Текст книги "Попытка – не пытка"

Тут до меня наконец-то дошло, насколько я была наивна, когда хотела обтяпать это дело с кондачка. Ситуация была какая-то провальная. Как я вообще могу доказать ему, что я из будущего? Притащить с собой образцы нанотехнологий? Показать ему кино с 3D-графикой? Или добыть в архивах секретные материалы о том, кто правит миром? Мне оставалось три минуты. За это время я должна была придумать нечто, что позволило бы продолжить работу над гармонизацией отечества. И тут меня осенило.

– Товарищ Сталин! Скажите, пожалуйста, когда мне можно будет посетить вас в следующий раз. И я предоставлю вам исчерпывающие доказательства своей правоты.

Он заинтересованно и даже несколько удивленно посмотрел на меня и, мельком взглянув на какие-то записи, ответил:

– Завтра. В четыре часа. Только не раньше, так как у меня будет важное совещание.

– А на сколько мне прийти? – спросила я, чувствуя, что сильно рискую ему надоесть.

Он отложил в сторону трубку и встал:

– Это всецело зависит от вас, товарищ Санарова. Только вы можете знать, сколько понадобится времени, чтобы убедить меня в том, что я два часа потратил не на выслушивание сомнительных рассказов, а на знакомство с информацией, которая хоть как-то сможет пригодиться мне в работе.

Мы оба посмотрели на циферблат. Стрелки сдвинулись, и я оказалась возле спящего на диване Натаныча.

* * *

– Эй, проснись! Таймер сработал! – Я потянула своего друга за истрепанную штанину.

Он дернулся, резко сел и захлопал на меня глазами, как сова:

– В нэкэвэде была?

Отбросив электроды в сторону, я встала и прошлась по комнате:

– Нет. В кабинете сидела. Рассказывала ему о культе личности и падении Берлинской стены.

– Ну и как он? Прослезился поди? Растрогался да и сказал, что снимает Молотова с поста председателя Совнаркома и назначает тебя на эту почетную должность?

Я плюхнулась на любимый пуф:

– Шутки в сторону! Дело принимает серьезный оборот. Он требует от меня доказательств.

– Доказательств чего? Твоей вменяемости? Принеси ему справку из психоневрологического диспансера.

– Натаныч, дорогой! – Я пересела к нему на диван. – Мне пришло в голову, как надо поступить. Понимаешь, я ему обещала, что к следующей встрече подготовлю набор фактов. Поэтому давай ты по-быстренькому разработаешь программку, которая сможет хоть на пятнадцать минут переместить его в наше время. И тогда никаких проблем не будет.

– Ага! Только зачем же на пятнадцать минут? Давай-таки сразу на годик, – весело сказал Натаныч. – И в Кремль к президенту нашему на прием! То-то ему будут рады. Так прямо и скажут: добро пожаловать, дорогой товарищ Сталин! Народ просто мечтает о вашем чудесном воскрешении. Приходите, располагайтесь и воротите тут у нас все то, что там не успели. Тебе последние мозги на Лубянке отшибли? Да?

Я щелкнула пальцами:

– Ну а как ему еще доказать, что это правда? Миллион вариантов перебрала – ни один не подходит.

Натаныч злорадно усмехнулся:

– Он тебя послал искать доказательства? Вот иди и ищи. А меня в это не впутывай. Хватит того, что я помогаю тебе искажать историю и общаться с человеком, который страну в крови утопил. Так что давай-ка голову подлечи да и поразмышляй о том, как втолковать твоему драгоценному вождю, что на его совести – миллионы ни в чем не повинных жизней.

Мысленно плюнув и на Натаныча, и на его политические взгляды, я сухо распрощалась и ушла. Мне хотелось только одного – принять горизонтальное положение и спокойно подумать о том, как быть дальше.

Однако расслабиться мне не дали. Как только я пришла домой, на сотовый позвонил мой жмот-работодатель и стал гундеть, что к утру ему понадобится срочный перевод какой-то брошюры. Поэтому мне пришлось броситься к ноутбуку и аккордно переписывать на русский язык изыскания турецких специалистов в области производства концентрированных фруктовых соков.

