Текст книги "Все бывает… (сборник)"

Улица Коштоянца

Нас было шестеро: Виктор Маркушев, врач-психиатр; Антон Беликов, журналист; Лев Генкин, переводчик с итальянского; Владимир Гурман, биохимик; Бронислав Чен, врач, и наконец… чуть не забыл, кто же шестой – это я сам, Матвей Шаковский, преподаватель права в одном из московских вузов.

В один из вечеров мы сидели, как обычно, в нашем «уголке Уголька» и обсуждали фильм, который только что посмотрели. Диск, судя по переводу, был пиратский, но тогда никто толком не разбирался в этом, и какая разница нам была, откуда он привезен и скопирован, если мы имели возможность посмотреть свежий западный фильм на начальном этапе проката, а не тогда, когда он уже стал классикой мирового кинематографа. Речь в фильме шла о вечных проблемах – только после смерти матери дочь понимает, что не во всем надо было поддерживать мужа, а зять осознает, что никому, кроме покойной тещи, не было дела до его проблем и его больного горла. Фильм был бы вполне средний, если бы не известная французская актриса, игравшая тещу. В процессе обсуждения разговор плавно перешел на реальную жизнь.

– Да, если б такие тещи были…

– Где такие водятся? Подскажите мне. Я не знаю.

– Ну, почему. Моя теща, например, меня устраивает.

– Правильно, если б моя теща тоже жила в Бостоне, она бы меня тоже устраивала.

– Черт с ним, с Бостоном. Хотя бы во Владивостоке…

– Да ладно вам. Нам просто хотели напомнить, что теща тоже человек.

– Была когда-то.

– Или может стать. В последний час.

Бронислав Чен, до того не принимавший участия в разговоре, вдруг рассмеялся.

– Слушайте. Я сейчас вспомнил одну историю. Почти на эту тему. Если хотите…

– Конечно, хотим. Давай, рассказывай.

– Правда, она немного…

– Детям до шестнадцати?

– Да. Натуралистична.

– Не стесняйтесь, доктор! Выкладывайте все как есть. Нам уже шестнадцать с половиной!

– Да, мы уже многие слова знаем. Но если ты опасаешься за нашу нравственность, то вместо них пищи… Ты-пик-пик-пик пошел бы-пик-пик-пик-пик, ну и так далее.

– Да тут дело не в словах..

– Ладно, Бронь, хорош ломаться!

– Просвети нас уже наконец!

– Хорошо. Но я хочу вас предупредить, что эта история, хоть и любопытная, но не очень…как бы это сказать… кино не для всех. Нормальный человек будет сильно шокирован.

– Ну, заинтриговал дальше некуда.

– Давай уже свою страшилку.

– Ну, так вот. У одного моего друга умирала теща…

– Начало захватывающее!

– Уже смешно!

– Ну, помолчи, мать твою…

– Пик!

– Все, больше не перебиваем!

Бронислав выдержал паузу, не торопясь вытащил из пачки «Парламента» сигарету, закурил, и убедившись, что публика угомонилась и готова слушать, приступил к повествованию.

– Короче говоря, умирала теща. Этот естественный и неизбежный процесс шел очень туго, и неизвестно было, на сколько недель или месяцев он рассчитан. Эта фраза может показаться циничной, но на самом деле это не так. Ведь когда родственники с мужественным трагизмом в голосе спрашивают «доктор, как вы думаете…», никто не расценивает это как цинизм. Это означает, что их волнует, долго ли продлятся муки, или может быть, все же есть шанс на улучшение… А доктор не всегда может дать достаточно точный прогноз поведения организма в условиях умирания. Наша же теща перенесла тяжелейший инсульт, в результате которого она оказалась почти полностью парализована, не могла говорить и все время находилась в забытьи. Было непонятно, слышит ли она речь, видит ли тех, кто за ней ухаживает, и вообще, воспринимает ли она то, что происходит с ней и вокруг нее. Ей было за девяносто, и врачи однозначно предрекали неблагополучный исход. Но как иногда бывает у таких больных, ее сердце приспособилось к новому режиму существования без стрессов и потрясений, и организм каким-то образом стабилизировался в таком полурастительном состоянии, очень неохотно и очень постепенно сдавая свои позиции. Такое цепляние за жизнь вызывало уважение и даже своего рода восхищение, не столько самой тещей, сколько ее внутренней способностью не сдаваться, не покоряться, бороться. Не знаю, правда, испытывали ли ее родственники подобное восхищение, но относились к ситуации вполне философски и поочередно дежурили возле больной, которая ввиду неопределенности прогноза последнее время находилась дома.

