышцу.

– Я? Нет! Что вы? Конечно нет, – не без сожаления отреклась я от образа, по ошибке мне приписанного. – Я лыжница… Бывшая.

– А… я смотрю, ты жилистая, – пояснил своё предположение доктор. И в первый раз за приём взглянул мне в лицо утомлёнными, в красных змейках лопнувших прожилок, умными глазами.

Потом врач выписал мне рецепт.

И я, одетая в чёрную обтягивающую водолазку, у гардеробного зеркала закрутила свой хвост в пучок на затылке, напялила тяжёлый дутый пуховик и с нафантазированной гордостью самой собой покинула больницу.

Я шла, прихрамывая и представляя себя балериной, подстреленной театром в ногу.

 
                                    * * *
 

Близился Новый год.

На календаре торопливо частил декабрь.

Я пришла в редакцию газеты, в которой тогда работала журналисткой.

– Вот, Чугункова, это тарелка, – фотограф Вова, возникший внезапно, нахлобучил на мой рабочий стол чистый лист бумаги форматом А4, – пусть полежит пока… Я тортик тебе оставил… Ты жди, я сейчас…

Не успела я спросить Владимира о том, по какому случаю банкет, как взамен мелькавшей между редакционных столов взлохмаченной светловолосой головы уходящего фотографа выплыла на первый план широкобёдрая, давно уже зрелая женщина, корректорша Вера.

– У Вовки день рождения сегодня, – Вера приподняла белёсую бровь, – не знала?

– Откуда? – оправдывалась я. – Месяц всего в редакции работаю… Эх, хорошо бы подарок купить.

– А ты купи, купи, – Вера протянула мне мой текст, ею поправленный. – Тортик – это ведь прелюдия к пиршеству… Вовка обычно такой ужин закатывает, что пальчики оближешь! Он уже приволок из дома кастрюли. В прошлом году голубчиками нас угощал, салатиками всякими.

Вера сглотнула слюну.

 
                                    * * *
 

Весь начавшийся декабрь Вера сидела на диете.

Она, притаскивая на работу лотки с тёртой морковкой и ещё чем-то овощным и пресным, плакалась на свою судьбу всем подряд.

– Жена? – удивлённо вскинулась я.

– Чья жена? – не поняла Вера, очарованная воспоминаниями о голубцах.

– Ну, Вовкина жена… Это она голубцы с салатиками готовит?

– Да какая там у Вовки нашего жена! – сморщила носик Вера. – Нету у Вовки никакой жены… Родила ему уродика и исчезла.

– Уродика?

– Уродика.

– И исчезла?

– Исчезла.

– Куда?

– Ну, я не знаю… вообще никто не знает.

Верина неосведомлённость ввела меня в ещё большее недоумение. Корректорша знала всё. И я уж было открыла рот, чтоб тем не менее прояснить ситуацию.

Но осеклась.

– Т-с-с-с!… – увидев, как на горизонте замаячила Вовкина голова, настороженно зашипела я.

– Ну, я пошла… А ты ошибки-то исправь, – снисходительно глянула на меня сверху вниз образцово грамотная корректорша и, плавно качнув бедром, учуявшим приближение мужчины, удалилась прочь.

А Вовка аккуратно серебряной лодкой-ложечкой выложил из нарядной коробки мне на бумажную «тарелку» форматом А4 последний кусочек вишнёвого чизкейка.

Вовкин деньрожденный ужин я так и не отведала.

Да и подарок ему не купила.

Вместо этого я поехала собирать материал для очередной статьи, хоть написание её не требовало срочности.

«А Вовка о тебе вчера спрашивал», – сообщила мне на следующий день корректорша Вера.

«Я не могла остаться, – без тени сожаления соврала я. – Дела, дела…»

 
                                    * * *
 

– Марина, зайди ко мне, – редактор газеты Филина курила в форточку, стоя на подъездной лестнице, когда я поднималась наверх, – дело есть.

– Хорошо, зайду, – намеренно пустив в голос струю напыщенного энтузиазма, ответила я начальнице.

Под руководством Филиной я проработала всего месяц. И мне нужно было упрочить своё место в журналистском коллективе, поэтому приходилось хорохориться, демонстрировать рабочую прыть… Хотя думать в эту минуту хотелось о другом.

