Текст книги "Двое суток до рая"

Глава 7.
Соня, два добермана
и пакет с баранками

Животных Соня не любила. А собак боялась панически. Сонино отношение «к скотине» удачно описывала фраза, которую Соня в детстве подслушала на Староконюшенном рынке в Одессе, куда они приехали отдыхать с родителями.

Две пожилые одесситки с тусклым видом ходили по рядам с клетками и маялись на жаре выбором питомца. В клетках хрюкали, крякали, лаяли, чирикали или многозначительно молчали. Одна из дам, в панаме с цветочками, сватала подруге зверушку. Другая, у которой по причине зноя и забытой дома шляпы на голове была полусфера капустного листа – а шо делать? – стояла скалой. Ей не нравится никто.

Солнце пекло, и выбирать ставилось труднее. Кота? Какой-то полинялый. Щеночка? Это чтоб вместо дверного звонка, как он заливается? Коня? Выразительнейший взгляд. Наконец дошли до шиншилл. Прекрасных кругленьких созданий с шубками, отливающими шелковой аристократической голубизной. И выпуклыми пуговками доверчивых глаз.

– Шиншиллу?

Пожилая одесситка с капустным листом задумалась. А потом подытожила:

– Да на кой мне та шиншилла, сидит, воняет.

Да, в этом была суть владения домашним животным. Сидит, воняет. Соня придерживалась того же мнения. Но за ширмой пренебрежения, весьма лицемерного, надо заметить, в глубине ее души скрывалась истинная причина нелюбви – страх.

Соня боялась животных. Особенно собак. Боялась до полного отрицания и отвращения.

Все случилось, когда Соне было семь. Она шла домой из булочной с баранками к чаю. Стояла глухая зима, время было непозднее, но на улице стемнело. Мороз и пронзительный февральский ветер разогнали прохожих по домам. От магазина до дома – рукой подать, всего-то – пустырь перейти. Бодрым шагом минут пять.

Довольная жизнью Соня выбежала из магазина с бубликом в одной руке и пакетом – в другой. Посмотрела влево-вправо – нет ли машин, как ее учили дома. Не было не только машин, но и вообще никого. Впереди лежал обезлюдевший пустырь.

Она шла, грызла баранку и думала о чудесных конфетах в шуршащих фантиках, которые, должно быть, сейчас достанут к чаю. Может быть, даже плитку шоколада с орехами.

От радости она засмеялась и поскакала вприпрыжку, размахивая недоеденной баранкой в красной рукавичке. И ни один человек, глядя на нее, не подумал: как странно ведет себя эта маленькая девочка. Потому что вокруг не было ни души. Даже бродячие животные куда-то подевались. Соня специально поглядела по сторонам еще раз, прежде чем перейти на радостный галоп.

Вдруг она поняла, что кто-то деликатно, но настойчиво потянул за баранку в ее красной рукавичке. От растерянности Соня сразу же разжала ладошку, и баранку аккуратно вынули из ее пальцев. Она не успела испугаться, потому что почувствовала, как из другой руки у нее пытаются забрать пакет. Девочка остановилась и зажмурилась. Но стоять с закрытыми глазами оказалось еще страшнее. Тогда она прижала к себе пакет покрепче и открыла глаза.

Справа и слева стояли два здоровенных пса-близнеца и выжидающе смотрели на нее. Они были огромные и носами доставали до Сониной груди. Оба холеные, но без ошейников. Псы шумно дышали и всхрапывали на морозе, пар окутывал их треугольные, похожие на утюги, морды. Соня сделала робкий шаг по направлению к дому. Одна из морд оскалилась и подошла к ней вплотную, уткнувшись в пуговицы на пальто и бесцеремонно обнюхивая. Вторая собака встала за спиной и утробно зарычала.

В этот момент маленькая семилетняя девочка, до смерти напуганная, осознала, что плакать и звать на помощь бессмысленно. Как и бежать. Никто не спасет. А собаки взбесятся. И единственный, кто в силах ей помочь – она сама. Она в первый раз в жизни до крови закусила губу, чтобы не разреветься. Сняла варежки и бросила на землю. Она старалась все делать медленно, производить минимум движений, чтобы в нее не вцепились.

Собаки кинулись к рукавичкам, обнюхали и разочарованно подступили к Соне, перегородив ей путь. Она чувствовала, как гадко пахнет из их пастей на свежем морозном воздухе. Соне стало очень жарко на ледяном февральском ветру. В полной тишине она достала из пакета первую баранку, дала понюхать одному из псов и метнула ее как можно дальше от себя. Тот рванулся было за добычей, но баранка улетела в сугроб, и пес, потоптавшись, остался на месте. И нетерпеливо уставился на Соню. Баранка пропала.

