Текст книги "Флоренция и Генуя"

Аве Мария!

Сегодняшняя Флоренция мало похожа на ту, о которой грезили средневековые поэты. За столетия она сильно изменилась, правда, если не принимать во внимание старый город, особенно центральную его часть. Попасть туда можно, перейдя Арно по какому-нибудь из ныне многочисленных мостов, лучше по древнему Понте Веккио. Много повидавший на своем веку, он открывает прямой путь к сердцу города, так называемому сакральному центру – святыне, за которую был готов отдать душу великий Данте.

Статуя cвятой Репараты у кафедрального собора

В 1296 году, когда он едва вступил на скользкую тропу политика в качестве сторонника «белых» гвельфов, флорентийцы, по словам итальянского историка Джорджо Вазари, «решили построить главную церковь в своем городе, причем, воздвигнуть ее такой по величине и великолепию, чтобы нельзя было потребовать от человеческих сил и рвения ни большей по размерам, ни более прекрасной постройки».

Местная гильдия искусств поручила столь ответственное дело Арнольфо ди Камбио, отведя участок, где с незапамятных времен стояла церковь Санта-Репарата. Воздвигнутая на месте сражения, она оставалась главной в городе, пока не обветшала и не перестала казаться достаточно большой и красивой. Уничтожить ее казалось невозможным, ибо день памяти великомученицы Репараты был связан с датой разгрома флорентийцами варварского войска в V веке, отчего эта святая почиталась особо.

Арнольфо ди Камбио – создатель флорентийского кафедрального собора. Скульптура фасада

К концу XIII века Флоренция имела достаточно средств, чтобы воплотить назревшую идею храма, который смог бы вместить в своих стенах всех жителей разом, а в городе тогда их насчитывалось около 100 тысяч. Древнюю Санта-Репарату решено было снести, чтобы заменить сооружением более внушительным. Вокруг нее выросли строительные леса, но прихожане могли заходить внутрь и молиться любимой святой, ведь службы не прекращались вплоть до освящения новой церкви. Посвященная уже не Репарате, а Богородице, в народе она стала именоваться Санта-Мария дель Фьоре (итал. Santa Maria del Fiore), что в вольном переводе означает «Дева Мария, держащая в руке цветок лилии». В 1300 году горожане увидели стены будущего собора, а Данте, после того как «белые» гвельфы выгнали противников из города, был избран в городской совет, где сумел проявить свой ораторский дар. Будучи ярым противником папы, он испытал немилость «черных» сограждан, когда те однажды ворвались в город и устроили погром, пытаясь отыскать кого-нибудь из «белых». Поэта не нашли, но заочно приговорили к смерти, и, чтобы спастись, ему пришлось покинуть родной город, как оказалось, навсегда. В его ностальгических стихах отразилась печаль о том, что он видел раньше, и о том, чего так и не смог увидеть, – великом творении Арнольфо ди Камбио, который проектировал и начал строить собор. Не ведал он и о гибели Санта-Репараты, разрушенной в 1375 году после того, как были сломаны строительные леса. Долгое время о ее существовании можно было узнать лишь из хроник. Однако в ходе недавнего ремонта собора обнаружились остатки древней церкви, которые в этот раз были не уничтожены, а переоборудованы в подземный музей. Теперь в просторном подвале собора представлены фрагменты фресок, кирпичных и мозаичных покрытий, плиты на могилах прелатов, первых правителей города и прославивших его людей искусства, в том числе надгробие Филиппо Брунеллески, который в 1438 году увенчал собор огромным куполом.