Поздно ночью, отослав злосчастный файл, я поняла, что от усталости и умственного перенапряжения превратилась в какую-то истерзанную тряпку. Я упала на кровать и ненадолго заснула.

Резкий звонок телефона заставил меня вернуться к действительности.

– Спишь? – Голос Натаныча звучал виновато.

– Гуляю по подземному царству Аида. А который час?

– Три. Самое время творить политический беспредел.

– И что? – Я с трудом сдерживалась, чтобы не послать его ко всем чертям.

– Знаешь, мне пришлось заново переписать программу, которая превращает альтернативную реальность в реальность существующую. Предыдущая была какая-то несовершенная. Зато теперь, если тебе удастся довести дело до конца, я смогу одним нажатием кнопки запустить итерационную трансформацию мира.

– А завтра можно это выслушать?

– Можно, но только после того, как ты ответишь мне на один вопрос. От твоего ответа зависит цель моих дальнейших ночных бдений. – Теперь он говорил, как шантажист из фильма про гангстеров.

Тяжело вздохнув, я свернулась комочком и прошептала:

– Отвечу. На что хочешь отвечу, только не заставляй меня лететь к Троцкому.

Он расхохотался:

– Представляешь, я сейчас просканировал математическую модель двадцатого века, которую создал, пока ты в больнице прохлаждалась, и с удивлением выяснил, что, оказывается, именно Сталин добился самых внушительных достижений в развитии страны.

– И для этого тебе матмодель потребовалась? А учебника истории недостаточно? Задавай уже свой дурацкий вопрос, я спать хочу.

– Скажи мне… Ты сможешь убедить его выпустить всех репрессированных на свободу?

– Обязательно. И уголовников тоже. Ты вроде со мной на Лубянке не был, а мозгами как-то ослаб. Спокойной ночи! – Я бросила трубку и наконец-то заснула.

* * *

Проспав до половины первого, я вскочила обновленная и готовая к серьезным умственным нагрузкам. Итак, доказательства! Я подошла к окну и, смакуя пряный кофе, по привычке стала рассматривать торчавшие на горизонте леденцовые башни «Москвы-Сити». А может, принести ему фотографии с видами столицы? Так он убедится в том, что город 1937 года отличается от города 2010-го, как Жмеринка от Шанхая.

Или нет… Переписать в ноутбук как можно больше информации о его правлении, накачать туда всяких политических статей да и поставить ему все это на стол. Что он на это скажет?

А еще лучше… Сделать и то, и другое, только несколько иначе…

Окрыленная посетившей меня долгожданной идеей, я бросилась к компьютеру и в течение нескольких часов сохраняла всевозможные страницы любительских и профессиональных сайтов по истории. Сделав внушительную подборку сведений, я переоделась и пошла наверх к Натанычу, проситься отправить меня в полет.

– Явилась-таки? – спросил он, добродушно похлопывая меня по плечу.

– Да. И давай постараемся обходиться без воинственных разборок.

– А я что? – Он прижал к груди худые волосатые руки. – Я таки из самых мирных побуждений… Ну сказал что-то лишнее, но мне же можно… Я гениальный.

– Ладно, гениальный! – Я села на диван и постучала пальцем по принесенному ноутбуку. – Смотри, это я должна взять с собой. Может быть, он впечатлится.

Натаныч потянул за хвостик питающий провод:

– А вот сей предмет тебе, скорее всего, не пригодится. У него в элитных кремлевских розетках наверняка напряжение 127 вольт, а не 220.

– Ничего, я по-быстрому, на это аккумуляторного заряда должно хватить.

– И это весь план? Печально, печально… – разочарованно пробормотал мой хамоватый гений. – А ты не боишься, что это невероятное для 1937 года устройство, на котором, кстати сказать, откровенно написано, что его произвели в Китае, натолкнет вождя на мысль о твоей принадлежности к иностранной разведке?

Я шумно выдохнула:

– С ним можно бояться абсолютно всего. Я тебе это авторитетно заявляю. Дышать, сидеть, говорить… Только и остается, что надеяться на его здравый смысл. И именно на это я и уповаю.