И вот в один из дней было дежурство моего приятеля…

– Бронь, извини, что перебиваю. Это ж надо так любить тещу! Не представляю, что мужик может ухаживать за парализованной старухой. Ведь это нужно все там делать, мыть, поить, я не знаю. Я бы умер скорее, чем согласился. Или она ему завещала наследство?

– Да нет, какое наследство! Дело в том, что он был медик, врач, работал в неврологии, там как раз такой контингент. Так что для него это все было обычно. Ну, так вот. Надо вам сказать, что мой друг был большой любитель женщин. Он очень легко увлекался, загорался, короче – исключительно тонко чувствовал женскую красоту. У него была очень симпатичная жена…Но его окружали медсестры, и это было что-то особенное! Помню, Лариса, рыженькая, белокожая такая, упругая… А Анька еще была, черноглазая, насмешливая, ноги, как у модели… А практикантки какие приходили! Откуда они такие брались? Одна лучше другой…

– Эй, доктор, ты что-то отвлекся! Ты о чем хотел рассказать-то? И при чем тут больная теща?

– Слушай, а этого твоего приятеля случайно не Бронислав Чен звали?

Мы все, включая рассказчика, от души расхохотались.

– Да, я отвлекся, но не очень. Это все нужные подробности. Это контекст.

– Нельзя ли побольше контексту?

– Да вы ж не даете рассказывать!

– Ну прости, больше не будем. Давай, рассказывай.

– Ну так вот… Кстати, его звали Кирилл. Мы тогда довольно тесно общались. К тому же мы вместе работали одно время на скорой помощи.

– А если до него дойдет, что ты нам рассказал коечто?

– Ну, дойдет, так дойдет. Столько лет прошло… Я же не называю его фамилию. И может, он условно Кирилл. И, кроме того, все подробности этой истории я узнал не от него. А от другого человека. Она ведь могла не только мне рассказывать.

– Она – это другой человек?

– Ну да. Короче говоря, был его день дежурства у тещи. Все было как обычно, он пришел, сменил кого-то, кто сидел с ней до него, произвел все необходимые процедуры, о которых говорить не будем, вколол ей лекарство, позвонил жене, что все в порядке. Сел читать книгу. Но что-то не пошло. Включил телевизор – смотреть нечего. А он тогда окучивал одну студентку, по-моему, с последнего курса. Очень качественная девушка, должен вам сказать. Ей было лет двадцать пять, не такая уж зеленая. Она закончила медучилище, пару лет работала медсестрой, потом поступила в медицинский. А познакомился он с ней на «скорой помощи», она там подрабатывала. Потом выяснилось, что он у них на третьем курсе лекции читал. Но тогда он ее как-то не разглядел… Очень она ему нравилась, можно сказать, жутко нравилась.

– А он ей?

– Вот именно, что он не знал толком, как она к нему. Он был мужик видный, высокий такой, обычно девицы на него западали сами, а тут – непонятно. То вроде да, а то вроде не очень. То ли дразнит, то ли шутит.

– Понятно, цену себе набивала.

– Ну, цену себе она знала, это точно. Но прямо скажем, она того стоила. В общем, завелся он прилично. И вот, сидит он у тещи, сидит, думает об этой Марианне и решает ей позвонить. Слово за слово, о том, о другом, славно так беседуют. Между прочим, о высоких материях, о медицине, о ее планах на будущее. Он ей советы дает, ординатура, туда-сюда, прямо отец родной. О своих студенческих годах вспомнил, пару случаев смешных рассказал. Вдруг она спрашивает: «А вы где сейчас, Кирилл Витальич?» Он опешил. «Дома», – говорит, – «А что?» «Да, ничего. Непохоже. Из дома вы бы со мной иначе разговаривали. Я сначала подумала, что вы на дежурстве, но сорок пять минут занимать служебный телефон… Вот я и спросила».