Цветок лилии как одна из символических деталей собора

До него никто не знал, как накрыть огромное пространство главного зала Санта-Мария дель Фьоре, используя известные приемы. Взявшись за эту, казалось, невозможную задачу, Брунеллески предложил решение, оригинальное с технической стороны и великолепное эстетически: составленный из двух оболочек восьмигранный купол поддерживала система связанных между собой арок-нервюр. Облицованное кирпичом, его сооружение не нуждалось в лесах и состояло из двух оболочек, связанных нервюрами и горизонтальными кольцами. В готовом виде купол Брунеллески пленял легкостью, гибким упругим контуром, а вознесшись над городом, определил характерный силуэт Флоренции. Несмотря на грандиозные размеры (высота 91 м, диаметр 45,5 м), он выглядел так, словно парил в воздухе.

Зодчий не захотел расписывать свод, но в 1572–1579 годах фрески, исполненные художниками Вазари и Дзуккари, все же на нем появились. В последнее время все чаще и чаще раздаются голоса в пользу первоначального проекта, то есть купола безо всякой живописи. Власти города готовы его осуществить, однако для того, чтобы уничтожить старинные картины, возвратив своду первозданную белизну, нужен решительный, талантливый мастер, каким в свое время был Брунеллески и каких во Флоренции не рождалось со времен Ренессанса.

Скульптурная канва на фасаде Санта-Мария дель Фьоре

Тогда в мире существовало только два подобных сооружения: покрытия храма Святой Софии в Константинополе и Пантеона в Риме. Ярко-красный, нисколько не выцветший от времени купол Санта-Мария дель Фьоре по высоте (107 м) немного уступал этим гигантам, однако для флорентийцев он стал символом и остался таковым до сих пор. Обычное на первый взгляд навершие храма здесь представляется предметом сакральным, вызывающим глубокое почтение, поэтому горожане порой называют все здание «Cupole», заменяя этим многозначительным для них словом более привычное для итальянцев название собора – «Duomo».

Вход в подземелье собора

Соборная крипта

Работы по возведению Санта-Мария дель Фьоре затянулись почти на два столетия, закончившись лишь тогда, когда на куполе был водружен световой фонарь. Спроектированный тем же Брунеллески, по форме он походил на маленький храм, но имел навершие с позолоченным шаром вместо креста. Освящение главного городского собора состоялось лишь в 1436 году, ярким мартовским утром, в присутствии и при непосредственном участии папы римского Евгения IV. Флорентийские историки подробно описали этот знаменательный день, упомянув о том, что «понтифику не пришлось шествовать к месту освящения по мостовой, ведь специально для него был устроен высокий помост, достаточно широкий для того, чтобы на нем в ряд уместились несколько человек. Для вящего эффекта его края задрапировали шелковыми тканями. Папа шел в окружении своей свиты, а также местного магистрата и представителей от народа – тщательно отобранных для такого случая пополанов. Все прочие граждане рассыпались по улицам, стояли на балконах, свисали с окон, толпились у входа в собор, боясь пропустить невиданное зрелище. Когда закончились все церемонии, Евгений, желая выказать добрые чувства к Флоренции, удостоил рыцарства мессира Джулиано Даванцатти, бывшего тогда гонфалоньером справедливости…».

Впоследствии такие же толпы собирал доминиканец Савонарола, которому служители собора охотно предоставляли кафедру для чтения проповедей. За свою долгую жизнь старые стены видели много событий, чаще хороших, иногда печальных, а изредка трагических, как в пасхальное воскресенье 1478 года, когда местные нобили Пацци при поддержке своего родственника папы Сикста IV, пытались лишить жизни братьев Лоренцо и Джулиано Медичи. В результате нападения один был убит, а второго спасла тяжелая дверь соборной ризницы. Эта драма осталась в истории Флоренции под названием заговор Пацци.