– И все-таки очень хорошо, что Берии нет рядом. – Натаныч потер руки и стал загружать компьютер. – А то тебе бы там быстренько растолковали и про здравый смысл, и про достижения китайских производителей.

Усевшись на ковер, я забеспокоилась:

– Слушай, а на сколько мне лететь? Вдруг он все-таки решит отправить меня на допрос? А у меня больше нет желания устраивать шоу-программу для ЧК.

Натаныч задумался:

– Да… Это задачка! Ежовщина, понимаешь ли в самом разгаре. Идут массовые аресты. А тут ты – вся такая невинная в своих возвышенных рассуждениях о двадцатом съезде и перестройке. Даже не знаю, что сказать. Может, будешь появляться у него каждые пять минут? За это время тебя хоть из Кремля вывести не успеют.

– Нет… Ладно. Это все нервы… – Я вцепилась в электроды и прижала к себе ноутбук. – Отправляй меня в 16.00 следующего дня. Ну, скажем, минут эдак на девяносто.

– Есть, товарищ первый советник главы государства! – рявкнул Натаныч и стукнул по кнопке.

Я переместилась в кабинет и, к своему удивлению, увидела Сталина не за письменным столом, как я ожидала, а прямо возле того места, куда я телепортировалась. Это меня напугало еще больше.

– Добро пожаловать, – сказал он и подал мне руку. – Как я понимаю, вы принесли обещанные доказательства?

– Это только их вторая половина.

Мы сели за стол, и я стала объяснять:

– Иосиф Виссарионович, я долго думала и пришла к выводу, что мои аргументы должны состоять из двух частей. Начнем с первой. Я хотела взять с собой фотографии Москвы 2010 года, но потом поняла, что вы можете заподозрить меня в подделке. Поэтому я попрошу вас выдать мне фотокамеру с пленкой. Я сделаю снимки, а ваши люди проведут экспертизу и напечатают фото.

– И вы думаете, что справитесь с нашей древней техникой? – он иронично посмотрел на меня.

Его хорошее настроение навевало невеселые мысли. С чего бы это он так развеселился? Может, товарищ Джугашвили меня просто дурит и никакие доказательства ему не нужны, так как он уже давно пришел к выводу, что я не визитер из будущего, а артистка эстрады? Или он выслушает меня, а потом прикажет грохнуть прямо здесь, в Кремле… Я задумалась, но вовремя вспомнив, что надо отвечать на вопрос, сказала:

– Не беспокойтесь. У меня большой опыт работы с самыми разными фотоаппаратами. Пусть назовут мне чувствительность пленки, а об остальном я позабочусь.

– Это хорошая идея, товарищ Санарова. – Он снял телефонную трубку и сказал: – Распорядитесь, и пусть в течение часа мне принесут опечатанную и заряженную фотокамеру.

Потом он указал на ноутбук и спросил:

– Ну и что это за вторая часть? Секретное оружие?

– Нет, что вы! – перепугалась я. – Это… Это такая машина, которая хранит в себе информацию. В 1937 году ничего подобного вроде бы нет. Я сейчас включу и покажу вам материалы и изображения различных документов, в которых описано то, о чем я говорила в прошлый раз. Можно?

– Разумеется! – Сталин снова смотрел на меня как на какую-то говорящую диковинку.

Дождавшись окончания загрузки, я повернула к нему ноутбук и, извернувшись змеей, стала показывать всевозможные карты военных действий, сканы открытых государственных документов разных времен и фотографии политических деятелей.

Примерно через час после начала моей презентации в кабинет принесли листок с описанием пленки и фотокамеру. Видимо, это было последнее слово импортной техники, так как по виду оно сильно смахивало на бабушкин трофейный аппарат, которым она умудрялась снимать меня аж до начала восьмидесятых годов.

– Ну что ж… – Сталин привычно откинулся на высокую спинку стула. – Постарайтесь сфотографировать наиболее узнаваемые, но в то же время сильно изменившиеся места нашей столицы. Ну и, конечно, Дворец Советов.

