Книга: Когда уходит человек - Елена Катишонок

Благодаря этой книге я поняла, почему в Латвии, мягко говоря, не любят русских. Но они ошибаются! Не русские люди уничтожали их дома и отправляли в ссылку, а сталинский режим. И русский народ пострадал не меньше, чем латыши.

Тема евреев раскрыта полностью! В детстве я слышала во дворе от бабушек: «Вон еврей идёт!» или «Евреи заехали на второй этаж». Я не понимала, почему выделяют именно евреев. Спросила у бабок на лавочке: почему говорят отдельно про евреев? Они сказали: просто так, потому что они евреи. Чтобы понять это, нужно родиться и жить в 30х-40х-50х годах. Как страшно! Просто за то, что ты родился в определённой семье, тебя третируют, унижают, шепчутся за спиной и тыкают пальцем. Тебя могут лишить дома. И жизни. И негде укрыться. Негде спрятаться.

Книга ответила мне на вопросы, на которые я не находила ответа. При этом роман абсолютно художественный, с увлекательным сюжетом. Здесь и про любовь, и про человеческие судьбы. Я всем советую читать! Мы должны такое читать, чтобы понимать значение произошедших событий, чтобы помнить и не совершать больше такого зла!

Сама автор для меня неоднозначна. "Когда уходит человек" вызвала у меня восхищение. Приятные впечатления были от "Жили-были старик со старухой", но их продолжение "Против часовой стрелки" поставило в шоковое состояние. Такое чувство, что продолжение писали сценаристы "мыльных опер".

В литературе чужой живет своей особенной жизнью. В особенности любит он исторические произведения, где всегда найдется место иноземцам, иноверцам, вражеским захватчикам, врагам народа, примитивным аборигенам, любого рода меньшинствам, а также либо идеализированному, либо демонизированому прекрасному полу. На неприятии чужого основан квасный патриотизм, в основе которого не сколько любовь к своей собственной культуре (которую иные могут и не знать), а банальная нетерпимость к тем, кто в нее не поместился. Читать такие тексты легко, забывать – еще легче.

Иной выбор сделан Еленой Катишонок в романе «Когда уходит человек». Главный герой романа – дом, в окнах которого будет отражаться вся история двадцатого века, а по коридорам и комнатам которого станут сменять друг друга самые разнообразные жильцы – русские, прибалты, остзейские немцы, евреи. В романе уделяется место всем: кому больше, кому меньше, но страница за страницей фиксирует события маленькой истории, в которую иногда вторгаются большие события. Дом становится своеобразным хранилищем человеческой памяти: меняются поколения, а имена на доске в парадной все-таки сохранились, как сохранились и случайные «секретики» в корзинке дворничихи – чьи-то затерявшиеся бумаги или игрушки, потерявшие за годы какой-либо личный, автобиографический смысл и превратившиеся в просто символы неотвратимого времени.

Но дом не является безопасным Ноевым ковчегом посреди войн, оккупаций, репрессий и бытовых неурядиц: жильцы из дома могут исчезнуть, убежать, а иногда и банально переехать. Правда, в редких случаях они могут и вернуться. Но в целом дом это еще и микромодель обещства в целом, где некоторые правила остаются неизменными вне зависимости от времени и режима: роскошную квартиру хозяина при любой власти занимают всегда важные шишки, на верхнем этаже всегда найдется место для шумной многодетной семейки, а на первом всегда останется следить за порядком дворник.

Правда, дом, пугающийся одиночества, скучающий каждой половицей по лучшим временам своей юности, радующийся каждому знакомому лицу, живет все-таки своей,особенной жизнью: иных жителей он может как-то не разглядеть, забыть, а по иным будет скучать десятками лет, ну а некоторые из жильцов неизвестно для себя переняли манеру поведения и образ жизни своих предшественников. Такая немного отстраненная позиция, будто в роман Катишонок залетел демон из Лессажа и открыл для обозрения все окна, снял все стены и крыши, оказывает одновременно отрезвляющее и горькое воздействие. Отрезвляющее, потому что таким же образом мы можем задуматься и о собственных стенах, соседях и виде из окна, а горькое, потому что в шуме «реки времен» рано или поздно теряют изначальный смысл и вещи, и жизни, одно приходит на смену другому, а что было до них, уже забыто. Впрочем, и сама память бывает горькой: некогда молодой хозяин, ныне старик, оказывается на крыльце своего дома, и контраст между навсегда застывшим в памяти воспоминанием и текучестью жизни оказывается не из самых приятных.