Имея раннеготическую конструкцию – латинский крест с тремя нефами, двумя боковыми трансептами и полукруглой апсидой, – храм Санта-Мария дель Фьоре отразил классический дух, унаследованный Флоренцией от Рима. Преемственность заметна в сдержанности и соразмерности его частей, а также в интерьере, крайняя простота которого подчеркивает простор и без того огромного (150 м в длину) главного зала. Итальянцы никогда не были страстными поклонниками готики и, не отказываясь от преимуществ этого стиля, старались избавиться от присущей ему вертикальной диспропорции. В данном случае это было сделано с помощью композиции, основанной на квадрате со стороной 38 м. Именно такой размер зодчий задал продольным нефам (высота) и всему собору (ширина). Втрое большая ширина поперечного нефа, или, как принято называть эту часть здания, трансепта, понадобилась для того, чтобы увеличить пространство перед алтарем и апсидой.

В 1587 году фасад храма был разрушен и, несмотря на попытки вернуть созданное Арнольфо ди Камбио, так и не был полностью восстановлен. Местные и приезжие архитекторы предлагали различные, иногда совсем неплохие проекты, проводились конкурсы, и только в 1871 году власти назвали победителя, коим стал Эмилио де Фабрис. Все предложенное им поначалу вызвало удивление, но потом было одобрено и благополучно дошло до нашего времени. Архитектор не стал отягощать строгий фасад скульптурой, зато решил облицевать его мрамором, употребив камень трех светлых сияющих оттенков, видимо, для контраста с серым стенами ближайших домов. Белый мрамор был доставлен из знаменитых карьеров Каррары, зеленый привезли из Прато, а нежно-розовый – из Мареммы. Над порталами в тимпанах, как в церковном зодчестве называют углубления над дверьми или окнами, были представлены сцены из жития cвятой Марии. Обрамленные карнизом и заполненные скульптурой, они смотрелись очень красиво.

Интерьер собора

Привычные для классического искусства люнеты – ограниченные снизу арочные проемы в стенах – стали полем для живописных композиций «Милосердие», «Вера» и «Мадонна с покровителями города». На фронтоне главного портала прихожане смогли увидеть «Богоматерь во славе». Боковые и центральные окна-розетки соединил фриз со статуями апостолов и Девы Марии. На самом верху, немного выше карниза с бюстами художников, создатель фасада поместил Создателя мира.

Как снаружи, так и внутри собор Санта-Мария дель Фьоре полностью соответствует канонам итальянской готики, что означает скромное убранство в сочетании с колоссальными размерами. Монументальные столбы-пилоны, увенчанные выступами-пилястрами, дают опору огромным аркам и стрельчатым сводам нефов. Поверху, опираясь на консоли, тянется галерея, направляя взгляд к творению Баччио Бандинелли – главному алтарю, который стоит в глубине зала, окруженный тремя кафедрами.

Паоло Уччелло. Английский кондотьер Джон Хоквуд, 1436

Большая часть живописных работ в залах Санта-Мария дель Фьоре относится к искусству Кватроченто (от итал. quattrocento – «четыреста»). К радости культурного мира, оно возникло в начале XV века, но, к большому его сожалению, в том же веке и угасло, став первым этапом итальянского Возрождения. Одним из самых ярких образов кватроченто послужило убранство левого нефа; особенно впечатляют фрески, где кондотьеры (командиры наемных отрядов) Джованни Акуто и Никколо да Толентино представлены в виде конных статуй. Первая из двух картин написана в 1436 году флорентийским живописцем Паоло Уччелло, а вторую 20 годами позже создал мастер Андреа дель Кастаньо. Безукоризненные по стилю, яркие, эмоциональные, они значительно обогатили прежнее, гораздо более скромное убранство собора – витражи Гиберти, массивную скульптуру на гробнице Антонио де Орсо, исполненную Тино да Камаино, люнету со сценой «Коронация Марии» кисти известного мастера монументальной живописи Гаддио Гадди.

Мраморные полы – последнее, что можно отнести к ренессансному убранству собора. Выложенные плитками из цветного мрамора художниками Франческо да Сангалло, Баччио и Джулиано д’Аньоло в 1660 году, они уже не относились к легендарному кватроченто, зато блестяще завершили то, что задумывал Арнольфо ди Камбио.

