Текст книги "Наталья Гончарова. Муза А. С. Пушкина"

Тетради Натали

Таша, как и все дети Гончаровы, получила прекрасное образование – за этим очень строго следила Наталья Ивановна, несмотря на разлад с мужем и жизненные тяготы, – владела французским, немецким и английским. Фактически в семье Гончаровых был свой домашний лицей, куда мать приглашала лучших учителей. Когда в 1825 году старший сын Дмитрий готовился к экзаменам в университет, в дом Гончаровых приходили профессора. «Для профессоров и наук» дед Афанасий Николаевич не жалел денег, выделяя из своих доходов до сорока тысяч рублей ежегодно. Сохранились ученические тетради Таши, из которых видно, что она глубоко разбиралась и в истории, и в географии, и в русской грамоте, и в литературе, и в теории стихосложения. Например, она подробно описывала Китай, перечисляла все его провинции и рассказывала о государственном устройстве этой страны. Таша записывала в тетради старинные пословицы, высказывания философов XVIII века, собственные размышления и наблюдения, вроде этого: «Ежели под щастием будем разуметь такое состояние души, в которой бы она могла наслаждаться в сей жизни новыми удовольствиями, то оно невозможно по образованию души нашей и по множеству неприятностей, с которыми часто невольным образом встречаемся в юдоле печалей». Отдельная тетрадь, которую она вела по-русски, содержала правила стихосложения и примеры из поэтических текстов Княжнина, Хераскова, Сумарокова. Таша прекрасно разбиралась в теории стихосложения, знала все поэтические размеры – и это в десять лет! Словно ее готовили к тому, чтобы она стала женой поэта. Да и она сама втайне от всех писала стихи. Удивительна ее запись стихотворения на французском языке, сделанная в альбоме любимого брата Ивана. В переводе стихотворение звучит так:

Хорошее образование, которое родители Гончаровы дали своим детям, принесло свои плоды. Недавно пушкинисты нашли школьные тетрадки Натали и, к полному своему изумлению, обнаружили, что эта девочка была гораздо умнее своих сверстников. Также была найдена ее тетрадка с французскими изречениями и афоризмами.

 
Пройди без невзгод свой жизненный путь,
Пусть дружество украсит дни твои,
И помни о чистосердечной привязанности,
Что я всегда питала к тебе.
На память от искренне
тебе преданной сестры
Натали Гончаровой
 

23 февраля 1822 г.

Она вязала и вышивала бисером, была ловкой наездницей, играла на фортепиано. А в шахматной игре ей не было равных! Став женой Пушкина и переехав с ним в Петербург, Наталья Николаевна слыла едва ли не лучшей шахматисткой столицы.

«Из нее получился бы замечательный директор детского дома или интерната, ведь в ее семье с Пушкиным, а потом – с Ланским, кроме собственных детей, постоянно жило, воспитывалось и кормилось до десятка детей, подростков, студентов, родственников и вообще чужих, – писала биограф Натальи Гончаровой Фаина Пиголицына, размышляя о том, как могла бы Натали проявить свои замечательные таланты, если бы была нашей современницей. – Наталья Николаевна могла бы стать замечательной учительницей, потому что никогда не кричала на детей, очень их любила, и своих, и чужих, и рада была с ними возиться. Она могла бы стать предпринимателем по изготовлению сувениров, потому что творила чудеса из бисера. Она могла бы стать переводчицей, потому что владела тремя языками: французским, английским и немецким. Она могла бы стать замечательным дизайнером по ландшафтам и цветам, чем постоянно занималась в Полотняном Заводе и в саду их московского дома. Модельером, потому что сама шила и украшала свои платья, вместе с портнихами сочиняла модели… Но она жила в девятнадцатом веке…»

