Текст книги "Оля"

Через несколько дней улучшение заметила Элеонора Константиновна и поинтересовалась, какой препарат я ввожу Виктору Петровичу. Я ответила, что тот же самый. Она внимательно посмотрела на меня, но больше ничего не сказала.

…

В субботу 26-го декабря в Хвойный приехала Светлана со всем своим семейством и осталась ночевать.

А в ночь на 27-ое декабря Виктор Петрович Ордынцев умер.

Он умер тихо, во сне.

Я первой обнаружила это. Проснулась около шести, как обычно, и перед тем, как спуститься вниз, заглянула к нему в комнату.

Он лежал с закрытыми глазами и, казалось, спал. Но мне показалось необычным выражение его лица. Оно было расслабленным и каким-то умиротворенным.

Тихонько подойдя к кровати, я коснулась его руки. Она была ледяной.

Я не испугалась и не закричала. Стояла рядом с ним и смотрела на его лицо. Печать страдания, искажавшая его черты, исчезла. Оно разгладилось и помолодело.

Я испытывала двойственные чувства. С одной стороны, мое сердце сжималось при мысли, что мы с ним больше никогда не увидимся, не поговорим. Я оплакивала свою потерю.

А с другой стороны, я вспоминала его слова о смерти друга, о том, что он хотел умереть точно так же, и понимала, что произошло именно это, и радовалась за него.

Мне ничего не оставалось, как постучать в дверь к Элеоноре Константиновне и сообщить ей о случившемся.

Все обитатели дома собрались в гостиной.

Элеонора Константиновна и Кирилл восприняли известие о смерти Виктора Петровича без истерики.

Фима заплакала и ушла на кухню. Римма Сергеевна изменилась в лице и схватилась за сердце. Я принесла стакан с водой и накапала ей валерьянки.

Светлана громко рыдала, девочки обнимали ее, а муж успокаивал. Элеонора Константиновна равнодушно наблюдала за ними, а Кирилл, бледный как полотно, сидел в кресле и смотрел прямо перед собой.

Приехала скорая. Невыспавшийся врач констатировал смерть, и санитары забрали тело.

Элеонора Константиновна сделала несколько звонков, в том числе и нотариусу. Господин Садовников обещал приехать завтра к обеду.

Все хлопоты и расходы взял на себя институт, который Виктор Петрович возглавлял много лет.

Светлана отправила мужа и детей домой, а сама осталась.

Римма Сергеевна завесила черным все зеркала в доме. Мы слонялись из угла в угол, не зная, чем заняться.

По большому счету, мне уже незачем было оставаться здесь. Я вполне могла позвонить Паше и попросить забрать меня. Но пока я была не готова к этому.

Кирилл ушел из дома и вернулся ближе к ночи совершенно пьяный. Элеонора Константиновна заперлась в своей комнате и не выходила из нее весь день.

Фима успокоилась и занялась приготовлением обеда, который оценили лишь мы со Светланой.

Светлана ела молча, не обращая на меня никакого внимания. Я была рада этому. Мне совершенно не хотелось ни с кем разговаривать.

После обеда она ушла в гостевую комнату, а я поднялась на второй этаж.

Ну, вот и все. Все закончилось.

Я потрогала подушку, на которой еще оставалась вмятина от головы Виктора Петровича. Обвела взглядом пустую комнату. Села в качалку рядом с кроватью и заплакала.

Мы всегда плачем, когда теряем того, кто был нам дорог. Только мы плачем не о нем, а о себе. Мы жалеем не того, кто ушел – за него можно только порадоваться. Мы жалеем себя. Ведь это мы осиротели.

Когда слезы закончились, а на сердце стало чуть легче, я умылась и переоделась в джинсы и рубашку. Халат мне больше не понадобится. Затем собрала свои вещи и книги и перенесла их в кабинет.

Остаток дня я просидела в кресле-качалке, которое вернула на его законное место у окна в кабинете. Сидела, качалась и смотрела в окно на замерзшее озеро.

Ближе к вечеру вокруг озера зажглись разноцветные фонарики, и заиграла музыка. Несколько пар важно катались под звуки старинного вальса, а между ними сновали мальчишки, толкаясь и падая на лед.

…

Утром мы все снова собрались в гостиной.

Первой туда пришла Элеонора Константиновна. Она надела черное платье и темные очки, за которыми совершенно не было видно глаз.

Потом к ней присоединилась я.

Я могла бы вызвать такси и вернуться в город. Мне оставалось лишь забрать остаток жалованья. Элеонора Константиновна молчала, поджав губы, накрашенные красной помадой, а мне было как-то неловко спрашивать ее о деньгах. Поэтому я набиралась храбрости и ждала удобного момента.

