Текст книги "Двое суток до рая"

Глава 6.
Скрипка и покойница
в берете

Саша плакала в телефонную трубку навзрыд.

– Ну-ну, хватит киснуть, – успокаивал ее Миша Гештупельтер. – Приезжай, придумаем, как помочь твоему горю.

Саша и Миша Гештупельтер или просто Геша, были давними приятелями. Даже друзьями, если понятие дружбы способно отразить все грани их взаимоотношений. Геша, циничный и самодостаточный, был гораздо старше. И в Сашкиной жизни он играл роль то старшего брата, то друга, то любовника, то психотерапевта, то поверенного в ее делах, то врача – смотря чего требовала ситуация.

Своей семьи у Геши не было. Он никогда не задерживался в отношениях, ратуя за разнообразие и свободу. Любить он не умел. Людей ценил мало, отношения поддерживал всего с несколькими, включая Соню и Сашку. Сашку Гештупельтер считал дурой, но неожиданно для себя испытывал к ней теплые чувства. Когда-то он попробовал перейти с ней на более интимный уровень, но быстро разочаровался. Их дружба выдержала короткую интрижку и секс, не развалившись.

Гештупельтер не всегда вел себя как прожженный циник и бабник. Присущая ему черствость выполняла роль щита, защитного механизма, нужного, чтобы оградить его от чудовищной молотилки жизни. Ее громадных жерновов, которые однажды перемололи юного Мишу Гештупельтера в кровавое ничто. Жесткость и душевная черствость в купе с тотальной неспособностью любить стали иммунным ответом его психики на неприятности и беды, через которые ему пришлось пройти.

Геша рос трепетным и впечатлительным мальчиком под присмотром двух женщин – матери и бабушки. Отца он не знал. К пятнадцати годам стало ясно, что Геша будет исключительным красавчиком. Глядя на любимого внука, бабушка тихонько охала, что с такой внешностью мужчине в реальном мире жить совершенно невозможно, разве что играть в кино романтических героев-любовников. Таких, которые умирают в последние минуты повествования, вызывая реки слез. Ромео, например. Бабушка как в воду смотрела.

Юный Михаил Гештупельтер был очень высок и худ, как тростинка. Как и многие еврейские мальчики, он играл на скрипке, которую люто ненавидел. Но смотреть, как он терзает несчастный инструмент своими длинными, изящными пальцами, мучительно хмурясь, изгибая брови и вздрагивая длинными ресницами, можно было бесконечно. Словно между ним и скрипкой в момент игры возникала какая-то связь, сродни сексуальной по эмоциям и накалу страстей. Скрипка маялась, стонала и томилась в его руках, как живое существо, которому он причинял физические мучения. А он, играя на ней, и сам испытывал подобное. Так они и мучали друг друга годами: мальчик и его скрипка. Но расстаться, бросить друг друга не могли.

Гешу никогда не стригли коротко. У матери не поднималась рука обрезать до ежика его мягкие темные кудри. Он ходил с волосами, отросшими до плеч, в малолетстве похожий на херувима, а в старшей школе вызывая интерес к своей персоне у обоих полов. Когда Геша-подросток брал в руки смычок и скрипку, окружающий мир обращал все взгляды на него. Его мастерство и исполняемое произведение роли не играли. Дело было в его партнерстве с инструментом, который оживал и страдал в Гешиных руках.

Гештупельтер обхватывал скрипку своими тонкими пальцами, нежно скользил по ее лакированной поверхности, лаская, а затем сжимал так, что белели костяшки. Словно хотел задушить, лишить ее голоса. С первых нот инструмент охватывала дрожь, которая передавалась и самому музыканту. То ли боль, то ли экстаз. Юный Гештупельтер закусывал губу и неистово терзал струны, роняя на лоб мягкие черные кудри. На виске билась жилка. Он стремился подчинить себе музыкальную душу скрипки, заставляя ее выть от его, Гештупельтера, боли и ненависти. Он упивался ее страданиями до конца игры и аплодисментов.

Его ненависть к занятиям музыкой была безмерной. И эту ненависть нужно куда-то девать, иначе она сожрала бы юного Гешу изнутри. Он трансформировал эту темную эмоцию в игру на скрипке. И со временем научился испытывать мазохистское удовольствие, вибрируя от чувственного напряжения в унисон со скрипкой. Ненависть. Боль. Страсть. Экстаз. Аплодисменты. Расслабление.

– Это же чистый секс, – шепотом произнесла какая-то женщина, сидевшая рядом с матерью Геши на отчетном концерте в его музыкальной школе. Собственно, этот «чистый секс» и определил Гешино будущее. После школы под давлением мамы и бабушки он поступил в музыкальное училище по классу скрипки. Чтобы сделать ненависть к музыке делом всей своей жизни. В тот день ловушка захлопнулась.

Первые два года обучения дались Геше не без труда, но гораздо легче, чем он представлял. Он оказался самым красивым студентом на курсе и одним из самых перспективных. Его экзальтированная манера играть была поводом для постоянных обсуждений. Девицы сходили по нему с ума. Это восхищение льстило юному скрипачу, но пускаться во все тяжкие Геша не спешил. Почему? Он не знал. В музучилище ходили сплетни, что Гештупельтер с большим удовольствием трахает свою скрипку, чем млеющих по нему сокурсниц. Да так и было.

Пока он не познакомился с Беллой.

Белла была на два года младше Геши и не обладала музыкальными талантами. Какой-либо выдающейся внешностью – тоже. Зато она считала себя стильной барышней. Когда все носили джинсы и кроссовки, Белла упорно ходила в длинных юбках и туфлях. Непременно в берете, который должен был подчеркнуть ее творческую личность. Потому что без берета ее нечем было подчеркивать. Белла поступила в училище благодаря протекции и родительским деньгам. И она обладала бульдожьей хваткой и бешеной целеустремленностью, которые в этом мышонке трудно было заподозрить. Друзья называли ее Белка. Если бы у нее были друзья.

Она без иллюзий оценивала свои музыкальные способности и творческие перспективы. И поступила в училище с единственной целью – выйти замуж за будущего гения. Белла начала его поиск с первых дней учебы. Такой у этой девушки был жизненный бизнес-план. Какая любовь, вашу ж мать. Чистый расчет, без глупостей.

Для начала она просто собирала информацию обо всех, кто достиг малейших успехов. Посещала репетиции, концерты, опрашивала сокурсников и преподавателей. Она напросилась на должность репортера в студенческую газету. Ее острый носик разнюхивал события и подробности лучше опытного сотрудника правоохранительных органов. К концу первого месяца учебы у нее был готов список претендентов на ее, Беллы, руку и сердце, плюс пухлые досье на каждого их них.

Достойных кандидатов оказалось пятеро. И первым в списке значился Миша Гештупельтер. Не потому, что он был гениальнее, красивее или перспективнее остальных. А потому что, увидев его, Белла сразу поняла, какая он трепетная лань. И как легко эту лань заарканить. И Геша был свободен. Белла с негодованием отбросила слухи о его гомосексуальности. Предполагая, что дело в отсутствии любого сексуального опыта. И она оказалась права. Лишь раз послушав его игру, она все про него поняла.

Геша не подозревал, какое цунами на него надвигается. И что загонять его будут, как дикого зверя. И, увы, успешно загонят. К несчастью для себя, он действительно был девственником, отдававшим все эмоции и прикосновения скрипке, пренебрегая сокурсницами. Но пока другие девицы только сплетничали про красавчика, Белла вычертила план его захвата.

Поэтому на первом же свидании она сделала Геше минет. Строго говоря, это не было свиданием. Она подкараулила его после занятий, представилась репортером студенческой газеты и предложила прогуляться. Она быстро и убедительно говорила о том, как непросто приходится первокурсникам среди старших студентов, почти состоявшихся музыкантов. Особенно девушкам. А что делать, когда речь идет о таких выдающихся личностях, как Геша? Да-да, Михаил, вы – истинный талант. И она привела фразу преподавателя из своего досье. Вы практически гений. Белла закончила тем, что хочет взять у него интервью для студенческой колонки. Блиц с будущей звездой.

