Текст книги "День ангела"

Елена Ишутина
День ангела

Пролог

«Видеть несправедливость и молчать – это значит самому участвовать в ней».

Жан-Жак Руссо

За окном стоял самый разгар весны 1986 года. Время, когда школьные коридоры уже взволнованно дышат в ожидании праздника – летних каникул, когда учителя подводят итоги, а ученики считают последние денечки до того самого момента, когда можно будет отдохнуть и наконец-таки расслабиться. В престижной московской школе было непривычно тихо. Никто не бегал по лестницам, никто не дрался портфелями, ни из одного класса не было слышно ребячьих голосов. Непривычная тишина царила даже в «святая святых» школы – учительской.

Алевтина Яковлевна Красина никогда не любила это затишье перед завтрашней бурей. Как настоящая актриса, она жила спектаклями, то есть своими уроками русского и литературы, которые проходили у нее, как правило, на одном дыхании. Особенно ученики обожали, когда Красина начинала новую тему. Тут ей не было равных в выступлении перед аудиторией, даже среди известных артистов театра и кино. Как-то Алевтине Яковлевне попалась статья одного известного историка театра, который выдвинул тезис о «театральности», как присущем человеку биологическом инстинкте. Кстати, инстинкт, который породил не только сам театр, но и сама жизнь. По мнению автора, он руководит человеческими поступками и вне сцены. Вот в этом тезисе непритязательная учительница и нашла себе оправдание. Биологический инстинкт, ничего не поделаешь.

Однако свою работу Алевтина Яковлевна Красина считала более сложной, нежели работу актера. Ведь дети не прощают фальши, ни на йоту. И рассказывая им о том или ином писателе, о том или ином произведении, она говорила то, что было интересно ей самой, то, что поражало, прежде всего, ее саму. А то, что положено по программе, они и так, в учебниках прочтут. Зная, что литература, разобранная по художественным образам и сюжетам, уже не литература, а нечто хирургически расчлененное, неживое, учительница старалась привить своим великовозрастным оболтусам, прежде всего, любовь. Любовь к осмысленному чтению, почтение к великим писателям и понимание того, что они все-таки там в своих тонких и толстых книжках пишут. А вот зачем это они написали, дети поймут, конечно, гораздо позже.

До сих пор, читая и уже в какой раз, перечитывая, Федора Михайловича Достоевского, она сама, в свои пятьдесят с хвостиком многого не понимала, и, что самое интересное – не боялась в этом себе признаться. На то она и классика, чтобы к ней возвращаться и находить что-то для себя новое, ранее не разгаданное в силу отсутствия опыта или каких-либо других причин. Правда, последнее время рассказывать о своем предмете, божественной литературе, у Алевтины Яковлевны уже не было ни сил, ни желания. И дело тут не в пресловутой усталости, накапливающейся у нее, как мелочь в копилке, по полной программе к концу каждого учебного года. Она часто замечала, что, входя в класс, даже не в очень добром здравии, тут же получала огромный заряд энергии от своей юношеской аудитории. И затем, в процессе работы, уже медленно, буквально по капле, отдавала его обратно ученикам. Но сейчас ее буквально лишала сил недавняя трагедия…

Не на шутку разбушевавшийся директор вызвал классную руководительницу 10 «Б», Алевтину Яковлевну Красину, к себе неожиданно. Идти к нему на первый этаж с четвертого не было никаких сил. Ноги Красину просто не слушались. Нет, она ничего не боялась, но сам факт попасть под горячую руку к начальнику, совершенно не радовал. Безвольно свесив руки со стула, сидела Алевтина Яковлевна в классной комнате и пыталась хоть как-то сосредоточиться на сочинениях. В последней четверти ее драгоценный 10 «Б» писал их довольно-таки часто. Шутка ли – выпускные экзамены на носу! А там практически в любом учебном заведении потребуется умение выражать свои или не совсем свои мысли. Но до выпускных экзаменов ли тут, когда из головы не выходит это проклятое чрезвычайное происшествие.

Красина горько вздохнула. Вот уже вторую неделю у нее перед глазами стояла душераздирающая картина: лежащая на полу школьной раздевалки ученица 10 «Б» Ни на Кугушева. Голова слегка вывернута, какие-то чужие, не ее, словно стеклянные глаза с остановленным, удивленным взглядом, растрепанные волосы, школьная форма чем-то заляпана, ноги неестественно скошены в сторону. Даже непосвященному становилось ясно, что поза эта была какой-то уж больно ненатуральной для случайного падения. Когда Алевтина Яковлевна прибежала, пульс уже не прощупывался. Учительница отказывалась верить своим глазам. Первая ее мысль была: «Это невозможно!». Оказалось, что возможно. Бедная маленькая девочка, бедная маленькая Ниночка, ангел во плоти…

От нахлынувшей жалости сердце учительницы резко и болезненно сжалось, стало трудно дышать. В который уже раз она попыталась взять себя в руки. Безуспешно. Хотелось лезть на холодную стену классной комнаты и дико кричать от вопиющей несправедливости. Совсем еще ребенок, талантливая художница Ниночка была до десятого класса, чуть ли не первой ее любимицей. Она помнила девочку еще с пятого класса. Та пришла в школу в большом, не по росту, форменном платье и с такими же громадными белыми бантами, больше напоминавшими крылья у нее за спиной. Девочка незаметно встала самой последней на классном построении. Роста Нина была, действительно, не самого большого.

Но, увидев, как свысока смотрят на нее, подросшие за лето, долговязые ребята, Алевтина Яковлевна взяла этого кроткого ангела за крохотную ручку с длинными худыми пальцами и повела первой на урок. Училась Кугушева неплохо, часто рисовала для школы плакаты, оформляла стенды. Работоспособности Нины Кугушевой можно было только позавидовать. Она рисовала много, а главное – с огромным удовольствием. Сначала наивно, по-детски, а затем все увереннее, и к выпускному классу – уже почти как настоящий мастер. У девочки были целые циклы рисунков к литературным произведениям. Блестящие по своей простоте и гениальности иллюстрации. Алевтина Яковлевна ни минуты не сомневалась, что Нину ждет великое будущее.

У ее ученицы был подлинный талант, его не спрячешь. Видно, ее отец, художник районного кинотеатра, а раньше афиши новых фильмов рисовали именно такие штатные оформители, передал ей все, что знал и умел. И даже больше – свое стремление стать настоящим мастером. Алевтина Яковлевна уже не обращала внимания на тот факт, что Нина рисовала на ее уроках. Особенно много во время выступления учительницы. Как-то девочка ей объяснила, что просто прорисовывает то, что видит. Без черновика, каких-то зарисовок, сразу и набело. Психологически точно и как-то не по-детски смело. Это были сцены из произведений, сами писатели и их герои…И каждый раз для Алевтины Яковлевны ее рисунки были открытием.

– Ты, действительно, считаешь, что Лермонтов был женат? Это же венчание, да?

– Да, просто я увидела, как упало кольцо на пол.

– Дурной знак!

– Да, да Лермонтов был будто из них соткан…

– Ты так думаешь?

– Нет, просто так вижу.

Да, «талант – единственная новость, которая всегда нова»! Откуда это? Борис Пастернак, кажется… – учительница очередной раз попыталась, хоть как-то собраться, думая о посторонних предметах. Но получалось у нее из рук вон плохо. Честно говоря, втайне она мечтала тоже присоседиться к этой будущей славе девочки. Узнают про Нину, вспомнят и про нее, Алевтину Яковлевну Красину, ее учительницу. Приедет телевидение, радио, газетчики и начнут пытать, какой Нина Кугушева была в школе. Это будет и ее звездный час. Смотря прямо в камеру, она расскажет, что заметила талантливую художницу буквально сразу, ее выдавали глаза. Вернее, необыкновенно пытливый взгляд. Потом ее работы в оформлении школы говорят сами за себя…

И все бы хорошо, но в десятом классе что-то с девочкой случилось, она замкнулась, стала плохо учиться, и думала постоянно о чем-то своем. А что самое ужасное – не рисовала! Это не для прессы будет, конечно. Ее вызывали к доске, она молчала, спрашивали с места – тот же эффект. Более того, Кугушева не сдавала и письменных контрольных работ. Хотя многие в классе видели, что Нина пыталась что-то в них даже писать. Никто из учителей не мог понять, что с девочкой происходит. Все попытки поговорить с ней, выяснить причины ее партизанского молчания, заканчивались неудачей. Грешным делом, учительница сначала решила, что Кугушева просто влюбилась в их школьного красавца Игоря, но здесь не было какой-то неразделенной любви, они даже первое время мило дружили. Сидели вместе. Мальчику она тоже очень нравилась. Потом по ее же инициативе они и расстались. Странная история. Далеко не романтическая…

Учительница вернулась к тетрадям. Вместо строк очередного сочинения, Алевтина Яковлевна неожиданно прочитала совсем иное: «…Иуда Искариот пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников; и с того времени он искал удобного случая предать Его». Ерунда какая-то. Причем здесь Иуда Искариот? Тема-то была совсем другой. Классная руководительница накапала себе корвалола в стакан с водой и залпом выпила. Но даже из стекол в классном шкафу, напротив Алевтины Яковлевны, на нее смотрело грустное лицо ангелочка Ниночки. Молча и как-то даже осуждающе. Складывалось впечатление, что Красина постепенно сходит с ума.

Как это могло случиться? Почему именно в ее классе? За что ей такое наказание? Почему именно с Ниной? Ничего непонятно. Голова отчаянно кружилась. Боже мой, она столько лет разбирала чужие литературные судьбы, а тут не могла разобраться в собственном классе. Нынешний ее 10 «Б» класс не был каким-то из ряда вон выходящим на фоне остальных, в которых ей доводилось работать. Обычные ребята со своими возрастными проблемами. Доброжелательные, дружные, непоседливые. Вместе ходили в походы, ездили в Ленинград. Не без драк, конечно, но мальчишки есть мальчишки…

Однако, ей, педагогу со стажем, нельзя было не заметить, что все изменилось, когда появилась это паршивая овца, испортившая все их ученическое стадо. Эта провинциальная кукла – Таня Ратник. От нее уже изначально шла скрытая угроза, но Алевтина Яковлевна старалась быть ровной со всеми своими учениками, и не придавать интуитивной догадке такого большого значения. А эта новенькая, само очарование, словно ржавчина, всего за какие-то пару месяцев разъела так хорошо построенную Алевтиной Яковлевной систему послушания. Более того, Ратник стала управлять ребятами сама. Так бывает в коллективе, когда один из детей имеет какой-либо взрослый опыт. Было в этой девочке что-то неестественное. Попросту эта милая Таня не была тем, за кого себя упорно выдавала – куколкой с наивным личиком. Маска, плохо слепленная маска, не лицо, а за ней была спрятана отвратительная гримаса женщины, которая в свои шестнадцать повидала уже многое. Даже больше, чем сама учительница Красина. И в этом была ее сила.

По своему характеру Алевтина Яковлевна слыла идеалисткой, и свое мнение навязывала ученикам, но те только посмеивались в ответ. Наглые, самонадеянные и в то же время простодушные и наивные, в свои шестнадцать – семнадцать лет, они думали, что самые умные, и без помешанной на литературе учительницы знают, как им следует поступать в том или ином случае. Да что тут рассуждать? Она же видела, как жестоко задевали самую слабенькую девочку в классе, и хотя часто кричала: «Как вы можете обижать самое хрупкое создание в нашей школе – Нину Кугушеву?!», в летальный исход такой травли не верила. Правда, ребята ей тут же клялись, что больше так делать не будут, и с новой силой брались за свое неправое дело. Разговаривала Алевтина Яковлевна со всем классом, когда Нина заболела, потом с каждым в отдельности. Потом с самой Ниной, когда та наконец-таки выздоровела, но понимания не находила. На что она надеялась? На русское «авось», мол, конфликт сам собой и рассосется…

Не рассосался. На уровне подсознания, опрашивая всех участников конфликта, Красина стоически пыталась докопаться до сути. Зачем они все-таки третировали девочку? Какая у них была цель? Да, Кугушева не была похожа на других, более талантливая, более умная, но она никогда не задавалась и вела себя просто и естественно со всеми одноклассниками. Более того, чтобы не быть истиной в последней инстанции, и не идти на конфронтацию сторон, Нина Кугушева свою точку зрения высказывала осторожно, с обязательным добавлением «Я». Она всегда говорила: «мне кажется, что так будет лучше», «я предполагаю», «думаю», «считаю» и так далее…Во всех вопросах она была просто ангелом.

Красина даже никогда не орала на своих учеников, так, крикнет иногда, в сердцах. При более серьезном внушении, она переходила на шепот, и этого шепота ее ученики боялись больше всего на свете…Но в затянувшемся конфликте не помогало ничего, даже зловещий шепот. Только в одном случае Алевтина Яковлевна позволяла себе повысить голос. Сложно бывает обойтись без окрика, когда ученики беззастенчиво присваивают себе плоды чужих трудов. Но и тут было не без исключения – толстушка Марина Отаришвили. Учительнице порой казалось, что у той еще в детстве купировали часть мозга или девяносто восемь процентов его попросту не работали. Если бы не шефство Костиной, девочка сидела бы в школе до пенсии. Тут уже ничего нельзя было поделать, и Алевтина Яковлевна закрывала на ее списывание глаза.

Да черт с ним, со списыванием-то. Учительница знала, что конфликтные люди – это люди с какими-то внутренними проблемами. Безусловно, такие проблемы были у их классной «паршивой овцы» – Ратник. Но и здесь Алевтина Яковлевна, как педагог, считала, что ее задача в том и состоит, чтобы не бросаться в бой, а отнестись с пониманием и вниманием к такому сложному ученику. Не делать из него своего нового врага, а приобрести в лице такого человека настоящего союзника. Это возможно, только не путем игнорирования, а путем терпеливых переговоров, направленных на достижение взаимопонимания. Но что-то было в этих бесконечных разговорах с Таней Ратник опять же противоестественное. Хитрая ученица просто подыгрывала своей учительнице, а Алевтина Яковлевна ей наивно верила. Вот и получилось, что переиграла ее какая-то школьница, ее, педагога со стажем.

– Алевтина Яковлевна, читаю «Идиота», а мне представляются какие-то лестницы, лестницы.

– Танечка, ты, действительно, так представляешь?

– И чем больше читаю, тем быстрее эти лестницы несутся у меня перед глазами.

– Да ничего она не читала, это из фильма! – кричит кто-то из мальчишек.

Ратник слышала, как они часто разговаривают с Ниной Кугушевой, и хотела поиграть в гениальность, но не вышло. Хотя в большинстве случаев ей удавалось обвести наивную учительницу буквально вокруг пальца. Вранье, лицемерие, но убийство?… Нет, в смерти Нины нет прямых улик ни на кого из ее учеников. Как заправский следователь, Алевтина Яковлевна чертила круги на бумаге, и пыталась понять: «Кто, кто же убил Нину Кугушеву?». А ведь это был не несчастный случай, явное убийство. Итак, в центре – Нина Кугушева, стрелка – Игорь. Влюбленная в Игоря Таня Ратник. У нее было три «помощника»: вспыльчивый, невоздержанный Сашка Фролов, завистливый Алик Мохов и безвольный Виталик Шабанов. Но могли ли они так запугать или ударить девочку, чтобы она скоропостижно скончалась? Маловероятно. Хотя… Ей трудно представить, что ее ученики могли вообще решиться на травлю и кого? Самой талантливой девочки их класса! Гордости школы. Причем, девочки кроткой, как ангел. Как такое возможно?

А Рита Троицкая, Оля Савченко, да та же Марина Отаришвили… Все происходило с их безмолвного согласия! Нет, у нее не укладывалось такое поведение ее учеников в голове, ведь она учила их верить в доброе, чистое, светлое. Если бы что-то намечалось, ей бы кто-нибудь из детей обязательно бы рассказал. Как это было ни раз… И еще классная руководительница никак не могла поверить, что Нины больше нет. Надо все же помочь следствию разобраться в ситуации, виновные должны быть наказаны, дабы помнили об этом всю оставшуюся жизнь! От внезапно принятого решения, Красина почувствовала некоторое облегчение, даже небольшой прилив сил, и смело пошла в кабинет директора. Словно Жанна д‘Арк на эшафот.

Юрий Павлович, немолодой уже и неряшливый коммуняка в старомодном костюме, был человеком прямым и бесхитростным. Он отложил папиросу «Прима», надрывно откашлялся и не стал ходить вокруг да около.

– Алевтина Яковлевна, учителя до сих пор в шоке. РОНО нас теперь замучает проверками, а вы настаиваете на проведении следственных действий. Не многовато ли для одной школы?

– А как вы думаете, Юрий Павлович, в школьной раздевалке умирает одна из самых талантливых учениц…

– Но ведь без явных следов насилия. Официальная версия – кровоизлияние в мозг. Девочка была слишком болезненная для учебы в школе. Ей рекомендовали учиться дома, а она не пожелала. Вот вам и печальный результат. У меня есть даже подписка ее матери о том, что школа не несет ответственности…

– Что бы вы ни говорили, со мной согласны все учителя. Они подозревают, что девочку – тонкую и ранимую – кто-то довел, толкнул, напугал, в конце-то концов. Не можем же мы так все оставить? И виновный должен понести заслуженное наказание.

– Однако, насколько мне известно, никто из учеников 10 «Б» в содеянном так и не признался…

– Ну и что?! Следствие все выяснит!

– Глупости, Алевтина Яковлевна. Какое следствие?! Вы что, детективов начитались?! Или вам сериал «Следствие ведут знатоки» покоя не дает? Детям выпускаться нужно, а вы хотите, чтобы их по сто раз спрашивали, где они были и что делали в этот самый злополучный для нашей школы день? Вон, Алик Мохов с нервным расстройством лежит, а мальчик-то крепкий был. Вы хотите, чтобы и весь класс от вашего следствия в психушку попал. Да?

– Нет, не хочу…

– Тогда, чего же вы хотите?

– Справедливости.

– А справедливость в том и заключается, что живым надо жить. Вчера у меня был отец Саши Фролова, вам отлично известно, какой у него высокий нынче пост. Так вот, мы с ним решили закрыть это дело, в общем, спустить на тормоза.

– Как это «спустить на тормоза»?

– Закрыть за отсутствием состава преступления. Это, в конце концов, дорогая моя Алевтина Яковлевна, ваша педагогическая ошибка, если уж быть до конца откровенным. Это вы не смогли погасить вовремя разгорающийся конфликт между одноклассниками. Были просто немым свидетелем травли. И если на то пошло, то именно вы должны нести ответственность за случившееся. По всей строгости закона. Я вас просто покрываю. Вам это-то хоть понятно?

Классной руководительнице 10 «Б» Алевтине Яковлевне Красиной, было все понятно. Понятно, как никогда.

Глава 1
Рита Троицкая
Лучшая из лучших

«Не пренебрегай маленькими людьми – они могут помочь тебе возвыситься».

Абу-ль-Фарадж

– Ах, какое блаженство! Ах, какое блаженство, знать, что ты совершенство, знать, что ты идеал! – фальшивым колоратурным сопрано пела раскрасневшаяся после душа Ритуля, удовлетворенно поглядывая на себя в зеркало. Все-таки сороковник уже с хвостиком, а она еще может ровно, как струна пройтись по подиуму, рекламируя нижнее белье. Да, ни жиринки на теле, ни морщинки на лице. Правда, последнее время уход за собой требовал все больше времени и денег. Но последнего у нее, слава тебе Господи, было навалом, да и времени теперь, – хоть отбавляй. Сама себе хозяйка. Ей не надо было, как раньше, задерганной и уставшей нестись утром на какой-нибудь дурацкий кастинг, простаивать там длинные очереди до посинения. А вечером в прокуренном клубе нудно топтаться до трех часов ночи с какими-нибудь сигарами неизвестной табачной компании на подносе.

Самое противное, что предлагать что-то кому-то для Маргариты Троицкой было просто противоестественно. Тем более, этим разъевшимся, хорошо, если только пьяным, а не обдолбанным наркотой скотам в дорогих костюмах и их ехидным, размалеванным телкам. Даже, несмотря на наличие подруг, эти оплывшие морды, все, как один, желали переспать с ней. И уж совсем в редких случаях, что-то покупали. Хорошо, если не посылали далеко и надолго. Но в ее обязанности входило подойти к одному и тому же клиенту не менее трех раз! А вдруг он передумал, а ты находишься далеко от него? Уже на второй раз, каждый из этих гладкошерстных жмотов готов был разбить подносом ее улыбающуюся физиономию. Она это просто физически чувствовала. Эти люди привыкли сами выбирать и брать то, что им нравится. Навязывание какой-либо покупки всегда вызывает стойкое отторжение и к товару, и к продавцу, – пришла к неутешительному в то время выводу Троицкая.

Почему же она такая красивая и гордая шла на эту работу коробейника по ночам? Да, потому что иногда сжалившиеся и хорошо накачавшиеся спиртным посетители могли сунуть ей такую денежку, что ей и за полгода не заработать, даже в очень приличной конторе. Ради такой вот бумаженции Ритуля и терпела все эти унижения. И порой ей выпадал счастливый билет российского, а то даже и иностранного казначейства. Тогда она не чувствовала ни головной боли, ни узких туфель. Все ее мысли были направлены на то, чтобы закрыть какую-нибудь из образовавшихся финансовых дыр. Оплатить задолженность по квартплате, отдать долг подружке, а то и просто купить себе чего-нибудь вкусненького…

На самом деле, она больше всего на свете хотела оказаться «по ту сторону баррикад». То есть, не с этим нелепым подносом в руках, в фирменной одежде, которая через две стирки полностью теряла свой вид, как бережно ее ни стирай, а на том диване, где сидели эти крашеные куклы, которые принципиально ее не замечали, да и за живого человека не считали вовсе. «Ты что?! Как я могу бросить Севу?! – говорила одна такая фифа другой, – я же ни дня не работала и не собираюсь…» Ну просто по Гончарову получается, когда его знаменитый Обломов говорит слуге Захару, что в жизни себе сам и чулок-то не надевал, не барское, мол, это дело. Ах, мне бы их проблемы! – думала тогда Рита, сжимая кулаки с наклеенными на пальчики длинными ногтями и кусая ярко накрашенные губы. У нее уже давно голова кружилась от табачного дыма, прическа чесалась от обилия лака, ноги гудели в узких туфлях на высоченных каблуках, накладные ресницы отклеивались от слезившихся глаз, а она была вынуждена кружить и кружить по залу, предлагая свой «фирменный» товар. В надежде, хоть что-то, хоть немного урвать от этого чужого праздника жизни.

Как-то ей повезло, на нее положил глаз очень богатый и еще совсем не старый бизнесмен. Он стал приходить в их ночной клуб все чаще, долго наблюдал за ней. Что безмерно злило его, похожую на болонку, зловредную спутницу. Но вся романтика закончилось как-то слишком быстро и уж очень неожиданно. Бизнесмен не выдержал, подозвал Риту жестом, стал гладить ее руку, сжимающую поднос, и неожиданно тихо сказал прямо ей в лицо: «Ты лучшая!», а его кудрявая шавка, так прижгла ей сзади ногу сигаретой, что Рита, чуть было не потеряла сознание от боли. Инцидент, естественно, замяли. Риту уволили. А черное пятно на ноге, как метка, так и осталось напоминанием о минувшей боли. Вот оно, и Рита погладила маленький шрамик, глядя на темный кружочек в зеркало. Можно было, конечно, и убрать черную метку в какой-нибудь косметической клинике, но кто тогда сотрет ее унижение, впервые так явственно испытанное в тот вечер? Однако слова нестарого бизнесмена она не забыла, и как американская кинозвезда Холли Берри написала их себе в дневнике, который вела тогда регулярно, жалея и подбадривая саму себя…

А уже потом, когда от испытанного унижения, боли и ненависти ко всем богатеям, Рита после увольнения сидела дома, она написала эту фразу большими буквами. И развесила везде, где только мог остановиться ее взгляд! «Ты – лучшая!» – говорила она себе по сто раз на дню. Приятельница, работавшая в туристическом агентстве, когда это сумасшествие увидела, срочно заказала два билета в Ниццу, и они улетели, чуть ли не на следующей же неделе. Подсобрав небрежно кинутых ей когда-то на поднос зеленых, Рита финансово чувствовала себя неплохо, но в личном плане у нее была по-прежнему огромная дыра…

Она хорошо помнит, как загорали и отдыхали они в пятизвездочном отеле. Вот уж где Рита с приятельницей насмотрелись на любовниц и содержанок! Те просто с высоким профессионализмом вымогали у своих жирных, короткопальцых папиков дорогие подачки. Увольте, этот путь был не для нее! Она хотела нормального мужа, детей, дом, работу. Пусть все это будет не таким богатым и красивым, но все же своим, а не временно взятым напрокат у какой-нибудь курицы в золоте. Неужели эти лапочки в «Труссарди» и «Гуччи» не видели, что их кругленькие, лысенькие, лоснящиеся от жира, ходячие мешки с деньгами были давно уже окольцованы? Конечно, видели и отлично знали. Тогда на что же они надеялись? Самое интересное, что их папики совершенно не хотели менять своих домашних наседок. Зачем? К той они уже привыкли, как к своей собственности. А эти – капризные, вздорные, непредсказуемые. Так, недельку-другую «погужеваться» можно и все…

Рита не была алчной, боже упаси. Просто, поддавшись инстинкту, она выбирала достойного отца своим будущим детям. Человека, который может их хорошо обеспечить. Зачем это все Рита теперь вспоминала? Она и сама не знала. Просто жалко бывает иногда себя саму, особенно, если пришлось пережить афронт в прошлом. Сейчас у нее было все, о чем только может мечтать девушка из высшего общества, но ведь не с неба же ей это все свалилось? А, может, и с неба, так как познакомились они со своим нынешним благоверным в воздухе, на рейсе «Москва-Нью-Йорк». Она летела тогда на показ мод, ее пригласили пару месяцев поработать в известной дизайнерской компании через модельное агентство. В тот момент Рита Троицкая была на подъеме, или, как сейчас принято говорить, «в ударе». Они смеялись, веселились с приятельницами, и никто даже не догадывался, что ей пришлось пережить, буквально тремя днями раньше в собственной семье, о которой она так грезила раньше. И которая у нее теперь была. Но была ли Рита счастлива в этой нормальной с виду семье? Вот в чем вопрос…

– Я уезжаю работать на два месяца в Нью-Йорк, – небрежно сообщила она мужу в прихожей, снимая шарф.

– А как же Серый? – зло удивился тот, имея в виду их общего сына.

– У мальчика, кажется, есть отец! Или я что-то путаю? Ты же сейчас не работаешь. И потом, я буду вам звонить…

– Ты – проститутка! Шлюха! Совсем забыла о ребенке! – разъяренно кричал ее первый муж.

– Как раз таки я о нем только и думаю! Нам уже есть не на что и нечего! Не говоря уже о других, необходимых для жизни, вещах, – парировала она.

– Прожорливая, похотливая сучка! Думаешь, я не знаю, чем ты там в этих твоих вонючих ночных клубах занимаешься?!

– Это все твои мужицкие домыслы. Оставь их для обсуждения со своей мамочкой! Лучше бы она научила своего сыночка деньги зарабатывать, а не раздуваться от амбиций и сплетничать!

– Не твое дело, и вообще, твои деньги плохо пахнут, и не смей оскорблять мою мать!

– Не мое дело?! Тогда зачем же ты берешь у меня эти грязные деньги?

– Мне осточертела и ты, и твоя паскудная работа…

– Хорошо, – немного успокоилась Рита, отойдя от разбушевавшегося мужа на безопасное расстояние, – я буду сидеть дома. Ты будешь приносить нам тысячу баксов в месяц. И все, не будет ничего паскудного.

– Идиотка, где я их возьму?!

«Заработаешь!» – хотелось ей исступленно крикнуть, но она не успела, так как в нее полетели вещи из шкафа, больно зашлепала по голове обувь. От злости он даже попробовал задушить ее шарфом. То ли то, что она улетает в Америку, то ли то, что она была кормилицей в их семье, то ли его совсем молоденькая любовница в Иваново достали его по полной программе. Но именно тогда Маргарита поняла, что ее муж на распутье, и… уже давно не любит ни ее, ни сына. У мужчин есть одна особенность: они не всегда любят своих детей от неудачных браков. Так как именно дети напоминают им об опротивевшей когда-то женщине, с которой они некогда были в слишком близких отношениях. А, как известно, чрезмерная близость убивает любовь и порождает презрение. Это может быть даже чисто внешнее сходство с матерью, ее манера говорить или даже курить, громко и жадно всасывая дым…

Рита не стала ждать, когда ее благоверный заработает хоть немного денег. Она взяла Сережку, собрала кое-какие свои вещи и хлопнула дверью. Ей и самой тогда не верилось, но оказалось, что они уходят навсегда. С Нью-Йорком тоже было не все так безоблачно, как казалось. Все те услуги, которые предоставляло модельное агентство – кров, стол и даже больший процент от гонорара, (ведь это агентство получило заказ!), – модели должны были отработать. А так как у Риты Троицкой было всего два месяца, то она приехала в Москву, чуть ли не в минусе. Но зато с классным портфолио. Работала она в Штатах, как проклятая, не зная ни минуты отдыха, чтобы только не думать о трещащем по швам браке.

И все-таки, когда Рита прилетела из Нью-Йорка, то захотела, хоть как-то примириться с мужем, хотя бы ради ребенка. Она переступила через свою пресловутую гордость, но оказалось, что на ее месте спит и в ее кухне уже хозяйничает другая женщина. Та самая, из Иванова. Девушка, совсем еще юная, чем-то даже похожая на нее в беспечной юности. Несчастная, она не знала, что ее ждет с этим никем не признанным гением. Нищим, бесталанным, эгоистичным, слишком уж амбициозным и авантюрно настроенным типом. Но тогда Рита в душе только пожелала им счастья. Может быть, это она была плохой женой, а не он – плохим мужем. Возможно, с другой женщиной у него будет все по-другому. Ну, дай-то бог! Только вот чудес не бывает. Это Рита Троицкая знала наверняка.

Через какое-то время ее теперь уже бывший муж приезжал к Рите мириться. Видно, серьезно повздорил со своей молодой избранницей. Но теперь это был уже совершенно чужой ей человек, чужой и чуждый… А тогда в самолете Рита почувствовала родственную душу, когда познакомилась с мужчиной своей мечты, со своим блистательным галерейщиком. Милым, тонким, обходительным и очаровательным джентльменом. Причем, все это было у Вадика Огилви на генном уровне, а не благоприобретенным. Эдакая врожденная интеллигентность. Женщина была для него чем-то воздушным и прекрасным. Мужики его тоже боготворили за юмор и чисто мужской характер. К тому моменту он был десять лет, как разведен, причем, своей супруге Вадик, в отличие от ее мужа, оставил все, забрав только рыболовные снасти. Дети от его первого брака были уже взрослыми и, благодаря своему папочке, хорошо обеспеченными людьми. Правда, по всей видимости, совершенно этого не ценили, так как пытались им еще как-то манипулировать в свою пользу. Но ее Вадиком не так-то просто было управлять. Где сядешь, там и слезешь.