Текст книги "SARA. Во время войны законы молчат"

Глава 2. Львов

Старинный, красивейший польский город Львов, встретил Сару с семьей, как-то уж совсем не гостеприимно, диким ливнем, ветром, сбивающим с ног, мрачными лицами.

Красный флаг развивался над Львовом.

Казалось бы уже почти год, как город живет и дышит атмосферой перемен, но с первых минут было понятно, что ничего подобного, город и горожане были чужие, совсем не такие, как Запорожье и его жители.

Временно Бориса с семьей разместили недалеко от вокзала, в коммунальной квартире, выдали паек.

На утро, брат ушел на службу, Эмма стала хлопотать по хозяйству, а Сара вышла на улицу.

Немного нерешительно постояла на крыльце, борясь с желанием нырнуть обратно в квартиру, настолько ей было неуютно, и даже жутко.

На скамейке сидели две пожилые женщины, что-то обсуждали, глядя на окна на втором этаже.

Саре стало тоже любопытно и она посмотрела наверх.

Там молодая женщина мыла окно.

Сара подумала, ничего тут особенного нет, и

направилась по направлению к центру.

Проходя мимо старушек услышала, как одна из них язвительно обращается к молодой хозяйке, моющей окно:

– Ой, Галя, вы сегодня хозяйка, окна моете, а то уже соседей не видно…

Сару это очень позабавило.

И вдруг, ее взгляд упал на красивый купол здания, что находилось неподалеку.

Саре стало интересно посмотреть на этот дом поближе.

Она, медленным, осторожным шагом, направилась в сторону заинтересовавшего ее объекта.

А потом был следующий, и еще, и еще, дом за домом, неповторимой красоты.

Сара бродила по тихим, извилистым улочкам, разглядывала красивейшие здания, восхищалась архитектурной, но никак не могла принять этот чужой, для нее, город.

Почему?

Что ей так мешает?

Быть может она чувствует нечто, что не дает ей сблизиться с ним?

Что это?

Такого чувства тревоги раньше она не испытывала.

Уже через неделю советская власть предоставила Борису и его семье квартиру, хоть и небольшую, но зато в красивом старинном доме, на пятом этаже, в центре города. Мебели почти не было. Ни посуды, ни одежды, ни возможности это все купить.

Борис много работал, Сара помогала маме по дому, ходила в школу, занималась балетом.

Соседи были хорошие, тут же собрали все необходимое и принесли новичкам.

Постепенно жизнь налаживалась.

Сара узнала, что они живут в доме, где проживает знаменитая актриса – Ида Каминская.

Она давно слышала о таланте актрисы, но так до сих пор не удавалось побывать на ее спектаклях, и тут вдруг – соседи.

Сара подумала, что как-нибудь она познакомиться с любимой актрисой, и пойдет на ее спектакли, а может быть даже, как Каминская, станет артисткой, и будет играть с ней на одной сцене.

Мысли унесли Сару в сказочный мир искусства, и принесли ей состояние удовлетворения.

Жизнь, казалось, выравнивается, появились друзья.

Сара чувствовала, что Борису не легко, но она так же знала, что брат все сделает, для того, что бы осчастливить ее и маму.

Разница в девять лет, сильно давала о себе знать.

Борис, по-отечески относился к младшей сестренке, он ее любил, и считал своим долгом оберегать и наставлять ее.

Но жизнь все же была тяжелая, приходилось голодать, и экономить каждый кусочек хлеба.

Конец 1940 года был наполнен неоднозначными событиями в стране, за которыми следило все население.

Теперь везде можно было слышать страшные предположения о надвигающейся войне.

В городе и его предместьях постоянно возникали антисоветские восстания.

Пронеслись слухи о том, что нестабильное положение на советской границе вынуждает власть высылать вглубь страны людей еврейской национальности, во избежание внезапного нападения и расправы со стороны немцев.

Но, в то же время, в прессе подчеркивалось, что Советский Союз абсолютно доволен, как внутренней, так и внешней политикой страны, и ее достижениями.

Близились новогодние праздники.

Сара, вместе с мамой, вот уже третий вечер готовят новогодний наряд, ведь в школе будет вечер, и Сара мечтает быть самой красивой.

Эмма пожертвовала для этого материал, который, совсем недавно, купила на шторы, а украшением, служила тюль, точнее, вырезанные фигурки и цветочные элементы, которые Сара нашила в районе воротника.