– Это могу вам гарантировать! – закивала я, предвкушая его удивление, когда вместо неосуществленного дворца он увидит восстановленный храм Христа Спасителя.

– Итак, – показал он на ноутбук. – Можете выключить. На несколько дней это останется здесь. Моим специалистам будет полезно взглянуть на ваше доказательство собственными глазами.

– Нет, это невозможно! – взбунтовалась я. – Во-первых, он мне нужен для работы. А во-вторых, информация в нем предназначена только для вас.

В ответ на мои слова Сталин рассмеялся:

– Товарищ Санарова! Вы же у нас такая умная и просвещенная женщина. Все знаете о будущем, рассказываете мне о деталях моей жизни. И вдруг… Говорите мне «нет»? Это звучит довольно странно.

Я прикусила язык и, не зная, что сказать в свое оправдание, пробубнила:

– Он питается от напряжения 220 вольт. Вот шнур.

– Значит, договорились. А кстати, вы сказали, что он нужен вам для работы. Насколько я понимаю, вы можете приходить сюда в любое время, когда захотите?

– Да.

– Тогда о какой вы говорите работе? Отправляйтесь домой, займитесь фотосъемкой – и сразу обратно. Я буду ждать вас во вторник, скажем, в пять вечера. Сколько у вас осталось времени?

– Меньше минуты, – сказала я, взглянув на часы. – Большое спасибо, что смогли уделить мне внимание.

Он кивнул. И в этот момент я вернулась в 2010 год.

– Что? Ты попала под статью «Полная конфискация имущества»? – захихикал Натаныч. – Где комп? Отобрали?

– Отобрали, – развела я руками. – Обещали вернуть взамен на фотки Москвы. Вот посмотри. Чудо-фотоаппарат 1937 года выпуска.

Натаныч зацокал языком, разглядывая камеру:

– Ты таки глянь, как его опечатали! Тут же государственное клеймо стоит. Поди попробуй вскрой. Это ж надо, какая секретность. Да ты у нас просто по службе продвигаешься. Скоро тебя назначат личным фотокором Отца народов. Будешь для него события из горячих точек снимать.

Я забрала у него фотик и встала:

– Ладно, пойду гулять по столице. А то мне за ноутбуком вернуться надо – у меня в нем вся работа осталась.

– Ну, ну… – закивал Натаныч, провожая меня до двери. – Не забудь щелкнуть станцию метро «Курская». Это единственное место, которое его порадует, так как там слова из старого гимна в вестибюль пришпандорили. Наверное, типа тебя поклонники режима постарались.

* * *

Рванув прямиком в центр города, я начала работу с Красной площади. На счастье, у меня действительно был некоторый опыт, а потому незатейливая конструкция предвоенного фотоаппарата не доставила мне никаких неудобств.

Я пружинила кроссовками по выпуклой брусчатке и выбирала наиболее удачные, по моему мнению, ракурсы. Мне очень хотелось, чтобы кроме архитектурных достопримечательностей в кадр попали люди 2010 года. Поэтому, прежде чем сделать каждый снимок, я долго примерялась.

В итоге я засняла группу молодежи на фоне Спасской башни, над воротами которой была отчетливо видна открытая недавно икона. Уделила внимание углу, куда одновременно попали Исторический музей, собор Казанской Божией Матери, Воскресенские ворота и группа негритянских товарищей. Потом дошла до середины площади и запечатлела проем между Спасской башней и Покровским собором, сквозь который было хорошо видно Свиссотель «Красные холмы».

Поняв, что дело двигается в нужном направлении, я вприпрыжку переместилась на Манежную площадь, где щелкнула памятник Жукову со стоящими возле него невестами, комплекс фонтанов и скульптур с очень удачно появившейся скинхедовской группировкой, а потом пробежала вдоль Манежа, чтобы сфотографировать торчащий из-за стены Кремлевский дворец съездов.

Передохнув в каком-то мерзостном кафе, я отдышалась и пошла выполнять данное Сталину обещание относительно Дворца Советов. Затем, прокатившись одну остановку на метро, я дошла до середины Крымского моста и увековечила Петра Первого вместе с «Красным Октябрем» и Центральным домом художника, а также попавший в кадр речной трамвайчик.

Несколько притомившись, я в сотый раз отругала себя за то, что не поехала делать фотосессию на своей машине, и голоснула разбитую «девятку» с престарелым узбеком за рулем.

– Туристка? – спросил он, скосившись на мой фотоаппарат.

– Нет. Корреспондент газеты «Удивительная жизнь москвичей».

– И чем удивляете?

– Видами зданий и сооружений.

Оказалось, что мой разговорчивый шофер много лет проработал в какой-то архитектурной мастерской Ташкента. Он захотел приобщиться к созданию «репортажа» и сообщил, что самый лучший вид на небоскребы «Москвы-Сити» открывается с Третьего транспортного кольца. Мы рванули туда, а после – на площадь Киевского вокзала, где я зачем-то потратила пленку на многонациональную толпу народа, торговый центр и пешеходный мост.

– Мне еще нравится Кутузовский проспект, – заявил мой новоиспеченный помощник. – Там сталинские масштабы хорошо видны.

Понятно, что, услышав это заявление, я не могла не сфотографировать проспект вместе с Триумфальной аркой. А после этого всерьез задумалась о том, стоит ли показывать Сталину изображение какой-нибудь высотки. Не лучше ли предоставить ему возможность дойти до идеи создания советских небоскребов самостоятельно? Но тут в дело снова встрял узбекский гуру.

– Москва без Университета – что Париж без Эйфелевой башни, – заявил он и быстренько домчал меня до Воробьевых гор, откуда я засняла МГУ и панораму столицы, которую, на мое счастье, в этот день было довольно неплохо видно. На этом месте выяснилось, что у меня осталось всего два кадра. Их я потратила на фото собственного дома, являющего собой яркий пример типового малогабаритного жилья конца 1960-х годов, и на вертолет МЧС, который как по заказу приземлился у меня под окнами.

* * *

Вечером, после того как сын ушел на традиционное свидание со своей любимой Машей, я переоделась и поднялась к Натанычу.

– Ну что, досье собрала и обратно?

– Да. Отправляй меня вот сюда, – чтобы он ничего не напутал, я написала на обрывке газеты дату и время.

Разматывая длинные провода, Натаныч стал меня пилить:

– Что-то ты неразговорчивая какая-то стала. Только и знаешь, что командуешь мной да летаешь туда-обратно. Не нравится мне это. Доведет тебя сия история не до создания идеального государства, а до белой палаты в больнице имени Ганнушкина.

– А ты больше каркай! – Я недовольно уселась на пол. – Про нэкэвэдэ свое ты тоже накликал. Теперь не хватало, чтобы еще и палата сбылась.

– Ну хорошо, давай забудем… Это же я так… – Он вручил мне штекеры. – Проявляю, можно сказать, беспокойство за душевное здоровье своей боевой подруги. К катапультированию готова?

– Еще как!

– Тогда скажи, на сколько тебя забрасывать?

– Давай на пару часиков, – не особенно раздумывая, брякнула я.

В ответ Натаныч тихо охнул и нажал кнопку.

– Проходите, товарищ Санарова, – сказал Сталин, когда я явилась пред его светлы очи. – Фотокамеру принесли?

– Да, конечно!

Он вызвал секретаря и приказал ему быстро отдать аппарат человеку с какой-то неразборчивой фамилией.

– Пока они там трудятся, мы с вами кое-что обсудим. Кстати, заберите вашу машину, – он указал мне на ноутбук, возле которого лежал аккуратно скрученный провод. – Можете не волноваться. Ничего с ней не случилось.

Положив компьютер на колени, я вопросительно подняла глаза. Сталин закурил и после некоторой паузы довольно холодно сказал:

– В протоколе вашего допроса написано, что вы родились в 1971 году. Из этого напрашивается вывод, что в настоящем времени должны жить ваши предки. Кто они?

Я похолодела. Только этого мне не хватало. Сейчас он возьмет и одним росчерком пера лишит меня права на существование.

– Иосиф Виссарионович, – проблеяла я овцой. – Если с ними что-то случится, то у меня не будет шансов родиться в будущем. Они верные вам люди. Их не арестовали ни до 1937 года, ни после. Можно я не буду разглашать их имена?

– Разумеется, нет, – отрезал он и положил передо мной лист бумаги и ручку. – Пишите. Подробно. Имена, фамилии, места жительства и работы.

Я была готова разреветься. Натаныч! Верни меня срочно в 2010 год! Что же делать? Что делать? Вот попала! Доносить на собственных родственников, да не просто, а рискуя лишить жизни и себя, и своих потомков!

Как я ни старалась держать себя в руках, у меня из глаз покатились слезы. Я поняла, каково было жить моим соотечественникам в 1937 году и участвовать в строительстве развитого социализма.

Однако Сталину, как видно, поднадоела вся эта мелодрама, и он в своей ироничной манере сказал:

– Ну что вы, Елена, как вас там по батюшке… Не надо переживать. Мы должны быть с вами в равных условиях. Пока наша с вами история имеет явный перекос: вы знаете обо мне довольно много, я о вас – ничего. Надо исправлять ситуацию. Вытрите слезы и пишите.

Поскольку последние слова прозвучали как приказ, я поняла, что сопротивляться бесполезно. Этот человек заставил капитулировать Германию. Так что же говорить обо мне?

Я тяжело вздохнула и выложила на листок все, что знала обо всех своих предках. За кадром я оставила только то, что мой прадед по отцовской линии был скрытой контрой и даже не разрешал детям, среди которых была моя ныне здравствующая бабушка, приходить к нему в кабинет в красных галстуках и хвалить существующий строй. Как при таком мировоззрении он избежал репрессий и заработал себе имя известного энергетика, оставалось загадкой для всей семьи.

– Вот, – я протянула Сталину злосчастный лист бумаги.

Он забрал его и аккуратно положил в папку:

– Ну что же. Теперь займемся более приятными делами.

Он позвонил секретарю и спросил, сколько еще придется ждать фотографий. Видимо, ему ответили, что понадобится некоторое время. Он приказал поторопиться и, положив трубку, снова обратился ко мне:

– Ваша машина дала мне почву для размышлений. Мои специалисты разобрались в том, как она работает, и я потратил не один час, чтобы ознакомиться со всеми документами, которые вы мне предоставили.

– И что вы об этом думаете? – неожиданно осмелев, вякнула я.

– К сожалению, многое из того, что написано про период до 1937 года, является не более чем фальсификацией. Поэтому доверять информации, касающейся будущего, я не могу. Хотя… Если считать это правдой, то там действительно много интересного.

Я поспешила оправдаться:

– Понимаете, у меня нет доступа к секретным документам. Я могу черпать сведения только из открытых источников и делать выводы, исходя из официальной истории, которую, правда, периодически меняют и переписывают заново.

– И ваша официальная история утверждает, что с 1932 по 1933 год голод унес жизни нескольких миллионов человек, а точнее… – Он посмотрел на какую-то запись и назвал цифру, которую я собственноручно скачала ему с какого-то исторического сайта.

– Так пишут средства массовой информации.

– И что, этим данным серьезные люди доверяют?

Я развела руками:

– Кто-то верит, кто-то нет. А что было на самом деле?

– На самом деле число жертв преувеличено, – отрезал он.

В этот момент зазвонил телефон, и после недолгого разговора в кабинет принесли фотографии. Напечатанные на больших листах, они выглядели очень даже профессионально. Я подумала, что могу гордиться собой как фоторепортер, и с нетерпением стала ждать реакции Сталина на увиденное.

Сначала он быстро пролистал их, останавливаясь на каждом снимке не более секунды, а потом решил перейти к детальному разбору моих трудов праведных.

– Это здесь зачем? – спросил он, поворачивая ко мне изображение храма Христа Спасителя.

Я не могла сдержать злорадной усмешки:

– А это, Иосиф Виссарионович, Дворец Советов. Точнее, то, что сейчас стоит на его месте. Присмотритесь, ведь это не тот храм, который взорвали в 1931 году.

Он, видимо, глазам не мог поверить и сказал:

– Но там уже заложен фундамент и идет активное строительство.

– Да, фундамент есть. Но когда начнется война, все, что успеют построить… А надо сказать, что построят очень мало… Так вот, весь металлический каркас пойдет на нужды военной промышленности. Останется котлован. В шестидесятые годы его используют для открытого бассейна. А в девяностые заново возведут храм. Кстати, он будет с подземной парковкой, то есть гаражами.

– Храм с подземными гаражами? – Сталин еще раз удивленно посмотрел на фотографию и отложил ее в сторону. – Так, разобрались с этим. А все это тоже восстановили? – он показал мне угол возле Исторического музея.

– Да. Причем должна сказать, что процесс восстановления и реставрации церквей идет по всей стране вот уже много лет. И народ, кстати сказать, очень даже рад.

– Допустим. А это чей памятник? – он повернул ко мне Жукова на коне.

В этот момент, видимо, после стресса, который я испытала, настучав на своих предков, мне неожиданно стало как-то весело. Поэтому я перестала себя сдерживать и сказала:

– А это «маршал победы» Георгий Константинович Жуков. Именно он примет в 1945 году капитуляцию фашистской Германии. Ну а все ваши памятники, уж извините, разрушили до основания. Остался только один. Надгробный.

– Почему же вы его не засняли? – спросил Сталин, испепелив меня взглядом.

– Не успела. Чтобы к нему пройти, надо Мавзолей посетить, а в него не каждый день пускают.

Он некоторое время молча рассматривал фотографии, потом показал мне главное здание МГУ:

– Это мне нравится. Ваши пояснения.

Я улыбнулась:

– Однажды этот стиль назовут «сталинским ампиром». Это университет на Ленинских горах – одно из воплощений вашей гениальной идеи о московских высотках.

Он еще раз посмотрел на изображение универа, усмехнулся и предложил мне прокомментировать остальные снимки. Порадовавшись перемене в его настроении, я рассказала про то, как делала свой любительский репортаж, и пояснила, что именно и почему я сняла на пленку.

– Так. Сколько времени вы еще пробудете здесь? – спросил он, когда я наконец-то замолчала.

– Четыре минуты.

– Жаль. Я бы хотел продолжить наш разговор…

Не дослушав, я поспешила его успокоить:

– Это просто. Мне не составит труда вернуться сюда прямо сейчас…

Однако у Сталина возникла принципиально иная идея:

– Нет. Мы поступим по-другому, – заявил он, вставая из-за стола. – Сегодня вечером у меня состоится ужин. Будут гости. Я хочу, чтобы вы присутствовали. Всем скажут, что вы журналистка из какой-нибудь газеты… Сможете появиться здесь в восемь часов?

Я опешила. Такого поворота событий я никак не могла ожидать. А если это подстава? У дверей меня будет ждать «черный ворон» – и все… Пуля из маузера – и конец истории. Но времени на раздумья не оставалось. Прижав к себе драгоценный ноутбук, я с напускной готовностью произнесла:

– Обязательно. А какая форма одежды? Я могу прийти в этом платье?

Он критически осмотрел меня:

– А что-нибудь более нарядное у вас есть?

Уж меньше всего я ожидала, что он окажется эстетом. Я замялась:

– Есть… Но фасон… Коллекция 2009 года…

– Говорите быстрее, – резко сказал Сталин, глядя на часы. – Как оно выглядит?

– Почти до пола, прямое, золотистое, с глубоким вырезом, без рукавов, – залепетала я.

– Хорошо. Думаю, это не будет резать глаз. Жду вас ровно в восемь. Да, и возьмите с собой документы.

– Какие документы? Зачем? – удивилась я.

– Хочу посмотреть хоть на какое-нибудь удостоверение вашей личности.

Попрощаться я не успела, так как время истекло.

* * *

Встретивший меня Натаныч был настроен на серьезный разговор.

– Ну и как?! – рявкнул он, изображая тирана. – Рассказывай уже подробно, что там у тебя происходит!

Я села на край дивана. Мне очень хотелось слезно пожаловаться, что я стала стукачкой, но, зная отношение Натаныча к секретным сотрудникам НКВД, я понимала, что моя исповедь может положить конец нашей дружбе.

– Ох… Ты понимаешь… Все так непросто. Мы два часа провели за разговорами о политике… Обсуждали вопросы архитектуры…

Он взъерепенился:

– Ты таки долго будешь кормить меня сказками? Я идиот, по-твоему, и не вижу, что у тебя там ничего не получается? Что происходит? Говори – или я больше не подпущу тебя к компьютеру!

Пришлось частично рассекретиться:

– Ну, фотографиям он поверил. Видимо, ему по телефону доложили, что это не подделка. Поэтому он с интересом посмотрел их и… Ну, сказал…

Терпение моего друга лопнуло:

– Что ты тянешь резину, как краснодонец на допросе?! Чем закончился ваш разговор?!

Я схватилась за голову и выдохнула:

– Он сказал, чтобы я была у него в восемь часов. Меня отвезут на банкет для партноменклатуры.

Натаныч забегал по комнате с дикими воплями:

– Ты завалила дело! Это финиш! Все, распрягай коней, приехали!!! Какой, к лешему, банкет? Ты сдурела, да? Он решил тебя допросить и шлепнуть. Туда больше нельзя показываться. Ты понимаешь? Все, замяли эту историю! Забыли, как страшный сон, приснившийся холерному больному! Все, что ты там накосячила, уйдет в параллельный мир. А мы будем жить здесь, подальше от всех твоих вождей, идей, утопий и прочего кошмара! Это была идиотская затея. А мою программу надо стереть и никогда не восстанавливать!

На этом месте мы стали вопить дуэтом:

– Программу хочешь стереть?! Значит, тебе нормально вот так вот?! – заорала я, кинув в него плоской диванной подушкой. – Ты у нас в СССР чем занимался? Науку двигал? А что тебе в девяностые сказали? Предложили бизнесом заняться? И что ты, гениальный ты наш, теперь имеешь? Тараканов в раковине и клопов в диване? Да если бы не квартира твоей сестры, ты бы давно сдох, понимаешь, сдох! Или, может, ты качаешь свои идеи на Запад? Да ты вообще кому-то нужен в этом мире как ученый? Ты! Ты! Всю жизнь промечтавший о Нобелевской премии!

– Мне таки предлагали работать на одну иностранную фирмочку, – довольно неумно встрял Натаныч. – Я должен был создать аппарат для энергоинформационной медицины. Но случился кризис, и все накрылось медным тазом. И не говори, что я не сделал вклад в науку! У меня есть благодарность от Косыгина. Он мне лично руку пожимал.

– И кто из нас после этого идиот? У тебя есть шанс перекроить этот мир! Сделать его справедливее! В нем воцарится другое общество, в котором такие люди, как ты, будут сидеть в персональных лабораториях и работать на благо человечества. В глобальных, понимаешь, глобальных масштабах! А ты… Соорудил машину времени и к маме слетал, чтобы на горькую долю пожаловаться? Да ты измени эту долю-то свою!

Натаныч сел на стул и стал нервно стучать ногой по батарее:

– Долю изменить?! Некрасовскими терминами заговорила? А ты таки народ спросила, хочет ли он жить в твоем справедливом обществе?

– Во-первых, достаточно почитать, что этот народ в Интернете пишет. А во-вторых…

– А ты думаешь, что я комментарии к новостям в Интернете не читаю? И ничего не замечаю… Да я, если хочешь знать…

Я в шоке вытаращилась на него:

– Натаныч! Ты что, заходишь в сеть с этого компьютера?!

– А что я, по-твоему, лох какой-то и к выделенной линии не подключен? – посмотрел он на меня свысока.

Мне захотелось его придушить:

– Ты ненормальный? А как же секретность? За таким людьми, как ты, всю жизнь следят! И заметь, не только органы госбезопасности, а иные структуры! А если то, чем мы занимаемся, станет кому-то известно? Ты вообще соображаешь, что тогда с тобой может случиться?

Он съежился и растерянно развел своими плетеобразными руками: