Текст книги "Посмотри, на кого ты похожа"

Когда я допевала «Катюшу», позвонила Женька, тоже включила «караоке», и мы с ней по телефону вместе спели «Огней так много золотых».

– Ну и на сколько баллов ты напела? Я, например, на восемьдесят шесть, – ревниво сказала Женька.

– Я на шестьдесят три. Попробуем ещё разок?

Перед сном ничего не читала, напевала в подушку: «А где мне взять такую песню».

8 марта, четверг

Восьмое марта – гинекологический праздник, ни один культурный человек его и за праздник-то не считает. Вот меня никто и не поздравил. Культурные люди празднуют День Победы и Новый год. Ещё День святого Валентина, День Благодарения (правда, это в Америке), День взятия Бастилии и День Всех Святых.

В одиннадцать утра позвонила Алёна, очень гордилась Никитой – в честь праздника он жарил яичницу. (Фу, какая пошлость!) Подарил ей серебряную конфетницу. А меня никто не поздравил, потому что я культурный человек.

Ура! В половине первого позвонил Андрей. Мы с ним встретились в «Кофесоле», чтобы выпить кофе. Протянул мне цветочки! Цветочки, цветочки, ура! Всё-таки в этом празднике что-то есть. И что плохого может быть в цветочках?

Вечером Муркин приятель Серёжка Плетнёв (бывшая тёща) подарил мне плюшевого лося. И по одному тюльпану Мурке и мне. У лося в попе видны реласксирующие крупинки, а Восьмое марта – чудный, чудный праздник!

11 марта, воскресенье

В десять часов, когда я ещё почти что спала, неожиданно позвонил Андрей. Сказал, что Мура совершенно не бывает на воздухе и нам надо немедленно собираться, потому что в Коробицыно заканчивается сезон.

– Но мы не катаемся на лыжах, – растерялась я.

– Я и говорю – сезон заканчивается, а вы не катаетесь.

По дороге в Коробицыно заехали к нашей преподавательнице истории одолжить горнолыжный костюм. Костюм красивый, голубой с темно-синими вставками.

Снег, солнце, музыка, много красивых людей. Мурка сидела в кафе в горнолыжных ботинках и гордилась. На гору выходить отказалась, сказала, ей и в кафе неплохо.

А я пошла кататься. Раз уж мы приехали сюда с Андреем, у нас должны быть общие интересы.

Ползала по детской горке, прибавляя вверх по сантиметру, и через два часа уже могла съехать с трёх метров.

– Да вы уже умеете, только боитесь. А бояться здесь нечего, абсолютно нечего, – сказал Андрей и уверенно добавил: – Сейчас я вас научу не бояться.

На вершине большой, просто огромной горы стоять неописуемо страшно. А уж о том, чтобы съехать вниз, не может быть и речи! В конце концов, я не могу рисковать собой – у меня ребёнок, девочка!

Андрей поехал вниз с горы, к горе задом, ко мне передом. Тащил меня вниз за палки и кричал: «Направо!.. Теперь налево!», «Вы что не знаете, где право, где лево?»

Упала не больно, но обидно, и лёжа подумала: «Всё кончено, выхода нет». Но так не бывает, чтобы не было вообще никакого выхода, выходов всегда два. Первый – снять лыжи и съехать вниз на попе. Второй – снять лыжи и ползти наверх на четвереньках.

– Андрей, вы поезжайте вниз, а я тут подожду, – сказала я. – А на следующем спуске вы приедете – а я тут стою. И вы меня заберёте, – сказала я льстивым голосом. – По-моему, это неплохое предложение.

Андрей умчался вниз, а я стояла на горе как настоящий лыжник. Снег, солнце, много красивых людей, и я в голубом костюме нашей преподавательницы истории.

…Что это было, что, что?! Я лежала на снегу и не могла понять, что случилось… Я же никуда не ехала, почему у меня ужасно болят голова и нога?

Оказалось, я лежала не одна. По соседству со мной лежал сноубордист.

– Извините, спорт есть спорт! – Он ухмыльнулся ухмылкой Савелия Крамарова, быстренько подхватил свою доску и угнал вниз.

Он прав – спорт есть спорт, жизнь есть жизнь, но мне очень больно…

Когда Андрей наконец подъехал меня спасать, оказалось, что у него тоже проблемы. Во-первых, во время спуска его немножко схватил радикулит, и он приехал скрюченный на левый бок. Во-вторых, было неясно, куда ему меня тащить – вниз, к подъёмнику, или наверх, к кафе?