Настроение было предпраздничное, Сара постоянно мурлыкала под нос музыку вальса, мама иногда подпевала дуэтом, они смеялись, постоянно примеряя новогоднее платье.

По радио торжественно звучало:

– В преддверии Нового 1941 года, хочется поделиться

со всеми советскими гражданами теми достижениями, которые подняли СССР на новую ступень.

У нас есть все основания гордиться делами государства и уходящим 1940 годом.

Внесен огромный вклад и коренные улучшения в дело обучения и воспитания личного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота.

Советский народ смотрит в будущее радостно и уверенно.

– Ну вот видишь, мамочка, – радостно вставила Сара, – все эти сплетни, особенно дяди Лени и тети Гали, про возможную войну, и что надо бежать отсюда, все ерунда!

– Конечно, доченька, ерунда, – Эмма не хотела пугать и расстраивать дочь.

В воздухе, казалось, действительно, витала атмосфера полного оптимизма.

Страна встретила Новый 1941 года с наилучшими надеждами, и заверения руководителей Кремля, почти упокоили народ.

Но уже через несколько дней после этого стало ясно, что не все идет хорошо.

По радио и в прессе сообщалось, что немцы начали перебрасывать свои войска в Болгарию.

Ходили слухи, что немцы действуют с ведома СССР, однако, ТАСС категорически отрицал, что это будто бы происходит «с ведома и согласия СССР»; наоборот, дикторы наперебой заявляли, что СССР никаким образом не были осведомлены об этом.

Борис пришел с работы уставший и подавленный.

Эмма накрыла на стол, и с тревогой, безмолвно посмотрела в глаза сыну, ожидая откровенного разговора.

Борис помолчал, затем достал газету, медленно развернул ее и сказал:

– Вот, здесь подробный отчет о речи Гитлера. Он в полной уверенности, что его ждут новые победы над англичанами, он заявляет, что Америка, зря тратит время и силы, помогая Англии, все равно их ждет крах.

– Борис, успокойся, дядя Стас говорит, что Гитлер не доберется до нас, и потом, ты же слышал по радио, какая была речь нашей партии, они уверены, что все под контролем.

– Мама, все не так просто. Конечно они не будут сеять панику в народе. Но, вот как раз в конце своей речи, Гитлер сказал такую фразу: «Я учел всякую возможность, какая только мыслима», – и добавил, может быть вы с Сарой все же согласитесь уехать из Львова, куда-нибудь подальше, вглубь страны. Ну, не в Сибирь же я вас прошу уехать?

– Нет, нет и нет! Мы тебя не оставим. И потом, я не верю в то, что, даже если Германия и войдет в СССР, то нам грозит что-то плохое.

– Тогда почему же столько евреев беженцев из Германии и Польши? Он нацист, он ненавидит евреев, первые, на кого падет его гнев, будут евреи.

Тут в комнату забежала Сара с улыбкой до ушей, которая быстро стекла с ее лица, после того, что она услышала обрывки последней фразы «Он нацист, он ненавидит евреев, первые, на кого падет его гнев, будут евреи», она спросила маму и брата:

– Ну, за какие пороки так ненавидят евреев?

В доме повисла длинная пауза…

Эмма медленно закрыла глаза и сказала в пустоту:

– Евреев ненавидят за их достоинства, а не пороки.

Наступила еще более долгая пауза…

И вдруг Борис резко вскочил и буквально взмолился:

– Вы должны уехать! Мама, Сара – это не шутки! Еврееи все больше и больше бегут из Германии, Польши. Я уверен, – это плохой знак!

– Ну, откуда такая уверенность? – не унималась мама, – вон, все, кто помнят прошлую войну, говорят, что немцы никому не причинили зла, и евреем, в том числе.

Это политика и все.

Ну, станет Львов немецким городом, и все!

Подумаешь!

Уходил день за днем, а новый нес все больше тревоги и переживаний.

В Советском Союзе все больше и больше стали уделять внимания военной и профессиональной подготовке, дальнейшему укреплению трудовой дисциплины, подготовке кадров промышленных рабочих в школах ФЗУ, насчитывавших 600 тысяч учащихся, и других трудовых резервов.

Слова «мобилизационная готовность» вновь и вновь повторялись в устной пропаганде и в печати.