По рассказу Ольги Сергеевны Павлищевой (сестры Пушкина), «родители невесты дали всем своим детям прекрасное домашнее образование, а главное, воспитывали их в страхе Божьем, причем держали трех дочерей непомерно строго, руководствуясь относительно их правилом: „В ваши лета не сметь суждение иметь“. Наталья Ивановна наблюдала тщательно, чтоб дочери никогда не подавали и не возвышали голоса, не пускались с посетителями ни в какие серьезные рассуждения, а когда заговорят старшие, молчали бы и слушали, считая высказываемые этими старшими мнения непреложными истинами. Девицы Гончаровы должны были вставать едва ли не с восходом солнца, ложиться спать, даже если у родителей случались гости, не позже десяти часов вечера, являться всякое воскресение непременно к обедне, а накануне праздников слушать всенощную, если не в церкви, то в устроенной Натальей Ивановной у себя особой молельне, куда и приглашался отправлять богослужение священник местного прихода. Чтение книг с маломальски романтическим пошибом исключалось из воспитательной программы, а потому и удивляться нечего, что большая часть произведений Пушкина, сделавшихся в то время достоянием всей России, оставались для его суженой неизвестными».

В этой тяжелой обстановке тихой и робкой по натуре Наташе удалось сохранить чистоту и мягкость своего характера и чувство любви к людям. Ко всем окружающим она относилась с любовью. Она продолжала любить своего деда, Афанасия Николаевича, хотя, возможно, и догадывалась, что он был виновником болезни отца и разорения семьи. В письме шестнадцатилетней Таши к деду читаем: «Любезный Дединька! Я воспользовалась сим случаем, дабы осведомиться о Вашем здоровии и поблагодарить Вас за милость, которую Вы нам оказали, позволив нам провести лето в Ильицыно. Я очень жалею, любезный Дединька, что не имею щастия провести с Вами несколько времени, подобно Митиньки. Но в надежде скоро Вас видеть, целую Ваши ручки и остаюсь навсегда Ваша покорная внучка Наталья Гончарова».

«Правила жизни»

«Никогда не иметь тайны от той, кого Господь дал тебе вместо матери и друга теперь, а со временем, если будет муж, то от него. Никогда никому не отказывать в просьбе, если только она не противна твоему понятию о долге.

Старайся никогда не рассказывать ни про кого ничего дурного, исключая того, кто должен это знать.

Не осуждай никогда никого ни голословно, ни мысленно, а старайся найти если не оправдание, то его хорошие стороны, могущие возбудить жалость».

(Из записных книжек сестер Гончаровых)

Ее любовь к людям и их принятие были удивительными, поистине христианскими…

Глава вторая. С Пушкиным

«Душа моя, женка моя, ангел мой!»

(Из письма Пушкина к жене)

«Его печальный закат был озарен улыбкой любви – большого личного счастья, к которому он так давно и так настойчиво стремился… Вносила это большое счастье в личную жизнь поэта именно его жена».

(Дмитрий Дмитриевич Благой. Из предисловия к книге «Вокруг Пушкина»)

«…Тебя мне ниспослал, … моя Мадонна…»

…Прелестная шестнадцатилетняя девочка Таша Гончарова собиралась на первый в своей жизни бал у танцмейстера Йогеля в доме Кологривовых, что на Тверском бульваре. Были готовы белое воздушное платье и изящный золотой обруч на голову. Стояли декабрьские дни 1828 года. Только что закончился Рождественский пост, и по всей Москве танцевали на балах. Знаменитый танцмейстер, переучивший столько поколений в Москве, приглашал на свои балы не только тогдашних своих учеников, но и тех, кто учился ранее. Могла ли знать Таша, что на этом балу ей, первой романтической красавице Москвы, уже уготована встреча, которая перевернет ее судьбу? И судьбу первого поэта России – Александра Сергеевича Пушкина.

«Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начали замечать в свете, – вспоминал поэт. – Я полюбил ее, голова у меня закружилась…» Впервые в жизни он был робок, что было совсем ему несвойственно.

А. С. Пушкин. Портрет Тропинина, 1827

Александру Сергеевичу удалось разгадать тайну ее обворожительного взгляда – Таша немного косила, и это придавало ей неизъяснимое очарование, за что Пушкин называл ее «моей косой Мадонной».

Александра Арапова в своих воспоминаниях писала со слов Натальи Николаевны: «Она в этот знаменательный вечер поражала всех своей классической царственной красотой. Ал. Сер. не мог оторвать от нее глаз. Слава его уже тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем; толпы ценителей и восторженных поклонников окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта».