Геша, который не выделял из толпы эту серую мышь в берете и назавтра не смог бы вспомнить Беллино лицо, обратил к ней слух. А Белла, продолжив дозволенные речи, все лила и лила ему в уши ядовитый елей.

За милой беседой они прошли несколько кварталов и свернули в парк. Со стороны казалось, что парочка студентов вышла на прогулку и бесцельно бредет по осеннему городу, куда глядят глаза, уставшие от партитур. В действительности они шли по заранее намеченному Белкой маршруту к скамейке в тенистом уголке парка. Погода для середины осени стояла превосходная. Солнце светило ярко, но грело скупо. Стратегическая лавка была пуста. Вокруг желтели кустарники, полностью закрывая от мира тех, кто на нее садился.

Геша опустился на лавку под несмолкаемый аккомпанемент Беллиных дифирамбов. Сел и положил возле себя папку с нотами. Скрипку. Но Белла не стала садиться. Она опустилась на колени у его ног, прямо между широко расставленных худых Гешиных коленок. И продолжая смотреть ему в глаза, начала расстегивать его джинсы.

Ситуация для него была настолько из ряда вон, что Геша окаменел от неожиданности. Он понятия не имел, что должен говорить, как поступать и куда ему деть свои руки. А Белла действовала так уверенно и быстро, что он засомневался в собственной оценке происходящего. А заодно и в его реальности. Миша Гештупельтер застыл, словно его пригвоздила к этой лавке взглядом медуза Горгона и не мог пошевелиться. Он был в шоке, как бабочка, которую вот-вот пришпилят длинной иглой к деревянной подставке.

Геша опомнился от изумления в тот момент, когда было слишком поздно. Он не смог бы остановиться, даже если захотел. А он и не хотел. Он себе сейчас не задавал вопросов: хочу, не хочу. Мозг был в нокауте. Тело звенело от напряжения.

Ветер поднял Гешины ноты в воздух и разметал их по полянке. Когда последний нотный лист плавно ложился на землю, Белла вытирала рот. Скрипка тихо лежала рядом с хозяином.

После «интервью» на парковой скамейке в Гештупельтере разом проснулись чувственность, чувствительность, сексуальность и возбуждение. А с ними – бешеное эмоциональное и физическое напряжение. Все это и раньше присутствовало. Но сам Геша был какой-то примороженный, индифферентный. Он раскрывался только в те моменты, когда начинал терзать скрипку, свою любовницу и заклятую подругу. А теперь с него словно стянули вакуумную упаковку и разогрели в микроволновке. Сам Геша сказал бы, что с него содрали кожу, настолько обострилось его восприятие. Мир изменился и, обновленный, обрушился на него. Новые звуки, эмоции, тактильные ощущения, трепет, предвкушение, желание, нетерпение, запахи, страсть. Особенно запахи. Они донимали Гешу больше всего.

Белла пахла очень приятно. Возбуждающе приятно. Он не понимал – чем. Какая-то смесь ванили, пряных цветов и еще чего-то неуловимого. Именно «неуловимое еще» и срывало его с цепи. В запахах, которые окружали Беллу, Геше не нравилось только одно – лилии, которые она любила, его отталкивал их удушающий аромат. Белла была помешана на этих цветах.

С этого момента Белла взяла юного скрипача Гештупельтера в осаду. Она сопровождала его везде, где только можно было, а где нельзя – тем более. Зная способности этой девушки, оставалось только удивляться, что она не перевелась со своего первого курса на Гешин третий.

Гештупельтер стал ее собственностью. Она заарканила и заклеймила его, ревностно оберегая свою территорию и огрызаясь на любые попытки со стороны завладеть Гешиным вниманием. Геша не сопротивлялся. Лишенный кожи, с обостренным восприятием, он ушел в себя, постигая с Беллой немыслимые для него глубины физической близости.

Белка оказалась способна на зажигательный секс. Из нее вышел бы толковый порнограф, а не музыкант, жена или мать семейства. А вот актриса этого жизнеутверждающего жанра – вряд ли, физические данные не те.