Соня взяла другую и бросила в сторону, поближе. Вот же она, смотри, какая румяная и аппетитная. Пес клюнул на приманку и с хрюканьем накинулся на нее. Со второй собакой она проделала то же самое. Чтобы добежать до баранки и сожрать ее, каждому понадобилось несколько секунд. Поэтому Соня не стала тратить время на поиск упавших варежек и поспешила в сторону дома. Впереди лежал пустырь, по-прежнему пустой. Она шла, посасывая прокушенную губу и уговаривая себя не плакать и не бежать. И не оглядываться. Она и так знала, что они вернутся. Сердце колотилось как сумасшедшее.

Собаки догнали Соню, и она повторила трюк с баранками. Он снова сработал. Баранок хватило ровно до конца пустыря. Последнюю Соня разломила пополам и бросила обоим псам одновременно. После этого они отстали. То ли наелись, то ли дальше пустыря им путь был заказан. Обычные дворовые шавки, знакомые Соне, брехливые, лохматые и мелкие, стояли за свою территорию и мусорные баки насмерть. Чужакам, даже таким огромным, не поздоровится. Они это понимали.

Дома к чаю были чудесные конфеты в шуршащих обертках и долгожданная шоколадка с орехами. Но они показались Соне пресными. Она вылезла из-за стола, бросив недопитый чай, и ушла к себе в комнату. Села у окна и смотрела на пустырь, вспоминая пережитый ужас, минута за минутой, и думая о своих пропавших рукавичках. Пришла мама. Она положила Соне ладонь на лоб – не горячий ли, и уложила ее спать.

– Какая-то ты вялая, – обеспокоено сказала мама.

Той ночью Соне приснился ее первый кошмар – бездонный туннель. Она падала в него, как Алиса в стране чудес, и ее засасывало в черную неживую бездну. Хотелось кричать, но рот был забит вязкой темнотой.

Соня начала обходить собак десятой дорогой. Котов она считала лживыми бестиями, ворами и прилипалами, а остальное зверье внимания не стоило. Животные не нашли путь к ее сердцу.

Дома про собак маленькая Соня рассказывать не стала, так и прожила эту историю в одиночку. Боялась, что отругают или отправят на страшный пустырь искать рукавички. В Сониной семье к вещам относились с уважением, за них же деньги уплачены, они ценнее чувств и эмоций.

Глава 8.
Геша и кукла Соня

Многолетняя дружба Геши и Сони трещала по швам. Баланс долгие годы был положительный, на пользу им обоим, но последнее время резко ушел в минус.

Геша был старше на пятнадцать лет, они познакомились, когда Соня оканчивала школу. Соня встречалась с Гешиным младшим братом, сыном его тетки. Ни тогда, ни теперь она не подозревала о трагедии, пережитой Гештупельтером в отношениях с Беллой. Соня знала Гештупельтера таким, как сейчас – взрослым, бородатым, немногословным. Ветеринара и массажиста. Геша играл на скрипке? Да боже упаси, где Геша, где скрипка.

Отношения с Гешиным кузеном у Сони были короткие и неинтересные. Геша в них не вмешивался, но после разрыва с его братом он сблизился и подружился с Соней. Соне было 17, Гештупельтеру – 32. Девочка и мужчина. Он обрел в ней эмоциональность, непосредственность и чувственное восприятие мира, на которые не был способен сам, а она – полную поддержку со стороны взрослого человека. В этом нуждалась ее нестабильная подростковая психика. Геша стал тем другом, который поддерживал ее всегда, без оговорок и условий, чтобы Соня ни учинила. А по части почудить и побесить окружающих она была мастерицей.

Геша не вытирал ей слезы и сопли, как Сашке, Соне этого не требовалось, она ценила его советы, дружеское участие в ее проблемах и готовность помочь в любую минуту. Геша оставался холост, кратковременные интрижки не в счет, и Соня располагала его временем по своему усмотрению. Он ни в чем ей не отказывал. Она не видела в нем старшего брата, нет, она воспринимала его как родственную душу. Такая редкость – встретить человека, который привязан к тебе ради тебя самой, а не из-за секса, денег или личных выгод. Гешу она любила как родного. Соня смотрела на него и думала, как повезло, что он у нее есть. И в слепом эгоизме ни разу не спросила ни себя, ни его: а что он думает об их отношениях? Чего он хочет?

