Электронная библиотека » Елена Горелик » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Бортовой"


  • Текст добавлен: 26 февраля 2018, 20:40


Автор книги: Елена Горелик


Жанр: Боевая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Вы живы как личность, но…

– Я жив! Слышите? Я – человек, и я жив, пока мыслю! Я – жив!..

Если бы кто-то захотел узнать, что такое «крик души», он должен был услышать этот голос.

Недоверие. Ужас осознания истины и ускользающая, тающая на глазах надежда. Странная смесь даже для человека. Но флегматичный чуланский медик, как ни удивительно, его понял.

– Корабль серьёзно повреждён, восстановлению не подлежит, – все, кто был на связи, услышали голос командира чуланской спасательной группы. – Пассажиры вне опасности. Модули заняты поиском и сбором спасательных капсул. Есть ещё живые на борту?

– Техническая группа, – негромко сказал медик. – Извлеките квантовый кластер корабля. Командир жив. Постараемся его… спасти. Действуйте осмотрительно, техника землян требует предельной осторожности в обращении.

Выступающих носов и ушных раковин у чуланцев нет, лишь отверстия, прикрытые кожными клапанами. Глаза круглые и ярко-жёлтые, с третьим прозрачным веком, как у ящериц. Их бледные тонкогубые лица с более яркой окантовкой вокруг нежного красного пуха на темени и затылке тем не менее совсем не казались людям отталкивающими. Чужими – да, но при этом они были по-своему красивы. То же впечатление на них производили и земляне. Чужие, но далеко не уроды. Медику до сих пор не приходилось видеть мёртвых людей.

Труп во вскрытом спасателями коконе не обладал даже намёком на красоту, свойственную всему живому и соразмерному. Просто масса органики, покинутая Жизнью. Даже опытного медика проняло почерневшее человеческое лицо, залитое высохшей кровью, сочившейся из глаз, носа, ушей, полуоткрытого рта… Почему-то он не мог отвести взгляда от белых костных отростков, называемых людьми «зубы». Его сородичи пережёвывали пищу твёрдыми выступами челюстных пластин… В людских эмоциях он разбирался слабо, но черты застывшего лица выражали нечто очень сильное, почти недоступное его пониманию.

Этот человек ради спасения других отринул самое дорогое, что даётся Создателем всему сущему – своё живое естество. Он слился разумом с несовершенным земным компьютером, наверняка зная, чем это грозит. Хотя не оставил надежды вернуться в собственное тело, к прежней жизни, о чём говорит его эмоциональный выплеск. Теоретически чуланцы тоже способны совершить подобное, но практически… Так поступали считанные единицы, и только в ситуациях, когда речь шла о жизни и смерти всей расы. Здесь речь шла всего лишь о двух сотнях жизней.

То ли этот человек великий герой, то ли люди меньше ценят свою жизнь…

Так или иначе, нужно попытаться спасти хотя бы его личность, если тело спасать уже поздно.

– Командир Кошкин, – медик понял, что нужно сказать, чтобы сила отчаяния не натолкнула человека на мысль прекратить своё существование окончательно. – У вас должны были сохраниться списки экипажа и пассажиров. Прошу вас, передайте их командиру Тна Шесу. Мы должны свериться со списком спасённых и, если это необходимо, продолжить поиски.

Несколько мгновений в эфире царила мёртвая тишина. Медик в какой-то момент испытал нечто, близкое к страху: вдруг человек уже успел запустить процесс уничтожения личностной информации? Люди, в отличие от чуланцев, способны на прекращение своей жизни.

– Передаю, – голос человека звучал так, словно тот был на грани нервного истощения – предельно устало и без малейшего эмоционального окраса. – Найдите… их всех…

– Спасибо, командир.

Жить ради других – вот, оказывается, что двигало человеческим пилотом. Может быть, это ключ к его спасению.

Нужно связаться с Землёй и больше узнать о верованиях, которых придерживаются люди. Пока медик поступал в соответствии со своими убеждениями, но кто знает, не была ли для людей такая вот усечённая жизнь хуже смерти? Не совершил ли он преступления перед лицом Жизни? Быть может, милосерднее было бы позволить человеку уйти?

Если бы подобное произошло с чуланцем, медик тоже не знал бы, как поступить. История его народа не знала ничего похожего.

* * *

Я человек.

Я – человек.

Я – человек, чёрт подери!

Я не могу вынуть из бара пару бутылок коньяка и как следует надраться. Я разучился спать, потому что квантовые мозги не нуждаются в отдыхе. Я говорю через плазменные динамики и нейроинтерфейс, моё «тело» скроено из металла и композитов, вместо сердца «пламенный мотор» реактора, вместо ушей и глаз тысячи датчиков, мои нервы – внутрикорабельные связи, и так далее. Я научился разделять сознание на несколько независимых контуров и одновременно делать множество дел. Я таскаю сырьё с рудников Марса и астероидного пояса. Я – корабль. Но при этом я человек. Хомо навис.

Когда до вас это дойдёт?

 
…Я больше не буду покорным, клянусь!
Уж лучше лежать на земле.
Ну, что ж он не слышит, как бесится пульс!
Бензин – моя кровь – на нуле.
 
 
Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
 
 
Убит! Наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу.
Но… Что это, что? Я в глубоком пике
И выйти никак не могу!..[1]1
  В. Высоцкий. «Песня самолёта-истребителя».


[Закрыть]

 

Даже сейчас непонятно, да? После того, как врубил песню на всю катушку?

Поэт два века назад очень точно описал то, что чувствую сейчас я. «А тот, который во мне сидит, изрядно мне надоел». Мой пилот, Гриша, на редкость малоинтеллектуальная личность. Грузчик, что с него взять. Прошлогодний выпускник ремеслухи. Всей заботы у него – принять контейнеры на борт, отвезти по строго заданному маршруту и сдать по накладной. Да и то большую часть работы делаю я. На нём никогда не лежала ответственность больше, чем за стыковку и своевременную погрузку-разгрузку полуфабрикатов. Блин, да с ним и поговорить-то, кроме как о коррекции курса, не о чем! Рыбалка, пивасик, девки – весь его кругозор вне профессии. Из прочитанных книг только школьно-пэтэушный минимум, без которого ни к какому делу близко не подпустят. Первое время он пытался «грузить» меня своими откровениями о пиве и бабах, но я довольно быстро сорвался и в популярных выражениях объяснил, что молчание – золото. Надо было видеть Гришино лицо в этот момент. Пришлось, немного поостыв, вешать ему лапшу про «искусственный интеллект нового поколения» и «испытания». Я же вроде как секретный…

Впрочем, время от времени он об этом забывает, всё начинается сначала, и я тихо зверею. Дурень несчастный. В отличие от самолёта из старинной песни, «из пике» я выйду и без пилота. Гриша не в курсе. Во всяком случае, пока.

Достанет до печёнок… то есть до глубин моего квантового ядра – узнает.

Я люблю человечество вообще, но кое-какие частности могут вызвать у меня желание сделать исключение для некоторых его представителей. Хоть это и недостойно, но мысль о взрывной декомпрессии посещает меня всё чаще.

Господи, неужели я учусь ненавидеть? Только этого мне не хватало…


– Миша, привет!

– Салют, Костик. Ты как?

– Да ничего вроде. Подлатали и выперли на курорт. Отдыхай, говорят.

– Когда к полётам допустят?

– Бог их знает… Могут и не допустить. Я ж тогда рентгенов выше крыши хватанул. Когда на Чулан притащили, говорят, почти из одних свободных радикалов состоял.

– А когда ты состоял из чего-то другого?

– Всё шуточки шутишь? Это хорошо… Слушай, Миш, тут такое дело… Твой пилот не слышит?

– Канал шифрованный, я постарался.

– Я твоему бате по секрету кое-что слил. Насчёт тебя. В общем, он хотел бы с тобой поговорить. Ты как, согласен?

Было бы у меня сердце – его бы сейчас сжало от тоски. По семье я скучал невыносимо. Но они меня похоронили. Точнее, моё тело. Похоронили, и пытаются жить дальше. А я не мог, не имел права дать о себе знать. Дело не в грёбаной секретности, чтоб ей ни дна ни покрышки, а в том, что я больше не тот, кого они знали и любили. Сохранилась личность, душа. Вы будете смеяться, но я даже иногда молюсь Богу. Сохранились и многократно умножились знания. Но разве можно любить космический корабль? И разве может космический корабль-каботажник быть сыном, мужем, отцом? Я не могу сказать, насколько изменился за прошедший после катастрофы год, но изменения во мне произошли. Необратимые. Не могли не произойти. И они их заметят с первого же слова. Нет уж, пусть лучше я буду для них могилкой, куда можно принести цветы. Лучше жить в их памяти человеком, чем… вот так.

Да. Но отец-то хочет со мной говорить.

Надеюсь, я его не разочарую.