Решили ползти к кафе, к блинам со сгущёнкой. Ползли наверх боком, поддерживая друг друга – он, скрючившись, держался за поясницу, а я прихрамывала. Как Лиса Алиса и Кот Базилио.

12 марта, понедельник

Сегодня у меня началась моя новая писательская жизнь, с самого утра. Так всегда бывает – вечером ты ещё никто, а утром просыпаешься, а твои фотографии во всех журналах. Здорово, да?

Позвонила редактор (у меня есть РЕДАКТОР) из издательства (у меня есть ИЗДАТЕЛЬСТВО! Просто не могу поверить, что это всё у меня есть!). Редактор пригласила меня на презентацию какой-то книги в Дом кино (почему кино, если это книга?). Не важно, я пока ещё не всё понимаю, но обязательно разберусь.

Весь день мысленно кричала: «Ура, ура!» Не только Ольга и некоторые другие люди проводят время на приёмах, вручениях премий, фуршетах и кулуарах, – я тоже иду на презентацию.

Очень волновалась перед встречей с редактором. Она свой человек в литературном мире, очень известный. Берёт меня с собой. А я в этом самом литературном мире так себе, никто, просто читательница.

Долго советовалась с Алёной, что надеть. Положила в машину (презентация состоится вечером и я могу не успеть заехать домой переодеться) большой пакет, в котором лежали: выходные тонкие шёлковые брюки (Алёна сказала – надень, будешь хоть раз одета как человек); шёлковая блузка с оборкой (Алёна сказала – не бери, всё равно не наденешь такую приличную вещь); мешок украшений (решили, посмотрю на месте, какие надеть); туфли на шпильках (сунула в последний момент). Туфли мне велики. Алёна сказала – писатели удивятся, когда увидят, как я ковыляю, придерживая туфли пальцами ног. К тому же я в них точно упаду, потому что не ношу каблуки.

На писательское мероприятие отправилась в джинсах (джинсы чёрные, никто не поймёт, что это джинсы, а не вечерние брюки, а Алёне я не расскажу) и в чёрном свитере.

Редактор оказалась ужасно милая, и, если не считать того, что я ужасно её стеснялась и робела, мы с ней подружились. Мы вместе вошли в зал, где проходила презентация, и она сказала, что здесь много людей из Москвы, а потом и подвела меня к пожилому мужчине в тёмном костюме, наверное, известному московскому писателю.

– Это наш молодой петербургский прозаик, – сказала ему редактор.

Я оглянулась посмотреть на молодого петербургского прозаика. Рядом никого не было. Неужели это я? Я вежливо улыбнулась и на всякий случай искоса взглянула на редактора, не смеётся ли она надо мной. Нет, не может быть, она бы не стала, она милая. А этот московский писатель, он не смеётся? Вроде нет.

Мы отправились дальше, редактор впереди, я шаг в шаг за ней, как робкий утёнок за мамой-уткой на птичьем дворе. Хорошо, что я была во всем чёрном – просто такое незаметное чёрное привидение, а не нарядная идиотка в дурацких шёлковых брюках и ещё более дурацкой блузке с бантом.

Редактор подвела меня ещё к нескольким людям, стоящим отдельной стайкой.

– Это…

Ой! Она назвала имя, известное мне с детства, и моей маме тоже.

– Это…

Ой-ой! Она опять назвала имя, известное мне с детства, и моей маме тоже.

– Это…

Ой-ой-ой! И она назвала ещё одно имя, известное мне с детства, и моей маме тоже.

Неужели это я стою рядом с ними? Неужели мой Дневник – такое замечательное произведение, что сразу же вознесло меня на вершину литературного Олимпа?

– А это наш молодой петербургский прозаик, – снова представила меня редактор.

Я нервно почёсывалась, не переставая улыбаться идиотской улыбкой, и думала, прилично ли будет сказать, что мы с моей мамой любим их с детства? Или нет? А вдруг они не хотят, чтобы мы с моей мамой знали, сколько им лет?

Представляла, как буду вечером рассказывать маме:

– Это – Шекспир, это – Шарлотта Бронте, это – Михаил Юрьевич Лермонтов, а это – наш молодой петербургский прозаик…

Так я стояла и думала, что скажет мама, и от восторга даже немного отключилась от реальности, а когда я пришла в себя, писатели уже кружили вокруг накрытого стола, и правильно делали, потому что фуршет был неплох: три вида колбасы, много разных сыров, пирожки, орехи и сухофрукты.