Поначалу Геша и сам не задумывался, чего хочет. До поры Гешу удовлетворяло его покровительство в обмен на Сонину искренность и откровенность. Дикий зверек-подросток, которого никто не мог приручить, а ему удалось. Пока Соня встречалась с сопливыми мальчишками, такими, как его кузен, он не испытывал ревности. Но Соня подросла, превратилась в роскошную фурию и в ее жизни появились не мальчики, а мужчины. И чем больше их становилось, тем сильнее они раздражали Гештупельтера. Да и Соня перестала нуждаться в нем, как в старшем товарище, советчике и защитнике. Она научилась разбираться с этим миром и давать ему отпор.

Соня повзрослела и отдалилась, Геша все чаще чувствовал себя лишним в ее жизни. Он понимал, что она ускользает от него, как ускользает добыча от гепарда, который не рассчитал последний прыжок и выдохся. Гештупельтер с неудовольствием понял, что Сониного доверия и дружбы ему мало. Он захотел другого – обладания и подчинения. Подчинения даже больше. Она моя, моя девочка, – говорил он себе, – была и будет.

Гештупельтер постарался вернуть свое влияние, но потерпел неудачу. Соня словно не замечала его стараний и попыток сблизиться. Гешу заводила Сонина доступность для других и легкость в смене любовников – она выбирала кого угодно, но не его. Это доводило до исступления. Геша ждал удобного момента. И момент наступил.

Геша умел лечить. Животных и людей. Животные доверчиво шли в руки этого иудейского айболита. Они чувствовали его уверенность и спокойствие, а может, их убаюкивал его голос – на приеме Гештупельтер разговаривал с пациентами и их хозяевами как со старыми, добрыми знакомыми. Здоровенный бородатый дядька, сильный и сумрачный, он умел заговорить всем клыки и зубы.

– Скотине нужен примитивный подход, – считал Геша. – Установи с животным зрительный контакт, успокой его, послушай, как оно дышит, как бьется сердце, ощути его боль, недоверие и страх. И зверь сам подскажет, где у него непорядок. Жаль, с людьми так не работает. – Геша лукавил. С людьми работало. Но только с женщинами. С мужчинами он общался мало и постоянной дружбы ни с кем не поддерживал.

Геша чувствовал тонкую женскую природу – Беллино наследие. Все точки боли, физической и ментальной. Он безошибочно ставил диагнозы, словно был терапевтом, а не ветеринаром. В разговоре Гештупельтер сразу понимал, что собеседница раздражена, хоть и пытается это скрыть. А причина раздражения – в головной боли, которая началась из-за спазма мышц шеи. Геша мог без предупреждения прервать разговор на полуслове, подойти, прощупать шейные позвонки, помассировать пару точек, и голова собеседницы успокаивалась, раздражение уходило.

Когда Гешу спрашивали – как он определяет проблемные зоны, он затруднялся с ответом. Хотя прекрасно понимал – как. Он просто видел их, точнее – ощущал поле человека, считывал его эмоции, настраивался на его волну. Как с животными: ощути дыхание, послушай, как бьётся сердце, почувствуй его недоверие и боль. Создай тишину в уме и настройся на чужую волну, как радиоприемник.

С Соней Гешино мастерство буксовало. Он не мог просканировать ее состояние, не мог управлять им. Соня считала Гешу близким человеком и была открыта, но до пределов, которые назначала сама. В этом она походила на покойную Беллу, что бесило Гештупельтера еще больше.

На сеансах массажа Гешины пациентки раздевалась догола. Никаких бюстгальтеров и трусов. Если клиентка Геше нравилась, сеанс мог закончиться сексом. Во время массажа Геша решал, хочет он ее или нет. Он работал с чужим телом и сознанием, как с мягкой глиной, создавая нужное состояние. Встраивался в энергетический и эмоциональный поток своих клиенток, чувствуя то же, что чувствуют они, находясь в его руках. Его тело оставалось у массажного стола, а сознание и ощущение – ныряло в пациенток. А потом в них оказывалось и все остальное, к удовольствию обеих сторон.

Это было личное Гешино шаманство, которое добавляло огня в его жизнь. Гештупельтер был привлекателен, в прекрасной физической форме. Перед ним не могла устоять ни одна женщина, если только она позволяла к себе прикоснуться. Тем более раздетая, расслабленная, лежащая на массажном столе. Ни одна, кроме Сони.

Секс для большинства людей – тактильный уровень. Тело плюс тело, без объединенного сознания и общего потока энергии, в котором можно плыть, отключившись от реальности. Геша умел объединять эти потоки, делая их чувственней и ярче. Он направлял своих партнерш от одного удовольствия к другому, как умелый кормчий. Мягко и деликатно. За всю массажно-сексуальную практику Геша не получил ни единого отказа. Интим его клиентки воспринимали как завершение массажной процедуры, ее финальную часть. Без лишних вопросов и недовольства. Выходило так, будто секс был их личной прихотью, которую Геша выполнил. Лишь однажды его спонтанная любовница спросила:

– Геша, а ты любил? Хоть раз?

Гештупельтер пустился в долгие и пустые объяснения про жизнь массажиста, который не принадлежит себе или семье. Не позволяет специфика работы и прочее-разное. Понес чушь про помощь людям в ущерб своим интересам семьянина. Она его перебила:

– То, что ты говоришь – про мастерство, а не про любовь. А я спрашиваю про любовь. Геша, ты зажигательно трахаешься, правда. Мастерски. А любить ты умеешь?

Геша много лет не задавался подобными вопросами. Он знал, что умеет извлекать из послушных, расслабленных массажем женских тел нужные ему вибрации. Как из музыкальных инструментов. Геша испытывал огромное удовлетворение от власти, которую приобретал над другим человеком, подчиняя себе чужие душу и тело, превращая их в послушную глину. Лепи, что хочешь. Играй, как вздумается. Используй, как нравится.

Катастрофа разразилась, когда на массаж пришла Соня. Она жаловалась на боли в спине, и Геша понял – вот он, шанс. Соня знала, что он раздевает своих пациенток донага, без фальшивого смущения и кокетства она скинула одежду и села на массажный стол в чем мать родила.

– На спину или на живот? – буднично уточнила Соня. Конфета в развернутом виде с больной спиной.

– На живот, – только и смог ответить Геша, стараясь не смотреть ей в глаза.

Глядя на раздетую Соню, Гештупельтер силился понять, чем она привлекает его столько лет подряд. Его, не способного на привязанности и глубокие чувства. Единственная, к кому его тянуло невыносимо и иррационально, была Белла, которая терзала его, вызывая дикое напряжение. И под конец чуть не убила. С Соней все по-другому, но как, он не понимал. Он знал только, то хочет ее до изнеможения, и все. В свою безраздельную собственность.

Геша стоял и не верил, что Соня – здесь, голая, в его умелых руках. Он смотрел на нее, молочно-белую в полумраке комнаты, и мысленно трогал руками. Прикасаться не спешил. Не мог решиться на то, чего так ждал. Время шло, Геша бездействовал. Он боялся дотронуться до Сони и потерять самоконтроль.

Его сомнения оборвала Соня, которая не отличалась долготерпением. Она подняла голову, посмотрела на застывшего Гештупельтера и спросила:

– Ты заснул? Или у нас сеанс бесконтактного массажа? Что происходит?

– Ничего, – поспешил ответить Геша и прикрыл глаза, стараясь обрести внутреннее равновесие и не выдать нахлынувших эмоций. Он провел руками над Сониной спиной, не касаясь кожи, в поисках зажимов и спазмов. Он определял их как энергетические потоки, завязавшиеся в тугие узлы. Геша читал ладонями Сонину спину, не пропуская ни сантиметра.

У Геши сразу закололи кончики пальцев, будто он снова взял в руки скрипку. Его затопило забытое, мучительное и восторженное воспоминание. Пальцы, а вслед за ними и все его тело вспомнили томительный восторг от игры. Кожа на Гешиных руках покрылась мурашками. Они побежали вверх к груди, а оттуда – в сердце. Он прикасался к тёплой Сониной коже, а осязал деревянную лакированную поверхность скрипки, которую убил в припадке ярости. Его скрипка была с ним, его первая любовница и мучительница. Молочно-белая в полумраке комнаты, она в истоме вибрировала в его руках.