– Ну ты Штирлиц!

– Элементарно, Мюллер!

– Ладно, признаюсь тебе, я у тещи дежурю.

– То есть?

И он рассказал ей про тещу. И пока рассказывал, ему пришла в голову коварная гениальная мысль.

– Марианна, подожди секунду, можешь подождать?

– Хорошо.

Он положил трубку на стол и выждал минуту. Потом громко чертыхнулся.

– Алло, Марианна! Извини, что заставил ждать.

– А что случилось?

– Да представляешь, похоже, шприцы кончились. Не смог найти. Мне надо было ее уколоть…

– И как же?

– Никак. Нечем.

– И что же делать?

– Сейчас буду думать.

– А кто-нибудь может вам их привезти?

– К сожалению, Ирина…это моя жена… она сегодня занята чуть ли не до одиннадцати вечера. Попробую позвонить ее брату.

– Послушайте, Кирилл, может, я вам привезу?

– То есть как – ты?

– Ну, если вы не сможете дозвониться брату вашей жены…

Кирилл боялся верить удаче. Клюнула!

– Ты серьезно?

– Ну раз такая ситуация… Конечно, серьезно.

– Если ты действительно…Смотри… я…

– Какой адрес? Куда ехать?

– Улица Коштоянца…

– Знаю. Вам какие нужны? Пять кубиков? И сколько?

– Пять или десять. Хотя бы три штуки.

– Хорошо. Я буду где-то через час.

– Жду.

Кирилл ликовал. Его план сработал!

Час длился невероятно долго. Мой приятель вел себя как мальчишка. Он смотрел на часы, и ему казалось, что они стоят. Он подбегал к зеркалу – как он выглядит. Потом выглядывал в окно – а вдруг она уже идет к дому. Заглянул в холодильник – ни черта, кроме сыра и начатого кефира от предыдущей сиделки, в шкафчик – кофе есть, и то хорошо. Жаль, нет коньяка, ну ничего, в следующий раз… В общем, он настолько распалился, что когда она наконец пришла, он прямо на пороге, едва прикрыв дверь, не дав ей снять пальто, накинулся на нее, как зверь. Надо вам заметить, что наша прилежная студентка не только не удивилась поведению Кирилла Витальевича, и не только не оказала ему никакого сопротивления, но совсем наоборот, проявила полное понимание ситуации и весьма активно в ней участвовала. Через какое-то время она сказала: «Может, ты мне все-таки разрешишь пройти дальше порога?» Он засмеялся, и стащив нее пальто, провел ее на кухню. Там он попытался продолжить начатое, но она, как любая женщина, попавшая в чужую кухню, стала осматриваться. Потом уселась на табуретку и спросила:

– Ты меня обманул?

– Да, немного.

– Как тебе это пришло в голову?

– Сам не знаю. Осенило.

– Но зачем?

– Очень хотел тебя увидеть.

– Увидел?

– Увидел.

– Ну и?

– Хочу тебя.

Марианна была из тех женщин, на которых эти слова, сказанные чуть приглушенным голосом, действуют возбуждающе. Она поднялась с табуретки и сама подошла к Кириллу. Через бурных полчаса они оба дошли до последней стадии предварительного кипения. Он усадил ее на кухонный стол и уже готов был осуществить соитие, как вдруг она спросила:

– Что, прямо здесь?

– А где же?

– У тебя квартира состоит из одной кухни? Пойдем, я хочу, чтоб мы разделись и легли.

– Но это однокомнатная квартира.

– Ну и что? Нам хватит. Кровать там есть?

– Но это невозможно. Там же теща!

– Какая теща?

– Моя теща, я же тебе рассказывал…

– Так это правда?

– Ну конечно.

– А я так поняла, что ты это все придумал, чтобы меня затащить.

– Это я со шприцами придумал, чтобы тебя затащить. А про тещу, к сожалению, все правда.

– И она там сейчас лежит?

– Ну да. Но она ничего не слышит, ты не бойся. Она в бессознательном состоянии. Уже давно. Давай, иди сюда. Поцелуй меня.

– Подожди. Я хочу посмотреть.