Дом Кологривовых

Дом 22 на Тверском бульваре принадлежал генералу от кавалерии Андрею Семеновичу Кологривову, участнику Аустерлицкого и Бородинского сражений. Он был построен в 1823 году, возможно, по проекту Доменико (Дмитрия Ивановича) Жилярди. В 1830-х годах дом купили городские власти, и в нем разместилось полицейское управление Москвы. Дом снесли в 1930 году, сейчас на его месте находится МХАТ имени Горького.

Не осталось рассказов очевидцев о первой встрече Натали и Пушкина. Представить, как это было, мы можем только с чужих слов. Сын близкого друга Пушкина, князя Петра Андреевича Вяземского, Павел, которому в то время было восемь лет, позже писал: «Пушкин поражен был красотой Н. Н. Гончаровой с зимы 1828–1829 годов. Он, как сам говорил, начал помышлять о женитьбе, желая покончить жизнь молодого человека и выйти из того положения, при котором какой-нибудь юноша мог потрепать его по плечу на бале и звать в неприличное общество… Холостая жизнь и несоответствующее летам положение в свете надоели Пушкину с зимы 1828–1829 г. Устраняя напускной цинизм самого Пушкина и судя по-человечески, следует полагать, что Пушкин влюбился не на шутку около начала 1829 г.».

Влюбленность преобразила Пушкина, он словно сиял изнутри, и это не могло укрыться от его друзей, которые сразу почувствовали в нем перемену. Вяземский, и не только он, «не узнавал прежнего Пушкина». Вскоре после знакомства с Натали любовь, до глубины души поразившая поэта, выплеснулась в известном стихотворении, которое заканчивалось признанием:

 
«Я влюблен, я очарован,
Я совсем огончарован!»
 

Балы у Йогеля

«Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух, летающий, по правилам искусства расшаркивающийся добродушный Йогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати-и четырнадцатилетние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки.

Иногда танцевали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своей грациозностью».

(Лев Николаевич Толстой, «Война и мир»)

Гончарова была не первой, с кем поэт намеревался связать себя узами брака. Он собирался жениться еще в 1826 году на своей дальней родственнице Софье Пушкиной. Но тогда ему пришлось на некоторое время покинуть Петербург, а когда он вернулся, его избранница уже вышла замуж за другого.

В 1828 году Александр Сергеевич предложил руку и сердце Анне Олениной, дочери президента Академии художеств. Но отец невесты, узнав, что за будущим зятем, как за политически неблагонадежным, установлен негласный надзор полиции, отказал в своем благословении. Надо сказать, что влюбчивый поэт недолго переживал эти неудачи и, вскоре позабыв о бывших избранницах, устремлялся к новым увлечениям. Но то чувство, которое вспыхнуло в его сердце при первой встрече с Натали Гончаровой, было не похоже на прежние влюбленности, оно было глубоким и всепоглощающим.

Первое признание

Через четыре месяца после первой встречи с Натали, 30 апреля 1829 года, Пушкин через графа Федора Ивановича Толстого-Американца сделал предложение, но ответ получил неопределенный – ему не отказывали, но и не принимали предложение, ссылаясь на молодость Натали. Все же поэту позволяли надеяться…

«На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать Вам теперь, после того как граф Толстой передал мне Ваш ответ: этот ответ – не отказ, Вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! Но извините нетерпение сердца больного и опьяненного счастьем. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного Вам жизнью», – писал Пушкин Наталье Ивановне 1 мая 1829 года.

Интересно, что имя Наталья было дорого поэту с лицейских лет. Одно из первых известных стихотворений Пушкина, написанное летом 1813 года, названо «К Наталье». Таше Гончаровой исполнился годик, она делала в Кариане первые шаги, а Пушкин уже испытал первую любовь. Стихотворение обращено к крепостной графа В. В. Толстого, актрисе его театра в Царском Селе. Лицеисты, посещавшие спектакли, засматривались на первую любовницу доморощенной труппы Наталью. Пушкин выразил свои чувства в стихах:

 
Так, Наталья, признаюся,
Я тобою полонен.
В первый раз еще, стыжуся,
В женски прелести влюблен.
 