Затем в гостиную спустилась Светлана. Она беспрестанно сморкалась и вытирала красные опухшие глаза.

Последним пришел Кирилл. Он плохо выглядел, и, похоже, страдал от тяжкого похмелья. Фима развела ему в стакане какую-то таблетку, и он с благодарностью выпил.

Все молчали. Я смотрела на них и пыталась понять, что их собрало здесь всех вместе. Может, они наконец-то почувствовали себя семьей? И горе заставило их сплотить ряды?

Светлана в который раз шумно высморкалась и внезапно заявила:

– Это ты убила отца. Я знаю.

Тишина, повисшая в гостиной, была практически осязаемой.

Элеонора Константиновна, которой было адресовано это обвинение, медленно повернула голову в сторону падчерицы.

Я ждала, что она начнет возмущенно защищаться. Ну, или хоть как-то проявит свое негодование. Но она молчала. Темные очки закрывали половину ее лица. Были видны лишь заострившийся нос и ярко-красные губы, сжатые в узкую полоску.

Мне было очень интересно, что последует дальше. И Светлана не заставила себя ждать.

– Ты никогда не любила его. И ты изменяла ему!

Кирилл откинулся на спинку дивана. Похоже, таблетка действовала. Он порозовел и начал улыбаться. Правда, улыбка у него была не очень хорошей.

Элеонора Константиновна взяла со столика сигареты с зажигалкой и не спеша закурила. Выпустила в потолок струю дыма и ровным голосом спросила:

– Ты следила за мной?

– Ну почему я? – усмехнулась Светлана. – Я наняла детектива, чтобы он раскопал все твои грязные проделки.

Так вот кто это был, тот мужчина в темной машине! Похоже, он решил, что объект его слежки может заплатить ему больше, чем тот, кто его нанял. Но он ошибся.

– Зачем мне было убивать твоего отца? Он и так умирал, – резонно заметила Элеонора Константиновна.

Светлана нервно дернула плечом.

– Ты боялась, что он разведется с тобой.

Тонкие красные губы дрогнули. Вероятно, то была улыбка.

– Это правда! – начала горячиться Светлана. – Он бы развелся с тобой. Он хотел этого, я знаю!

Элеонора Константиновна осторожно стряхнула пепел в хрустальную пепельницу. Чем сильнее распалялась ее падчерица, тем спокойнее становилась она.

– Ты шлюха! – выкрикнула Светлана. – Я видела фотографии всех этих мужчин. Хотелось бы мне знать, что они в тебе нашли, – закончила она язвительно.

– Спроси у своего мужа, – предложила Элеонора Константиновна и глубоко затянулась.

Светлана онемела. Кирилл засмеялся. Он, похоже, получал истинное удовольствие от происходящего.

Когда смысл сказанного дошел до его сводной сестры, она поднялась, белая как мел, и раскрыла рот, намереваясь ответить мачехе.

В это мгновение в прихожей раздался звонок. Светлана закрыла рот и села на место. Ее душила ненависть, но правила приличия взяли верх.

Через пару минут в гостиную вошел пожилой обрюзгший господин, и Элеонора Константиновна представила его присутствующим. Это был господин Садовников, нотариус.

Он с порога заявил, что у него очень мало времени, и предложил немедленно вскрыть завещание покойного.

Элеонора Константиновна велела мне выйти. Я было подчинилась, но он остановил меня властным движением руки.

– Вы Ольга Смирновская? – спросил нотариус, строго глянув на меня сквозь толстые стекла очков.

Я, оробев, кивнула.

– Останьтесь, – сказал господин Садовников, и я снова села в кресло.

Элеонора Константиновна промолчала.

Нотариус с соблюдением всех формальностей засвидетельствовал нетронутость печати на документе, ловко вскрыл конверт и начал читать завещание.

Я не понимала и половины из его слов и только смотрела, как слушают другие.

По довольному виду Кирилла было ясно, что он не обижен. Светлана на время забыла о своих распрях с мачехой и подалась вперед, чтобы ничего не упустить. Элеонора Константиновна невозмутимо курила.

Я внимательно наблюдала за реакцией окружающих и очнулась только тогда, когда услышала свое имя.

– … Смирновской Ольге Даниловне оплату полного курса обучения в любом высшем учебном заведении по ее выбору и, кроме того, ежемесячную выплату в размере десяти тысяч рублей в течение всего периода обучения…

Светлана ахнула. Элеонора Константиновна уронила пепел на ковер. Кирилл побледнел.

А у меня зазвенело в ушах.