Я по-идиотски улыбалась сразу всем писателям, кишащим вокруг колбасы и всего остального, непрерывно таскала со стола жёлтенький сыр в дырочку (хорошо бы узнать, как он называется) и радовалась – вот стою я, молодей петербургский прозаик, и ем вкусный писательский сыр. Пирожки лежали неудобно, далеко от меня, ни одного не досталось!

Съела много орехов. Орехи – очень удобная еда для фуршета. Если с тобой никто не общается, можно непрерывно жевать и делать вид, что ты специально пришёл пожевать и сейчас очень занят.

Разговорилась с одним из тех писателей, чьи книги я знаю с детства. Он радостно сообщил мне, как дёшево ему обошёлся билет из Москвы в Питер и обратно – всего пятьсот рублей за плацкартный вагон. Тут-то я и поняла всю глупость Петра Иваныча и Никиты с Алёной насчёт гонорара. Если уж такой известный мне с детства писатель радуется плацкарте, то мои мечты сделать на гонорар ремонт выглядят по меньшей мере наивно!

– В плацкарте – жизнь, а в купе – отстой! – сказал Известный Писатель.

Поняла, что он имел в виду.

В плацкарте Писатель ехал с женщиной, которая рассказывала, что у неё лет пять назад умер в Магадане родственник, и вот теперь она хочет перевезти его домой. Он испугался, может, женщина не в себе, и уже хотел поменяться с кем-нибудь полкой, но женщина пояснила:

– Вы что, не понимаете? Это же Север! Родственник там хорошо сохранился.

Теперь я всегда буду ездить в плацкарте и узнавать всё про жизнь для своего творчества.

И ещё Писателю недавно повезло – купил в секонд-хенде пиджак за триста рублей, вот посмотрите, какой хороший! Я кивала, трогала пиджак и чувствовала себя частью литературного мира – я тоже обожаю секонд-хенд и позавчера купила себе у метро «Горьковская» новый чёрный свитер.

Известный Писатель спросил меня (меня!):

– Вы тоже писательница?

– Нет, я не писательница, просто я вечерами пишу Дневник… Про любовь…

– О-о-о! – задумчиво прогудел он. – Про любовь могут издать в женской серии, а там огромные тиражи…

Не могла отделаться от мысли, что ему тоже хочется в женскую серию.

Известный Писатель ушёл, а я уселась в уголок и провела там довольно много времени совсем одна со своей тарелкой, пока рядом со мной не присела писательница, настоящая, не такая, как я. Она сбрасывала пепел в мою тарелку и пихала меня острым локотком в плечо. После третьей рюмки писательница положила лицо в салат, совсем как Лев Евгеньич, и принялась издавать странные звуки. (Представила, как буду рассказывать об этом Женьке, и непроизвольно захрюкала. Не забыть обсудить с Женькой, можно ли настоящей писательнице сыпать пепел себе в тарелку.)

К концу вечера я настолько осмелела в этом новом, замечательно интересном для меня мире, что спросила у своей соседки, с которой мы вместе увлекались жёлтеньким сыром:

– Вы тоже писательница?

– Я жена писателя, – гордо ответила соседка, выхватив у меня из-под носа последний кусок сыра.

Наверное, жена писателя – это профессия. Я потом увидела её с мужем. Ему лет тридцать пять, и, может быть, он долгие годы писал и писал, а его все не печатали, а он все писал и писал, а она ходила на цыпочках вокруг стола и работала на трех работах, чтобы он мог спокойно творить и ещё что-то при этом кушать… вот ведь как она сыр любит, видимо, всегда все лучшее отдаёт ему… Ребёнок у них, наверное, бледненький…

19 марта, понедельник

Проснулась утром и снова заснула. Совершенно ясно, что единственное, что правильно делать в понедельник, это валяться в постели, притворяясь больной, чтобы можно было не вставать. Чем я и занимаюсь. Лекций сегодня нет, их отменили, потому что в наших красивых аудиториях принимают иностранную делегацию. Студентов отправили в музеи, а меня в постель.

Разбудил меня звонок. Редактор! Вот, оказывается, какова писательская жизнь – ни сна, ни отдыха измученной душе. Если так пойдёт, то я скоро устану от светской писательской жизни, от этих их приёмов, презентаций, фуршетов… Нет, пожалуй, всё-таки не очень устану. Интересно, куда она меня на этот раз пригласит?

– Я не могу читать вашу книгу, – строго сказала редактор.

Я ужасно испугалась. Неужели так противно?

– У вас одни и те же персонажи названы разными именами.

Не может быть! Я несколько раз переназывала всех, особенно девочек, и всё-всё проверила… На всякий случай решила посмотреть дискету.