(По материалам книги Вадима Старка «Наталья Гончарова»)

Отправив письмо, в ночь с 1 на 2 мая, не дождавшись ответа от матери Натали, Александр Сергеевич поспешно уехал на Кавказ. В более позднем письме он объяснял Наталье Ивановне свои чувства: «Я сделал предложение, Ваш ответ при всей его неопределенности на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию; Вы спросите – зачем? Клянусь Вам, не знаю, но какая-то неопределенная тоска гнала меня из Москвы; я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия. Я вам писал; надеялся, ждал ответа – он не приходил. Заблуждения моей ранней молодости представились моему воображению; они были слишком тяжки и сами по себе, а клевета их еще усилила; молва о них, к несчастию, широко распространилась. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на это, но приходил в отчаяние».

Последняя любовь

В известном донжуанском списке Александра Пушкина Натали – сто тринадцатая. Она завершала длинный перечень возлюбленных поэта.

«…И прелесть Гончаровой»

Натали Гончарову, только начавшую выезжать в свет, но уже затмившую своей небесной красотой всех своих сверстниц, приглашали для участия в живых картинах – модном тогда светском развлечении. Она заставила говорить о себе, сама того не желая, всю аристократическую Москву, выступив в живых картинах на балу у московского генерал-губернатора князя Дмитрия Владимировича Голицына. Завсегдатай светских салонов, в будущем московский почт-директор, Александр Яковлевич Булгаков так описывал живую картину, изображавшую мифологический сюжет о Дидоне, с участием Натали: «Лазарева была восхитительна… Но кто была очаровательна – это маленькая Алябьева – красавица; маленькая Гончарова, в роли сестры Дидоны, была восхитительна». Восторгался Натали и князь Петр Андреевич Вяземский. «А что за картина была в картинах Гончарова!» – восклицал он в письме Пушкину в Петербург, словно поддразнивая друга, безнадежно влюбленного в первую красавицу Москвы. В том же письме, сравнивая двух юных красавиц – Александру Алябьеву и Натали Гончарову, – Вяземский подчеркивал, что Алябьевой присуща классическая красота, а Гончаровой – романтическая, и делал вывод: «Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице нынешнего поколения».

Весной 1830 года, приехав в Москву из Петербурга, Пушкин побывал в подмосковном имении знаменитого вельможи князя Николая Борисовича Юсупова Архангельское. В богатейшем собрании произведений искусства Юсупова была и картина известного французского живописца Пьера Нарсисса Герена «Дидона и Эней», та самая, в показе которой на балу у Голицына участвовала Натали, одетая в зеленый тюрбан и фиолетовую тунику. Пушкин не мог обойти ее своим вниманием – живые картины с участием красавиц были у всех на устах. А может, сам Юсупов обратил внимание поэта на эту картину, связанную с именем его невесты. В беседе с Николаем Борисовичем Пушкин интересовался мнением известного ценителя женской красоты о двух московских красавицах, стараясь найти в восторгах старого вельможи созвучия своим чувствам:

 
Я слушаю тебя: твой разговор свободный
Исполнен юности. Влиянье красоты
Ты живо чувствуешь. С восторгом ценишь ты
И блеск Алябьевой, и прелесть Гончаровой.
 

А. В. Алябьева. Портрет П. З. Захарова, 1844

Картины князя Голицына

«В 1830 году прибытие части высочайшего двора в Москву оживило столицу и сделало ее средоточием веселий и празднеств.

Наталья Николаевна принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и, смеем сказать, удивление общества. Она участвовала во всех удовольствиях, которыми встретила древняя столица августейших своих посетителей, и, между прочим, в великолепных живых картинах, данных Московским генерал-губернатором князем Дмитрием Владимировичем Голицыным. Молва об ее красоте и успехах достигла Петербурга, где жил тогда Пушкин. По обыкновению своему, он стремительно уехал в Москву, не объяснив никому своих намерений, и возобновил прежние свои искания».

(Павел Васильевич Анненков)

И хотя Алябьева блистала, поэт предпочел ей прелестную Гончарову…

Но до женитьбы было еще далеко. Пушкин даже прозвал Натали «Карсом», а ее мать Наталью Ивановну «маменькой Карса» – по названию неприступной турецкой крепости, что отразилось в рисунках и надписях в альбоме Екатерины Ушаковой, еще одной прелестной московской барышни, за которой Александр Сергеевич стал ухаживать, чтобы возбудить ревность Натали. Барышни жили недалеко друг от друга, и поэт ездил то на Большую Никитскую к Гончаровым, то на Среднюю Пресню к Ушаковым. Может быть, какое-то время обе красавицы одновременно сосуществовали в сердце Пушкина? Но, так или иначе, Катеньке Ушаковой, познакомившейся с Пушкиным задолго до Натали, суждено было стать несостоявшейся невестой поэта…

В апреле 1830 года поэт отправил Наталье Ивановне взволнованное письмо, в котором описал все свои сомнения, переживания, страстные чувства к Натали и надежды на будущее: «Один из моих друзей привозит мне из Москвы благосклонное слово, которое возвращает мне жизнь, и теперь, когда несколько ласковых слов, которыми Вы удостоили меня, должны бы меня наполнить радостью, я более несчастлив, чем когда-либо. Постараюсь объясниться. Только привычка и продолжительная близость могут доставить мне привязанность Вашей дочери; я могу надеяться со временем привязать ее к себе, но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться; если она согласится отдать мне свою руку, то я буду видеть в этом только свидетельство спокойного равнодушия ее сердца. Но сохранит ли она это спокойствие среди окружающего ее удивления, поклонения, искушений? Ей станут говорить, что только несчастная случайность помешала ей вступить в другой союз, более равный, более блестящий, более достойный ее, – может быть, эти речи будут искренни, и во всяком случае она сочтет их такими. Не явится ли у нее сожаление? Не будет ли она смотреть на меня как на препятствие, как на человека, обманом ее захватившего? Не почувствует ли она отвращения ко мне? Бог свидетель, я готов умереть ради нее, но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, свободной хоть завтра же выбрать себе нового мужа, эта мысль – адское мучение. Поговорим о средствах; я этому не придаю особенного значения. Моего состояния мне было достаточно. Хватит ли мне его, когда я женюсь? Я ни за что не потерплю, чтобы моя жена чувствовала какие-либо лишения, чтобы она не бывала там, куда она призвана блистать и развлекаться. Она имеет право этого требовать. В угоду ей я готов пожертвовать всеми своими привычками и страстями, всем своим вольным существованием. Но, все-таки, не станет ли она роптать, если ее положение в свете окажется не столь блестящим, как она заслуживает и как я желал бы этого?.. Таковы, отчасти, мои сомнения – я трепещу, как бы Вы не нашли их слишком основательными. Есть еще одно – я не могу решиться доверить его бумаге…»

Чувства поэта были взаимными. Натали, в свою очередь, была увлечена Пушкиным – его вдохновенным обаянием, белозубой открытой улыбкой, проникновенным взглядом, в котором светилась неизъяснимая доброта – качество, очень важное для нее и присущее ей самой в полной мере. Ее не смущала ни разница в возрасте – Пушкин был старше ее на 13 лет, – ни то обстоятельство, что поэт был намного ниже ее ростом. Сестра поэта, Ольга Сергеевна Павлищева, в письме к мужу отмечала, что «физически они – две полные противоположности: Вулкан и Венера, Кирик и Улита и т. д., и т. д.», а противоположности, как известно, имеют свойство сходиться. Наверное, Пушкина привлекал этот яркий контраст, подчеркивающий совершенную красоту его невесты, успехами которой в свете, став ее мужем, он будет очень гордиться. Но самолюбие и тщеславие поэта, его зависимость от мнения светского общества, которое слишком много значило для него, сыграли с ним злую шутку…

Как ни противилась Наталья Ивановна этому браку, какие ни придумывала доводы против свадьбы дочери с поэтом, у Натали хватило внутренней стойкости, чтобы противостоять нажиму матери. Робкая и застенчивая Натали осмелилась первой вступиться за честь своего будущего мужа, когда выяснилось окончательно что «госпожа Гончарова боится отдать свою дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя» (фраза Пушкина из его письма генералу Александру Христофоровичу Бенкендорфу от 16 апреля 1830 года). Она написала письмо своему деду Афанасию Николаевичу Гончарову 5 мая 1830 года: «Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета!»

6 мая 1830 года Александр Сергеевич Пушкин был официально объявлен женихом Натальи Николаевны Гончаровой. Свою удачу поэт приписывал «счастливому» фраку, который одолжил ему Павел Воинович Нащокин для визита, а потом и подарил его. С тех пор в важных случаях Пушкин надевал именно «нащокинский» фрак. В нем он и венчался.

Долго решался вопрос с приданым невесты. Наталья Ивановна не соглашалась выдать дочь замуж без приданого. В результате оно шилось на деньги Пушкина (поэт одолжил Наталье Ивановне 11 тысяч, которые она ему так и не вернула). Глава гончаровского семейства Афанасий Николаевич ничего не дал за внучкой, кроме небольшого заложенного имения и забытой в подвалах Полотняного Завода статуи Екатерины Великой, отлитой в Германии, в честь посещения императрицей Полотняного Завода. Статуя, прозванная «Медной бабушкой», так и не была установлена. Что было с нею делать? Попытка Пушкина продать ее в казну на переплавку закончилась неудачей. То есть проку от такого приданого не было никакого.

Потом препятствием к венчанию стали холерные карантины – Пушкин оказался заперт в Болдине. Несколько раз он порывался выехать в Москву и вынужден был возвращаться. «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? – писал поэт невесте. – Мой ангел, Ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!»

«Я женюсь»

«Участь моя решена. Я женюсь.

Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, Боже мой – она… почти моя. Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей… Если мне откажут, думал я, поеду в чужие края, – и уже воображал себя на пироскафе (пароход. – Авт.). В эту минуту подали мне записку: ответ на мое письмо. Отец невесты моей ласково звал меня к себе… Нет сомнения, предложение мое принято. Надинька, мой ангел, она моя!.. Все печальные сомнения исчезли перед этой райской мыслью. Бросаюсь в карету, скачу, – вот их дом… Отец и мать сидели в гостиной. Первый встретил меня с отверстыми объятиями. Он вынул из кармана платок, он хотел заплакать, но не мог и решился высморкаться. У матери глаза были красны. Позвали Надиньку – она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образа… Нас благословили».

(Из записок Пушкина)

Жених и невеста запаслись терпением, от них друг к другу летели стаи любовных писем. Пушкин уверял Натали, что будет принадлежать только ей, а иначе никогда не женится. Наконец 18 февраля 1831 года состоялось долгожданное венчание в Храме Вознесения, приходском храме Гончаровых, что на Большой Никитской. Пушкину шел 32-й год, невесте было 18 лет. Но и здесь не обошлось без вмешательства Натальи Ивановны. Утром в день венчания Наталья Ивановна Гончарова прислала сказать, что свадьбу придется отложить, потому что у нее нет денег на карету. Пушкин тотчас прислал деньги. Суеверного поэта не на шутку смутили плохие приметы: во время церемонии в руках Пушкина погасла свеча, нечаянно упали с аналоя крест и Евангелие. Шафер устал держать венец над головой поэта и попросил заменить его, что было нарушением обряда. Мало того, после свадьбы Наталья Ивановна уехала в свое имение Ярополец, и там со стены спальни сорвалось зеркало и вдребезги разбилось. Как писал биограф Натали Гончаровой Вадим Старк, об этом происшествии воспитанница Натальи Ивановны Авдотья Кузьминична рассказывала Владимиру Алексеевичу Гиляровскому, посетившему Ярополец в 1903 году. «Не пройдет это даром», – сказала тогда перепуганная Наталья Ивановна и после смерти поэта до конца жизни носила по нему траур. Что стояло за этими несчастливыми приметами? Знаки судьбы? Предупреждение о роковой развязке? Кто знает…

Обвенчавшись, молодожены поехали в свою первую семейную квартиру на Арбате, снятую Александром Сергеевичем. У входа их встречали Нащокин с Вяземским, благословили образом и поднесли по бокалу шампанского. Один из них упал с подноса и разбился, что добавило Пушкину переживаний. Но потом это быстро забылось. Началась семейная жизнь. 24 февраля Пушкин писал своему другу Петру Александровичу Плетневу: «Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтобы ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».

Храм Вознесения у Никитских ворот, фото 1881 г.