Катишонок удалось, по-моему, то, что часто теряется в резиновой медлительности и неповоротливости иных романов «отменно длинных, длинных, длинных», а именно – живое движение времени, даже если мы ограничены одним небольшим пространством. Тут, конечно, срабатывает еще один контраст: соотношение замкнутого места действия и целого века событий, но из каждой судьбы автор выхватывает самое важное, самое запоминающееся, даже если это взятые в дорогу цветные карандаши, ежедневная прогулка со своим солидным псом или детская книжка на местом балтийском языке. Все это могло бы в произведении какого-нибудь другого автора выстрелить мелодраматическими «чеховскими ружьями», упасть до уровня мыльной оперы в духе «наконец-то она его узнала, и они поженились», но Катишонок удачно балансирует на краю этой пропасти. Может, потому что ее интересует не сплетение жгучих случайностей и игр рока, а естественное наслоение одиних смыслов (читай: судеб) на другие. Поэтому «Когда уходит человек» это роман в некотором смысле археологический, только вместо блестящих находок мы видим, как в недрах истории возникают своеобразные накопления, глина ли это, камни или песок. Эдакие стройматериалы культуры, если хотите.

Но при чем здесь чужой? Да просто Катишонок сопротивляется этому чужому, ведь для истории чужих нет. Конечно, для дома существуют свои жители и незванные гости, нежданные или даже нежеланные посетители, но взгляд дома – это и попытка объективности, уравнивания в правах. Несколько идеализированные довоенные главы рисуют мультинациональное, не раздираемое ненавистью друг к другу общество, основанное на взаимном уважении и спокойствии. Может быть, впервые в серьезной русской литературе взгляд на события оказывается несколько извне, с прибалтийской позиции, но без попыток кого-либо обвинять или от кого-то отличаться. Тут не политический выбор, а осознание, что жильцами являются все. Правда, это не означает, что сами персонажи не могут испытывать раздражения друг к другу, а, например, еврейский вопрос встает особенно остро. В целом не нужно быть особенно проницательным, чтобы заметить некоторый внутренний регресс обитающих в доме людей, будь то усиливающиеся проявления коридорной ксенофобии, либо грустный эпизод, когда довольная собой новая дворничиха, готова сломать в доме кафельную плитку, лишь бы использовать ее у себя на кухне в качестве украшения. Старение дома – прямой результат внутреннего измельчения его обитателей.

Наблюдающему же за всеми судьбами читателю остается нелегкий, но ценный груз времени, клад чужих жизней, но как им распорядиться?

Здесь нет цельной истории, есть отрывки из жизней и судеб, описание того, как отдельно взятый человек претерпевает изменения в политическом строе, как жестокие механизмы внешнего мира вторгаются в мир одного благополучного дома и перемалывают его жильцов своими жерновами. Люди уходят, на их место приходят новые, а старый дом хранит память об ушедших, постепенно ветшает, но стоит себе. Красивый образ, легкая грусть и недоумение от людской жестокости. Но истории живых людей здесь бледны, мимолетны, совершенно не запоминаются и просто проходят мимо. Я сейчас понимаю, что и в "Жили-были", который я люблю безоговорочно, мне лучше всего запомнились вещи - вплоть до самовара, стружки на полу и глиняных кошечек на рынке. Но ни имен героев, ни их характеров я не припомню, только ключевые события. На этот раз только атмосферы и красивого слога мне оказалоь недостаточно.

В 1927 году на одной из улиц Риги был построен новый многоквартирный дом за номером 21, в который тут -же въехали и жильцы разных профессий и званий . И потекла река жизни чуть ли не на 500-сот страниц.

Многочисленные герои живут, любят, женятся и уходят навсегда...Чередуются времена года, власть за длительное время не единожды претерпевает изменения, и только Дом остается постоянной единицей во всей людской кутерьме, как в калейдоскопе сменяющихся картинок чужих жизней и судеб, исподволь наблюдающий за своими жильцами. Самыми первыми, последующими и так далее. При таком авторском стиле эту книгу можно продолжать бесконечно, не обрывая на полпути.

Большой ( в плане объема) роман, в очередной раз рассказывающий о времени и о человеке в нем. Но после прочтения остается странное ощущение, что по существу и сказать особо нечего, так как все это уже было, и даже не единожды.

Было во всех её книгах, когда сменяются декорации, но внутренние стержни сюжета остаются неизменными. Прекрасная жизнь до прихода Советской власти, синонимами которой априори являются террор и угнетение, и людям, живущим на этих страницах практически все едино: большевики или фашисты, вольные или невольные кивки в сторону Запада, при каждом удобном случае не преминет исподтишка и попенять за то, что Советы разрушили прекрасное будущее прибалтийского государства. Удобно так писать, сидя совсем в другой стране и грозя южному централу, попивая сок у себя в квартале... И тошно, и больно от такого лицемерия.

Стандартный набор из террора 30-хх годов, Великой Отечественной, евреев, гетто и концентрационных лагерей , "дела врачей", оттепели и других важных и значимых вех в истории прошлого века. Но все это поверхностно, вскользь, без должной глубины и осмысления. Поэтому закрываешь последнюю страницу без сожаления и искреннего недоумения за что роман вошел в шорт-лист литературной премии "Большая книга"...

Этой книге удалось затронуть какие-то лирически струны моей души... Не сюжетом, не героями и даже не стилем написания. А одной лишь только деталью - Домом, в котором и вокруг которого происходят все события в книге. Дом №21 на Палисадной улице в городе Рига оказался до боли похож на дом, где живут мои дедушка с бабушкой в небольшом городе Ромны Сумской области. Елене Катишонок удалось воссоздать для меня звуки, запахи и ощущения от старой пятиэтажки из моего детства. Там точно так же как и на Палисадной вокруг дома растут каштаны, а на первом этаже по сей день висит черная табличка, на которой белой краской выведены фамилии первых жильцов дома. Кто-то из них давным-давно съехал, кого-то уже и в живых нет, а дом все еще помнит их имена. Уже совсем другие детские ботиночки стирают гранит с лестничных ступенек, перепрыгивая по две-три за раз, чем приводят маму в прединфарктное состояние... Уже совсем другие руки отпирают почтовые ящики на первом этаже и забирают письма и газеты... Уже совсем другие старушки оккупировали лавочку во дворе и разбили цветочную клумбу...

А Дом все еще помнит своих первенцев и с надеждой ждет - вдруг кто-нибудь из этих упорхнувших из его гнезда птенцов захочет вернуться обратно... Дом живет своими воспоминания... Для него все последующие жильцы - просто калейдоскоп меняющихся лиц и судеб, которые на какой-то небольшой период времени нашли приют под его крышей. И я, как и Дом, хорошо и четко запомнила только первых. Они сами, их характеры и судьбы прочно отпечатались у меня в голове. Все, кто заселился позднее, как-то прошли мимо. Неясные мутные тени. Люди, по которым взгляд только скользнул невзначай и сразу же перевелся на что-то другое. Я прикипела душой к дядюшке Яну и его жене, потому что они жили Домом и воспринимали его как живое существо. Мне безумно хотелось чтобы после Второй мировой Мартин Баумейстер вернулся в Латвию и нашел Дом целым и невредимым, чтобы Дом в конце концов обрел настоящего хозяина. К концу книги я сама заболела идеей Дома вернуть прежних жильцов, которых разбросало по миру...

Но, увы, это невозможно. Такое желание сродни утопии. Слишком много выпало на долю этих людей. Что называется - из огня да в полымя. Красноармейцы, заполонившие улицы, и алые флаги на официальных зданиях. Проходит всего лишь год и их сменяют человечки в серо-зеленом со свастикой. Пять лет- и снова в городе правят советские войска. И каждая власть пытается выявить врагов, шпионов, диверсантов и тому подобных вредителей. И каждая власть, если не находит их, то вполне способна их придумать... Наверное, это ужасно, но я хотела чтобы в первую очередь во всем этом выстоял Дом. Насчет людей я не питала никаких иллюзий. Я знала, что все без исключения выжить не смогут. До кого-то дотянет руки безумная государственная машина, кого-то убьет шальная пуля, летящая и поражающая без разбора, а кто-то не выдержит и сломается сам...

Я безумно злилась на Зильбера, которого подкосил страх и ожидание ужасного. А ведь все это могло и не коснуться его! А ведь он мог остаться живым и прожить долгую, а возможно и счастливую жизнь! Я была поражена тем, как Леонелла и Макс, пожив вместе на Кайзервальде, разъехались и в одночасье стали друг другу чужими людьми! А ведь могли прожить жизнь так, чтоб ей не довелось на Палисадной оправляться от инсульта в одиночества, а ему - уезжать на старости в неизвестном направлении... Или если бы Леонелла вместо того чтобы разменивать себе с Громовым, отдала бы свою любовь мужу... Но в те минуты казалось, что муж вечен, будет рядом всегда и никуда не денется... А оказалось, что денется или нет не всегда от него зависит... Можно было дать ему гораздо больше, чем, кусая локти и отдавая дань памяти, назвать в его честь дочь... Столько упущенных возможностей. Столько слов и дел, несказанных и несовершенных, которые могли бы все изменить и исправить... Как могла сложится жизни и как она сложилась... Для меня здесь не важен исторический фон. Он мог быть таким, каким его описала Катишонок, а мог быть совсем другим. Важнее люди и их поступки и мысли под влиянием неблагоприятных обстоятельств...

Эта книга для меня - чистая грусть. Такая, какая бывает в последние летние дни. Ты знаешь, что не за горами новое лето. Оно возможно будет ярче и памятнее, чем прошедшее, но все равно не можешь не грустить. У дома будут новые жильцы, но таких как первые - никогда... Эта книга - песнь тому, что все в жизни мимолетно, невечно и проходяще... И мне грустно. Щемяще грустно... Как будто это я что-то в жизни упустила. Или где-то свернула не туда...

Вот этот небольшой кусочек в начале книги мне и понравился, дальше - нет. Во-первых структура романа очень напоминает "Старика и старуху". Жизнь до большевиков - новая власть Советов - ВОВ - уничтожение евреев и т.д. Все это я читала у Катишонок и раньше, только там другая семейная история на том же фоне. Поэтому неинтересно. Ну и главное мое неприятие романа вот в чем... Если бы книгу написала ЛАТВИЙСКАЯ дама, ей бы ТАМ давали литпремии (или в Америке, где она проживает), у меня не было бы ни вопросов, ни претензий. Но Катишонок (см. Википедию) РУССКАЯ! писательница (даже не Российская) с четко ощутимой в ее текстах русофобией и ненавистью к советским оккупантам и жидобольшевикам. Но в России ее номинируют и дают премии! Я не заблуждаюсь насчет нашей советской истории, но с этой темой надо обращаться аккуратнее, я так считаю. А когда из книги в книгу переходит такая неприкрытая нелюбовь к Союзу и безнравственные поступки советских офицеров ( мол даже нет таких законов человеческих и божьих - что творят!), скрытая насмешка над лозунгами, транспарантами, "темнотой" пришлых русских - меня это бесит! В вопросах истории - я за англичан! Они уважительно относятся к своей истории, даже позорной и жестокой, ведь так же они присоединяли Ирландию, Шотландию и Уэльс. НИКОГДА в их книгах не будет такой ненависти. И уж точно они не дадут премии какой-нибудь ирландской книгописательнице, которая их презирает, повествуя о событиях минувших дней. Почему же у нас это нормально?!!

В итоге, книга вроде и хорошая, и интересная, и познавательная в плане истории, можно советовать, если вы не читали другие романы Катишонок и спокойно относитесь к подобной исторической насмешке.