– На кого? На тещу?

– Да.

– Зачем тебе? Ты, что, мало больных видишь?

Она не ответила и босиком вышла из кухни в коридор. Неутоленный Кирилл последовал за ней.

Марианна вошла в комнату, тихо приблизилась к кровати, постояла, вглядываясь в лицо спящей, затем осторожно положила пальцы на ее запястье.

– Пульс редкий, у меня получилось сорок, но ровный. Дыхание спокойное.

– Ты мне это рассказываешь? Я все знаю, поверь. Она в таком состоянии уже месяца три.

– Без изменений?

– Практически.

– Понятно.

Кирилл присел на кресло, стоявшее рядом с кроватью.

– Это что?

– Что «что»? – не понял он.

– Ну-ка, встань, пожалуйста.

Он поднялся. Марианна стащила с кресла накидку.

– Смотри, оно раскладывается. Помоги мне.

Старое громоздкое кресло превратилось в прекрасную лежанку, ширина которой словно специально была создана для обеспечения максимальной близости двух оказавшихся на ней тел. Через пару часов он был полностью опустошен, обессилен, удовлетворен, счастлив и хотел еще. Когда они абсолютно выдохлись и погрузились в благостную дремоту, вдруг раздался странный протяжный звук. Этот звук сначала коснулся их спящего сознания, не потревожив его и даже каким-то образом в него вписавшись. Но затем, повторяясь снова и снова, он внедрился в самую глубину сна и наконец пробуравил его насквозь, заставив их пробудиться. Первой открыла глаза Марианна, и буквально через две секунды проснулся Кирилл. Пару минут они расслабленно лежали, пока вновь раздавшийся то ли хрип, то ли стон, не вернул их мгновенно к действительности.

– Что это? – одними губами спросил Кирилл. – Она?

– Не знаю, – так же беззвучно ответила Марианна.

– Давай встанем.

Теща по-прежнему лежала на кровати с закрытыми глазами, но теперь она была похожа на человека, которому снится кошмар. Ее брови были сведены и все лицо искажено, словно от невыносимой боли. Из слегка перекошенного бескровного пересохшего рта все время высовывался сизый язык, как будто она лакала воздух.

– Слушай, надо ей дать воды, она хочет пить.

– Как ей дашь, она не глотает.

Марианна смочила полотенце и поднесла к губам старухи. Это не помогло. Она снова застонала.

– Кирилл, у нее пульс сто. Я боюсь, она умирает.

– С таким пульсом не умирают. Но повторный инсульт возможен. Похоже, она задыхается. Это сердце. Или отек легких начался. Тогда это конец. Но попробую сделать укол.

– Я привезла шприцы.

– Да не надо, у меня полно. Какое давление?

– Сто семьдесят на сто.

– Ну, это не двести сорок на сто сорок. Хотя для нее высоковато…

– Кирилл, в легких я ничего не слышу. Сердцебиение очень частое, но вроде без перебоев. Не понимаю…

– Я тоже. Представляешь, она была совершенно стабильна…

– Ой, Кирилл, смотри, что с ней творится.

Все тело тещи сотрясалось от дрожи, ее пальцы царапали простыню, на лбу и на верхней губе выступили капли пота. Она хрипло и надрывно стонала.

– Кирилл, давай скорей, сделай что-нибудь. Вдруг это агония.

– Если это агония, то уже ничего не сделаешь.

– Может, вызовем реанимацию?

– Вызвать мы, конечно, можем…

– Кирилл, а вдруг это мы виноваты? Вдруг это из-за нас?

– Не говори глупости. Причем тут это? Все было прекрасно, и не думай даже. Мы с тобой повторим, да ведь? Скажи?

– Да. Но сейчас…

– А сейчас помолчи, ладно?

Приступ не кончался. Тещу продолжало трясти, ее седые коротко постриженные волосы слиплись от пота и спутались, она тяжело дышала, издавая хриплый стон при каждом выдохе. Кирилл поставил поднос с приготовленными шприцами и спиртовыми салфетками на столик около кровати, взял один из наполненных шприцев, откинул тещино одеяло и…положил шприц обратно на поднос. Затем он снова укрыл тещу и несколько минут стоял, словно о чем-то размышляя. Потом он подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик, отыскал там что-то и вернулся к кровати. Марианна вопросительно смотрела на него.