Мраморный пол собора

Колокольня Джотто

Сегодня кафедральный собор – гордость Флоренции, символ ее былого величия, славного настоящего и материализованная вера в светлое будущее. После шести столетий обустройства храм предстает взору современников во всем блеске своей ренессансной красоты. Справа от величественного здания в противовес его тяжеловатым формам взметнулась в небо колокольня. Стройная и строгая, без пышного декора, она достигает в высоту 84 м, сияет облицовкой из белого с розоватым оттенком мрамора и гордо носит имя того, кто ее построил – великого и неповторимого Джотто.

Вход в колокольню

Башня-колокольня появилась рядом с собором в 1359 году. Вместе с прославленным художником, который в качестве автора проекта руководил работами, ее возводили и украшали такие известные мастера, как скульпторы Франческо Таленти, Андреа Пизано и Альберто Арнольди, керамист Лука делла Роббиа. Трудно было придумать украшения более изящные, чем шестигранные и ромбовидные медальоны, чередующиеся с нишами – глухими и заполненными скульптурой. Сегодня подлинные произведения старых флоренитийских ваятелей остались только в верхнем ряду, где взору открываются пластические композиции «Жизнь человека в искусстве и созидании», «Планеты», «Добродетели», «Свободные искусства», «Таинства». Подлинные статуи «Пророки», «Сивиллы» и «Святой Иоанн Креститель» в нижних медальонах со временем переместились в художественный музей собора, а их место заняли копии. Искусная замена нисколько не повлияла на вид башни, которой, хочется верить, предстоит еще долго радовать взор своей благородной, истинно флорентийской красотой.

Каменные новеллы Кватроченто

Сегодня вряд ли кто-нибудь может с уверенностью сказать, когда в мире возникло явление под названием Ренессанс. Ни один историк не возьмет на себя смелость указать день, год или даже век рождения этого умственного и художественного движения, которое выразилось в стремлении возродить греко-римскую культуру посредством обращения к классике. Гораздо увереннее можно рассуждать об основе Ренессанса, то есть о новом ощущении жизни, близком к античному мировоззрению и чуждом средневековому с его отрешением от греховного мира. Выражаясь образно, свежий ветер Возрождения подул еще в период Проторенессанса (XIII век), набрал силу в пору Треченто (XIV век), превратился в ураган за столетие Кватроченто (XV век) и постепенно угас к концу Чинквеченто (XVI век). Если в Италии, особенно во Флоренции, Ренессанс вызвал к жизни грандиозные творения в области изобразительного искусства, литературы, естественных наук и философии, то в других странах Европы он не сумел достичь такой высоты, отчасти из-за отсутствия духовных предпосылок, отчасти из-за господства аскетичных идей Лютера и Кальвина.

Искусство флорентийского кватроченто прекрасно и неповторимо во всех сферах, включая зодчество и скульптуру

Некоторые историки упорно не желают заключать в хронологические рамки даже вполне определенные эпохи, считая, что все события имеют преемственный характер. Мнение спорное, хотя в отношении искусства Кватроченто оно сомнений не вызывает хотя бы из-за очевидной связи с античностью. Впрочем, в Тоскане древних памятников было гораздо меньше, чем в других итальянских городах, но именно это, нисколько не помешав развитию флорентийской культуры, определило ее неповторимый характер.

Как утверждал Вазари, «Флоренция, особенно в живописи, была маяком, источником света и все условия способствовали тому, чтобы ей досталась столь славная роль. Ее жители умели радоваться жизни, умели добиваться воли, верили в себя и свою судьбу; но, прежде всего – они были народом духовным и просвещенным, который, по примеру Данте, даже в сражениях мечтал о беззаботном царстве любви. Флоренция раскрывала, возвышала и смягчала в своих обитателях ту область человеческой души, которая позже дала искусству очень важный его элемент – возвышенный натурализм, впервые появившийся на картинах скромного пастуха Джотто в виде обычной овечки». Заменив ею условного агнца, живописец не только воспроизвел античную красоту, но и запечатлел символ того высокодуховного натурализма, который стал главным для тех, кто пришел в искусство после него.

