Текст книги "Русские провидцы и предсказатели"

Дом мой – молитва

Его молитвами, провидением и его благословением спасены Москва и Русь.

Преподобный Иринарх (Илия Акиндинович) июнь 1547, Ростовская обл., с. Кондаково – 13 января 1616, Борисоглебский монастырь

Будущий преподобный отец Иринарх родился в июне 1547 года в крестьянской семье в селе Кондаково Ростовской области. Родители его, Ирина и Акиндин, при крещении назвали мальчика Илией. Рос он тихим, ласковым, добрым, очень смышленым. Ходить начал двадцати недель отроду. Подвижным ребячьим играм предпочитал уединение. Однажды, когда ему исполнилось шесть лет, он сидел дома и смотрел в окно. Неожиданно повернулся к матери и сказал:

– Когда вырасту, постригусь и стану монахом, буду железа на себе носить.

Мать улыбнулась, услышав такие речи от шестилетнего ребенка, но значения им не придала: мало ли что дитя малое скажет. Но вскоре к ним в дом зашел сельский священник отец Василий. Во время обеда он рассказывал о житии преподобного Макария, чудотворца Калязинского, тайно носившего железные вериги. Калязинский монастырь находился близко, в сорока верстах от села Кондаково.

– Вырасту – стану таким же, монахом буду, – заявил маленький Илия, выслушав рассказы священника. – Буду на себе железа носить, трудиться во славу Бога и буду учителем всем людям.

– Как только ты, чадо неразумное, не боишься такое говорить?! – рассердился священник.

– Кто тебя не боится, тот такие слова и говорит, – ответил Илия, глядя в глаза священнику.

Но вскоре слова Илии позабылись, трудился он наравне со всеми, работы в крестьянской семье всегда было много. Мальчик пас скот, помогал во всех работах по дому.

Очень любил он сидеть возле источника недалеко от села. Часто говорил, что хотел бы выстроить здесь часовню. Один из набожных селян, живший возле Борисоглебского монастыря, заметив старание Илии во время молитв, стал давать ему по кирпичу в день. Илия, чтобы успевать, бегал от стен монастыря до источника бегом. Согласно легенде, часовню он выстроил, стояла она долго. Источник же этот считается чудодейственным, до 1917 года дважды в год совершался крестный ход от монастыря до источника.

В таких заботах жил Илия. Когда же исполнилось ему восемнадцать лет, в 1567 году, вышел неурожайный год, когда «глад на Руси бысть велик». В селе настал голод, многие мужики отправились в город на заработки. Илия последовал их примеру и ушел в Нижний Новгород. Там ему удалось найти хорошую работу, но два года не мог он подать весточку родителям, потому что был неграмотен, а оказии не подворачивалось.

Обеспокоенные родители отправили на поиски Илии его старших братьев – Андрея и Давида. Они отыскали его работающим у богатого крестьянина. Работы было много. Платил крестьянин исправно и не скупо, в родном селении было все так же голодно, вот братья и остались вместе с Илией, известив родителей, что все у них хорошо. Однажды, накануне Успенского поста, братья сидели вечером за скромной трапезой, и вдруг Илия горько и неутешно разрыдался. Братья бросились успокаивать его, стали спрашивать, что за причина столь горьких слез его. Илия ответил:

– Только что видел я преставление родителя нашего, несли его светлые юноши на погребение.

Братья продолжали успокаивать Илию, говорили ему, что только что из дому, отец жив-здоров, ни на что не жаловался, да и как Илия мог такое увидеть за триста верст вдали от дома?

Как ни успокаивали его братья, оставался младший брат неутешен. Через короткое время отпросился он домой, никак не мог сердцем успокоиться. Когда добрался Илия домой, оказалось, что видение его было пророческим: на Успенский пост отец скончался. Рассказал Илия матери о чудесном видении. Услышав, что видел Илия, как светлые юноши несли отца на погребение, мать немного успокоилась.