Геша не знал, любил ли он свою подругу. Он не сможет ответить на этот вопрос и годы спустя. Но то, что он помешался на ней – чистая правда. Он чувствовал физическую необходимость быть рядом с ней, наркотическую зависимость от присутствия Беллы. Без нее у Геши начинало ныть сердце, становилось труднее дышать. Он не находил себе места. Но и Белкино присутствие спокойствия не приносило. Геша получил в свое распоряжение еще одну скрипку по имени Белла, на которой играл бешено, чувственно, но без любви. И не мог прекратить игру даже с потерей сил.

Эти дикие отношения завершились через полгода, в тот момент, когда Белла задумалась об их свадьбе. Геша в курсе новой рокировки не был. Белла планировала все сама, помощники ей не требовались. Она не учла в расчетах только одно – собственную смерть. Как говаривал Воланд, человек не просто смертен, а смертен внезапно. Увы.

Белла умерла весной – по глупости, за полчаса. Может, Мойры, плетущие нить судьбы, были не в духе. Или одна из них страдала весенней аллергией и чихнула невпопад, по ошибке резанув нить Белкиной жизни. Белла проглотила пилюлю. Не наркотик, а безобидное обезболивающее. Таблетка спровоцировала анафилактический шок. Дома она была одна, вызвать врача некому. У нее начался отек, и она задохнулась. Так звучала официальная версия.

После Белкиных похорон Геша не горевал. Он не плакал и не планировал самоубийства. Он впал в чудовищный транс, апатию, безжизненность. Он ходил, ел, отвечал на вопросы, дышал, пребывал в сознании. Он существовал на физическом уровне с полностью отключенными эмоциями. Как зомби, из которого вынули душу.

Самое отвратительное, что он продолжал говорить о Белле, словно та была жива. Например, что он был у Беллы, а не ходил на ее могилу.

– А скрипку зачем взял? – спрашивала встревоженная мать.

– Поиграл ей немного.

Дальше – больше. Бабушка Геши забила тревогу, когда услышала от внука в ответ:

– Не знаю, надо у Белки спросить, она не любит, когда без нее решают.

Психологи помочь не смогли. Психиатры тоже. Они запутывали Гешину мать медицинской терминологией, диагнозами, протоколами лечения. Но не давали ни помощи, ни надежды.

Она бросилась в церковь. Священник завалил Гешину маму вопросами, но не про ситуацию, а про нее и сына: вы наши прихожане, на службы ходите, на причастии были, почему так давно? Она не могла взять в толк, как ритуалы, придуманные людьми, могут быть важнее жизни ее сына? И почему ей отказывают в помощи, раз она не член местной церковной общины? Всех рекомендаций, которые она получила, было: молитесь, на все воля Божья. И – надо было раньше в церковь ходить! Реальной помощи, поддержки, дельных советов – ноль.

Выяснилось, что Геша не сдал экзамены за семестр. Со дня похорон он не был в музучилище ни разу. Хотя каждое утро вставал, завтракал и уходил из дома до вечера.

– Где ты пропадал? – спросила его мама, которая от тревоги себя не помнила.

– У Белки, на кладбище.

– Каждый день?

– Да.

– Что ты там делал?

В ответ – молчание.

Они начали находить в квартире Беллины вещи. Она и была-то у них пару раз, как смогла столько всего забыть? Кольцо с синей эмалью, которое украшала перевернутая литера А, разрезанная посередине, нотную тетрадь, шарф. Даже ее дурацкий берет с запахом увядших лилий. Что вещи принадлежали Белле, сомнений не было. Так пахла только она.

Миша Гештупельтер перестал спать. Если забывался на час-полтора, то видел один и тот же сон, с единственным персонажем – Беллой. Она звала его. И тогда его мать поняла, что время сына на исходе, он выйдет из квартиры и живым не вернется. Это обязательно случится – завтра или через неделю. «Пока смерть не разлучит их» – про кого угодно, но не про них с Беллой. Белла родилась генералом, и такая мелочь, как собственная смерть, смутить и расстроить ее стратегические планы не могла. Белла не сдавалась и не отдавала своего, даже скончавшись.