Улицы старой Флоренции немноголюдны и сегодня

Эпоха Кватроченто до сих пор остается тем, что подпитывает жизненные силы Флоренции. Здесь она не считается прошлым и не нуждается в архивных исследованиях. Для того чтобы ее почувствовать, нужно всего лишь жить в этом городе, ходить по улицам, видеть увенчанные выступающими карнизами дома, отдыхать в монастырских двориках, скользя взглядом по убегающим вдаль аркадам галерей, рассматривать церковные фрески, наслаждаясь их палитрой, своей сочностью и сладостью напоминающей вино или мед. Искусство кватроченто не стремилось к глубине, возможно потому, что развивалось в рамках локальных школ. Впрочем, и сама эпоха не была богата идеями. Одна из высказанных тогда мыслей – соперничество с древними, стремление к обновлению вообще и в частности того, что исказил средневековый мир. Когда писатели-гуманисты заговорили об обновлении религии и даже о создании новой, где Христу пришлось бы потесниться, приняв в Царство Небесное древнегреческих богов, возникла теория перенесения в Италию эллинской культуры. Подходящей формой для выражения новой философии оказались языческие статуи, которые до того презирали и старались задвинуть в укромный уголок из-за наготы. Этот процесс невольно сделал реальностью средневековую легенду о богине любви Венере, которая якобы удалилась в неведомую пещеру, чтобы провести века в ожидании момента своего возвращения в мир.

В пору Кватроченто античная скульптура была извлечена из руин и стала объектом любования, копирования, образцом для создания новых шедевров. Кроме того, она сильно повлияла на христианское самосознание. Даже суровая церковь не устояла перед соблазном принять идеологию нравственной и эстетической ценности Человека, прекрасного самого по себе, а особенно в единстве духовного и телесного начал. Флорентийские мастера первыми высказали мысль о божественной красоте и мудрости устройства мира, которая стала ключевой в искусстве Возрождения.

В живописи, литературе и зодчестве подражание природе считалось изяществом и достоинством. Согласно Вазари, оба этих качества могли быть достигнуты за счет гармоничных, или, как тогда говорили, истинных пропорций, подобных тем, которые использовали эллины. В противоположность готическому полету, постройки ренессанса устремлялись вниз, к земле, и так же в буквальном смысле слова поступали сами мастера. Закончились времена, когда, размышляя над каким-нибудь проектом, архитектор обращался за советом к Богу. Теперь, получив заказ, он мчался в Рим и делал так, как поступили создатели флорентийской церкви Санта-Кроче Брунеллески и Донателло: пока первый зарисовывал древние сооружения, второй, вооружившись киркой, выкапывал обломки статуй.

Мраморный Брунеллески у флорентийского собора

Филиппо Брунеллески, происходивший из почтенной семьи нотариуса, не стал наследовать дело отца и увлекся искусством, вначале изучив античную архитектуру в Риме, а затем и все, относящееся к ней, во Флоренции. Свое первое творческое соревнование – конкурс скульпторов – Брунеллески выиграть не сумел, уступив Гиберти, зато выполнил бронзовый рельеф для дверей баптистерия и был замечен. Его работа выделялась оригинальностью, свободой композиции и новаторством, которое автор, не медля, проявил в деревянном распятии, созданном для церкви Санта-Мария Новелла. Получив одобрение публики, это произведение стало последней выполненной на заказ скульптурой: в дальнейшем Брунеллески работал уже в качестве архитектора – инженера и математика, – снискав славу создателя теории перспективы. Кроме храмов и дворцов, он строил крепости, внеся свою лепту в дело укрепления Пизы – города, с которым Флоренция воевала на протяжении нескольких веков.