– Не мешай мне, хорошо?

Она кивнула.

– Хорошо. Не буду.

А дальше было вот что. Он стал возле кровати, загородив ее своей спиной от Марианны, чуть наклонился, и вдруг словно судорога прошла по парализованному тещиному телу. Она даже вроде бы немного выгнулась. При этом из груди ее вырвался не стон, а что-то вроде истошного воя. Теща несколько раз дернулась, успокоилась, обмякла и затихла. Кошмар закончился. Лицо тещи стало просветленным, страдальческое выражение исчезло, брови больше не хмурились, казалось даже, что она слегка улыбается.

Кирилл посмотрел на потрясенную Марианну, усмехнулся и, обняв ее за плечи, привлек к себе.

– Ну, вот и все.

– Что это было? Что ты сделал? Что с ней?

– Все хорошо. Хочешь кофе?

– Можно.

– Или?.. – он выразительно посмотрел на разложенное кресло.

– С ума сошел! После такого! Как ты можешь! Давай все приведем в порядок. И надо одеться, между прочим.

– Возможно, ты права. Хотя я бы…

Марианна была непреклонна.

– Нет.

– А когда?

– Не знаю. Завтра.

– Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня! Ну ладно, пошли пить кофе.

Они пили кофе с чужим невкусным сыром.

– Ничего, в следующий раз я тебя не так буду угощать!

– Расскажи мне все-таки, что с ней было?

– Ты хочешь знать?

– Да, очень!

– Ну, хорошо, я тебе скажу. Это был оргазм, дорогая, самый настоящий оргазм.

– Что?!!!

– Да, да, именно так. Наша старушка долгое время была тиха, как спящая красавица. Она, возможно, что-то слышала, что-то понимала, может даже все, но не могла нам сообщить об этом. И мы думали, что она в полном ауте. Правда, ничего такого не происходило, на что она могла бы бурно реагировать. И тут появляемся мы с тобой, и прямо перед старушкиными глазами…

– Но они же закрыты!

– Ну, значит, перед ушами, – они, по-видимому, все же были открыты, – разворачиваются такие сцены, которые она за всю жизнь, наверное, и представить себе не могла. И от нашей крутой эротики бабуля возбудилась. Ты знаешь, какая это мука – хотеть и не мочь? Не дай бог тебе это узнать. И мне не дай бог. Вот я, например, сейчас хочу, а ты говоришь – нет. Знаешь, как я страдаю? А она в сто раз сильнее мучилась. Ты наблюдала основной инстинкт в чистом виде. Ведь если б она была здорова, ее сознание не позволило бы ей даже думать об этом, срам какой! А тут что? Сознание молчит, гормоны нерастраченные бушуют, требуют разрядки, а она не может даже пошевелиться. Кстати, ты заметила, она начала чуть-чуть двигаться – пальцы сжимала, головой мотала, вот какие чудеса страсть творит!

– А как ты догадался?

– Ну, я все-таки врач со стажем. Опыт, какой-никакой, имеется. И я стал думать, сопоставлять, анализировать. Извини, конечно, но ее состояние в чем-то было похоже на твое полчаса назад. А потом я увидел… Что я увидел? Что я прав. А дальше… Я нашел в столе маркер, такой продолговатый, округлый, и…неважно, что я сделал, но этого было достаточно, как ты могла убедиться.

– Ты знаешь, меня сейчас стошнит от этих подробностей.

– Напрасно. Ты медик, и нет ничего стыдного в человеческих потребностях, в том числе, сексуальных. Я считаю, что поступил гуманно, и горжусь этим. Я поставил правильный диагноз и нашел способ помочь пациенту. А чего бы другие добились своими уколами? Вот ты захочешь любовью заняться, а я тебе укольчик впарю. Учись у меня, дорогая, цены тебе не будет. Хочешь сейчас поучиться?

Прилежание и природная любознательность Марианны, подстегнутые пережитым стрессом, взяли вверх над ее незрелым рационализмом, и урок состоялся прямо здесь же, на кухонном столе, как и было задумано с самого начала.