Вскоре после этого Илия попросил у хозяина расчет. Отработал он исправно, хозяин ответил ему тем же – заплатил щедро. Настолько щедро, что Илия и брат его Андрей купили дом в Ростове, перевезли в него мать, да еще и дело свое завели, торговлей занялись. Торговали успешно, потихоньку богатели, хозяйство крепло. Илия трудился, как всегда, на совесть, жизнь вел тихую, усердно церковь посещал, милостыню раздавал щедро.

В это время он сблизился с купцом Агафоником, человеком набожным, а главное, начитанным. Агафоник терпеливо читал вслух своему новому другу Божественное Писание, вел с ним долгие беседы о прочитанном, толковал непонятное.

Укрепив сердце познанием Слова Божьего, Илия благословился святым крестом и собрался в дорогу, ища душевного спасения. Мать спросила его:

– Куда же ты от дома, от хозяйства? Только обживаться стали!

Илия ответил:

– Дом мой – молитва. Иду в монастырь святых страстотерпцев Бориса и Глеба на Устье, хочу помолиться.

Вспомнила мать слова Илии, сказанные им в детстве, заплакала, но сына благословила. Он расцеловал мать, поклонился брату и ушел в монастырь.

Придя в обитель, обратился к игумену, испросив его благословения. Игумен благословил и спросил:

– Зачем ты пришел в обитель? Что ищешь ты здесь?

– Желаю, отче, ангельского образа, – ответил ему Илия, – постриги меня Бога ради, невежду и селянина, и причти к избранному Христову стаду и к святой дружине твоей!

Святитель Дмитрий Ростовский пишет: «Игумен сердечными очами узрел, что юноша пришел от Бога и принял его с радостью постриг в ангельский образ и нарек ему в иночестве имя – Иринарх».

Как принято в монастыре, игумен передал инока старцу в послушание и покорение. Первое послушание Иринарх провел в постах и молитвах. После первого послушания игумен послал его на работы в пекарню. И там Иринарх безропотно трудился денно и нощно, чтобы прокормить братию. Несмотря на то что в пекарне часто приходилось работать по ночам, Иринарх после трудов шел в церковь, вместо того чтобы отдохнуть, и полностью стоял на ногах всю службу от начала до конца. Уже тогда некоторые монахи стали выражать недовольство тем, что, по их мнению, Иринарх таким образом старается выделиться.

Как-то, после принятия Иринархом пострига, в монастырь явился Агафоник и провел с другом, которого давно не видел, «немало дней». Проводив приятеля и возвращаясь в обитель, Иринарх сокрушался о том, что слишком много времени отдает мирскому. Он размышлял, «как бы ему спастись, и давал обещание идти в Кириллов Белозерский монастырь или в Соловецкий».

Когда он, как ему казалось, принял окончательное решение, откуда-то раздался голос:

– Не ходи ни в Кириллов, ни в Соловки. Здесь спасешься.

Иринарх перекрестился, осмотрелся, но вокруг никого не было, кругом тишь лесная. Только он путь продолжил, как опять отчетливо услышал:

– Здесь спасешься!

И все так же никого вокруг не было, а невидимый голос в третий раз оповестил:

– Здесь спасешься!

Иринарх укрепился в том, что это был голос свыше, и остался в монастыре, только теперь стал молиться и по ночам, на короткое время забываясь сном на голом полу. Игумен направил его на дальнейшее послушание в службу пономарскую. В обязанности его входило звонить в колокола, что было делом нелегким, особенно в холода, когда на высоте колокольни от ледяного ветра укрыться негде, веревки льдом покрываются, словно стеклом ладони режут, колокола к звоннице примерзают, попробуй раскачай!

И ветер! Ветер! Не то ты колокол раскачиваешь, ни то тебя самого, словно колокол, ветром по колокольне мотает, того гляди – вниз сбросит!

Но Иринарх терпеливо нес и это послушание, заполняя свободное время молитвами. Как-то пришел к монастырским стенам странник, стал корочку хлебца выпрашивать. Спустился Иринарх с колокольни, вынес бедолаге хлебушка, а когда посмотрел на нищего, ужаснулся – стоял тот на снегу босой, а ноги от холода черные, ногти синюшные.