Гешины близкие оказались в тупике. Они совсем отчаялись, но тут кто-то рассказал Гешиной матери про целительницу, которая творит чудеса. Геша идти не хотел. Но после долгих уговоров согласился. И клубок начал разматываться.

Странная женщина в цветном платке, мусульманка, едва говорящая по-русски, не расспрашивала их ни о чем. Спрашивали ее палочки, которыми она простукивала Гешино тело. После сеанса она выставила Гешу в другую комнату, а его матери сказала:

– Это приворот, черный, сильный. Она в церковь ходила, чтобы приворожить. Ритуалы делала. Много раз. Я разные печати вижу. Снять не могу, но может тот, кто рассказал ей, как их поставить. Или иди к ишанам.

– К ишанам?

– Да, к суфиям. Ты в Москве живешь, радуйся, здесь всех можно найти.

– Если не снять приворот?

– Она его заберет. Но не проклинай ее, хуже сделаешь.

– Сколько есть времени?

– Нет у тебя времени. Не жилец твой сын.

Гешина мать разрыдалась от отчаяния. И столько в этих слезах было боли, что сердце мусульманки в цветном платке дрогнуло.

– Ладно, – сказала она, вставая с дивана. – Сделаю, что смогу. Вытри слезы. Пойдем со мной.

Лечения Геша не помнил. Он помнил, что сутками пребывал во тьме, где ангелы и демоны рвали его изнутри. Белла окончательно поселилась в его голове, он видел и слышал только ее, во сне и наяву. Потом появилась женщина, с которой он не был знаком. Красивая, с чистейшим греческим профилем, капризно очерченным ртом и сложной косой вокруг головы. Она пугала его. Когда гречанка приходила в Гешины галлюцинации, у него начиналась чудовищная мигрень, доводившая до безумия. Геша, как смог, рассказал о ней матери, а она – мусульманке в цветастом платке. Та в ответ только сплюнула от отвращения и произнесла несколько тихих и злых слов на родном языке. Старые знакомые, поняла Гешина мама. Стало ясно, кто сделал приворот. И это спасло юного скрипача Мишу Гештупельтера от вещей, которые похуже смерти.

Гешина душа агонизировала, но мозг сопротивлялся вторжению. Это было хорошо – в мясорубке черного приворота боль стала для Геши спасательным кругом, канатом между миром живых и усопших, за который он ухватился и выбрался. За болью к нему начали возвращаться чувства, а за ними – эмоции. Тело оживало. Голод, жажда, тошнота, боль, усталость, граничащая с изнеможением, обрушились на Гешу. В предыдущие недели он не чувствовал ничего. Теперь возвращалось обостренное восприятие мира, ощущение, что с него содрана кожа, и ничто не защищает от внешнего эмоционального ада.

Геша провалился вначале в боль физическую, а потом – в боль душевную, в депрессию и отчаяние. В один из приступов он разбил скрипку. Свою многолетнюю наперсницу и мучительницу. Свою первую любовницу. И пошел на поправку. Белла и ведьма-гречанка не сдали ни одной позиции без боя. Последнюю, стратегическую высоту, Гешины сны, они отдали последней.

Окружающие считали, что он не справится и свихнется, умрет от истощения. Он ни с кем не взаимодействовал, сутками пребывая в ведомых только ему нижних мирах. Он почти не ел. Мама и бабушка перестали плакать, у них не было сил на слезы. Они жили в ожидании – что будет завтра. Но Геша справился. Психика и физика выдержали. Самый сильный удар на этой наковальне пришелся на его душу. Переболев, она стала маленькой и плоской.

Гешу вытянули из смертельной любовной западни. Вытащила бесконечная любовь родных и молитвы мусульманки в цветном платке. Как-то утром он добрел до кухни, увидел свою семью, двух полностью отчаявшихся женщин и тихо произнес:

– Давайте чайку попьем.

Училище Геша бросил, игру на скрипке тоже, навсегда. Осенью он ушел по повестке в армию. Вернулся совсем другой Михаил Гештупельтер. Он ничем не напоминал трепетного красавчика-скрипача, который сидел на парковой лавке и с придыханием стонал, пока ветер во время его конвульсий рассыпал по округе нотные листы. Это был другой человек.