Гуманизм и странная для инженера поэтичность творчества, соответствие всех его построек человеческому мировосприятию, сочетание в них монументальности и изящества, свобода и научная обоснованность замыслов дают основание причислить Брунеллески к выдающимся архитекторам Ренессанса, причем не раннего, а высокого, поскольку его мысль, несомненно, опережала время.

Разнообразные способности мессира Филиппо не уставали превозносить и современники, и потомки. Джорджо Вазари, например, поведал историю о яйце, произошедшую с зодчим на одной из встреч с коллегами. Оживленная беседа за ужином касалась архитектуры вообще и купола неоконченного собора Санта-Мария дель Фьоре в частности. Заранее зная ответ, Брунеллески поинтересовался, может ли кто-нибудь из присутствующих поставить яйцо вертикально так, чтобы оно не опрокинулось. Все растерянно молчали, и тогда он приказал яйцо сварить, а затем поставить на один из концов, перед тем слегка его расплющив. Собственно, таким же образом была решена проблема огромного купола, который, благодаря гению автора, в прекрасном состоянии дожил до наших дней, причем без капитального ремонта.

Донателло. Кафедра проповедника в церкви Сан-Лоренцо

Если взглянуть на средневековую Флоренцию с высоты прожитых ею лет, можно представить многое, только не гудящую толпу, уже тогда свойственную крупным италийским городам. Город, отнюдь не шумный сейчас, в ту пору был многолюдным лишь по праздникам и в дни мятежей. В остальное время по его тесным и не совсем удобным для прогулок улицам следовали по делам – важно шагали, семенили, весело бежали вприпрыжку или крались, сжимая в руках кинжалы, – свободные граждане, не униженные до уровня обитателей человеческого улья. Воображая старую Флоренцию, гораздо легче представить одинокие, исполненные достоинства фигуры в пыли мастерских, на строительных лесах, в глубине пустых, не успевших обрести убранство церквей подле сырых еще фресок. Следом в памяти всплывают имена, одного за другим представляя тех, кто творил историю Кватроченто.

Первым вспоминается Донателло, только не юный подмастерье Гиберти, носивший громкую фамилию Барди, а тот, кто, работая в собственной мастерской вместе с компаньоном, зодчим Микелоццо, создавал, по словам бывшего наставника, «такую красоту, какую не способна выразить человеческая речь».

Донателло так много работал для будущего, что не успевал ориентироваться в настоящем. Рассказывают, что его кошелек висел у двери мастерской для того, чтобы друзья и ученики брали столько денег, сколько им было нужно. Бескорыстный, лишенный тщеславия, он дожил до глубокой старости, сумев сделать очень многое. Его творчество, впитав в себя уроки Гиберти и демократический дух Кватроченто, отразило глубокий интерес к реальности, человеку и его духовному миру. Он одним из первых художественно переосмыслил опыт античного искусства и пришел к созданию классических форм и видов ренессансной скульптуры – свободно стоящей статуи, настенного надгробия, конного памятника, живописного рельефа. В последнем Донателло активно развивал идеи Брунеллески, сумев выработать особый, живописный, тип рельефа, когда впечатление глубины пространства создавалось с помощью линейной перспективы, четкого разграничения планов и постепенного понижения высоты изображений.

Содержание искусства кватроченто исчерпывается таким простым понятием, как жизнь. Существовать в мире, среди природы, радуясь каждому прожитому дню, для флорентийца той поры являлось наслаждением. По мере возможности он старался украшать свои владения, для чего ему требовалось видеть их целиком, благо те были невелики. Его мир ограничивался Апеннинами с одной стороны и виноградниками Кьянти с другой, между ними лежала Флоренция – родина, огромная мастерская, место, любимое людьми и обласканное богами. Кажется, что в XV веке искусством здесь занимались все. В пору Кватроченто в искусство превратилась каждая сфера бытия: торговля, политика, любовь, образование и даже война. Следуя мысли, что мир дан человеку для познания, флорентийцы стремились его узнать, пока оставаясь равнодушными к природе вещей и проявляя удивительную чуткость к их внешнему виду.

Церковь Санта-Кроче

Внутри Санта-Кроче царит кватроченто

В глубине обители, относящейся к базилике Санта-Кроче (итал. Sabea Croce), или по-русски – Святого Креста, скрывается небольшая капелла Пацци (итал. Capella dei Pazzi) – произведение камерное и в то же время масштабное, ведь его создавали такие великие мастера, как Брунеллески, художники Дезидерио да Сеттиньяно, Лука делла Роббиа и Джулиано да Майано. Уже во входной части, уподобленной античному пронаосу (преддверию храма), оживали представления об истинной красоте: неяркая, спокойная белизна стен, ряды стройных коринфских колонн, серые каменные пилястры. Гармония царила и в облике самой базилики – памятника, теперь ценимого за чистоту готического стиля и богатство произведений искусства. Санта-Кроче предположительно строил, вернее, начал строить в 1294 году Арнольфо ди Камбио. После смерти мастера для продолжения дела долго не хватало денег, а потом и рабочих рук, ведь в следующем веке на Флоренцию обрушилась чума.

В своей хронике Джованни Виллани предсказывал ужасные бедствия, заметив, что неспроста многие города накрыла «безбрежная пелена тумана и с неба, наводя на жителей ужас, падали мельчайшие насекомые». Возможно, так и было, поскольку и другие флорентийцы рассказывали о каких-то блохах, жуках и даже саранче, хотя ее никак не назовешь мельчайшей. В 1348 году, через несколько месяцев после этих предсказаний, беда действительно пришла: болезнь унесла несметное число человеческих жизней и, к огромному сожалению современных историков, умер сам Джованни Виллани. После него летопись пытались продолжить его брат Маттео и племянник Филипп. Оба владели пером неуверенно, а последний, будучи монахом, подавал события предвзято, по-церковному эмоционально, слишком резко, напрасно обвиняя соотечественников во всех несчастьях, особенно в пришествии чумы: «У нас во Флоренции благоразумные люди подвергли осуждению нововведенный многими обычай, захватив с собой все необходимое для привольной жизни, укрываться в уединенных местах с чистым воздухом, где не было опасности заразиться, чтобы обезопасить себя от болезни. Но Божья кара, от коей не спасают запертые двери, настигла их и в этих местах, как всех прочих, не позаботившихся о своей безопасности. Многие же другие, обрекшие себя на смерть, услужая заболевшим родным и друзьям, пересилили болезнь, а иные во все время ухода за больными вовсе не захворали. Тогда многие одумались и безбоязненно стали помогать друг другу и ходить за недужными, из которых многие выздоровели и со спокойной душой могли служить другим. В нашем городе эпидемия разгорелась в полную силу весной 1348 года и продлилась до начала осени. Болезнь настигала людей, не разбирая пола и возраста; из 5 человек погибало 3, когда и больше, чаще среди простонародья, чем средних слоев и верхов. Беднякам пришлось особенно худо, зараза распространилась в их кругах раньше, и помощи они получали меньше. Судя по полученным нами из многих стран и областей известиям, по всему миру человеческий род уменьшался в такой же пропорции. Правда, на Востоке смертность была куда более высокой. Врачам ни одной страны не удалось найти лекарств или средств против этого смертельного недуга, ни с помощью естественной философии, ни физики, ни астрологии. Кое-кто ради заработка посещал больных и прописывал им свои снадобья, но наступавшая смерть доказывала их непригодность, так что самые совестливые медики возвращали взятые не по справедливости деньги…».