В День Красной Армии, 23 февраля, «Правда» опубликовала статью генерала Г. К. Жукова (незадолго до того вступившего на пост начальника Генерального штаба), пожалуй, менее оптимистичную, чем его речь два месяца назад.

Он писал, что 1940 год был годом перелома, «перестройки системы обучения и воспитания войск», но давал понять, что реорганизация продолжается и что положение дел еще далеко от совершенства.

Со времени финской войны, отмечал он, в армии уже произошли большие перемены, например «укреплено единоначалие», но многое еще остается сделать и «зазнаваться и успокаиваться на достигнутом» не надо.

Статья выдавала некоторое чувство беспокойства и наталкивала на вывод, что происходящие в Красной Армии «большие перемены», вряд ли будут завершены до 1942 года.

Глава 3. Война

«В наше время у еврея есть лишь один выбор: либо стать сионистом, либо перестать быть евреем.»

Кроссман

Немцы вошли во Львов утром 30 июня 1941 года.

И в тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев.

Формальным поводом к погрому стали расстрелы заключённых в тюрьмах Львова, которые НКВД провело при отступлении Красной армии.

Бориса забрали в армию очень спешно, это сразу же насторожило Эмму и Сару.

Борис, настойчиво просил маму, чтобы они срочно уехали вглубь страны.

О вероятности войны уже давно ходили не только слухи, но намеки в прессе, по радио.

После начала Второй мировой войны (1939) и захвата Гитлером Польши, её восточную часть оккупировала Красная Армия в соответствии с секретными протоколами к пакту Риббентропа-Молотова.11
  http://hi-lvov.narod.ru/LightboxImageSlideshow/eLvov.html


[Закрыть]

Поскольку, Львов в то время населяло большое количество евреев (около 180 тысяч), а это почти половина всего населения города, советские власти летом 1940 года, опасаясь внезапных военных действий и вторжения со стороны Германии, выслали около 10 тысяч еврейских беженцев из Германии и Польши вглубь СССР.

Львов, хоть и входил в состав Польши, уже управлялся советской властью, которая, не проявила должной заботы о еврейском населении Львова, не отправили их вглубь страны.

Коренные Львовские жители и сами не желали покидать свои дома, они верили в то, что немцы не причинят им зла, как это и было ранее.

Семья Сары так же предпочли остаться во Львове, да и надежда теплилась на здравомыслие политиков.

Не смотря на множество, разного толка, поступающей информации; и из легальных и нелегальных источников, люди отказывались верить в полную потерю разума у всего Мира.

Советским людям внушали полную защищенность со стороны Кремля.

Они, в своем большинстве, как малые дети, беспрекословно верили и доверяли себя своему руководству, особенно простой люд.

Уже в первые дни после 29 июня 1941 г., даты вступления немцев во Львов, в городе прошли инсценированные ими погромы, унесшие жизни нескольких тысяч евреев.

Через несколько дней в лесу под Билогорщей немцы расстреляли 1400 мужчин-евреев.

Весь июль 1941 года немцы и украинская вспомогательная полиция уничтожали в лисиничским лесу под Львовом еврейских политических деятелей и интеллигенцию, а также евреев, захваченных в городских облавах.

Были взорваны или сожжены почти все синагоги города.

Когда в понедельник, 30 июня немцы входили в город, из горящих тюрем доносился запах не захороненных трупов.

Было обнаружение тысяч полуразложившихся трупов политических заключенных, которые были убиты НКВД в предыдущие дни, когда советы осознали, что стремительное немецкое наступление не дает возможности эвакуировать тюрьмы.

Представители немецкой армии уже во второй половине 30 июня сообщали, что население Львова обратило свой гнев на убийц из НКВД против «евреев, живущих в городе, которые всегда сотрудничали с большевиками»

В тот же день еврейские мужчины были согнаны на, так называемые, «тюремные работы» – раскапывать и выносить тела убитых в тюрьмах.

Борис очень переживал за маму и сестру.

Он постоянно просил их в своих письмах не выходить на улицу, прятаться в подвале, в случае опасности.

Но, они все же тайком выбирались из дома в поисках еды и воды.

Однажды Сара выбежала из дому с ведром набрать воды, только она завернула в арку дома, как в полутьме ее глаза встретились с горящими огоньками напротив.

Сначала она застыла на месте от страха, затем приглядевшись, распознала соседского парня, которого иногда видела во дворе.