Сжалился Иринарх над несчастным, стал просить Господа: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, сотворивший небо и землю и первого человека, прародителя нашего Адама, по образу Своему, и почтивший его теплотою в святом рае, да будет воля Твоя святая со мною, рабом Твоим: дай, Господи, теплоту ногам моим, чтобы я мог помиловать сего странника и дать с себя сапоги на ноги его!»

С этой молитвой снял с себя сапоги Иринарх и отдал несчастному бродяжке. Игумен рассердился за его поступок и не велел ему выдавать новые сапоги. Но Иринарху обувь и не нужна стала. Он с тех пор по любому морозу босой ходил, одежку стал носить ветхую, а тепло ему было, словно и не мороз на дворе, не стужа лютая. Господь его согревал.

Монахи не поняли божественной сути происходящего, стали попрекать Иринарха поведением его вызывающим. Игумен решил, что это гордыня, стал смирять непокорного: в самые морозы на колокольню гонять, благовестить, а после еще велел ему стоять на молитве напротив оконца своей кельи, чтобы видеть, как смирится непослушный Иринарх.

И это наказание с покорностью сносил Иринарх. Тогда посадил его игумен на три дня под замок. Велел ни есть, ни пить не давать ослушнику, заставить его обувь носить и одежду исправную – нечего монастырь позорить.

И под замком не одумался Иринарх, не отступился от выбранного пути, продолжал ходить босиком и в ветхой рясе, в которой дыр было больше, чем звезд на ночном зимнем небе в ясную погоду. Игумен махнул на него рукой и вернул служить пономарем, думал, продует все же его на колокольне свежим ветром, блажь выдует. Но он все так же ходил в рубище, босиком, холода не чувствовал.

Рассказал приехавший в монастырь на богомолье купец о том, что в Ростове-городе собрались судить за долги друга Иринарха – Агафоника. Иринарх тут же собрался идти на выручку, хотя и сам не знал, чем помочь может. Но далеко уйти ему не удалось – только удалился он от монастырских стен, как опять стал чувствителен к холоду. Ему бы вернуться, понять, что это знамение, но он упрямо шел и шел, пока ноги совсем чувствительность не потеряли. Подобрали его с обмороженными ногами монахи, за дровами в лес ездившие, привезли в монастырь, как могли лечили. Три года Иринарха боли постоянные мучили: ноги гноились, сукровица шла. Но даже больной не оставлял он трудов и молитв.

Игумен, видя такое упрямство, решил отослать непослушного монаха на работы вдали от монастыря. Иринарх посчитал это изгнанием из храма, опечалился и ушел в Авраамиев Богоявленский монастырь на озере Неро. В древнем, основанном преподобным Авраамием еще во времена крещения Руси храме, его приняли с радостью, архимандрит приметил его усердие в молитве и назначил келарем. Иринарх не мог отказаться от порученной службы, исполнял ее, как и все работы, с усердием, принимая любое послушание, но вскоре впал в скорбь, стал грустить сердцем о том, что монастырская братия и служки «без меры и без воздержания берут всякие потребы, истощая монастырское достояние». И пожаловаться настоятелю на вороватых монахов не мог, язык не поворачивался, и томился, поневоле чужой грех на себя принимая. Только и мог он в молитвах обращаться к основателю и покровителю монастыря:

– Преподобный Авраамий! Не я твоему монастырю разоритель!

Услышал его молитвы преподобный, явился во сне Иринарху, что утешить его. И сказал такие слова:

– Что скорбишь, избранное праведное семя, житель святого рая, что скорбишь о монастырских выдачах? Давай им невозбранно, ибо они захотели жить здесь пространно, а ты алчешь и негодуешь; и ты в Вышнем Царствии поживешь пространно и насладишься пищи небесной, а они взалчут во веки. Что же касается здешнего места, то я умолил Всевышнего Творца, чтобы дом мой был неоскуден монастырскими потребами алчущим и здесь живущим.

Проснулся Иринарх со слезами умиления и с тех пор стал раздавать запасы всем монахам без смущения.