Жесткие тренировки, физические нагрузки, короткая стрижка и борода сделали его похожим на исламского боевика. Скрипку он заменил за железо в спортзале. Трепет в глазах погас, появился циничный и насмешливый взгляд. Ушли худоба и смазливость. Михаил Гештупельтер стал старше на целую жизнь. Такова была плата за возвращенную возможность дышать и жить, пусть с маленькой и выболевшей душой.

Он подал документы в ветеринарку, окончил ее и начал лечить животных, которые охотно шли к нему в руки и стоически терпели, если Геша причинял им боль своими музыкальными пальцами. Помимо ветеринарной практики, Гештупельтер подрабатывал массажами. Пациенты, преимущественно женщины, доверялись ему также безропотно, как кошки, собаки и кролики, приводимые на прием в ветклинику. Он безошибочно находил подход к каждой.

Геша ни с кем не обсуждал свои отношения с Беллой. Он закрыл эту дверь, оставив за ней лучшую часть души. И пошел по жизни с выжженной способностью чувствовать и любить. Ему нечем это было делать, Белла оборвала все струны.

Когда человек лишается важного органа чувств, обостряется работа всех остальных. Гештупельтер, например, без ошибки определял, когда звонила Сашка Орешко, не глядя в телефон. Рингтон на входящие был общий, но на ее звонках он улавливал в вибрациях истерические ноты.

Так было и сейчас – телефон надрывался. Геша поспешил ответить, пока трубку не разорвало от визга.

– Да, девочка моя. – Пауза. – Ты про свою вселенскую трагедию? Хорошо, не трагедию. Очередную судорогу?

Трубка рыдала.

– Александра, не реви. Ты ошибаешься, у тебя с Максимом нет романа, у него роман с Соней. А ее романы склонны перерастать в народные эпосы. Нет, ты не виновата. Приезжай, обсудим. Нет, не занят. Жду.

Сашу доставило такси, на метро она не поехала. В машине ее развезло, она прорыдала всю дорогу, глядя в окно. Водитель не лез с разговорами и утешениями, за что она была ему благодарна. За полчаса пути Саша позвонила Геше трижды, и он вышел ее встречать.

Гешина холостяцкая квартира подействовала, как успокоительное, едва Сашка переступила порог. И хозяин жилья, и его вещи оказывали на Александру умиротворяющее воздействие. Спартанская обстановка, запахи массажных масел, теплое приглушенное освещение. Она перестала плакать навзрыд и устало всхлипывала. На кухне Геша налил ей травяного варева, которое называл чаем, и погладил Сашу по голове.

– Ну, рассказывай, что между вами произошло на этот раз.

– Вот именно, что на этот раз! В который раз, Геша! – Саша всхлипнула и закрыла лицо руками. Ей по-прежнему хотелось плакать, но силы рыдать кончились.

Ее можно было понять. Соня и Сашка дружили с универа. Когда им обеим нравился один парень, в финале он доставался Соньке. Истины ради стоит отметить, что Саша никогда первая не обращала внимание на конкретного парня. Она влюблялась после того, как Соня проявляла к нему интерес. С таким подходом Сашка проигрывала всегда. Она переживала, злилась и накапливала ненависть и обиду. Но ни разу не сказала Соне о своих чувствах. Больше всего Сашку задевало, с какой легкостью и пренебрежением Соня смотрела на отношения с парнями. Она никогда ими не дорожила, быстро уставала от них, обрывала без сожалений и шла дальше. Даже не подозревая, как мучается ее подруга. А Саша травила себя мыслями, что это она уступила подруге такого замечательного человека, от сердца, знаете ли, оторвала, а Соня не оценила ее великодушного поступка. Стерва. Одно слово – Мерзавкина.

Казалось бы, что проще – перестань общаться с Соней, не знакомь ее со своими приятелями, живи своей жизнью. Но такой вариант Орешко в голову не приходил. Перестать общаться? Но у Соньки всегда бурлит жизнь, у нее нюх на интересные знакомства, она нравится мужчинам, а событий вокруг нее – календарь не вмещает. Саша так не умела, но очень хотела. Поэтому она оставалась прицепом к Сониному локомотиву. Ее тенью.