Нотариус дочитал документ до конца, огласил дату и время составления завещания и продемонстрировал окружающим подпись завещателя. Затем предложил в любое удобное время забрать у него заверенную копию документа, пожал руку Кириллу, поклонился дамам, в том числе и мне, и удалился.

Гробовую тишину прервал визг Светланы.

– Мерзавка! Это ты убила его!

Я так растерялась, что потеряла дар речи и молча смотрела в их лица, на которых было написано одинаковое выражение. Они мгновенно забыли о своей вражде и объединились против нового общего врага.

– Как вы можете так говорить, Светлана Викторовна! – сказала я дрожащим голосом, придя в себя. – Виктор Петрович стал мне родным человеком. Практически отцом.

Кирилл поднялся со своего места.

– Ну, я-то знаю, что значит для тебя «отец», – промурлыкал он.

И тут мне стало страшно.

– Мамуля, Светик, познакомьтесь. Это Смирновская Ольга Даниловна…

Женщины смотрели на него с недоумением.

– Вы полагали, что знаете ее? Хм… Не торопитесь. А знаете ли вы, что Ольга Даниловна проходила свидетелем по делу об убийстве своего отца и только по малолетству и по причине мягкотелости судей не была привлечена к уголовной ответственности?

Я сидела, как пришибленная. А Кирилл принялся расхаживать по гостиной. Он упивался своей ролью.

– А знаете ли вы, мои дорогие, что виновным в убийстве Данилы Степановича… или Даниила? Как правильно?

Я молчала.

– …Ну не важно. Так вот, виновным в убийстве Смирновского признали Илью – его старшего сына, а значит и брата Ольги Даниловны? Ну, конечно, вы этого не знали. Для меня это тоже стало сюрпризом. Вы думаете, что я наговариваю на нашу славную медсестру? Посмотрите на ее лицо, и вам все станет понятно.

– Как ты узнал? – прохрипела я.

Кирилл рассмеялся.

– Ах, детка, в наше время связи значат все так же много. Несколько звонков куда нужно, пара запросов. Сущая ерунда. Ты расстроена? Но ты же не думала, что это сойдет тебе с рук?

Он смотрел на меня и улыбался. У меня все громче звенело в ушах.

Я почувствовала, как слезы подступают к глазам, и закусила губу. Не плачь! Не показывай им своей слабости! Кто эти люди, что смеют судить тебя!

Кирилл с интересом наблюдал за мной. Светлана сочилась ядом. Элеонора Константиновна невозмутимо курила очередную сигарету.

Пара глубоких вдохов, и я взяла себя в руки.

– То, что произошло в моем детстве, не имеет никакого отношения к смерти Виктора Петровича. Вы ничего обо мне не знаете, и у вас нет права обвинять меня в его смерти, – я пыталась быть спокойной, но меня всю трясло. – К тому же у меня не было повода.

Лучше б я этого не говорила!

– У тебя был прекрасный повод! – воскликнула Светлана. – Ты убила его из-за денег! Сначала выпросила их у него, а потом убила, чтобы он не передумал!

– Да ей и выпрашивать не было надобности, – заметил Кирилл. – Она его самым настоящим образом загипнотизировала. Не правда ли, моя маленькая поклонница Милтона Эриксона?

Я похолодела.

Он возвышался надо мной, склонив голову набок и мерзко улыбаясь. Светлана готовилась вцепиться мне в горло. Даже Элеонора Константиновна, утратив свое обычное безразличие, насмешливо кривила тонкие губы.

Ну все. Хватит. Достали!

Поднявшись с кресла, я вынудила Кирилла отступить. Он отошел к дивану и встал рядом с матерью, хладнокровный и безжалостный.

А я внезапно успокоилась. Смотрела на них и с удивлением чувствовала, что мне их жалко. Бедные и глупые! Как же ничтожны их жизни! Какими нелепыми и никчемными страстями заполнены их дни.

Наверно, можно было бы простить их. В другое время я бы так и поступила. Но не сегодня. Возможно, после я и пожалею о своем порыве, но сейчас я остро чувствовала, что не могу позволить им безнаказанно пинать меня.

– Знаешь, Кирилл, – улыбнулась я ему, и он напрягся. – А ведь если говорить о поводе для убийства, то лучший был у тебя. Это тебе были так нужны деньги, что ты не погнушался залезть в стол своего отца. Кстати, я сохранила твою железяку. Если захочешь повторить – не порти Фимины спицы.

Он злобно смотрел на меня, но молчал. А я обратилась к его матери.

– Что касается вас, Элеонора Константиновна, то у вас тоже была причина желать смерти Виктору Петровичу. И Светлана совсем недалека от истины. Вы заметили, что вашему мужу стало немного лучше, и поэтому вполне могли ускорить его кончину, опасаясь разоблачения и возможного развода. Ведь вам тоже были нужны его деньги.