Джотто ди Бондоне. Роспись капеллы Барди в Санта-Кроче

Из-за чумы работы в церкви Санта-Кроче прекратились, поэтому освящена она была только в 1443 году, уже в пору Кватроченто. Посмотреть на красивый ритуал, по обыкновению, пришла вся Флоренция. Горожане собрались на безымянной площади, позже получившей имя по названию храма – Санта-Кроче. В тот день далеко не все смогли увидеть интерьер здания, хотя тогда его небогатое убранство составляли живопись мастеров Проторенессанса и десяток интересных архитектурных деталей. К последним относились пилоны восьмиугольного сечения, от которых, взмывая вверх подобно струям фонтана, расходились остроконечные арки с массивным двойным обрамлением.

Алтарный полиптих «Коронация Девы Марии» выполнял Джотто, и ему же банкиры Перуцци и Барди поручили роспись своих капелл, приобретенных вскоре после освящения храма. Отдаленную капеллу Ринуччи украшал Джованни да Милано – приезжий художник, живший в одно время с Джотто и так же известный стремлением изображать человеческие чувства. Даже теперь, когда фрески в этой капелле занимают всю северную стену, неизменно притягивает взгляд картина «Рождество Марии». Вопреки канонам Джованни да Милано не стал разделять внутреннее пространство, а показал единый интерьер. Как в других его творениях, фигуры здесь заполняют почти все пространство, словно давая понять, что для автора место действия – предмет второстепенный. Стройные и грациозные, подчеркнутые легкими контурами и мягко смоделированными светотенями, герои «Рождества Марии» являются поэтическим выражением мира чувств. В этом художник сумел опередить время, поскольку его трепетная живопись развивалась тогда, когда флорентийский стиль все еще находился под давлением академизма.

Со временем во всех трех нефах Санта-Кроче появились надгробия, а в капеллах – золотые кресты и утварь, в основном из того же металла. Драгоценные вещи сияли на фоне свежих красок живописи, будто приглашая полюбоваться шедеврами Аньоло Гадди («Легенда о Святом Кресте» в капелле Маджоре и житийные сцены в капелле Кастеллани), Доменико Венециано («Святой Иоанн Креститель и святой Франциск» за алтарем), безвестного мастера школы Джотто («Распятие» в алтаре), Джерини (полиптих «Мадонна со святыми» в алтаре). Неизменно вызывал восхищение витраж «Снятие с Креста», выполненный по эскизам Лоренцо Гиберти. Давно предназначенное место в центральном нефе заняла прекрасная мраморная кафедра работы Бенедетто да Майано. Направляясь к ней, прихожане всегда останавливались у первого пилона, чтобы посмотреть на «Мадонну с младенцем» Антонио Росселлино.

Немногие храмы могут похвастать таким внушительным некрополем, какой имеется в Санта-Кроче.

Антонио Росселлино. Мадонна с младенцем. Рельефное убранство церкви Санта-Кроче

Непосредственно у фундамента покоятся десятки состоятельных горожан, потративших большие деньги, чтобы увековечить свои имена на мраморном полу именно этого храма. Вдоль стен правого нефа тянутся роскошные надгробия, известные благодаря авторам и тем, кто лежит под ними: Микеланджело Буонарроти (Вазари, 1579), писатель Витторио Альфьери (Канова, 1803), Никколо Макиавелли (Спинацци, 1787), Данте Алигьери (Риччи, 1829). В знак любви к соотечественнику горожане собрали деньги на надгробный памятник Данте, хотя сам поэт умер и был похоронен в Равенне, где прожил в изгнании свои последние годы. Художественным венцом этой части храма можно назвать табернакль с композицией «Благовещение», исполненной Донателло в 1435 году. В религиозном искусстве латинским словом «tabernaculum» принято именовать сооружение, где хранятся предметы культа. Однако в данном случае так обозначена ниша, архитектурно оформленная и по готической традиции сделанная для как можно более эффектного показа скульптуры.