Конечно, самое простое – выложить Мерзликиной все как есть и попросить не лезть, куда не следует. Но и тут Саша буксовала. Если она видела, что ее избранник начинает интересоваться Соней или кем-то еще, она самоустранялась и делала вид, что происходящее ее не интересует и не касается. Она словно превращалась в глыбу льда. Саша боялась, что кто-то, включая Соню, догадается о ее нежных чувствах, которые остались без ответа. Открыться и быть отвергнутой означало для нее «потерять лицо». Вот если б интерес был обоюдным, другое дело. А так – сплошное унижение, что ею пренебрегли.

Соня плевала на то, кто и что о ней скажет. Но ей было не все равно, что думает ее единственная подруга Сашка. А та молча переживала свои маленькие трагедии, не посвящая Соню в подробности. Единственный раз, когда Саша повела себя иначе, была история с Максом. Она просто не смогла сдержать накопившуюся ярость и устроила разборку, после которой они перестали общаться. Саша кричала Соне про многолетние предательства, а та отказывалась понимать, о чем речь. Какие парни? Почему молчала все это время? Они разругались, не объяснившись друг с другом.

Неделю спустя Соня предложила Сашке перемирие. Но после встречи в кафе во время грозы все окончательно развалилось.

– Так что у вас стряслось?

Гешин вопрос вывел Сашу из задумчивости.

– Мерзликина увела у меня парня и сломала мне жизнь.

– Опять?

– Геша, ты ведешь себя, как свинья.

– Тогда не будь глупой маленькой девочкой.

– Геша! Мне и так плохо!

– Александра, – Гештупельтер отодвинул стул и сел рядом с Сашкой. – Есть люди, которые ломают вещи. А есть те, кто ломает других людей. Соня из таких. Я много раз говорил тебе – отлипни от нее и живи сама или терпи и не жалуйся. Она – стихия, бездна, не знающая берегов. Не лезь в это пламя, не будет ожогов. Ты живешь ее жизнью, а надо жить своей. Ты хочешь ее парней, а потом удивляешься, что твое корыто разбито.

– Ты всегда ее защищаешь!

– Сейчас я защищаю тебя. От тебя самой. Дался тебе этот Максим.

– Представь, дался! Мы отлично ладим, подходим друг другу. Я карты Таро на него раскидывала, они подтверждают нашу глубокую духовную связь. Мы, знаешь ли, во всем совпадаем. Включая постель. У нас были хорошие перспективы, пока Сонька все не испортила. – Сашу несло, и в таких случаях она не отличала желаемого от действительного. – Макс не был ее парнем. Это я их познакомила!

– А с Максом тебя познакомил я. Вот я и спрашиваю – зачем ты их свела?

– Соню и Максима?

– Да. Зачем?

– Ты несправедлив ко мне. Я их не сводила.

– А что ты сделала?

– Представила друг другу и все. Все остальное – случайность. Я же не думала…

Саша нахохлилась и замолчала.

– А надо было думать. Можешь дуться, сколько душе угодно. Ты с собой разберись. Зачем ты делаешь то, что приносит тебе неприятности.

– Но Сонька все равно бы про него узнала.

– На здоровье. К тому моменту вы бы обзавелись двумя детьми и ипотекой на трешку. Максим бы не дернулся.

– Как теперь быть?

– А какой ты хочешь результат?

– Да чтоб она сдохла, Мерзликина твоя!

– Конечно, это тоже вариант, – Геша улыбнулся, и Саша с удивлением взглянула на него.

– Ты серьезно?

Вместо ответа Геша сказал:

– Но есть способ попроще.

– Какой?

– А твои карты тебе не подсказали? Давай я поговорю с Соней. Выясню, какие у них отношения.

– Так она тебе и рассказала!

– Что-нибудь расскажет. Соня бывает покладистой девочкой. Тогда и посмотрим, что можно предпринять.

Саша удовлетворенно вздохнула.

– Геша? Сделаешь мне массаж? Успокоительный.

– Сделаю. Раздевайся.