Однажды, стоя в храме во время пения Херувимской песни, Иринарх неожиданно расплакался навзрыд. Удивленный архимандрит прервал службу и спросил его:

– Отчего ты, честной старец, так горько рыдаешь?

– Мать моя преставилась! – сквозь слезы ответил Иринарх.

Архимандрит подивился, потому что знал, что в монастырь в последние дни никто не приезжал и весть такую скорбную привезти Иринарху не мог. Но ничего не сказал архимандрит, а когда литургия окончилась, вошел в церковь брат Иринарха Андрей и сказал, что мать их преставилась.

Вернувшись с погребения матери, еще больше задумался Иринарх, келарское служение ему казалось слишком почетным, оно возвышало его, а он желал уничижения и смирения. Оставив Авраамиев монастырь он ушел в Ростовский монастырь святого Лазаря. Испросил у настоятеля келью, самую тесную и в удалении стоящую. В этой келье прожил три года и шесть месяцев, по нескольку дней голодая, изнуряя себя молитвами. В Лазарев монастырь часто заходил преподобный юродивый Иоанн, прозванный Железным Колпаком. Он особым видением отметил Иринарха, посещал его келью, проводя время в долгих беседах, находя утешение в них. Однажды пришел Христа ради юродивый Иоанн к Иринарху, присел на корточки возле кельи и сказал:

– Ну что, старче, проститься я пришел. В Москву ухожу.

– Далеко Москва, что ты там позабыл?

– Надо царя повидать, Годунова Бориса. Слова ему сказать.

– Не царь Борис, царь у нас Федор Иоаннович.

– Федор Иоаннович больше о душе заботится, а делами государственными Годунов правит, значит он и царь.

– Пусть так, и что же за слова ты ему сказать хочешь?

– Я скажу ему: умная голова, разбирай Божьи дела! Бог долго ждет, да больно бьет!

– Не послушает тебя царь, в железа закует…

– Не послушает, ему хуже будет. А в железа я сам себя заковал, – юродивый тихо засмеялся, зазвенели, словно смеху вторя, на нем кресты да цепи. – Предвижу я, старче Иринарх, не дивись тому, что будет с тобою; устами человеческими невозможно выразить или исписать всего. Бог даст тебе коня, и на том от Бога данном коне никто, кроме тебя, не сможет ездить и сесть на твоем месте после тебя. И еще открылось мне, Господь Бог заповедал верным ученикам Своим от востока и до запада наставлять и научать людей, отводить мир от беззаконного пьянства. За это пьянство Господь наведет на нашу землю иноплеменных. И эти иноплеменники подивятся твоему многому страданию; меч их не повредит тебе, и они прославят тебя более верных. А я иду в Москву к царю просить себе земли: там у меня на Москве столько будет видимых и невидимых бесов, что едва можно будет поставить хмелевые затычки. Но всех изгонит Своею силою Святая Троица! Терпи, старче.

Юродивый осенил крестом Иринарха, встал с земли, поклонился и пошел за ворота. У самого выхода ключник спросил его, зевая во весь волосатый рот:

– Куда путь держишь, Железный Колпак?

– На Москву иду, – хихикнул юродивый, подмигивая монаху. – Буду у царя земли просить. Пусть мне земельку даст, столько у меня в Москве невидимых бесов будет! Но ничто, их Святая Троица силой прогонит!

Иоанн оглянулся и прокричал Иринарху:

– Носи кресты медные, как я ношу!

И ушел. Торопился в Москву, предвидел беду для Руси великую, предупредить хотел.

Иринарх еще пуще молитвам стал предаваться, вериги носить стал, скучал по Борисоглебскому монастырю. Однажды во время молитвы он взывал святым страстотерпцам Христовым Борису и Глебу:

– Святые страстотерпцы Борис и Глеб и вся монастырская братия! Есть у вас в монастыре много места, а мне грешному места нет.

Задремал он, молитвами утомленный, и во сне увидел идущих к монастырю Лазареву святых страстотерпцев.

– Далеко ли идете, святые страстотерпцы Борис и Глеб?

– Идем за тобой, старец, – ответили они, – поди в наш монастырь!

Очнулся Иринарх ото сна и увидел под оконцем кельи своей Ефрема, старца Борисоглебского монастыря. Поклонился ему Ефрем и сказал:

– Отче, прислал меня к тебе строитель Варлаам: поди к нам в монастырь на свое обещание. Строитель спрашивает, сам ты пойдешь или подводу за тобой прислать, вериги твои отвезти?

Старец Иринарх ответил:

– Господину строителю Варлааму мир и благословение, ты ступай, а я со временем сам приду в монастырь.

Собрался Иринарх, пошел в Борисоглебский монастырь с радостью в сердце. Путь был неблизкий, вериги тяжелые, от постоянных постов тело ослабло. Присел возле дороги отдохнуть Иринарх, солнышко светит ласковое, птицы посвистывают, тишина и благодать… Задремал усталый путник, и во сне привиделось, что подползла змея, хотела ужалить его, но Иринарх успел посохом гадину в гортань поразить.

Проснувшись, блаженный помолился и продолжил путь. Отец Варлаам встретил вернувшегося юродивого с любовью, приласкал. Видя это, один из монастырских старцев сказал строителю:

– Зачем ты принял старца, ведь он игумена не слушает, в ветхих и худых ризах и бос ходит и железа на себе многие носит.

Но строитель Варлаам отстранил посохом старца и с радостью принял Иринарха в монастырь, выделив ему просторную келью. Иринарх же занял самую маленькую и молился беспрестанно.

В это время навестил его юродивый Иоанн Железный Колпак – из Москвы пришел – и велел ему сделать кресты медные, 100 штук, по четверть фунта каждый.

– Нет у меня денег на столько крестов, – прослезился Иринарх. – Живу скудно, в нищете, все, что имею, раздаю.

Но Иоанн на это ответил:

– Это не мои слова, а от Господа Бога: небо и земля мимо идут, словеса же Господни не мимо идут, все сказанное сбудется. Бог тебе поможет.

И стали приносить к нему разные люди кресты и просто железо. И смог Иринарх выполнить наказ юродивого Иоанна, сделал сто крестов.

Особенно часто припадал Иринарх на колени у иконы Распятия Господня, вопрошая о спасении. И был ему глас, возвестивший:

– Иди в келью свою, будь затворником и не исходи, так и спасешься!

Иринарх тут же отправился к строителю Варлааму, стал просить его благословения на затвор – непрерывные молитвы в келье без исхода из нее. Сам по себе подвиг неисходного затвора труден, а Иринарх еще попросил приковать себя железной цепью в три сажени длиной, ограничив себя в движении в тесной келье. Кроме этого он наложил на себя сто сорок два железных и медных креста, тяжелый обруч на голову, семь тяжестей наплечных, ножные путы, на руки и грудь восемнадцать оков и на пояс связки цепей весом в пуд. Сам себя посохом железным истязал, спал на голом полу, часто болел, но при этом не только в молитвах пребывал, но и не оставлял трудов: вязал «свитки» – широкие верхние одежды, делал клобуки, шил одежду для бедных. Полученное подаяние раздавал нищим. Некоторые монахи избрали тот же путь, но многие завидовали Иринарху, его славе в народе, не желая следовать примеру неустанного труда и подвижничества, к которым призывал их старец. Они постоянно возводили на него наветы, подвергали поруганию и посмеянию. Иринарх переносил все поношения и обиды с кротостью и смирением, постоянно восхвалял Бога и молился за обидчиков.

Пришел в монастырь посадский человек по имени Алексей, упросил о встрече с Иринархом, поведал, что много наслышан о его подвижничестве, и хотел бы служить старцу, чтобы тот принял его и научил кротости и смирению и Заповедям Господним. Старец, обладавший даром провидения, сразу понял, что просьба идет от чистого сердца, принял пришельца, призвал священника и диакона, велел совершить постриг и нарек его Александром. Он стал жить в одной келье с Иринархом, делить с ним радение, молитвы и послушание и писать его житие.

Бог дал Иринарху прозорливость, потому многие страждущие шли к нему. Старец никому не отказывал, принимая дары с благодарностью. Только себе ничего не оставлял – все раздавал нищим.

Не только для молодых мирян был Иринарх примером подвижничества – в Борисоглебском монастыре старец Леонтий, следуя трудам и добродетелям Иринарха, сковал себя железами и носил на себе тридцать три медных креста. Вскоре решил Леонтий удалиться в пустынь, на что испросил благословения у старца, оставляя на хранение ему свои кресты, за которыми обещал вернуться. Иринарх уговаривал его не уходить в пустынь, потому как открылось ему, что будет Леонтий убит безбожными разбойными людишками. Но Леонтий смиренно говорил, что как Бог велит, так и будет. Видя упорство старца Леонтия, Иринарх, который не мог открыть Леонтию будущее, благословил его, но сказал со слезами:

– Дорогое чадо, Леонтий! Ты уже не возвратишься сюда за крестами.

– Тогда пускай кресты эти тебе останутся, – ответил Леонтий.

Ушел Леонтий в пустынь, а вскоре пришла горькая весть о том, что убили старца Леонтия лихие люди. После этого известия присоединил Иринарх кресты убитого старца к своим. Вскоре прислали ему из города Углича цепь трех саженей. В двух цепях провел он двенадцать лет.

В том же Борисоглебском монастыре проживал старец Феодорит. Он жил в затворе двадцать пять лет и пять недель, но игумен Гермоген повелел ему нести послушание на монастырских службах, трудиться на братию. Феодорит подчинился и отдал свою цепь старцу Иринарху, у которого цепь стала длиной в девять сажен. И в такой цепи провел он двадцать пять лет.

Игумен Гермоген поддался наветам наушников и сослал старца Иринарха из монастыря. Изгнанный из обители Иринарх пошел в Ростов и опять поселился в монастыре святого Лазаря, и провел в нем год и две недели, пребывая непрестанно в посте и молитве и помышляя о смертном часе.

Игумен Гермоген все это время проводил в молитвах, переживая за свой поступок. Он был неглупым человеком, но легко поддавался внушению и порывам гнева. Осознав через молитвы неправедность поступка, Гермоген, превозмог гордыню, покаялся перед братией и послал звать Иринарха обратно, испросив у него прощения.

Инок, посланный Гермогеном, пришел в Лазарев монастырь и сказал блаженному старцу:

– Отче, не помяни нашей вины пред тобой, пойди на свое обещание в наш монастырь, ко святым страстотерпцам Борису и Глебу. Не мы, они в своем монастыре хозяева. Они тебя призвали в свой монастырь, не нам тебя изгонять.

Вернулся кроткий духом старец Иринарх в Борисоглебский монастырь, заняв ту же самую келью и возложив на себя оставленные цепи. Опять в бесконечных молитвах и трудах потекли дни.

А в это время был убит Лжедмитрий. Казалось бы, отступили смутные времена. Но было Иринарху во сне видение страшное: пожаром опаленная Русь, враг в Москве, церкви осквернены… Проснувшись, Иринарх разрыдался, огорченный увиденным. И тут просиял сверху свет и голос повелел:

– Иди к Москве, поведай, что все так будет!

Не мог старец ослушаться гласа, поданного свыше, послал учеников своих за игуменом, а когда тот пришел, поведал ему о видении скорбном и о гласе чудесном. Игумен повелел Иринарху покинуть затвор и немедля ехать к царю, возвестить ему о грядущем нашествии.

Впервые за много лет покинув затворничество, отправился Иринарх в Москву. Долог путь до Москвы, прибыл в первопрестольную старец с учеником своим Александром за час до рассвета. И сразу отправились в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы, где долго молились.

В это время царя известили о приезде Иринарха. Василий Иоаннович немало подивился прибытию великого затворника в Москву и повелел привести старца в Благовещенский собор, куда и сам направился. В соборе старец вознес молитву Пресвятой Богородице, благословил царя честным знамением. Царь расцеловал старца, немало подивившись многим «трудам», которые старец на себя возложил. И спросил, что заставило старца покинуть затвор? Какая нужда у него приключилась?

– Господь Бог открыл мне, грешному старцу: я видел Москву, плененную ляхами, и все Российское государство. И вот, оставив многолетнее сиденье в темнице, пришел к тебе возвестить сие. И ты стой за веру Христову мужеством и храбростью.

Выполнив наказ, данный ему свыше, старец тут же собрался в обратный путь. Когда он покидал собор, ученик его Александр взял его под одну руку, а сам царь под другую.

Старца проводили к царице Марии Петровне, чтобы он благословил ее. Получив благословение, царица послала ему в дар полотенца. Но он не принял их и сказал:

– Я приехал не ради даров, я приехал возвестить тебе правду. А теперь мне пора возвращаться к сидению моему.

С почетом проводил царь необычного гостя, велев дать ему свой возок и конюха, чтобы доставить до самого Борисоглебского монастыря. Так, не пробыв в Москве и дня, вернулся старец в затвор, молиться о спасении Москвы и России, просить у Господа смилостивиться. Хотя казалось, что старец ошибся в предсказаниях своих: Шуйский разбил отряды Болотникова, взял Тулу, довершив разгром остатков приспешников Лжедмитрия.

Но вскоре стало сбываться пророчество старца. Весной 1608 года, спустя всего несколько месяцев после побед Шуйского и взятия Тулы, началось наступление Лжедмитрия II. В битве при Болхове он разгромил царские войска и стремительно двинулся на Москву. А под самыми ее стенами уже рыскали польские отряды.

Горели русские города, были разграблены и осквернены многие храмы. В 1609 году был взят и выжжен Ростов. Под стенами Москвы встали поляки, Лжедмитрий II раскинул лагерь под Тушином, отчего его стали именовать Тушинский вор.

В 1608 году, в октябре, отряды Яна Сапеги вошли в Ростов, чтобы захватить в плен митрополита Филарета. Русская историография неохотно говорит об этом факте, поскольку Филарет, в будущем основатель династии Романовых, династии, триста лет правившей Россией, стал клятвопреступником. Но что было, то было. Приняв из рук польских оккупантов сан патриарха, Филарет кощунственно признал в Лжедмитрии II царевича Дмитрия, мощи которого 3 июня 1606 года сам перевозил из Углича в Москву.

Один из польских воевод, Микулинский, вошел в Борисоглебский монастырь и подивился затворнику Иринарху. Спросил надменный лях старца:

– В кого веруешь?

– Я верую в Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, – отвечал затворник.

– А земного царя кого имеешь?

Старец безбоязненно и громогласно произнес.

– Я имею царя Василия Иоанновича, иного никого и нигде не имею.

Один из панов свиты сказал:

– Ты, старец, изменник, ни в нашего короля, ни в царя Дмитрия не веруешь. Надо бы тебя посечь саблей.

Старец отвечал:

– Вашего меча тленного я нисколько не боюсь и вере своей, и царю русскому не изменю. Если за это меня посечешь, то претерплю сие с радостью: не много во мне крови для вас, а у моего живого Бога есть такой меч, который посечет вас невидимо, без мяса и без крови, а души ваши пошлет на вечную муку.

Пан Микулинский и его свита подивились такой упрямой вере и ушли, не тронув ни старца, ни монастыря.

Через короткое время возле монастыря остановились отряды Яна Сапеги. Отряды воеводы Михаила Скопина-Шуйского, получившего благословение старца, побили Сапегу. В отместку он решил сжечь Борисоглебский монастырь.

В монастыре началась печаль великая, игумен в страхе бежал. Братия слезно прощалась друг с другом. Иринарх утешал своих учеников и всю братию:

– Не убоимся пожжения и посечения от иноверных: если нас пожгут или посекут, то мы явимся новыми мучениками и получим венцы на небе от Христа Бога нашего!

В монастырь прискакал с разведкой ротмистр Кирбитский. Он увидел келью старца и очень тому удивился, поскакал обратно и рассказал все Сапеге. Воевода так же немало был удивлен и отправился в монастырь, желая сам увидеть затворника. Войдя в келью Иринарха он подивился, как можно жить в такой тесноте: от стены до стены рукой достать, ни печки, ни постели, одно оконце малое, да еще прикованным и с многими железами на теле. Он сказал:

– Благослови, отче! Как ты терпишь такую великую муку?

Старец отвечал:

– Бога ради сию темницу и муку терплю. Сопровождавшие Сапегу ляхи стали говорить о том, что старец не молится ни за короля польского, ни за Дмитрия, а молится за Шуйского, которого царем почитает. Старец ответил с достоинством:

– Я на Руси рожден и крещен, за русского царя и Бога молю.

– Правда в батьке велика, – сказал Сапега, – в которой земле жить, тому царю и служить.

– А ты, господин, возвращайся в свою землю: грех великий тебе в Руси воевать! Если же не уйдешь или опять придешь и не послушаешь Божия слова, то будешь убит.

Пан Сапега поначалу нахмурился, но после умилился такой твердости духа и спросил:

– Чем мне тебя одарить? Я ни здесь, ни в иных землях не видывал такого крепкого и безбоязненного монаха.

– Я Святому Духу не противник, от Святого Духа и питаюсь. И как Святой Дух тебе внушит, так то и сделаешь.

Сапега сказал:

– Прости, отче, – поклонился и ушел, велев в этот монастырь польскому войску не заходить.

Не послушал совета старца отчаянный воевода, долго еще воевал на Руси. В 1611 году прорвался с обозом в московский Кремль, осажденный ополченцами, там и настигло его пророчество старца – тяжелый недуг унес Сапегу в могилу.

По всей Руси ширилась слава о заточнике Иринархе. В лютые времена безбожья и смуты, шли к нему в монастырь за словами утешения и правды. Нескончаем поток людской: убогие, нищие, разоренные…

Весной 1609 года прискакали посланцы от юного князя Михаила Скопина-Шуйского. Собрался князь в поход на самозванца, просил благословения у старца. Затворник Иринарх с радостью великой послал ему благословение и свой крест.

И свершилось чудо великое – одну за одной одерживал победы юный князь: бил он врага под Торжком, под Тверью, освободил Александровскую слободу, снял осаду с Троице-Сергиевой лавры. Смятение великое в стане противника: тушинцы разделились на два лагеря, Лжедмитрий II, прихватив Марину Мнишек, бежал в Калугу, туда же сбегались остатки тушинцев. 12 марта во главе войска князь Скопин-Шуйский въехал в освобожденную Москву, встретившую его всеобщим ликованием.

Старец Иринарх, обладая провидческим даром, знал о победе и послал ученика Александра к князю Михаилу в Москву за крестом, данным ему на помощь. Князь отдал крест и послал старцу благословенное послание и дары. Приняв с радостью святой крест, преподобный дары передал в монастырскую казну, а сам произнес молитву благодарственную Господу за оказанную помощь.

Народ ликовал, а бояре были серьезно озабочены – во времена всеобщего предательства, клятвопреступлений, интриг и трусости юный князь, осиянный славой побед, становился опасен для многих из них. Как нет предела лести боярской, так нет предела и боярскому коварству. В глаза они льстили спасителю Москвы и России, открыто выступить против него боялись – гнева народного опасались. И вот зазвали они его на крестины князя Ивана Михайловича Воротынского, поднесла дочь Малюты Скуратова князю кубок вина отравленного. В самый разгар пиршества стало князю плохо, кровь носом пошла, сознание потерял. Отнесли его в покои, пытались спасти, да противоядия не нашлось.

Беда не приходит одна. В Борисоглебский монастырь был прислан новый игумен – Симеон, характером лютый и нравом невоздержанный. Он приказал старцу Иринарху быть в церкви на все молитвы. Старец же носил на себе железа, как считают некоторые исследователи, около 160 килограммов, а постоянными постами и воздержанием плоть свою иссушил настолько, что по крохотной келье с трудом передвигался. Ляхи-иноверцы подвигам старца должное отдавали, уважение ему оказывали. Но игумен Симеон сердцем был черств. Пришел он с монахами-завистниками к старцу в келью, перевернули все вверх дном и забрали все припасы до крошечки. Оставили только четыре пуда меда, припрятанные одним из учеников затворника.