Текст книги "50 знаменитых самоубийц"

Из этой бойни Гитлер вышел непререкаемым диктатором Третьего рейха и после смерти рейхспрезидента Гинденбурга 2 августа 1934 г. отменил этот пост, присвоив себе звания фюрера и канцлера. Все армейские офицеры обязаны были присягнуть на верность лично Адольфу Гитлеру. Он вознесся на вершину мира: «Когда-то в Европе был только один пруссак, он жил в Риме. Потом появился второй, в Мюнхене. Это был я»; «Каждый, входящий в рейхсканцелярию, должен чувствовать, что посетил властителя мира».

С этого момента основной заботой Гитлера стало проведение политики полного подчинения высших должностных лиц, осуществление системы террора – достигнув высшей власти, Гитлер страшился ее утратить, а потому организовал в стране сложнейшую систему слежки и доносительства.

Гитлер стремился не только к диктатуре. «Наша революция, – подчеркивал он, – не завершится до тех пор, пока мы не дегуманизируем людей». С этой целью он учредил тайную полицию (гестапо), создал концентрационные лагеря, министерство народного просвещения и пропаганды. Евреи, объявленные злейшими врагами человечества, были лишены прав и подвергались публичным унижениям. Германия превратилась в сплошной концлагерь. Агенты гестапо врывались в дома среди ночи. Преступления – от ограбления до убийства – называли «политикой» во имя «национальной революции». Смещались с постов профессора университетов, а на их место назначались некомпетентные нацистские чиновники. Ценность образования была низведена до нижайшего уровня, сжигались книги, уничтожались шедевры искусства – и все во имя процветания новой Германии.

Будучи человеком с нарушенной психикой, Гитлер обнаружил в душевном состоянии германского народа, пережившего шок от поражения в Первой мировой войне, отражение собственного душевного нездоровья, крайнего расстройства, враждебности и агрессивности. Всю жизнь он, австриец, упрямо олицетворял себя с немецким народом и, будоража его своими гипнотическими ораторскими способностями и злобной пропагандой, находил в этом отдушину для собственной ненависти и честолюбия.

Он мстил мировой цивилизации и немецкой культуре за то, что его не признали как художника: были запрещены книги великих Гете и Гейне, музыканты исполняли только Вагнера, вычеркнув из репертуара Моцарта и Бетховена (не говоря уже о всяких там «неарийских» бизе, верди и чайковских). Любой обыватель чувствовал себя полубогом просто потому, что был «арийцем»; перед ним меркли все гении человечества: ничего не стоила Нобелевская премия Эйнштейна, фильмы Чаплина, философия Гегеля, картины импрессионистов… Гитлер сам определял, что писать и как писать, что изображать на картинах и как изображать, что ваять и как ваять. И горе тому, кто осмеливался нарушать предписания фюрера! Не только искусство, но и наука подлежала «нацификации». Гитлер считал себя великим ученым, сведущим во всех науках, и не стеснялся высказывать самые сумасбродные идеи. Он заявлял, что рак вызывается пищевым отравлением, а кратеры на Луне образовались в результате ее столкновения с другими «маленькими лунами»; что за 10 тысяч лет до нашего летосчисления произошло столкновение Луны с Землей; что конструкция велосипеда соответствует «законам природы», а конструкция воздушного шара – «противоестественна», и т. д., и т. п.

Гитлер свысока смотрел на любой предмет – от пищи до политики, от музыки до чистоты расы, отказываясь воспринимать чужие мысли. Самонадеянно доверяя собственной интуиции, он отвергал научные факты. Живя в придуманном им самим мире, он отбрасывает любую идею, не соответствующую его представлениям и невнятным монологам.

Из Германии и Австрии бежали величайшие умы, лучшие артисты, художники – и все это служило поднятию духа нации, наливавшейся пивом и хором исполнявшей «Хорст Вессель». В Нюрнберге проводились слеты: многотысячные колонны маршировали в буйстве красок от флагов и штандартов, заполняли громадный стадион, чтобы услышать слова диктатора, который, произнося речи, впадал в экстатическое состояние.

Популярность Гитлера в Германии не уступала популярности именитых кинозвезд. Любовные письма приходили к нему буквально мешками, многие женщины хотели родить от него ребенка. Но… Гитлер не имел прочных отношений с женщинами почти до сорокалетнего возраста – в «доисторический» период они не играли в его жизни никакой роли, и даже вездесущие журналисты не смогли разыскать хотя бы одну, связанную с ним в прошлом. Он был просто не способен к нормальной человеческой близости.

Сам Гитлер, конечно, считал, что проблема не в нем – просто не было женщины, достойной его. Он был абсолютным шовинистом по отношению к противоположному полу, пряча за враждебностью свой страх перед зрелыми отношениями: «…самая «высшая» женщина бесконечно ниже самого «низшего» мужчины. Это «ничто» стремится достигнуть «бытия», которым для нее может стать только мужчина. Женщина может существовать в двух ипостасях: мать и проститутка… Мир нормальной женщины – это мужчина и только мужчина».

Тем не менее, в 1928 г. в его жизни появилась женщина. Тридцатидевятилетний Адольф предложил своей овдовевшей сестре Ангеле Раубаль стать у него экономкой, и она прибыла с дочерьми – Фридл и Гели, в последнюю из которых Гитлер влюбился чуть ли не с первого взгляда. Гели – совсем молоденькая девушка – по свидетельству знавших ее, была жизнерадостной и уравновешенной особой.

Гитлер завел с ней – своей племянницей – роман, что вызывало недоумение соратников, которые пытались говорить об этом фюреру, но это вызывало лишь вспышки неконтролируемой ярости. Это была, в общем-то, кровосмесительная связь, которая повторяла модель отношений отца Адольфа с его матерью Кларой: скованный различными комплексами, Гитлер мучился ревностью и собственническими чувствами.

Такие нездоровые отношения не могли закончиться нормально. Существует несколько версий развития событий. По одной из них, 18 сентября 1931 г. Гели ушла от фюрера единственно возможным способом – застрелилась в своей комнате. По другой версии, Гитлер убил свою племянницу собственноручно в припадке ярости, что косвенно подтверждается словами патера Палста: «Я сам хоронил Ангелику Раубаль… Никогда я не разрешил бы похоронить самоубийцу в святой земле. Из того, что я похоронил ее по христианскому обряду, вы можете сделать выводы, которые… я не могу вам сообщить».

После ее смерти Гитлер отказался от употребления алкоголя и стал абсолютным вегетарианцем. Ему хотелось окружить себя красавицами, но он опасался слишком близкой привязанности. Наконец Гитлер обратил внимание на Еву Браун – помощницу фотографа Гофмана, летописца нацизма.

Гитлер обладал абсолютным влиянием на нее. Ева Браун отлично вписалась в среду гитлеровской резиденции, куда была введена как любовница фюрера. Она неизменно держалась в тени, отгородившись стеной молчания – прислуге было запрещено разговаривать с ней, кроме как по необходимости. Хотя Ева Браун и входила в ближайшее окружение, но ее отсылали в апартаменты всякий раз, когда появлялись важные гости. Очень немногие в Германии вообще знали о ее существовании. Ева Браун мало интересовалась политикой, предпочитая уделять больше внимания спорту, чтению романов и просмотру кинофильмов. Единственной целью в жизни стало для нее – быть полезной фюреру. Ее участью было печально ожидать возвращения своего хозяина, причем страдала она так сильно, что несколько раз пыталась покончить с собой.

Гитлер окончательно уверился в своей божественной миссии и говорил о себе как о высшем существе: «Я никогда не ошибаюсь. Каждое мое слово – историческое». В 1936 г. он заявил: «Я иду с уверенностью лунатика той дорогой, которой ведет меня провидение». Накануне Второй мировой войны Гитлер с самым серьезным видом утверждал, что нападение на Польшу надо совершить как можно скорее, пока он находится в «расцвете сил». «В качестве причины, – сказал он, – я привожу мою собственную личность. Это решение тесно связано со мной, с моим существованием, с моим политическим даром…» И далее: «То, что я существую, – важнейший фактор».

А мировая общественность словно не замечала происходящего в Германии: Гитлер демонстративно попрал Версальский договор, вышел из Лиги Наций, вооружил страну, создал Люфтваффе (военно-воздушные силы). В 1935 г. Англия подписала с Германией военно-морской пакт. В 1936 г. Гитлер заключил союз с Муссолини. В марте 1938 г. Гитлер вторгся в Австрию и присоединил ее к Германии, при полной поддержке местного населения. В сентябре 1938 г. Англия и Франция дали согласие на раздел Чехословакии, и Германия присоединила к себе всю ее западную часть. 23 августа 1939 г. СССР и Германия заключили договор о ненападении, содержавший в себе протокол о разделе Польши. 1 сентября 1939 г. Германия напала на Польшу. Началась Вторая мировая война, ставшая трагедией для народов, подвергшихся геноциду. Только в самой Германии в концентрационных лагерях погибли миллионы евреев и славян, которых Гитлер планировал превратить в нацию рабов.

22 июня 1941 г. Германия напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война, унесшая десятки миллионов жизней и коснувшаяся практически каждой советской семьи – гибелью, голодом, эвакуацией или концлагерем… В декабре 1941 г. гитлеровские войска были остановлены под Москвой, а в 1942 г. потерпели сокрушительный разгром под Сталинградом. В 1943 г. на Курской дуге Советский Союз переломил ход войны в свою пользу. Победы советских войск подтолкнули союзников по антигитлеровской коалиции открыть второй фронт.

20 июля 1944 г. несколько высших военных и гражданских должностных лиц попытались осуществить покушение на Гитлера во время совещания в его прифронтовой ставке в Растенбурге. Была принесена бомба с часовым механизмом, которая взорвалась во время совещания. Отделавшись легкими повреждениями, Гитлер учинил страшную месть заговорщикам. Спасение от гибели лишь укрепило его в сознании своего избранничества, он уверился, что немецкая нация не погибнет, пока он будет оставаться в Берлине.

16 января 1945 г. Гитлер окончательно перенес свою ставку в Берлин, в подземный бункер. К середине апреля стало ясно, что Германия проиграла войну, но Гитлер, потерявший чувство реальности, продолжал утверждать, что конец Третьего рейха не предрешен, что к Берлину идут новые армии, что у него есть «секретное оружие», которое изменит ход войны. Он проводил многие часы над картами боевых действий, перемещая разноцветные булавки и определяя дислокацию подразделений, которых уже не существовало.

15 апреля к Гитлеру присоединилась Ева Браун. Когда он приказал ей покинуть бункер, она не подчинилась, сказав: «Германия без Адольфа Гитлера непригодна для жизни».

20 апреля он отметил свой 56-й день рождения в кругу ближайших сподвижников. К этому времени Гитлер находился в состоянии крайнего нервного истощения, двигался как дряхлый старик, и, несмотря на все старания докторов, его здоровье стремительно ухудшалось. Все, за исключением Геббельса, Бормана и секретарей, начали покидать фюрера, но он продолжал верить в окончательную победу, видя себя последним бастионом, сдерживающим большевизм.

22 апреля Гитлер наконец заявил: «Война проиграна». Признав поражение, он решил покинуть этот мир в вагнеровском стиле. «Германия также должна покончить с собой, – говорил он. – Немцы оказались недостойны моего гения и обречены на проигрыш в борьбе за жизнь». Фюрер искренне верил, что с его смертью жизнь в Германии остановится.

Перед смертью Гитлер решил исполнить заветное желание Евы Браун и жениться на ней. 29 апреля 1945 г. состоялось их бракосочетание. Величайший момент в жизни Евы Браун наступил, когда на обычное обращение прислуги «фрейлейн» она ответила: «Теперь зовите меня фрау Гитлер».

Сразу же после бракосочетания Гитлер продиктовал свою последнюю волю и политическое завещание, где оправдывал свою жизнь и деятельность. 30 апреля начался штурм рейхстага. Гитлер решил, что пришла пора покончить жизнь самоубийством, и завещал сжечь свое тело. Он удалился в свои апартаменты и застрелился, а Ева Браун приняла яд. В соответствии с завещанием их тела бросили в котлован в саду канцелярии и сожгли.

Через день Магда Геббельс отравляет своих спящих детей. После этого они с Йозефом Геббельсом идут в сад и убивают друг друга. Их трупы тоже были сожжены.

Последнее убежище фюрера было занято советскими войсками 2 мая 1945 г. В тот же день офицеры «СМЕРШ» обнаружили обгоревшие трупы мужчины и женщины, в которых немцы признали Геббельса и его жену. 5 мая неподалеку от места, где были найдены трупы четы Геббельс, в воронке от бомбы обнаружились сильно обгоревшие мужской и женский трупы, засыпанные слоем земли.

Спустя несколько дней для осмотра пригласили сотрудника охраны имперской канцелярии, который рассказал все, что ему было известно о смерти и сожжении тел Гитлера и Евы Браун. Правдивость показаний немца-охранника подтверждалась найденными в той же воронке трупами отравленных собак фюрера, которые косвенно свидетельствовали о том, что обгоревшие останки принадлежат Адольфу Гитлеру и Еве Браун.

Останки перевезли для экспертизы с целью подтвердить или опровергнуть выводы об идентичности трупов; была сформирована группа военных медиков, которые провели необходимую работу по их идентификации.

Тем не менее Г. К. Жуков на пресс-конференции 10 июня 1945 г. заявил: «Обстановка очень загадочная… Известно, что за два дня до падения Берлина Гитлер женился на киноактрисе Еве Браун. Опознанного трупа Гитлера мы не нашли. Сказать что-либо утвердительно о судьбе Гитлера я не могу. В самую последнюю минуту он смог улететь из Берлина, так как взлетные дорожки позволяли это сделать».

В январе 1946 г. была подписана аналитическая справка о версии самоубийства Гитлера, в которой отмечались некоторые сомнения, основанные на отдельных противоречиях в показаниях свидетелей. В результате в 1946 г. специально созданная комиссия провела дополнительные раскопки на месте обнаружения трупов Гитлера и Евы Браун, которые 21 февраля 1946 г. были перезахоронены на территории военного городка в Магдебурге. Результаты повторных исследований не оглашались.

В 1948 г. обгоревшие останки из бункера были направлены в Москву, в следственный отдел 2-го Главного управления МГБ СССР, который суммировал все факты, связанные с обстоятельствами смерти главарей рейха.

Окончательно уже не раз сожженные тела были уничтожены (но не захоронены) только в 1970 г.

АКТ

(о физическом уничтожении останков военных преступников)

Согласно плану проведения мероприятия «Архив» оперативной группой в составе начальника ОО КГБ при СМ СССР в/ч п/п 92626 полковника Коваленко Н. Г. и сотрудников того же отдела… произведено сожжение останков военных преступников, изъятых из захоронения в военном городке по ул. Вестенд-штрассе возле дома № 36 (ныне Клаузенер-штрассе). Уничтожение останков произведено путем их сожжения на костре на пустыре в районе г. Шенебек в 11 км от Магдебурга. Останки перегорели, вместе с углем истолчены в пепел, собраны и выброшены в реку Бидериц, о чем и составлен настоящий акт.

Начальник ОО КГБ в/ч п/п 92626

полковник Коваленко

Сотрудники ОО КГБ в/ч п/п 92626 (подписи)

ДЕЛЁЗ ЖИЛЬ

(род. в 1925 г. – ум. в 1995 г.)

«"Предела нет, Джонатан?" – подумал он с улыбкой. И ринулся в погоню за знаниями».

Ричард Бах, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»

Жиль Делёз – один из крупнейших и знаменитейших философов современности, столп философской мысли XX века (это даже как-то удивительно – почему-то кажется, что все философы жили давно-давно). Он вырос в Париже, окончил лицей Карно. После Освобождения учился на философском факультете Сорбонны. Много лет преподавал философию в различных лицеях и университетах, в том числе Венсеннском и Сорбоннском, но в последние годы жизни отошел от преподавательской деятельности.

Всемирную известность принесли Делёзу его работы о философах Юме, Анри Бергсоне и Фридрихе Ницше, а также о писателях Марселе Прусте и Захер-Мазохе. Своеобразие мышления этого философа связано в первую очередь с двумя основными темами, к которым он возвращался на всем протяжении своего творчества. Это, во-первых, природа отношений, определяемых им как чистые столкновения, или встречи. А во-вторых, множественный характер существования времени и мышления, которые состоят из разнородных пластов, образующих особое поле, которое не навязывает опыту никакой формы. Из положения о множественности существования, времени и мышления вытекает мысль Делёза о сугубо прикладном и опытном характере этики как изменчивой оценки способов мышления. Эта мысль диаметрально противоположна установкам классической морали, основанной на незыблемости ценностей, изначальном существовании «плохого» и «хорошего». Наконец, в противовес всем крупнейшим течениям современной мысли Делёз не склонен наделять философию каким-либо предназначением. Он чужд мысли о том, что какая-либо философская система способна отвечать за радикальный и необратимый разрыв в истории мысли.

В последние годы жизни он работал над книгой «Величие Маркса», посвященной не столько Марксу, сколько проблеме значимости философа. Согласно Делёзу, она не измеряется созвучием философских идей духу времени или вечным ценностям – истинное величие состоит в несвоевременности мысли. Мысль не имеет другой меры, кроме актуальности: философия жива ровно настолько, насколько она представляет собой акт мысли, творчество.

После этой книги Жиль Делёз думал оставить сцену философии, перейти к живописи; по-видимому, его все сильнее увлекали линии, сгибы, перегибы, переходы, о которых он столь часто и столь красиво писал; возможно, он искал перспективу ухода с территории слова. Жизнь распорядилась иначе. 3 ноября 1995 г. философ выбросился из окна своей парижской квартиры, положив конец болезни, от которой страдал долгие годы. Его самоубийство стало гимном жизни – во всяком случае, сам Жиль Делёз интерпретировал бы его именно так.

Вообще говоря, писать о личности Делёза непросто, ибо он придерживался мнения, что факты личной биографии незначимы для творчества. Разве возможна частная жизнь мыслителя? Существование философа, утверждал Делёз, всегда строится на творческих основаниях; философ – не просто артист, но изобретатель собственного стиля жизни. Так или иначе, информация о его жизни обрывочна и представляет собой скорее наплыв ассоциаций и рефлексий, чем структурированный набор фактов. С другой стороны, такая «биография» позволяет лучше понять, как выкристаллизовалось решение философа уйти из жизни, которое не было, да и не могло быть спонтанным – Делёз даже интервью не любил давать, т. к. приходилось отвечать на вопросы без предварительных раздумий.

Впрочем, кое-что о его жизни все же известно: у него была семья, он жил в престижном районе Парижа, в последние годы тяжело болел, что и побудило его, в подражание древнегреческим философам, выброситься из окна в декабре 1995 г., восславив таким парадоксальным образом жизнь и подтвердив свое жизнелюбие. И еще – будучи создателем целого ряда концептов философии постмодернизма[11]11
  Постмодернизм — направление философии, общественных наук и искусства, появившееся в середине XX века. В его основе непринятие иллюзий массового сознания, нашедшее свое отражение в социальных движениях конца 60-х годов. Кроме того, идея множественности жизненных миров, форм культуры не вписывалась в проблематику существовавших направлений философии, каждое из которых претендовало на всеобщность. Основная идея постмодернизма – привнесение неопределенности и контраста в порядок и простоту существующих стилей и направлений. Основная цель – не обнаружение новых фактов реальности, а переработка уже существующих, использование сплава различных стилей прошлого, часто с ироническим подтекстом. С момента своего появления постмодернизм рассматривался как феномен философии Франции, но уже с 70-х годов стал фактом европейской культуры.


[Закрыть], он самой смертью удостоверил свою глубинную приверженность идеям множественности существования: переживание собственной болезни роднило его со Спинозой и Ницше, а добровольная смерть – с философами Древней Греции.

Делёз прожил всю свою жизнь в 17-м округе Парижа – одном из наиболее «престижных» районов столицы. Его жизнь там была чем-то сродни «падению» из довольно богатого квартала возле Триумфальной арки, где он родился, через различные квартиры во время войны, в ремесленный, «пролетарский» квартал округа. Даже само это передвижение может трактоваться как символ постепенного перехода философа к левой идеологии, к которой он, однако же, не относился уж очень серьезно.

Жиль родился в буржуазной семье, придерживавшейся консервативных (правых) политических убеждений. В одном из телеинтервью, обнародованных – по его настоянию – уже после смерти философа, он говорит, что почти не помнит своего детства. Отмечает, что у него исчезли самые ранние воспоминания, что он не является архивом – нет смысла хранить вехи личной жизни, поскольку их наличие ограничивает мыслительную свободу творца.

Делёз утверждает, что его детство на самом деле ничего не значит, полагая, что писательская деятельность не имеет ничего общего с индивидуальностью, она не является личным или частным делом. Письмо, говорит он, – это становление-животным, становление-ребенком, и каждый, кто пишет, делает это ради жизни, ради того, чтобы стать кем-то, кроме писателя, или чем-то, кроме архива. Делёз настаивает на том, что рассказывать о собственной жизни – занятие столь же неинтересное, сколь быть личным архивом, хранящим воспоминания о прожитых годах. Намного интереснее быть автором, а не собственным мемуаристом. Автор – как его понимает Делёз – не обращается непосредственно к своей личной жизни, не копается в семейном архиве, а, наоборот, старается быть «ребенком вообще» и описывает мир сквозь призму детского безоценочного взгляда, признающего многообразие форм культуры. Что интересного в детстве? – спрашивает Делёз. Возможно, отношения с родителями, братьями и сестрами, друзьями, но все это – лишь интерес к конкретному человеку, а не к его творчеству. Что на самом деле интересно, так это испытать чувства ребенка – но не воспроизводить чувства из своего детства, а пытаться стать ребенком как таковым.

Тем не менее, можно попытаться ухватить обрывки личной истории Жиля Делёза. Когда он был ребенком, из-за нехватки денег его отправили в обычную среднюю школу, а не в частную, католическую. Он был последним учеником в классе до тех пор, пока не началась война, которая дала ему возможность познакомиться со своим первым Учителем.

Делёз вспоминает довоенный период и террор против консервативной буржуазии, развязанный пролетарским Народным фронтом на волне всеобщего увлечения левацкими идеями, в котором буржуа видели наступление всемирного хаоса. Во многом это объяснялось антисемитизмом буржуа, определившим особенно негативный настрой относительно Леона Блюма, лидера французской социалистической партии и главы Народного фронта, который был для них страшнее дьявола. Ненависть была настолько сильна, что во время войны власть захватил Анри Филипп Петен, противник Блюма, ставший главой фашистского правительства Виши. Петен проводил политику сотрудничества с немецкими оккупантами и преследовал французских патриотов. В августе 1945 г. он был приговорен Верховным судом Франции к смертной казни, замененной пожизненным заключением.

Итак, Жиль Делёз вышел из совершенно некультурной буржуазной «правой» семьи. Его отец (Делёз отзывается о нем с нежностью, вспоминая атмосферу кризиса и ненависть его отца, ветерана Первой мировой, к «левым») был инженером, изобретателем, его первое дело развалилось как раз перед войной, затем он работал на заводе по производству дирижаблей, который немцы переоборудовали в фабрику по производству резиновых плотов.

Философ вспоминает, что, когда во Францию вторглись немцы, он находился в Нормандии в городке под названием Довиль, где его семья проводила каждое лето. Он вспоминает образ Довиля как иллюстрацию огромной социальной силы Народного фронта: с появлением оплачиваемых отпусков люди, которые никогда не путешествовали, могли поехать на побережье и увидеть море.

Делёз вспоминает маленькую девочку, которая с восторгом следила за невероятным спектаклем моря, простояв несколько часов на частном пляже для состоятельных буржуа. Он также вспоминает ненависть, которая явственно звучала в словах матери, увидевшей ту же девочку, когда она бросила фразу о том, что решительно невозможно посещать пляжи, куда приходят «эти». Для буржуа, какими были его родители, предоставление отпусков рабочим означало утрату привилегий и потерю территории, худшую, нежели оккупация пляжей немецкими танками.

В Довиле Жилю пришлось на год остаться в местной средней школе. Без родителей, только с младшим братом, он был полным нулем в учебе, пока не повстречал молодого учителя Пьера Хальбвакса, сына известного социолога и социального психолога Мориса Хальбвакса (он погиб в 1945 г. в Бухенвальде). Пьер был слаб здоровьем, и его освободили от воинской обязанности. Для Делёза эта встреча была подобна пробуждению – он стал Учеником и обрел Учителя. Хальбвакс брал его с собой зимой на пляж, в дюны, и знакомил с французскими писателями: Андре Жидом, Анатолем Франсом, Шарлем Бодлером. Делёз совершенно преобразился. Он говорит, что уже точно не помнит почему, но Хальбвакс помог ему почувствовать что-то важное в литературе.

Через некоторое время Делёз продолжил учебу в лицее. Его определили в класс, где преподавателем философии был Виаль, но он мог попасть и в класс, где преподавал Мерло-Понти – знаменитый французский философ-идеалист, феноменолог. Он вспоминает, что Мерло-Понти был довольно меланхоличным, тогда как Виаль, находившийся на закате своей карьеры, очень нравился Делёзу.

На первых же занятиях по философии Жиль понял, что это то, чем он будет заниматься всю оставшуюся жизнь. Изучение философских концептов действовало на него точно так же, как на некоторых людей действует знакомство с яркими литературными героями; философия была столь же живой, как и любое литературное произведение. У него больше не было никаких проблем с учебой, он стал хорошим студентом.

В лицее были представители всех политических направлений, его одноклассники в какой-то степени были политически сознательными благодаря их товарищу, который участвовал в Сопротивлении и был расстрелян немцами. Однако это было не то политическое сознание и деятельность, которые можно наблюдать в мирное время, – политика в период оккупации была тайным занятием, поскольку в классе были ученики самых разных политических убеждений: от симпатизировавших Сопротивлению до сторонников правительства Виши.

Для Делёза детством и юностью стали демонстрации Народного фронта, политическая настороженность в лицее и наблюдение за тем, как его отец мечется между честностью и антисемитизмом. В итоге, хотя он рос в буржуазной семье, придерживавшейся «правых» политических убеждений, со времен Освобождения в 1945-м он был «леваком».

Однако Делёз не вступил в Коммунистическую партию, несмотря на всеобщий энтузиазм и тот факт, что многие из его друзей стали коммунистами. По собственным словам, его удержало от этого шага лишь то, что он всегда был трудоголиком и не выносил никаких собраний! Он вспоминает, что это был период Стокгольмского обращения[12]12
  Стокгольмское обращение — воззвание, требующее запрещения атомного оружия, установления строгого международного контроля за выполнением этого решения и объявления военным преступником того правительства, которое первым применит атомное оружие против какой-либо страны. Было подписано 15–19 марта 1950 г.


[Закрыть]. Все его друзья, очень талантливые люди, тратили время на сбор подписей под этой петицией… Делёзу казалось, что для партии было бы гораздо важнее, если бы они направляли свою энергию на то, чтобы дописывать диссертации, а не собирать подписи. Его же все это не интересовало, он не питал склонности к разговорам, а идея сбора подписей вызывала у него тихую панику. Делёз никогда не чувствовал полной солидарности с идеями партии.

Во многом это определялось его видением взаимоотношений философа и власти: философ всегда должен находиться как бы в оппозиции к любым властным структурам, ибо они несут однозначность интерпретаций («хорошо-плохо», «правильно-неправильно»), а задача философа – как можно полнее сформулировать и использовать относительность этики и множественность культурных подходов. Власть хочет быть вездесущей, она гасит один за другим очаги сопротивления, проникает в частную жизнь философа, превращая его в «публичного профессора», властителя дум, наставника. Сила философа – в сопротивлении всякой власти: «Отношения сил важно дополнить отношением к себе, позволяющим нам сопротивляться, уклоняться, поворачивать жизнь или смерть против власти…Именно это было придумано греками. Речь не идет уже об определенных, как в знании, формах, ни о принудительных правилах власти; речь идет о правилах произвольных, порождающих существование как произведение искусства, правилах этических и эстетических, составляющих манеру существования, или стиль жизни (в их число входит даже самоубийство)».

Кроме того, любая власть направлена на подавление желания, то есть в конце концов свободы, а левые идеи как раз и утверждали необходимость освобождения, раскрепощения личности. Фактически полное их принятие означало их отторжение, а потому Делёз не стал убежденным социалистом (и не разочаровался в идеях социализма, как это произошло с его более «правоверными» друзьями).

В 1968-м он был госпитализирован с тяжелейшим приступом туберкулеза. Как и Спиноза, и Ницше, Делёз был вынужден жить с болезнью начиная с 1968 г. До приступа он не знал, что у него туберкулез, – чувствовал, что с его здоровьем что-то происходит, но у него не было желания выяснять все окончательно. Философ считал, что у него рак, и не особенно беспокоился. То, что он болен туберкулезом, Делёз узнал только тогда, когда начал кашлять кровью.

Болезнь оказалась очень запущенной, и случись такое несколькими годами ранее, он не выжил бы, но в 1968-м это уже не было проблемой благодаря антибиотикам. Это была болезнь без особой боли, и он полагал, что это огромная удача – болезнь без боли. Делёз считал, что слабо выраженная болезнь помогает, позволяя настроиться не на собственную жизнь, но на жизнь в целом. Настроиться на жизнь – это не значит начать думать о собственном здоровье, это значит ощущать каждый момент жизни.

С этого времени изменилось его отношение к докторам: лично он ничего не имеет против конкретных врачей, но ненавидит их специфическую власть. Делёз считает гнусным то, каким образом врачи манипулируют властью. Он полагает, что, к несчастью для пациента, обследования только позволяют докторам чувствовать себя увереннее относительно того диагноза, который они уже поставили. «Итак, – говорит философ, – хотя как люди врачи могут быть чрезвычайно привлекательны, но при исполнении своих должностных функций они смотрят на других как на собак. Это образец настоящей классовой борьбы».

У Делёза всегда было слабое здоровье, и это обстоятельство было лишь подчеркнуто, когда у него диагностировали туберкулез. В тот момент он приобрел все права, положенные больному, будучи уверенным, что болезнь необходимо использовать. Для Делёза болезнь – не враг, не то, что приносит ощущение смерти, скорее, это нечто, позволяющее ощутить жизнь, но не в смысле «я все еще хочу жить, я выздоровел, я начну жить». Болезнь обостряет видение жизни или ощущение жизни во всей ее силе и красоте.