Парень тихо сказал:

– Не ходи туда. Не ходи! Там погром.

Сара ни разу сама не видела погромов, но уже была наслышана о них и о зверствах над евреями.

Она задрожала и повернулась, чтобы бежать обратно домой, но парень остановил ее:

– Идем к нам, быстрее. К нам они не сунутся. Я слышал, что сегодня по домам евреев пойдут.

– Нет! А как же мама? – взмолилась Сара.

И тут вдруг со стороны ее двора раздались крики, плач.

Парень схватил Сару за руку и потащил в свой подъезд.

Она бежала за ним всхлипывая и не понимая ничего, в голове – каша, перед глазами что-то мелькает, но она ничего не может разобрать.

Заскочив в подъезд, они быстро спрятались за входную дверь, так как услышали стук открывающейся двери на первом этаже.

Из квартиры спешно вышел большой мужчина и быстрым шагом направился на улицу поглазеть на очередной погром.

Сара и ее спаситель стояли за дверью и наблюдали в щель.

Уже третий день в городе шли галичанские народные гуляния в форме еврейского погрома.

Погром был организован немцами совместно с бандеровской «украинской народной милицией».

По замыслу авторов, еврейский погром во Львове был акцией «само-очищения» и мести «жидо-большевикам» со стороны угнетенных ими народов, которым доблестная немецкая армия принесла свободу.

Сара смотрела в дверную щель и содрагалась.

Обезумевшие мужики палками били женщин и сгоняли их во внутренний двор дома.

Двор, в считанные минуты наполнился гулом, криком, плачем и мольбой вперемешку с бранью, выстрелами, гулким звуком камней и палок о спины еврейских женщин.

Во двор сгоняли уже полураздетых женщин и продолжали их добивать и сдирать оставшееся белье.

Женщины кричали, молили о помощи, над ними продолжали издеваться, заставляя ползать на коленях с поднятыми руками.

Били и руководили погромом, в основном свои, то есть народная милиция, а немцы бегали и фотографировали.

Из квартир повыскакивали люди и смотрели на весь этот беспредел, не смея и пикнуть.

Толпа смотрела; кто с жаждой мести, кто с презрением, кто с сочувствием.

А на их глазах терзали евреев, за то, что они евреии, и все, только и вина их была в этом!

Из толпы доносились выкрики активистов:

– Евреи кочевники и голодранцы…

– Шкурники…

– Материалисты чертовы! Бей жидов!

– Еврейские коммунисты!

– Бей, бей, бей…

– Еврейские капиталисты!

– Бей!

– Украина для украинцев!

– Бей жидов!

– Юде! Юде!

Бандеровцы были убеждены, что евреи были основной поддержкой коммунистов и в значительной мере несли ответственность за репрессивные действия против украинцев.

Повсюду валялись листовки с призывами: «Знай! Москва, Польша, Мадьяры, Жидовство – это враги Твои! Уничтожай их!», «Марксизм – еврейская выдумка» и «сталинские и еврейские комиссары являются главными врагами народа!»

– Бей это отродье!

Львовские активисты хватали очередную девушку и раздевали ее догола, затем требовали, чтобы она на коленях ползала, они не чурались раздевать донага даже пожилых женщин, мужчин.

Сара прильнула лицом к щели и безмолвно рыдала, глядя на ужасающую картину.

Совсем рядом, Сара даже задержала дыхание, бандеровский милиционер с повязкой в приподнятом настроении, протащил за волосы молодую женщину, совершенно голую и полуживую.

А следом, солидно одетый галичанин, пинал ногами пожилого еврея.

К нему подбежали народные милиционеры и радостно стали добивать его, а затем, как тушу потащили, хвастаясь толпе.

Немцы-часовые совершенно не вмешивались, все преподносилось, как «акция самоочищения».

Самое страшное, что для многих участников погром был веселым народным гуляньем, карнавалом по-галичански.

Народная милиция кривлялась перед камерами немцев, которые охотно их фотографировали, как редких «обезьян».

Наблюдая всю эту картину, Сара внезапно потеряла сознание.

Парень подхватил ее на руки и бегом пронесся по лестнице на второй этаж.

Дома его встретили перепуганные родители и братья:

– Ты где ходишь, Артур? – не успев досказать, мама прямо падает на стул, увидев сына с Сарой на руках.

– Ой, беда! Что теперь будет? – плача, шептала мама.

– Да ничего не будет, мама! Они к нам не сунутся. Все вокруг знают, что мы поляки. Ты же знаешь, что они только русских евреев берут, – успокаивал мать Артур.

– Давай скорей сюда, – отец показал сыну на маленькую комнату.

Сару уложили в кровать, она начала приходить в себя, по лицу текли слезы, ее глаза были устремлены в одну точку на потолке, она постоянно шептала:

– Мама, как же моя мама?

– Сара, когда закончится погром, мы сходим и узнаем все про твою маму, – успокаивал ее, и сам изрядно напуганный, парень.

– Откуда ты знаешь как меня зовут?

– Я привозил продукцию в вашу школу и сразу тебя заметил, тебя подруги окликнули по имени, – Артур слегка покраснел и отвел глаза, повторив, – я сразу заметил тебя.

Немного помялся и не зная о чем говорить, добавил, – Я тоже эту школу заканчивал.

Сара молча на него посмотрела, и для приличия, просто для поддержания разговора спросила:

– Ты тоже семь классов окончил?

– Да, – браво и радостно ответил Борис, – я три года назад закончил.

– А я в этом году.

– А я когда тебя увидел, подумал – балерина. У тебя такая тонкая фигура! – оживился Артур.

– Ты угадал, я занимаюсь балетом не первый год. Вот теперь передо мной делема: я люблю математику и балет.

Что сделать своей профессией?

– Конечно балерина! Это так необычно!

– Ты любишь балет?

– Я люблю т…, – Артур осекся. Он даже испугался, что выдал себя с потрохами.

Ситуацию спасли братья, которые вставили очередной комментарий о происходящем на улице.

Отец стоял рядом, тяжело вздыхая и мотая головой из стороны в сторону:

– Почему вы не уехали? На что вы надеялись? Вы не поверили слухам, о том, что русским евреям несдобровать, в случае оккупации нацистами, а поверили, что вас защитит власть? Так и что?

Советская власть даже не вспомнила о той смертельной опасности, которая грозила евреям Львова.

А вот гром и грянул!

– Ой-ой! – всхлипывала мама.

– Да, да! Именно так – людей, не только не эвакуировали, но даже не проинформировали о необходимости покинуть Львов.

Уезжали только немногие, которые по слухам не могли надеяться ни на что хорошее, они же и убеждали многих евреев уехать, пока не поздно.

Но, мало кто мог поверить в то, что советская власть не защитит их!

Минуты превращались в невыносимую вечность.

Сара искусала все губы от напряженного ожидания конца погрома.

Она металась по комнате, то и дело спрашивая, подглядывавших в окно братьев:

– Ну, что там? Расходятся?

– Да, уводят последних жертв, еще остались убитые – их уже тоже начинают грузить, скоро уйдут – ребята сочувствовали Саре и хотели поскорее сообщить ей, что все окончено.

Голова Сары гудела и раскалывалась, она с трудом дышала, она не находила себе места.

Еда и чай, предложенные ей, так и оставались нетронутыми, не смотря на то, что она была очень голодна.

Часы монотонно отмеряли секунды.

Казалось, мир завис над пропастью.

На первом этаже дома, у родителей Артура был свой магазин мороженного.

Это был большой магазин, при котором имелся и цех по производству этой продукции.

Семья владела этим бизнесом уже давно и была основным поставщиком мороженного, не только по всему Львову, но и по многим городам Польши.

Хельблинги славились невероятной добротой, в их доме всегда было много народу.

Они делились едой с соседями.

И, не смотря на то, что были очень состоятельной семьей, сами жили скромно, без излишеств.

Хотя дом был у них большой и все обставлено со вкусом.

Отец окликнул Артура:

– Артур, кажется все успокоилось. Пойдем спустимся со мной в магазин.

– Да, отец, – он повернулся к Саре и сказал ей, – я скоро.

К Саре подошла мама Артура и настороженно спросила:

– Вы давно знакомы?

– Нет, – втянув шею в плечи, – прошептала Сара.

– А кто твои родители, Сара?

– Мы приехали из Запорожья с братом и мамой, а папа мой давно умер, – помолчав добавила, – брата сюда прислали на работу.

Материнское сердце, не могло не почувствовать, что ее сын серьезно влюблен в эту девушку.

Она хорошо понимала, что ситуация складывается совсем не простая.

Конечно, не о такой партии она мечтала для своего любимчика!

Мария, и ее семья из знатного польского рода, с вековыми традициями, достаточно твердо стоящие на ногах, богатые и глубокоуважаемые в родном Львове и за его пределами.

Она – Мария Таубер – из семьи магнатов – фабрикантов, ее муж, просто из легендарной семьи.

Кто не знает семью Хельблинг и их прославленные магазины?

Сколько желающих из знатного рода хотели бы породниться с этой семьей?

А тут вдруг – русская!

И как ей виделось – коммунистка.

Ни красота Сары, ни фигура, ни молодость, ни ее роскошные волосы, ни образованность и балетные классы, никак не могли смягчить настрой мамы Артура, которая, всем своим видом, давала понять Саре свое брезгливое отношение к ней.

Единственное, что ее, хоть немного успокаивало – она тоже еврейка.

Но, все же между польскими евреями, практически, элитой, и русскими – была большая разница, по крайней мере, для еврейского народа.

Спустя минут пятнадцать, в комнату вбежал Артур с пакетом в руках и сказал Саре:

– Все утихло, Сара. Я тебя проведу домой, – и он протянул ей пакет, – это тебе и твоей маме.

– Что это? – Сара обомлела.

– Это еда для вас.

Тяжело вздыхая, рядом стояла мама Артура, и неодобрительно махала головой, глядя поочередно на мужа, сына, Сару.

– Я не возьму, – сказала Сара и положила пакет на стол.

– Нет возьмешь, – настойчиво заявил Артур, – буквально впихивая пакет ей в руки.

– Бери, бери, – великодушно объявила мама Артура.

В этот момент в комнату зашел отец и скомандовал Артуру:

– Пора. Я все проверил – никого!

Артур схватил Сару за руку и они направились к выходу.

Сара уже по дороге благодарила своих спасителей.

Дом, в котором жила Сара с мамой был совсем рядом, но преодолеть даже маленькое расстояние, после увиденного, было очень страшно.

Однако, на улице, как смело – ни души!

Артур и Сара прошли быстрым шагом расстояние до дома Сары, так ни с кем даже не встретившись, – все люди были напуганы и укрылись по домам.

– Мама, мамочка, – плача и причитая, Сара кинулась обнимать ее.

– Дочь, как ты? Где же ты была? – дрожа от приступа страха за свою Сару, прижимала к себе свою кровиночку, Эмма, вновь и вновь, как заведенная, находясь, все еще в шоковом состоянии, бубнила:

– Где же ты была? Где же ты была?

– Мамочка, я так боялась за тебя! Я только за водой вышла… Только вышла… А они налетели… А это Артур…

– А я уже все передумала, – рыдала мама.

– Не плачь мамочка! Не надо! Все хорошо!

– Да, да, моя радость, да мое солнышко!!! Все хорошо! Бог есть, бог есть! Бог есть… – Эмма не отпускала Сару из объятий, и совершенно не замечала Артура.

А Артур стоял у двери и радовался за них, за их счастливые лица.

Он улыбался, ему было хорошо.

Наконец, Сара положила на стол пакет с едой и сказала маме:

– Мама, это Артур. Он меня спас. Он спрятал меня у них дома, они тут рядом живут, ну ты знаешь – это их магазин мороженного.

– Спасибо, спасибо, – разглядывая Артура, повторяла мама. – Так это молодой Хельблинг? Проходите, что же вы стоите в дверях? Вы работаете у своего папы?

– А это еда, мамочка, – перебила маму немного возбужденная Сара.

– Откуда?

– Это его семья собрала для нас.

– Не надо. – Эмма была через чур гордая женщина. Она даже в лице изменилась. Стала строгой, и недавняя улыбка благодарности мгновенно исчезла с ее лица.

– Берите, берите, мы от чистого сердца, – улыбаясь сказал Артур, и поспешил откланяться, пока мама Сары не всучила ему пакет в руки.

Напевая любимую мелодию, Артур шел домой и мечтал, мечтал.., вспоминал как нес Сару на руках, как близко они стояли друг к другу, прячась за дверью, как она лежала на его кровати.

И ему захотелось поскорее очутиться дома, улечься в кровать, где еще совсем недавно лежала прекрасная девушка его мечты.