– Тебе за это ещё влетит. – Кажется, мне удалось скрыть волнение. Может быть. Не уверен. – Добро, как буду на земной орбите, звякну.

– Удачи, Миша.

Хорошо, что мне разрешили общаться хотя бы с теми, кто в курсе – с Костей и Томом. Оба поправились. Том давно вернулся в строй, а бог техотсека тогда остался жив буквально чудом. Он ведь до последнего не уходил с кормы и впрямь нахватался излучения. Ещё лет двадцать назад не откачали бы, но сегодняшняя медицина не подвела. Если бы не мои друзья, наверное, давно бы спятил от одиночества.

Ну, не Робинзон я по своей сути. Без общества себе подобных сдохну или поеду крышей. Гришка, сопляк, даже на Пятницу не тянет. Да и попугай из него так себе. А беседы с психологами из Центра Космонавтики не похожи на живое общение. Это процесс, сходный с медицинскими процедурами. Правда, легче после него становилось редко.

На земной орбите мы будем через десять дней. Хорошо бы до того момента вспомнить, как я выглядел, пока был живым человеком. Что-то я стал забывать… самого себя. Это плохо. Это надо исправить. Не стоило пренебрегать голографическим образом. Тут психологи правы.

Раз я человек, то должен не только вести себя по-человечески, но и думать о себе как о человеке.


– Коррекция ноль три на полвторого. Выравниваемся… Миша, ау! Ты о чём думаешь?

– О вечном, – отшутился я. – Корректирую курс, выравниваю скорость.

– Если твою версию ИИ запустят в серию, ох, и намучаются пилоты. Не зевай. Мы не в дальнем космосе.

Гриша прав, на земной орбите зевать нельзя. Но если бы он вправду знал, о чём я думаю… Не поверил бы.

Я волновался, как никогда в жизни. Я хотел встречи с отцом и боялся её. Как он воспримет нашу встречу? А как я восприму? Не разойдёмся ли мы молча, не в состоянии слова друг другу сказать? Батя всегда видел меня, как стеклянного, насквозь. Тоже пилот. Пилот-орбитальник, до сих пор работает на сборке станций, хотя возраст даже для нашего благополучного в медицинском смысле времени солидный – семьдесят шесть. Крепкий он. Выглядит, как дед выглядел в полтинник… Интересно, каким образом он бы держался в моей ситуации?

Может быть, так же, но, скорее всего, куда достойнее. Он у меня такой… со всех сторон правильный.

Не то что я, избалованный сверхсовременной техникой и системами безопасности.

Меня – то есть корабль, мозгом которого мне выпало счастье работать – после разгрузки снова загонят в док. Якобы на профилактику и отладку экспериментального оборудования. На самом деле в моей душе снова будут копаться психологи, пытаясь понять, каково мне живётся в компьютере. Отец наверняка спросит о том же. Напрямую спросит, как он это умеет. Прямо и отвечу: хреново живётся. От бати-то что скрывать? Он, может, и не посоветует ничего – а ну-ка представьте себя на моём месте. Получится? Вот-вот. Даже у бати не получится, при всём его опыте. Но понять меня он сможет как никто другой. Если пожелает понять.

Костя организовал нам разговор на высшем уровне. Сам приволок к отцу мощный терминал с голографическим проектором, настроил связь. Показал, где что включать, и ушёл, как он выразился, «подышать свежим воздухом».

Я едва не перегрузил связи главного кластера, пока ждал этого звонка. Наверное, так теперь выглядит моё волнение.

Когда тихо тренькнул входящий звонок, на борту у меня никого не было. Гриша улетел на поверхность отмечать с друзьями очередное возвращение, грузчики со станции сделали своё дело и закрыли люки снаружи, а я не в счёт. Я и есть корабль.

Отец изменился за этот год. Сильно поседел. Пытается казаться спокойным, а лицо каменное. И глаза подозрительно блестят.

– Здравствуй, папа.

Он усмехается – одним уголком рта.

– Живой, значит.

– Ну, вроде как да.

– Хорошая голограмма.

– Я старался, па. Хотел выглядеть… как раньше.

Он отвёл взгляд и долго, очень долго молчал.

– Почему сразу не объявился? – спросил он.

– Не мог.

Снова жёсткая усмешка отца.

– Да уж… Прапрадед с войны без рук пришёл, тоже боялся своим объявиться… в таком виде. Хорошо, люди усовестили. А ты?

– А я вообще без всего, па. Я – грузовой корабль. Я даже на планету сесть не могу. Как думаешь, можно было в таком виде к вам с мамой явиться? К Инне, к Серёжке? Для той, прежней жизни я действительно умер.

– Что, даже на поговорить тебя бы не хватило?

– Может, и хватило бы. Чтобы потом кластер начисто отформатировать. Мыло и верёвка, к сожалению, не мой случай.

– Хм… А ведь ты такой дурак, что и впрямь в петлю полез бы, – отец внезапно смягчился. – Порода у нас с тобой такая, цельная. Не умеют Кошкины жить в усечённом виде. М-да… Но тебе придётся научиться.

– Я стараюсь, па. Очень стараюсь. Правда, иногда накатывает такая тоска, что хочется набубениться до синих чертей.

– Почему не зелёных?

– Синие круче.

– Поверю на слово. Значит, тоскливо тебе?

– Бывает, па. Таскаю руду и слитки, как последний трактор. Неделями с людьми не общаюсь, выть хочется. Пилот – ограниченный засранец. Одна радость – накачать новых книг, пока на орбите, и читать. Медленно, по-человечески, чтоб смаковать каждую страницу… Иногда так всё достаёт, что жить не хочется. О коньяке мечтаю. О большущей бочке. Помнишь, как в Массандре?..

– И не стыдно тебе, Мишка?

– ???

– Взрослый мужик, а скулишь, как… прости, господи, девчонка-малолетка. Пожалейте меня, несчастного… Ты живой, сынок. Ты для прежней жизни умер, но у тебя есть новая жизнь. Пусть и в виде корабля. Ты душу человеческую сохранил, вот что главное… Плачется он… Радоваться надо. Я со дня похорон и не мечтал, что смогу однажды говорить с тобой… как раньше. А говорю. И рад этому. Догадайся, почему.

– Я… тоже тебя очень люблю, па.

– То-то же. Предложил бы сейчас хлопнуть по стопарику за встречу, да ты иззавидуешься… Да, твои к нам перебрались. У матери после похорон с сердцем плохо, а братец твой, сам знаешь, на дальних рубежах, бывает на Земле только в отпуске. И семья его там же, на рубежах. Полковник, видите ли… Словом, нам тут не скучно. Даже котяра твой здесь.

– Наверное, уже забыл меня, – я сам удивился, что смог, как раньше, грустно улыбнуться и говорить севшим голосом, скрывающим обычные слёзы. Прав батя: душу мне всё-таки сохранить удалось. Это должно радовать.

– Котяра-то, может, и забыл, – совершенно серьёзным тоном проговорил отец. – А для Инки и Серёги ты – живой. Цени, дурачок.

А это действительно ценно. То, что ты жив для тех, кого любишь.

– Ты им скажешь?

– Матери – не знаю. У неё здоровье никакое, боюсь, не выдержит. Инне скажу, чуть позже, когда сам как следует всё обмозгую. А внуку… когда подрастёт и сможет понять. Он-то в космос рвётся. Учёбу подтянул, спортом занялся. Говорит, хочет быть пилотом. Как ты.

У меня нет горла, которое могло бы стиснуть от переживаний. Но есть чувства и есть память. Фантомная боль несуществующего тела.

Кажется, моя голограмма отразила это вполне достоверно.

– В двенадцать все мечтают о космосе, – сказал я, стараясь сдержаться, насколько это возможно.

– В тринадцать, Миша. Ему уже тринадцать, и ты для него герой.

– Блин… Вот что значит – год не быть дома.

– Ничего, наверстаешь. Только в порядок себя приведи. Видел бы ты себя сейчас, герой хренов. Нюни распустил. Ты бы лучше о своих новых возможностях подумал. Чёрт, да пилоты и сейчас даже не мечтают о том, что можешь ты.

– Зато не могу многое из того, что мог раньше. Вот, хоть бы и выпить по стопарику.

– Ну и хрен с ним, со стопариком. Здоровье дороже. Короче, сын, кончай себя жалеть и продуй дюзы. Нужна будет помощь – обращайся, помогу. Хочешь, поговорю с кем надо, тебя с грузовика на пассажирский переведут?

– Вот на пассажирский не надо, – нахмурился я.

– Комплексы?

– Да. И надолго.

– На военный тебя могут не взять.

– А могут и взять. Я ведь служил в погранохране.

– Это было давно и неправда.

– Па, я сам буду просить о переводе. В самом деле, достало камни таскать. Только бы не засунули в какой-нибудь институт. Я же там загнусь. Уж лучше быть привидением-голограммой на борту… Быть хранителем корабля.

– Домовым, что ли?

– Да уж скорее бортовым, – усмехаюсь. – Но это хотя бы похоже на жизнь. Я постараюсь им это объяснить. Должны понять.


– …Вы хоть понимаете, что наделали? Вы сотворили с ним самое худшее, что только возможно – лишили полноценного общения с людьми и прежнего пространства… Грош цена вашим дипломам, вы, олухи!

– Он проходил по программе с высоким уровнем секретности, и мы…

– И вы засунули пилота-дальнобоя на грузовик. Молодцы. Не могли сразу подключить военных? Нездоровая конкуренция между ведомствами взыграла? А о человеке вы подумали? Вы его чуть до самоубийства не довели!

– Мы не ожидали, что он отреагирует так остро. Случай уникальный, у нас попросту нет опыта в реабилитации таких… людей.

– А вы сомневаетесь в его человечности? Ведь сомневаетесь, по глазам вижу.

– Сомневался. Теперь – нет.

– Ладно. С вами мы ещё поговорим… в другом кабинете. А пока подготовьте документы на его перевод. Он ведь полноценная личность со всеми гражданскими правами и обязанностями, не так ли? В каком качестве он у вас проходит – как ИИ или как пилот?

– Как пилот… Перевод, как я понимаю, в ваше ведомство.

– Куда же ещё. У нас есть неплохая вакансия. Как раз для него…


Я слеп и глух.

Кластер, в который намертво впаялась моя личность, снова перевозят. Но на этот раз я точно знаю, куда.

И впервые за год ожидание не тягостное. Мне легко и радостно от того, что я снова в деле.

«Арго» – новейший корабль. Почему он числился на балансе военного ведомства – догадайтесь с трёх раз. И почему я сам не пошёл в военную академию после службы, диву даюсь. Предпочёл гражданскую службу. Наверное, насмотрелся, как братец с женой и детьми по дальним планетам мыкался. Что ж, теперь тоже натаскаюсь по дальним рубежам. И плевать, что у меня вместо человеческого тела будет воплощённая концентрация самых передовых земных и неземных технологий. Мы, пилоты, в массе своей люди верующие. Я, например, теперь точно знаю, что есть жизнь после смерти. Но если подавляющее большинство людей, переступив за черту, отправляются в неведомые живым пространства, именуемые раем и адом, то меня зачем-то придержали в этом мире. Зачем? Бог весть. Наверное, кому-то и для чего-то ещё нужен, пусть и в виде хранителя космического корабля.

Бортового.

Между прочим, «комутонужность» – очень сильная мотивация. По крайней мере, для меня лично.

Я не нуждался в отдыхе, но, пока спецы монтировали кластер, позволил себе пару часов самого настоящего сна. Правда, мне ничего не приснилось, или я попросту забыл свой сон по пробуждении. Зато радостное предчувствие меня не обмануло. Едва техники замкнули на меня все корабельные системы, первым, кого я узрел своими камерами, была до боли знакомая рожа.

– Том, – сказал я, не веря своим видеокамерам. – Это ты, реднек несчастный?

– Здорово, crazy Russian, – Том заулыбался во все тридцать два зуба – увидел на голоэкране мою потрясённую физиономию. – Живучий ты, аж противно. Я уж думал, тебя яйцеголовые уморили в своих институтах.

– Не дождёшься, – хмыкнул я, начиная верить в реальность происходящего. – Ты зачем патлы и бороду отрастил, пиндос? Не по уставу.

– Да клали мы на устав, – заржал Том. – Ты ещё не понял, куда нас засунули?

– Просвети.

– Разведка дальнего космоса мы теперь. Офигеть как круто, сечёшь?

– Круче вареных яиц, ты прав…

Выделив для разговора с Томом часть сознания, всеми прочими частями я пытался переварить услышанное. Разведка дальнего космоса. Познание неизведанного. Новые открытия и опасности.

То, о чём я и мечтать не смел.

Миллионы людей боятся неведомого, и я их понимаю. Есть множество таких же ушибленных на всю голову, как мой отец, как мы с Томом, или Костик, которых хлебом не корми, дай «заглянуть за край». Но человек – существо хрупкое и ранимое, убедился, можно сказать, на своей шкуре. Каждый шаг по неизведанным пространствам даётся нам, людям, буквально с кровью.

Я и сейчас человек, но уже с нечеловеческими возможностями. А это уже неплохой аргумент в споре с неведомым, и солидный козырь в играх с судьбой, где на кону жизнь экипажа.

Господи боже мой, если ради этого ты сохранил меня – спасибо.

Будем жить!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации