Текст книги "Счастливо тебе, детка. Рассказы"

Восхищение

О Боже, как она шикарна! Камера перекочевывает в другой конец холла, пробежав по высокой фиолетовой прическе и черному замшевому платью. Одна рука закинута за голову, другая танцует в воздухе, рассказывает о былой и нынешней славе.

– Как меня любил муж! Боготворил! Свою БЕзумную любовь он передал детям. Беспрестанно твердил: ты у меня самая талантливая из всех. Я уже, бывало, и так останавливаю его и так: хватит, Николенька, ну, нуууууу. А он продолжает свою песню «я люблю тебя, я люблю тебя».

– Расскажите о начале своей карьеры.

– О, за меня все решили. Моя бабушка была железная леди, как Васса Же-лезнова. Она сказала: пойдешь в актрисы, все. А дедушка мой был академик. У нас в Западодвинске как раз открывалось театральное училище. И я была среди первых поступивших. Надо сказать, что, конечно, огромную роль в формировании моей личности и актерского амплуа сыграл ИЗвестнейший, наиуспешнейший педагог и мастер Руслан Артемович Нушашишиков. Да. Он КАК-то сразу меня выделил и оставил в труппе. Да. Видно, он смог раз-глядеть во мне что-то, чего я сама не понимала еще в тот момент. (эхом и под музыку) Думаю, он что-то такое во мне заметил, о чем я сама НЕ знала тогда.

Под музыку пролистывается слайд-шоу, где она молода и так же хороша со-бой, как сейчас. Никак не назовешь красавицей, но на всех фотопортретах она не смотрит на самых разных и явно влюбленных партнеров по сцене. Голова запрокинута назад (возможно, под тяжестью объемной прически). И восхищает все. Не сразу въезжаешь – то ли удивляет, то ли восхищает. Шеи нет – странно это или красиво? Или некрасиво. Но выражение ее лица разрешает сомнения. Не просто красиво – головокружительно и восхитительно. Вся фигура квадратная, в нее вписан крупный прямоугольник с надстройкой. Это мило, трогательно, необычно, оригинально, талантливо! Вокруг снуют толпы посредственных женщин. С лебединым шеями, газельи-ми глазами, осиными талиями. С какими-то там глубокими-переглубокими и бездонными непонятными душами. Банальные. Тужащиеся войти в образ, что-то там даже слицедействовать. Бездарно. Им не за что ТАК любить себя, как любит себя ОНА. О… Божественна.

Автомойка

Еще за квартал было видно – машина не готова. Она стоит там, где оставили, на приколе. Не успели за два часа. Видно было и по лицу клиентки, что она думает и что скажет. Во всяком случае, администратор бросился объяснять, выпуская в морозных воздух клубы теплого пара. Машина, мол, очень грязная. Была. Сделали внутри, а сейчас осталось уже снаружи чуть-чуть, буквально последние штришки. Минут пятнадцать. Двадцать. – Ясно. Значит, еще не начинали.

Захотелось переместить эту клиентку на безопасное расстояние. – Да Вы посидите пока в администраторской. Там тепло.

Он наблюдал, стоя у черного ауди. Высокий, статный, в черном пальто. До администраторской он дошел раньше нее.

И не о чем беседовать – у него кольцо на пальце. Однако обсудили профнепригодность автомойщиков, погоду в этом городе и в Пятигорске, где он вот только сегодня был по делам. С губернатором. По их с губернатором делам. Если интересует политика, конечно. Везде потепление.

Ах, какой же принц с виду. И если бы не это кольцо! В комнатушке накурено, работает где-то над головой крохотный телевизор, рябит. Но как тут хорошо все-таки! На экране азиатская пара очень правдоподобно целуется. Он долго борется с пультом. Переключил, наконец. Уф.

Она вышла уточнить, не прошло ли пятнадцать минут за эти полчаса, он вышел покурить. Ну что, согрелась? – ухмыляется администратор, неожиданно переходя на «ты». Вернулась. А он вернется? Да, вот он, с улыбкой еще более загадочной, чем до перерыва.

Она листает Плейбой. Он уточняет, не помыли, что ли, машину до сих пор. Нет, она впервые сталкивается с таким длительным производственным процессом на мойке. И не только ЭТО здесь у нее впервые. – ? – Впервые взяла в руки Плейбой. (Это правда.) – Ну и как? – Ничего такого. Девушки как девушки. Я думала, жестче. Он просит журнал и молча листает, задерживаясь на некоторых страницах. Опять на экране азиаты со своей еле заметной эротикой. Он прочищает горло. Садится. Улыбается такой улыбкой, которая обычно расцветает на лице вопреки стараниям, от внутреннего сияния. Сбоку у него золотая коронка. – А хотите помыть машину здесь БЫСТРО в следующий раз? – Это как? – Мою машину уже помыли, и Вашу будут мыть быстро, если я попрошу. Нам надо просто вместе подъехать. Когда? – Я езжу на другую мойку. – На какую? – Ближе к дому, на разные.

Ему звонят. Да, гуляйте без меня. Можете уже выходить. Я скоро буду (почти без раздражения).

Он вышел провожать. И какими бархатными глазами.

Прирученные

Конечно же, не верится. Летим завтра вечером. То, что туроператор украл два дня, день приезда и день отъезда, хоть как-то приближает ситуацию к реальной в моих глазах. Слишком хорошо было бы, но так не бывает, значит, подвоха ждать было бы не известно откуда. А так… хоть что-то известно.

Итак, что мы знаем об Испании? Корриду отменили, прощаться «ари ведерчи» уже немодно, надо говорить «бла-бла-бла луэго», кажется. Еще, понятное дело, танго, кастаньеты и паэлья. Пожалуй, все. Что касается Барселоны, то туда зовет Гауди. Месси и его «Барселона» расположены несоизмеримо дальше от меня, чем предыдущая парочка. Не манкие. А вот Порт Авентура – ужасно притягательная штука. Ужасен и притягателен этот порт, потому что страшно и необходимо покрутиться вниз головой. Страшно необходимо.

Из новостей об Испании вспоминается еще разве что мнение одного малознакомого человека. Примерно так могу процитировать: «Сам не был, но там, говорят, море хуже, чем в Турции. Все-таки не все включено. Поехали лучше в Пальма-де-Майорка».

И вот мы вернулись из Барселонского района Коста-Дорадской области. Корриду не отменили, теперь она бескровная просто. «Что-то там луэго» говорить не довелось, танго с кастаньетами оказалось за пределами нашей программы, паэлья не понравилась. Гауди, как и грезилось, убил наповал, до футбола дело не дошло, Порт Авентура и море по силе воздействия приближаются к барселонской архитектуре. Тело после путешествия, как всегда, слегка другое – более упругое, крепкое и гладкое. Внутренности тоже изменились. Становишься на время всемогущей. Ты сегодня здесь, а завтра там, моду всю повидала (шутите вы, что ли, Барселона!), смешала, отвергла, свою напялила и можешь свободно рассуждать о свободе в этом смысле.

Этот рассказ должен быть уютным и странноватым, как Испания. Выяснилось, что очень легко влюбиться в испанцев! Не удержалась. Жаль, что во всех сразу влюбилась (улыбаюсь).

*

Влюбилась в официанта из Таррагоны. Он был очень любезен. Только намертво встроенный патриотизм предохранил свят-свят… Мы сидим такие размякшие от пройденного по каталонской жаре, сидим на террасе у римского амфитеатра, и тут идет такой он. Лучезарный еще издалека, весь в белом. Правда, блондин. Он нежно спрашивает, есть нас сюда принесло или только пить. Если не только пить, то придется подождать минут пятнадцать, потому что сейчас то ли запарка, то ли сиеста. – Ничего-ничего, мы так устали, с удовольствием посидим в тени веранды над древними руинами, пока вы будете возиться. Опять ослепительная улыбка. Его, правда, даже не портят впалые голубые глаза. Милый, он не рассмеялся, а только кудахтал, наматывая круги вокруг меня, когда апельсиновый фреш со льдом слегка выпрыгнул из огромного стакана. Идеальный. Голос с хрипотцой – так по-итальянски, вряд ли он испанец. Неужели испанец? Ведомая одним из своих замудренных комплексов, стесняюсь заказывать мало. Опять будем давиться, застесняемся есть уже так явно через силу и уйдем от полного стола, оставив щедрые десять процентов. Ресторан «Terrassa», поет Шадэ почему-то. Карпаччо бесподобное, но уж очень много. Наш чудесный официант пропал, теперь лысоватый и кривозубый брюнет за него, понту что тоже вежливый. Не то.

О! Наш вернулся! Другое дело. Собрали вещи, как люди, пора.

И апогей у туалета, который Он специально открывает для взъерошенной полной испанки и для нас (туалет не для всех!).

– Вы из России?

– Да. (Улыбаюсь)

– Очень странно, Вы такая хорошая, милая, приятная.

– ??Мы все в России хорошие (но польщена сквозь задетое национальное самолюбие).

– Нет, я не так сказал. У Вас такая улыбка, обычно русские ведут себя по-другому и по-другому говорят.

– Спасибо, Вы тоже милый (улыбаюсь) (надо было сказать ему, что просто-напросто не все русские говорят по-английски).

И финал.

– Пока.

– Пока.

И готова была уже на край земли за ним. Это и про глаза ничего не сказал, хватило улыбки. Русофоб несчастный.

*

Влюбилась в хозяйку тира в Салоу. Мы не разговаривали на посторонние темы, она деловито и доброжелательно распределяла ружья и пульки, ежевечерне мы получали от нее талончики с количеством выбитых баллов, четверть из них – за красивые глаза. И из соображений маркетинговых, ясный перец, но нам, третьеклассникам, это было неочевидно. В итоге основную часть нашего багажа составляли трофеи из тира: пистолеты, самолеты, пупсик, фляжка, брелки и т. п. Накануне отъезда стреляли как обычно, не сказали ей, что в последний раз. Вдруг она тоже читала «Маленького принца» и будет плакать. Мы ведь с сыном ее приручили.

Мексиканский доктор

Франциско (для своих «Панчо») – доктор. Ему только что стукнуло тридцать шесть. Он хирург. Собирается открыть собственную практику. Очень выгодное дело, по мнению его брата нотариуса.

Над дипломной работой Панчо корпел много лет в перерывах между репетициями и концертами своей рок-группы, в которой он играет на бас-гитаре.

Диплом как будто бы есть, но его не видели даже братья.

– Привет, Панчо!

– Привет, Алена!

Традиционные разцеловывания.

– Какое красивое платье!

– Спасибо.

Панчо поправляет упавшую на глаза прядь. Сегодня он без обычного «конского хвоста» и волосы немного мешают.

– Как жизнь, Панчо? Что новенького?

– Ничего, вроде, жизнь. У меня новая собака.

– Еще одна?!

– Это только третья.

– Ты так говоришь, как будто три собаки – это мало. Ну ты и шутник, Панчо.

– Да, это мало. Понимаешь, Алена, у меня есть одна цель в жизни…

Он замолкает в задумчивости.

– Цель, связанная с собаками?

Панчо вскидывает брови.

– Именно.

Луис хохочет:

– У Панчо комплекс убийцы собак.

Панчо сидит, поджав губы. Но это не тайна. Не в такой тесной компании, по крайней мере. Он рассказывает, запинаясь, заикаясь:

– Все время думаю с ненавистью о времени своей учебы. Зачем нас заставляли резать лягушек и собак? Я же не на ветеринара учился. Это все были бессмысленные жертвы.

– Наверное, чтобы у вас хватало смелости оперировать пациентов.

– Но ведь человеческий организм устроен совсем по-другому. Я просто зарезал животных, которые мне доверяли. И все! Я поклялся осчастливить как минимум столько собак, сколько я убил.

– А ты не хочешь осчастливить людей вместо этого?

– То есть?

Панчо заливается краской.

– Ну, завести семью, родить пятерых детей.

– Он странный, – объясняет Луис. – Ты бы видела этих собак. Они огромные, как кони и требуют постоянного ухода. Тут уж не до детей.

Серафима

– А это хто?

– Так это Галка та, подружайка ейная.

– Так что же она за подруга, подругу до такого допустила?

– Так ей некада. Она же там директриса, что ли где-то. Колледжу какого-то, кажись, будь он неладный.

– Так отэто у Симки такие знакомые? Никада бы не подумала. Она шо, и училась где?

– Та ты не знаешь? Она же там врач или доктор, что ли, наук.

– Ты погляди! Сама медработник и сама же и спилася! Чудеса в решете!

– Она учила йих там студентов, какой там урок есть риторика, чи как-то так. Она ученая сама, все понимает, вроде, не дура. Но она затосковала, понимаешь ты? Васька-то, брат, пил. Она его выхаживала. Деток-мужа нету, она, Симка, с матерью и братом нянькалась. И тетрадки свои проверяла, потом не стала уже, не хотела. Не ходила работать, бутылки сдавала. Все ж живые деньги. А матка померла когда, она с Васькой запила тожить. Да вот Васька замерз прошлой зимой. Возле дома упал пьяный и замерз. Вот и она, Симка наша, все хуже и хуже с тех пор. Вот. И отмучалась. Галка со студентами стоит, от Господи. Еще и она студентов учила. Чему она могла научить. Прости уж, покойница. Пойдем, Зин? В магазине перерыв начнется, не успеем. Пусть уже хоронят. Она плохая была, Симка, последнее время. Н велисапеде уже ездить не могла. Но на бутылку не просила. Она гордая была все-таки. Образованная женщина.

Ты лучше сделай еще один вдох

Она любила меня больше всех. Больше всех мне доверяла. И я был последним, кто говорил с ней перед смертью. Я был ее любимчиком.

У нее обнаружили рак. И нам сказали, что есть выбор: искусственно поддерживать ее жизнь с помощью дорогих препаратов жизнеобеспечения или отключить, дать ей спокойно умереть, чтобы она не мучилась.

Отец сразу отказался принимать решение. Он все время плакал, очень ее любил. Сказал, делайте, как знаете, я не могу взять это на себя.

Старший брат Диего был категорически против. Но он ничего не понимает. Младший брат Панчо, он хирург. Он сказал, она может долго так лежать, как овощ. И даже не будет с нами общаться.

И я тогда решил за всех. И так она три дня уже промучилась к тому времени.

Она хотела еще мне что-то сказать, так любила меня. Но я ее остановил: «Побереги силы, мама. Лучше сделай еще один вдох».

Вельможная собака

Никто из подданных не смел ей противоречить. Если она решила лаять, гулять, пить в полночь, в полдень… да неважно – это был закон. Даже весомее. Ведь закон можно обойти, а Эльвирины указания никак не объедешь. Бабушка и в мороз, бывало, выскакивала выгуливать Великую Повелительницу в тапочках на босу ногу. А что делать, если это срочно? И потом, кто из этих двоих ценнее для истории? Ответ очевиден.

Эльвира умеет ворчать. Ворчанием она объясняет, что ее поняли не до конца или не сразу. Например, часто соседи видят ее выходящей вразвалку и с ворчанием из квартиры. Видно, хозяева не очень расторопны. Отходчива в силу величавости характера – поворчит, да и простит. Мудра, матушка, все ж так шестнадцать годов.

Лариса Васильевна, их Эльвириных домочадцев, называет ее доченькой. Но… обычным, человеческим дочерям не принято выражать такое преклонение.

Каждую ночь соседи, сплошь простолюдины (кто еще может жить в блочном доме?) обращают к вельможной собаке прошения такого содержания: «О, Великая Эля! Да дашь ли ты нам хоть сегодня поспать перед рабочим/ праздничным/ единственным выходным (по ситуации) днем? Будь добра, яви, наконец, свою милость недостойным рабам твоим, о, Эля!»

*

Не так давно Иван, один из соседей сбоку, проезжал мимо трамвайного депо, и вдруг… он услышал Элин голосок, ее интонации, даже отдельные слова. Это кондуктор ругалась с водителем.

Перспективная Чита

Умнее Читы кошки нет. Она понимает слова, способна оценить настроения и взвесить потенциальные возможности. Читая бабушкино благодушие сегодня, может не оборачиваться на зов. А завтра будет ластиться и просить, если видит: бабушка сердита.

У Читы характер. Она может решить что-нибудь определенное делать или не делать. И может случиться противостояние характеров – у бабушки тоже характер. Повадилась спать на столе. Бабушке это не нравится. Стол предназначен не для этого. Поэтому стол был заставлен горшочными цветами, довольно плотно заставлен. Но Чита поместилась. Извернулась и втиснулась. Пришлось объяснить ей громко: «Лежат, Чита, не на столе, а на подоконнике.» Ладно, бабушка, твоя взяла. Чита перешла на положенное место. Есть еще более стандартная, оборудованная лежанка. Но пользоваться банальным стулом было бы уже слишком. Этот вариант не рассматривается.

Пока разговариваем с бабушкой, Чита просачивается на стол.

– Нельзя, кому говорят!

Да, бабушка попалась бдительная, Чита снова на подоконнике. Размахивает хвостищем, уставившись в окно.

Такая умная кошка! Предлагаю бабушке устроить ее на работу котокафе.

– Это я ее возить еще туда буду?

– Да, может, сама будет на работу ходить. Или вахта, может…

Бабушка задумалась. Определилась: «Она меня лечит, пусть сидит дома!»

За «Захером»

Алла Николавна в юности мечтала отведать настоящий, аутентичный торт «Захер».

– Придется ради этого переться в Вену на Новый Год, девчонки, – жаловалась она на работе. – Вам же известно, что настоящий, аутентичный «Захер» готовят только в отелях «Захер» венской и зальцбургской сети.

– Да зачем он тебе, этот «Захер»? Втемяшилось прям.

Алла Николавна сделалась загадочной.

– А это любовь. Я люблю этот торт. У него такой состав… Вы себе не представляете.

– Такой он, шоколадный с вареньем из жердели?

Алла Николавна обдала глуппую коллегу из вип-салона «Золотая заусеница» ледяным взглядом из-под нарощенных ресниц.

– Нет, Вероника, там нет никаких жерделей и никакого варенья тем более. Там абрикосовый джем.

Веронике стало стыдно за свою кубанскую ограниченность, и она покраснела от татуажа до татуажа.

***

И Алла Николавна съездила.

Что можно сказать. Лучше б она не ездила. Вся «Заусеница» теперь знает, что ничего там нет хорошего, в Вене.

Салют жидкий, это во-первых. В Краснодаре по случаю именин (не говоря уже о днях рождения) салютуют активнее, чем в столице Австрии на Новый Год.

Из уст в уста передаются рассказы о самом вопиющем эпизоде, который шокировал Аллу Николавну в первый же день ее неофициального визита. А шокировала ее тупость персонала австрийских гостиниц.

Она собралась в город и чтобы не тратиться лишний раз, решила взять карту на ресепшене.

Она спустилась на первый этаж и увидела, что у стойки администратора толпятся туристы из разных стран. Им явно нечем заняться, вот так бездарно они проводят время – тусуются по-своему. «Что ж, лох – это судьба,» – подумала Алла Николавна и пошла напрямую к администратору в обход очереди. «Дайте мне карту,» – вежливо попросила она. Хотите верьте, хотите нет, но ее не поняли. Она повторила, но громче – ноль результата. Вот тупые! В общем Алла Николавна пятнадцать минут орала диким голосом: «Кар-ту! Карту мне дай! Карту города! Ты че, совсем не понимаешь? Как таких на работу берут!»

Думаете, помогло? Как бы не так! Настолько тупые. Пока какая-то русская не перевела им, так и не въехали.

Однако нельзя сказать, что Вена безнадежна и там совершенно нечего смотреть. Нет, там шикарный выбор Сваровски, например. Даже есть фирменный магазин, где туристам скидка. Можно поехать на завод Сваровски (что делать, раз в Вене такие достопримечательности – заводы и кривые дома приезжего архитектора Стоводы).

Из интересного: мастер-класс во дворце Шенбрунн, где лучшие кондитеры Австрии Златка и Ахмед раскрывают секрет приготовления традиционного штруделя.

А «Захер»? Выяснилось, что это банальная «Прага» и в квартале от «Заусеницы» пекарня «Зорька» штампует их только так. Другое дело – венский шницель с жареной картошкой.

Простые истории о детях

Puris omnia pura. – Для чистых все чисто.

Послание апостола Павла к Титу, 1.15

Два дня в школе

Полина была в школе всего два раза. Первый день ей понравился намного больше, чем второй, зато второй день лучше запомнился.

Церковно-приходская школа для девочек – чудесное место. Так весело и интересно никогда не бывает дома. Восемь старших братьев носятся с ней, единственной сестренкой, как с писаной торбой. Все самое вкусное и яркое сразу Поленьке несут, своей ягодке. Если соревнуются на Пасху, чье крашеное яйцо крепче, то она выигрывает у всех – все трофеи собирает! Вот такая везучая. Знает, что братики подыгрывают и уже привыкла.

И всегда-всегда так. Если честно, утомляет. А тут столько подружек сразу, и ты равная среди равных – ученица, одним словом!

В этот самый первый день у Поли был настоящий урок, Закон Божий. Вел его степенный батюшка. Слушать его было очень забавно. Он рассказывал красочно, порой жалобно. Не оторвешься! Поля очень любила слушать истории. Все девочки радовались, что попали на учебу. Теперь не придется скучать, считай, целых два года.

Урок закончился, все пошли по домам играть дальше. Катались с горочки, бегали, скакали и прятались, все как обычно. Не терпелось снова пойти в школу.

На следующий день ученица пришла в класс в приподнятом настроении. Она как следует подготовилась – набрала с собой кукол, чтобы было чем заняться в школе.

Ничего не предвещало Полиного позора. Вчера батюшка был добрый и рассудительный, а сегодня начал с проверки домашнего задания. Надо было выучить «Отче наш», оказывается. Кто же знал, что это так прямо обязательно? Многие девочки, как и наша Поля, пропустили задание мимо ушей.

– Полина, расскажи-ка нам молитву.

– Я не знаю, батюшка. Я не выучила.

– В следующий раз учи, не ленись, – с этими словами учитель несколько раз ударил по Полиным маленьким пальчикам указкой.

Больно! Она плакала от боли и неожиданного предательства. Ее побили, умницу и красавицу, ученицу!

Поля больше не согласилась идти в школу. Никогда. И в первый раз не пошла бы, если бы знала, что надо будет и дома заниматься. Нет, нет и нет! Да еще целых два года. Не на ту напали.

*

В общем осталась наша Поля безграмотной. Все одиннадцать ее деток выучили буквы и счет, а от мамы унаследовали независимый нрав, трудолюбие и смешливость. Поля и с правнуками успела похохотать о том о сем, и о школе тоже. Уж она-то знала, что такое школа. Это такое… Не приведи Господь.