Все, что Геша хранил в отвалах памяти, что надеялся навсегда оставить в прошлом, отправить в небытие, распылить на атомы, обрушилось на него. Боли и страданий не было. Был ужас понимания, что он не жил эти годы, а убегал от давно мертвой Беллы, тратил энергию на поддержание дверей в прошлое закрытыми, заваливал их мусором одноразовых отношений, бестолковой суеты и равнодушия. Потому что до смерти боялся заглянуть туда, где его ждала Белла. Ясность острым ножом резанула Гешу: он сам не отпускал Беллу все это время! Он удерживал ее возле себя страхом, не давая уйти. Он жил как слепец. Жил наощупь, в темноте, с повязкой на глазах, которую натянул сам, по доброй воле. Мог снять ее в любой момент, но лишь туже ее затягивал.

Геша смотрел на Соню, не в силах унять дрожи в пальцах. Вот же он, выход. Вот она, возможность распахнуть глаза – лежит перед ним голая и доступная. Возможность окунуться с головой в новую музыку, сыграть с другого нотного листа.

Для Геши эти переживания были мгновенной вспышкой, перекинувшей мост между прошлым и будущим. Броня, которая отгораживала его от жизни, расползалась по швам, как старая дерюга. Так лопается прочное закаленное стекло от одного щелчка, который пришёлся в единственную точку максимальных напряжений и минимальной прочности.

Геша начал массировать Сонину спину, нежно, едва касаясь, танцуя пальцами по коже – в этом он был мастер. Он дышал глубоко и свободно. Сейчас он введет Соню в транс и получит все, что захочет. Он получит свою девочку, свою куклу Соню в безраздельное владение. Все шло, как надо. Но вдруг Соня подняла голову и спросила:

– Геша, что тебя привлекает во мне? Я знаю, что очень нравлюсь тебе.

Гештупельтер остановился. Вздрогнул и поморщился, словно ему плеснули в лицо холодной водой.

Соня повторила вопрос.

– Сила, – ответил он. – Твоя внутренняя сила.

– Я смутила тебя этим вопросом?

– Меня невозможно смутить.

– Я смутила тебя этим вопросом.

Это была чистая правда. Геша замечтался и потерял контроль. Обычно на этом этапе пациентки расслаблялись и открывались, позволяя ему погрузиться в энергетику их тел, поток эмоций, разрешая читать их, как читают книгу. И дописывать концовку по его, Гешиному, усмотрению. Однако Соня оставалась закрыта, как чердак пражской синагоги с запертым там големом. Расслаблена, раздета, но закрыта. Она разрешала себя трогать, но не позволяла собой управлять. Он мог работать с ее телом, но дальше его не пускали.

На Гешу сошло еще одно осознание: он ничем и никем не управляет сейчас, даже собой. Нет смысла играть, притворяться и тянуть время. Какой массаж и лечение! Он так долго хотел ее, что ни о чем другом не может думать. У Геши вспотели ладони, движения вместо плавных и осознанных стали нервными и хаотичными. Гештупельтер ощутил сильнейшую эрекцию, а затем – нетерпеливую дрожь, которая сменила покалывание в пальцах. Дыхание сбилось, и он не сдержался.

Геша оставил Сонину спину в покое и переключился на ее стопы. Он принялся гладить, целовать и прикусывать каждый пальчик. Взял массажное масло, вылил пригоршню на Сонины ноги и заскользил по ним руками. Их окутал пряный аромат индийских снадобий. Соня не реагировала, она оставалась предательски безучастной. Но Гешу было не остановить. Он не владел собой, не владел ситуацией. Не мог анализировать. Он отдался эмоциям, чего с ним не случалось много лет. Он размазал масло по Сониной коже, глупо надеясь, что она испытывает то же вожделение, что и он. Прикосновения к ее телу обжигали его. Он прошелся руками по ее ягодицам и между ними, поглаживая и массируя, после чего засунул палец ей во влагалище и начал потихоньку двигать рукой. С его клиентками это срабатывало всегда.

Но этот случай был исключением – вся магия момента разом испарилась, когда Соня повернулась, откинув Гешину руку, и резко спросила:

– Геша, какого черта ты делаешь?

Вместо ответа он совершил другую ошибку – не дав Соне договорить, начал ее целовать. Губы у Гештупельтера оказались вялыми, а язык – настойчивым. Словно он хотел заткнуть ей рот поцелуем, используя язык, как кляп.

Соня оттолкнула его. Ей все было ясно. Она испытывала раздражение, смешанное с разочарованием, и свирепо ругала себя, что согласилась на аферу с массажем. Скользнув взглядом по растерянному Гешиному лицу, она задержалась на секунду на его эрегированном пенисе, торчавшем мачтой под парусом медицинской робы. Она слезла с массажного стола и начала одеваться. Соня была в масле, как французская булочка перед выпечкой, и, чертыхаясь, натягивала джинсы, не глядя по сторонам.

Геша стоял обескураженный и безмолвный, не в силах что-либо предпринять, с бодро торчащим пенисом. Он понял, что разразилась катастрофа, но не знал, как это исправить.

– Гештупельтер, – сказала Соня, одевшись. – Секс – самый быстрый способ испортить дружбу. Окончательно и бесповоротно. Я тебя ценю, понимаешь? Реально ценю, по-настоящему. Я люблю тебя слишком сильно для того, чтобы спать с тобой. Уж извини за прямоту, милый. Мне казалось, это очевидно и не требует обсуждения. Я способна на разные глупости, ты знаешь, но потерять единственного друга… Ради чего? Ради пятнадцати минут фрикций с дебильным выражением на лице? Нет уж, спасибо. Думала, ты понимаешь. Никто не понимает, а ты, ты – понимаешь! Да я была уверена! Никогда, ты слышишь? Я никогда не давала тебе повода думать по-другому. Конечно, я видела твои театральные вздохи в мой адрес, – она картинно и очень обидно закатила глаза. – Но я была убеждена в твоей адекватности. Я ошиблась! Я опять ошиблась в мужике! Что вы за племя такое!

Соня застегнула последнюю пуговицу, подошла к застывшему Геше, припечатала его поцелуем в щеку и ушла, хлопнув дверью. Но через минуту вернулась, чтобы добавить:

– Геша, я липкая и масляная, как дешевый круассан. И пахну так же. Твою мать, ты же знаешь, что у меня аллергия и прыщи от вонючих масел.

После этого она ушла окончательно. Гештупельтер остался один. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным. Сексуальное напряжение спало, но эта энергия из тела не ушла. Она трансформировалась в темное чувство, в тяжелый эмоциональный ком. Геша сам не понимал, во что именно. Он даже задал себе вопрос: что я чувствую сейчас? Вместо ответа у него сжались кулаки.

Геша долго жил ожиданиями и иллюзиями в отношении Сони, не соотнося их с реальностью. Все, что Соня сделала сейчас – отмахнулась от его притязаний, как от назойливой мошкары. А Геша, летавший в облаках, рухнул на землю, разбив по дороге розовые очки.

Гештупельтер этого не понимал. Он стоял, натянутый, как тетива, со сжатыми кулаками, и смотрел на входную дверь, чувствуя, что его смертельно оскорбили. Вернись Соня, он дал бы выход своему гневу. Ему хотелось ее удавить. Как хотелось удавить Беллу, когда он очнулся от морока приворота и осознал, что она сотворила. Вернись сейчас Соня, чтобы переспать с ним, голая, покладистая, намазанная маслом, на все готовая, он схватил бы ее за горло. Нужно выплеснуть эту темную энергию, которая переполняла его, сдавив сердце черными щупальцами. Одного секса для этого мало. Такие же щупальца терзали его, когда мертвая Белла из могилы тянула его за собой, не давая забыться даже во сне. Перед глазами Геши возникла Белла – в тот день, когда она стояла перед ним на коленях в осеннем парке и вытирала рот рукавом. Белла, лишившая его воли и подчинившая его себе, превратившая в вещь, игрушку.

Когда Гешу-скрипача вытащили из черного омута отношений с Беллой, его накрыло бешеное желание убить ее. Воскресить, а потом убить. Какая там любовь! Но вместо Беллы он убил скрипку, выместив на ней всю ярость. Соня, которая не захотела Гешу сегодня, уязвив его самолюбие, представлялась ему второй Беллой. – Она играла со мной, – внезапно понял Миша Гештупельтер. – Как Белка.

В этот момент две девушки – Белла и Соня – слились в измученной Гешиной душе в один темный персонаж.

– Стерва, – вслух произнес Геша, обращаясь к ним обеим. – Чтоб ты сдохла! – в сердцах добавил он. – Вернись, я тебя придушу. Больше от меня не спрячешься.

Мысль о смерти Сони Мерзликиной никогда раньше не посещала его, но он принял ее с радостью. Как способ расквитаться с той, которая расчленила его душу. Как способ больше не отдавать свою девочку другим мужчинам. От мысли, что Соня исчезнет из его жизни и заберет с собой Беллу, на душе у Гештупельтера стало легко и спокойно. Черные щупальца на сердце ослабили хватку, и темная энергия, мучившая его, трансформировалась в мысль: «Соня должна умереть».

Соня должна умереть.