Элеонора Константиновна не донесла сигарету до рта и уставилась на меня. К сожалению, я не видела выражения ее глаз, скрытых темными стеклами.

Светлана торжествовала, но недолго.

– А вас, Светлана, я по глупости и наивности защищала перед Виктором Петровичем. Но, похоже, он был прав. И вы такая же хищница, как и все в этом семействе.

Внезапно я выдохлась. И почувствовала невыразимую усталость. Мне больше нечего было им сказать. Кроме, пожалуй, одного.

– Скажи, – повернулась я к Кириллу, – как бы ты поступил, если бы увидел, что за твоей матерью гоняется, размахивая топором, пьяный козел, по стечению обстоятельств являющийся твоим отцом?

Он побледнел.

– А вот Илья встал на его пути. Мне все равно, что ты думаешь или говоришь обо мне. Но если ты еще раз заговоришь о моем брате, я сделаю тебе очень больно.

Я прошла через гостиную к лестнице и стала подниматься на второй этаж, но на полпути остановилась и обернулась к этой троице, сидевшей в молчании:

– Вы мне настолько противны, что я была бы рада уехать отсюда немедленно. И даже без зарплаты. Но я останусь здесь и дождусь результатов вскрытия.

…

На следующий день состоялись похороны Виктора Петровича. Гроб с его телом выставили для прощания в актовом зале института, который он некогда возглавлял.

Я могла бы поехать попрощаться с человеком, значившим и сделавшим для меня так много. Но я не стала этого делать. Вместо этого я весь день просидела в его кабинете, думая о нем и вспоминая наши беседы.

Эти воспоминания были так живы, что иногда мне казалось, что я слышу его голос и ощущаю его присутствие.

Около шести вечера в кабинет вошла Элеонора Константиновна. Она молча подошла к дивану, где я сидела, положила на него конверт, развернулась и так же молча пошла к выходу.

– Элеонора Константиновна! – сказала я ей в спину.

Она остановилась и вопросительно глянула на меня через плечо.

– Что показало вскрытие? – спросила я. – От чего умер Виктор Петрович?

Она поколебалась несколько секунд, но все же ответила:

– Тромб. Оторвался тромб, – она помолчала немного, а потом добавила. – У него всегда были плохие сосуды.

И вышла.

Я взяла конверт и заглянула внутрь. Там были деньги. Я не стала их пересчитывать. Наверно, это было глупо, и Сурков бы меня высмеял, но я не стала.

Я позвонила Паше, и он приехал за мной через час.

Никто из Ордынцевых не вышел проститься со мной и проводить. Только Фима с мокрыми глазами обняла меня и поцеловала на прощание.

На улице было темно и холодно. Снег летел во всех направлениях, и ветер норовил столкнуть меня в сугроб.

Паша ждал в машине. Я села на переднее сиденье и кинулась ему на шею. У меня было такое ощущение, что мою маленькую утлую лодочку после страшного шторма наконец-то прибило к берегу.

– Ты что – плачешь? – изумился Сурков.

Я замотала головой. Еще чего!

– Слава Богу! – успокоился он. – А то я уж испугался. Ну что? Поехали?

И мы поехали.

– Чем теперь думаешь заняться? – спросил он, когда мы выбрались на трассу.

– Передохну немного. А потом начну готовиться к экзаменам, – ответила я, не задумываясь.

– А когда деньги кончатся?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Может, пойду танцевать стриптиз.

Машина резко вильнула вправо, и Паша с трудом поймал ее.

– Ты не шути так больше, – попросил он сдавленным голосом.

Мне вдруг стало смешно.

– Сурков, не будь занудой! Я могу делать все, что захочу, и даже не спрашивая твоего разрешения.

Он надулся и минут десять вел свой «Москвич» молча, напряженно вглядываясь в пургу. Я сидела боком на сиденье и с улыбкой смотрела на его обиженный профиль.

Как же я его люблю! И как же мне его не хватало в эти два месяца!

Да, мне предстояла нелегкая задача – дрессировка домашних животных требует терпения и упорства. Но когда меня пугали трудности?

– Паша, а хочешь сменить фамилию? – спросила я осторожно.

На этот раз он не справился с управлением, и мы на бешеной скорости в пятьдесят километров в час врезались в снежный отвал на обочине и заглохли.

Мимо нас, возмущенно сигналя, проносились машины.

А мы целовались до тех пор, пока не замерзли.

…

Послезавтра наступил Новый Год. И совсем другая жизнь.

Май – июль 2007 г.