Я с тоской глянула в окно, которое полузаслонила редакторша.

Там, сквозь гусиным пиром изящно писаную изморозь, разноцветными огнями мерцала городская ёлка.

 
                                    * * *
 

– Марина, а езжай-ка ты в галерею. Там местные художники выставку сегодня открывают, – Филина, похожая на развязного очкастого юношу, теперь сидела за столом своего рабочего кабинета, как всегда, в расслабленной позе.

Одним плечом она касалась спинки кожаного кресла, вторым висела в воздухе, явно преодолевая желание (это слишком угадывалось) закинуть ногу на ногу. Потёртые джинсы, к редакторскому счастью, не сковывали движений.

Сковывали правила поведения, написанные для безупречно вышколенных девочек.

– Сейчас нужно ехать? – уточнила я.

– Нет, сейчас беги в поликлинику на медицинский осмотр. Он обязательный, ежегодный, в целях профилактики… А потом – в галерею.

– Ага, – кивнула я и развернулась, готовая сорваться.

– Чугункова!

– А?

– Фотографа не забудь! – Филина взглянула на ручные часы с крупным круглым циферблатом, покрывающим её запястье, и закинула-таки ногу на ногу. – Вовку в галерею возьми.

 
                                    * * *
 

Я проснулся от навязчивого звука, не сразу поняв, где нахожусь.

А ещё этот писк, жалобный, но настырный.

Приподнявшись на локтях, щуря ещё не привыкшие к свету глаза, я пробовал осмотреться, чтобы вернуть себя в действительность.

«А… квартира…», – сообразил-таки я, углядев на полу картонную коробку из-под макарон «Мутлу», в которой заночевала моя электронная книга.

Я слегка успокоился… Но вопль!

Он продолжал пытать моё сердце, и без того сбитое с толку внезапным пробуждением и скакавшее теперь вприпрыжку.

Я вылез из кровати. Босиком прошлёпал к балконной двери.

В её стеклянный проём частил дождь.

Сквозь белёсую смуту воды застиранным зелёным пятном мне являлись полупризраки-полудеревья.

Я открыл дверь.

 
                                   * * *
 

Господи Иисусе!

Выходцы из ада существуют!

То был котёнок с разинутой в полувопле, в полушипении алой пастью.

Он как будто осатанел, поняв, что дверь перед ним распахнулась, и ринулся напролом с намереньем зубами выгрызть из меня добычу: еду и тепло.

Его чёрная мокрая торчащая клочьями шерсть, круглая большая морда с алчным оскалом и глаза обезумевшего звериного детёныша делали его похожим на маленькую гиену.

Вот только хвост!

Хвост у котёнка не был поджат, как это делают падальщики.

Хвост стоял торчком.

И он был бледно-розовым!

Кожаным!

Голым!

«Да у тебя лишай!» – уворачиваясь от котёнка, который норовил потереться о мои ноги головой, ужаснулся я.

Мощным пинком отшвырнув пришельца в сторону, я выскочил в подъезд.

Тот мгновенно оправился от боли и бросился за мной.

Но я его обхитрил.

Выманив его из квартиры, я изловчился и, занырнув обратно, хлопнул дверью прямо перед носом у обманутого гиенёныша, открывшего в жалобном «мяу» зубастый рот.

 
                                     * * *
 

Отвязавшись от лишайного котёнка, я принялся «сдирать с себя кожу». Тёр ноги моющим средством для посуды «Фейри», спиртовыми салфетками, купленными год назад для авиаперелёта, и дорогим парфюмом, приобретённым в том же в аэропорту в дьюти-фри.

А гиенёныш, оставшийся в подъезде, всё взывал, стонал и плакался.

Но прошло время, и страдалец затих.

Я выглянул в мутный дверной глазок.

Котёнок, прижавшись боком к холодной стене, подвернув под себя лапы, словно маленькая лошадка, обречённо клевал носом.

«Меня караулит», – подумал я. А утром позвонил риелторке.

«Так у вас там начальник есть. Пожалуйтесь ему, – посоветовала та. – Пусть утилизирует этого котёнка лишайного, куда надо».

 
                                    * * *
 

Я пришла в поликлинику.

На медицинский осмотр. Как велела мне Филина.

– Сегодня сто двадцать сисек прощупала, – скорее в пространство, нежели мне, сказала врач, невысокая крепкая женщина с причёской, напоминающей перья разбуженной совы. Коротко стриженные, бурые с подпалинами волосы ниспадали на стёкла огромных очков. Оттого врач уж вовсе смахивала на ночную лесную птицу.

– Много, – представив сто двадцать сисек, вслух подумала я. И задрала вверх блузку.

– Много, – вздохнула врач и без энтузиазма принялась пальпировать и моё тело.

– А где столько сисек взяли? – заела меня случайно оброненная фраза.

– Так медосмотр в Сосновом бору.

Сосновый бор – это место, где в нашем городе находился интернат для женщин с нарушениями психики.

В народе их называли дурочками.

– А что?.. – застёгивая блузку, спросила я. – У дурочек сиськи красивые?

Женщина вздрогнула. Как будто бы ждала, что я спрошу её об этом.

– Сегодня видела такую, – врач, тревожно упёрлась взглядом в пространство. Как будто снова увидела ту самую дурочку. – Молодая. Высокая. Бледная, как луна… А волосы рыжие, почти красные, по плечам раскиданы! Стоит, молчит… Глядишь на неё, и страшно становится… Как думаешь, красота бывает страшной? – вопросительно впёрла в меня глаза впечатлённая докторша.

– Бывает, – уверенно рубанула я, поддавшись её состоянию. – Ещё как бывает!

 
                                    * * *
 

Мы с Володькой пришли на выставку.

Внутри галереи слишком ярко, даже тревожно ярко освещённой большими круглыми люстрами, с вытянутыми бутонами электрических ламп, имитирующих свечи, волнующе пахло обрывками парфюмерных ароматов и живых цветов.

У раздевалки губастый мужик в лохматой шапке, в пальто со столь же лохматым воротником, похожий на медведя, расцарапывал свёрток из плотной суровой бумаги.

Губы у посетителя выставки шевелились. Маленькие глазки под лохмами шапки двигались. «Медведь» священнодействовал. Как будто раздвигал малинник, предвкушая увидеть внутри куста яркие сочные ягоды.

Наконец, из-под грубой серой брони явились на свет хрупкие белые лилии.

Мужик взволнованно облизнулся.

А я начала стаскивать с себя пуховик.

«Давай помогу», – предложил Володька, содрал с меня одежду и сдал её в галерейный гардероб молодящейся старушке со сгустками оранжевой помады в морщинистых губах.

 
                                    * * *
 

В самом дальнем углу галереи скромно жалась тётенька.

Она была сильно не похожая на снующую туда-сюда богему с пузырящимся сквозь бокальное стекло шампанским в дорого окольцованных руках.

Тётечка эта не была похожа на художницу.

Её бардовая старомодная кофта с карманами, седеющие волосы, собранные в жидкую кичку на затылке, нерешительность – всё указывало на то, что женщина чувствует себя чужой на этом празднике жизни.

– Извините, кто автор этих картин? – тем не менее спросила я, указывая на несколько полотен, связанных одной темой. На каждом из них было небо.

– Я, – встрепенувшись, откликнулась тётушка с видом торговки неходовым товаром на рынке, к которой наконец-то обратился покупатель.

 
                                    * * *
 

– Я всегда рисую только небо, – охотно заявила в интервью художница.

– Почему?

– Потому что на небе Ангелы живут.

– Ага… вот как?.. А что они там делают?

– Ну, я же говорю… Они там живут! Конечно, иногда они спускаются на землю… Но не часто… Кстати! У вас за спиной сейчас Ангелочек стоит.

– У меня???

– Да. Мальчик лет семи. …Сам светленький, а свитерок у него тёмненький… На груди пятнышко маленькое… розовое… Этот мальчик всегда будет хранить вас. Всю жизнь.

– Ну, что ж… всё может быть, всё может быть, – торопливо засовывая в сумку блокнот с записями, поспешила свернуть я беседу, опасно норовящую скатиться в бред. – Наша газета обязательно опубликует интервью с вами… Возможно, во вторник… Ловите.

«Мадам ку-ку…» – уже мысленно и глубоко разочарованно закончила я свою речь, потом зло окликнула Вовку, чтобы он прекратил-таки щёлкать фотоаппаратом.

 
                                    * * *
 

В тот год, стремительно уходящий, я была на «мели».

Жильё моё, съёмная квартирка на окраине города, расположенная в двухэтажном жёлтом бараке, ничуть меня не радовала.

То ветер, воющий за окном, вгонял в меня смертельную тоску; то почти остывшие рёбра батарей доводили меня до «белого» каления; а уж ночные бурные попойки соседей-алкашей за стенкой и вовсе рождали во мне приступы животного жгучего страха.

Арендовать другое жильё я пока не могла.

Смена работы, на которую я решилась месяц назад, была кульбитом рискованным. Я экономила каждую копейку, боясь остаться с «фигушкой в кармане».

Личная моя жизнь и вовсе разладилась, многолетний вялотекущий любовный роман, словно старый и грустный тягловый мерин, пал вдруг на бок, да и сдох.

«Наконец-то, – с облегчением подумала я, – туда тебе и дорога».

 
                                    * * *
 

– Где Новый год встречать будешь? – спросил меня Вовка, когда мы шли на очередное задание редакции мимо магазинных витрин, торжественно мерцающих весёлыми огнями.

– А, – безнадёжно хмыкнула я, – дома встречу. Куплю в гастрономе селёдку под шубой… Ещё в моём холодильнике давным-давно стоит недопитое вино «Изабелла» в картонной коробке, надеюсь, оно не прокисло. Включу телевизор, приволоку на диван ватное одеяло, зароюсь в него… в квартире очень холодно… чокнусь с ведущими «Голубого огонька»… Вот и вся моя программа новогодней ночи.

– В Новый год – одна? – удивился Вовка.

– Одна. Совсем одна!

– А я с сыном Новый год встречать буду. Приходи, если хочешь.

– Хочу, – как «за соломинку» ухватилась я за Вовкино предложение. – Конечно хочу!

 
                                    * * *
 

Я нажала на кнопку звонка.

Дверь медленно приоткрылась.

В проёме я увидела мальчика лет шести-семи.

Дневной зимний свет, которого хватало сполна, когда я бодро шагала по свежезастеленной снегом улице, теперь умалил свою милость.

Здесь, в подъезде, его источником служило только мутное подъездное окно.

Мне пришлось прищурить глаза, чтобы получше рассмотреть белокурого ребёнка, стоящего на пороге.

Его острое лицо казалось тем более бледным, почти размыто-голубым, как будто бы служило фоном для больших и тоже голубых (таким бывает небо в конце марта) глядящих на меня усталых детских глаз.

Но взгляд мой резко съехал ниже.

Мальчику на грудь.

Там, под тщательно отутюженной рубашкой, стремясь к подбородку, уродливо бугрился горб.

– Вы Марина? – спросил меня мальчик. Его вопрос лёг на свист, доносящийся из груди, как слова песни на музыку.

– Да. А ты Влад?

– Ну конечно… Входите.

 
                                    * * *
 

Влад отступил внутрь, и я шагнула в квартиру.

– Давайте куртку, – маленький хозяин услужливо потянул меня за рукав. – Папа сейчас вернётся. Он в магазин убежал. За ванилью.

– Что печёте?.. Запах-то, запах! – с наслаждением поводя носом и вытаскивая из сумки нарядный свёрток, спросила я.

– Штрудель. Яблочный, – скороговоркой ответил мальчик, более заинтересованный моими действиями, чем беседой. – Что это? Подарок?

– Подарок.

– Только не сочиняйте, что Дед Мороз передал… Я не маленький.

– Ну почему же Дед Мороз? – замялась я. И прижала пакет к груди. – Это от меня тебе подарок. Уж не знаю, понравится ли…

– Мне не понравятся коньки, мяч, велосипед… – один за другим принялся зажимать на руке пальцы Владик, – всё остальное понравится.

– Круто! Я знала! Я знала, что большая кастрюля для варки щей тебе точно понравится! – подзадорила я мальчишку.

– Чего? – сморщил носик Влад. – Кастрюля для щей? С капустой? С варёной морковкой? Бе-е-е… ненавижу… Но там не кастрюля… У вас в руках что-то плоское.