Рассказчик замолчал, снова закурил, сделал несколько затяжек.

– Вот такая история про тещу.

Прошло несколько минут, прежде чем мы заговорили.

– Да-a, не слабо…

– Впечатляет…

– Я бы сказал, что эта история не только про тещу…

– Да, конечно. Но сюжет про тещу сильнее. Без него вся ситуация достаточно банальна.

– Согласен.

– Эх, права была моя мама, надо было в медицинский поступать!

– Марианна понравилась?

– Да, в качестве контекста.

– А мне кажется, что эта история отвратительна.

– Вот это нормальная реакция. Но я предупреждал.

– Эта девица, может и хороша, но чтоб совокупляться чуть ли не на смертном одре – чужом, это знаешь ли…

– Знаешь, этот Кирилл – гнусный мужик. Так поглумиться над беспомощным человеком! Неважно, теща – не теща…

– Ну, здесь не совсем так. Понимаешь, он же не глумился, он отнесся к ее состоянию, как врач. Другое дело, что он с девкой был в той же комнате – вот это, скорее, глумление.

– Я как раз это и имею в виду.

– Да, тут понятия смещены, это точно. Понимаешь, для тех, кто часто берет ночные дежурства в больнице, этот момент перестает быть существенным. А для немедиков это выглядит дико.

– Это все равно, как разложить свои бутерброды на столе, где происходит вскрытие. Перерыв на обед, так сказать.

– Вот-вот, у меня та же ассоциация.

– Что за чушь? Где это вы такое видели?

– В фильмах. И не один раз.

– Ну, знаешь. В фильмах и не то бывает. Но если даже допустить, что это возможно, то все же сравнение не точное. Если прозектор ест свой бутерброд за тем же столом, где он только что препарировал труп, это скорее говорит о чисто профессиональном отсутствии брезгливости, которое вырабатывается с годами. Он каждый день имеет дело с трупами, он воспринимает их исключительно как материал для исследования, и поэтому такое чаепитие не является с его стороны каким-то неуважением или глумлением. Мы же пьем чай на том же столе, где наш компьютер и куча бумаг.

– Хорошо. Пусть так. Но дрючить девицу прямо рядом с живым человеком, пользуясь тем, что этот человек в коме, и все думают, что он ничего не соображает… Это все равно, что корчить рожи слепому или говорить непристойности за спиной глухого. Это как-то низкопробно.

– Я с тобой абсолютно согласен. Но заметь, это все правильно с общечеловеческой точки зрения, а не с его. Он не думал, что это глумление. Он вообще – не думал. И он действительно хорошо относился к теще. Я его не защищаю, я просто знаю. Хотя мне лично эта ситуация тоже не нравится.

– Ты вот сам медик, ты мог бы так?

– Нет, честно скажу – не мог бы.

– Вот видишь!

– Я уже жалею, что рассказал вам эту историю. Я просто вспомнил ее, когда кто-то из вас сказал, что теща в свой последний час может стать человеком.

– Ну, ты тут ни при чем.

– А ты сам знаком был с этой Марианной?

– Да, конечно. От нее-то, собственно, я и услышал все детали.

Мы опять замолчали. Пауза становилась немного тягостной. Потом кто-то, кажется, Антон, спросил:

– Слушай, Бронислав, может я такой тупой, но я кое-чего не понял. Смотри, получается, что старушка отпала, а они спокойно пошли на кухню пить кофе, и никому не позвонили – ни жене, ни в скорую помощь, и вообще вели себя, как будто ничего не случилось.

– Ну, скорая помощь уже не понадобилась, проблема была разрешена. А жене он не собирался звонить, пока не уйдет девушка. Что тут непонятного?

– И они совсем не переживали?

– Почему же не переживали? Они все готовы были сделать, чтобы ее спасти. Но потом-то о чем переживать?

– Как мог твой приятель не сообщить жене о том, что случилось с ее матерью?

– То есть, по-твоему, он должен был сказать ей – знаешь, я тут с девчонкой кувыркался, а твоя матушка насмотрелась на нас и тоже туда же.

– Но он же не мог скрыть это!

– Почему не мог-то? Мог, конечно. Он не собирался ей ничего рассказывать.

– Но ведь это очень быстро бы раскрылось!

– Каким образом?

– Ты всерьез думаешь, что следующий дежурный не понял бы, что она умерла?

Бронислав поднял брови.

– А с чего ты взял, что она умерла?

– Ты сам сказал!

– Что я сказал?!

– Ну, ты же сказал, обмякла, успокоилась.

– Вот именно! Она не умерла, она успокоилась, понимаешь? Как любая женщина после хорошего секса. Ты вообще представляешь, как это бывает?

– Откровенно говоря, я тоже сначала решил, что с тещей все кончено, – сказал Владимир.

– Да, Бронь, действительно, ты так это живописал, что и впрямь можно было подумать…

– Ладно, признаюсь, это я специально, для интриги. Я ждал, что вы меня об этом спросите.

– Ух, даже легче стало. А то такой тяжелый осадок был, что он тещу укокошил.

– Вообще, конечно, был бы эффектный конец истории про тещу – умерла от оргазма в девяносто лет.

– Вот, уже сами начинаете глумиться! Между прочим, такие случаи бывают – не часто, но бывают. Правда, про оргазм в девяносто лет, да еще в состоянии паралича, я ни разу не слышал. Это уникальный случай. Но дело в том, что, – вы уж простите, – она не умерла. Больше того, я вам скажу, что после… как бы это сказать… контакта с маркером наша теща прожила еще – сколько б вы думали? Почти два года! А прогноз был – ну месяц – два от силы.

– А как врачи объясняли этот феномен?

– Они так и говорили – феномен. Не могли объяснить, почему вдруг некоторые показатели резко улучшились. Кровь, вся сердечно-сосудистая система. Пальцы рук задвигались, появилась чувствительность ног. Давление стало сто двадцать на шестьдесят – в космос можно посылать. И держалось так достаточно долго. Конечно, она не заговорила – к счастью для Кирилла – и даже не вышла из забытья, все-таки обширное поражение мозга имело место. Но объективно ее состояние стало заметно лучше.

– А больше он не проводил таких… э-э-э… оздоровительных сеансов?

– Насколько я знаю, нет. Но Кирилл действительно предлагал провести клиническое исследование – как влияет секс на продление жизни и восстановление функций у больных, перенесших инсульт.

– Шикарная тема!

– Ага! Но ему не разрешили.

– Почему?!

– Было выдвинуто несколько возражений. Во-первых, позволят ли родственники проделывать с их близкими подобные…процедуры. Во-вторых, захотят ли этого сами больные, находящиеся в сознании. Ведь это не просто секс, а как бы сексотерапия, все на виду, весь процесс. Измерение давления и прочих показателей до, во время и после… В третьих, возможны отрицательные последствия, например, гормональное изнурение, если больному понравилось «лечение» и он начинает «лечить» себя сам, не соблюдая никаких норм и режимов. Или психические и неврастенические реакции – от маниакальной потребности в сексе до суицидальных попыток, если после «лечения» возникло чувство перенесенного унижения, наподобие насилия. В-четвертых, кто из персонала стал бы этим заниматься с больными? И где гарантия, что это не привлекло бы в медицину потока извращенцев и не увеличило число таких любителей среди персонала? Ну и так далее. В общем, исследование ограничилось единичным опытом.

– И ученый пришел к выводу?

– Пришел. Вывод такой: с маркером, без маркера, но работайте, не ленитесь, продлевайте себе жизнь!

– Отличный вывод! Мужики, у кого-нибудь есть маркер с собой?

– Ого! Уже?

– Я хочу записать это на большом листе бумаги и отметить особо важные места маркером.

– Это будет стенгазета!

– Да, в подарок и в назидание этому пансионату.

– А скажи, пожалуйста, значит, одного контакта с маркером хватает на два года?

– Это зависит от темперамента. Кому-то хватает, а кому-то и двух маркеров в год мало.

– Подарить, что ли, жене маркер? Будем с ним чередоваться.

– Подари уж сразу два, виртуоз, и спи спокойно.

– Если так пойдет, скоро из магазинов исчезнут маркеры.

– Ты на маркер не рассчитывай, ты давай сам старайся. Работать надо. Кто не работает…

– …тот не пьет шампанское.

– Точно! Давайте по коньячку!

– За хороший труд!

– За трудяг и тружеников!

– Наконец-то я понял, что значит «труд сделал человека».

– Мой труд уже сделал двух человек, и еще одного от первого брака.

– Теперь можешь трудиться менее эффективно.

– Ну что ж, Бронислав, спасибо тебе за чудесный вечер, за рассказ, после которого будет особенно хорошо спаться…

Мы допили коньяк и уже собирались расходиться, как вдруг раздался задумчиво-удивленный голос Левы:

– Так она, оказывается, не умерла!

Я не могу сейчас объяснить, что в этой фразе было смешного. Я помню только, как мы хохотали – взахлеб, до слез, до кашля, и только нам казалось, что уже все, отсмеялись, как кто-нибудь из нас, давясь словами, произносил «а она, оказывается, не умерла» и накатывала новая волна хохота, заставляя нас сгибаться в три погибели, держась за диафрагму.

Наконец, нас отпустило.

– Ну, Левка, спасибо тебе. Насмешил.

– Давно я так не смеялся!

– Да, кстати, Бронь, а что дальше было с этой Марианной? Как у них с Кириллом сложилось?

– Да честно говоря, непонятно, что у них сложилось. Он сильно был ею увлечен, говорил, что оч-чень талантливая девушка. Они встречались некоторое время. Наверно, он ей тоже нравился. Иначе, зачем бы ей это было нужно? Правда, я не знаю, насколько он показался ей «талантливым» И, как она сама однажды выразилась, ей больше не хотелось «групповухи» с тещей. А что он мог ей предложить, кроме улицы Коштоянца? Я подозреваю, что ее таланты имели многих поклонников, и она не только с ним встречалась в тот период. Потому что в один прекрасный день она сообщила ему, что собирается замуж. Помню, как Кирилл тогда бесился, даже готов был развестись с Иркой. А тут теща умерла-таки, момент был неудачный. И улица Коштоянца кончилась. А дальше – что говорить. Все как у всех. Я через какое-то время перешел в другую больницу, поближе к дому, поэтому мы редко стали видеться. Правда, пару лет назад встретились случайно на улице, он там жил где-то рядом. Он уговорил меня зайти к нему. У него на стене акварель висела. Обычный московский вид, дома, деревья, магазин какой-то. В общем, ничего особенного. Ира, его жена, меня спрашивает:

– Нравится картина?

– Да как тебе сказать… На мой взгляд, так себе. Но я не знаток…

– Тут дело не в этом. Кирилл приходит как-то домой, весь взволнованный, помнишь, Кир? И картину тащит. Шел мимо какого-то уличного вернисажа, там художники продают свои картины. Решил посмотреть из любопытства. И вдруг он видит эту акварель. Здесь знаешь что нарисовано? Улица Коштоянца, там мама жила, а вот ее дом и ее окна, представляешь? И знаешь, тут такая вещь… Кир, ну я скажу, ладно? Если долго приглядываться – кажется, что там, в комнате, кто-то есть. А иногда, это, конечно, от освещения зависит, похоже, что кто-то стоит у окна. Кирилл говорит, что это все ерунда, а самого от картины не оторвешь.

– Да… – Я посмотрел на Кирилла. – А интересно, чем эта улица так художника привлекла?

– Кирилл тоже его спросил, да Кир? Оказалось, что этот парень там жил в детстве, в школу ходил, родные места. А он вообще рисует улицы Москвы. У него целая серия: не исторические места, а просто улицы, переулки… И берут, знаешь, он говорит, много продается.

– Ну что ж. Тогда мне, пожалуй, картина нравится.

– Да, мне тоже. Главное, она напоминает о многом.

Что имела Ира в виду, случайна ли была эта фраза – я не стал выяснять. Через пару минут я стал прощаться, мы обменялись телефонами, «чтобы больше не теряться и не пропадать», и я ушел. Вот такие дела.

– Вот сейчас история выглядит по-настоящему законченной. А то была какая-то недосказанность.

– Да, теперь уже все сказано, добавить нечего. Можно немного поспать.

И мы разошлись по своим номерам.