В тексте всё в порядке, очень много разных персонажей. У всех персонажей разные имена. Неужели редактор хотела, чтобы имена были одинаковые? Зачем? Скучно же читать. А у меня совсем не скучно, например:

«– Дима, рыба вкусная?

Антон кивнул».

Или такое:

«Алла вошла в комнату.

– Здравствуйте, Катя! – закричали все».

Или вот ещё:

«Эх, Ася, Ася!» – сказала себе Маша.

Наверное, редактор считает, что я сумасшедшая… Надеюсь, она хотя бы счастлива, что на презентации всё так хорошо обошлось – сумасшедший автор не бросился и не покусал настоящих писателей…

Я ужасно расстроена. Всего один вечер, ночь и пол-утра я была молодым петербургским прозаиком. А теперь я кто? Сумасшедший маньяк, у которого редкая мания называть персонажей разными именами для того, чтобы их казалось больше.

Апрель

3 апреля, вторник

Проснулась в крайне плохом настроении, потому что во сне старательно отгоняла от себя мысль, что мне необходимо искать работу (надежда на то, что профессиональный писатель живёт гонорарами, растаяла как дым).

Несколько дней назад случилось непредвиденное событие – бедность подкралась ко мне прямо у кассы в универсаме (зашла в универсам после Дома книги). То есть мне просто не хватило денег заплатить за все, что я свалила в свою тележку (а зачем их делают такими большими?).

Пришлось быстро рассортировать продукты направо-налево.

Направо (оставила в магазине): камамбер (баловство, сыр «Российский» лучше), копчёную колбасу (вредно для здоровья), упаковку каши «Быстрёнок» (кашу можно сварить самой). Налево: все остальное (хлеб «Здоровье», два шоколадных батончика, сушки, сладкое).

Пришла домой и тут же завела тетрадь расходов.

Хлеб «Здоровье» – 24 руб.

Два шоколадных батончика – 38 руб.

……

……

Решила просто записывать продукты, без цен, – так быстрей удастся вычленить лишнее:

Варенье вишнёвое

Варенье клубничное

Конфеты

Зефир

Варенье чёрносмородиновое

Желе.

Нет, лучше буду записывать по-другому: продукты отдельно, всё остальное – отдельно.

Продукты – 685 руб.

Книги – 410 руб.

Вот, пожалуйста, что и требовалось доказать, мы живём неэкономно – слишком много тратим на продукты, а затраты на книги и на продукты должны быть одинаковыми.

Сначала не хотела записывать это в дневник, но подумала, так будет нечестно – сегодня мне ещё пришлось купить в «Старой книге» «Сагу о Форсайтах» в ДРУГОЙ ОБЛОЖКЕ. Она у меня когда-то была (книга, а не обложка), а потом куда-то делась, и я купила «Сагу» в зелёной обложке, но ни разу не открыла, потому что могу цитировать с любого места. А тут смотрю – вот они, эти два древних синих тома, – такие, как у меня когда-то были! Читала «Сагу» дома за обедом и не могла оторваться – совершенно другая «Сага», та самая, моя.

Вечером размышляла – казалось бы, чего стыдиться, – подумаешь, купила книгу, и ещё книги, поэтому не хватило денег на камамбер и колбасу, но почему-то было стыдно и очень хотелось колбасы и особенно камамбера. Нет, хватит, к черту, нужно искать другую работу, решила я и обзвонила всех (пока самых близких), чтобы они подыскивали мне место.

И вот сегодня в четыре часа у меня решающая встреча по поводу работы. Никита договорился, что меня просмотрит один важный господин, которому требуется сообразительный сотрудник (это мне подходит) на неполный рабочий день (это тоже мне подходит).

Важный бизнесмен, член «Ротари-клуба» (из литературы я знаю, что на западе «Ротари-клуб» – это организация влиятельных бизнесменов, политиков и др. Хорошо, что у нас они тоже уже объединились) торгует стиральным порошком. Велел мне прийти в Шереметевский дворец.

Член «Ротари-клуба» оказался очень приятным нарядным господином. Он тепло расспрашивал о моей работе, зарплате и семье.

– А почему у вас такая плохая машина? – спросил он.

Я очень оценила его интерес к моей жизни, расслабилась и начала подробно рассказывать, как Денис забыл у меня полуживой «лэндровер» навсегда.

– Понимаете, мой муж, то есть мой первый муж… нет, то есть у меня нет никакого второго мужа…

– Вот вам психологический тест на интеллект, – прервал меня господин, впившись в меня взглядом. – Продолжите ряд; О Д Т 4.

– Не знаю, – призналась я. Сейчас господин скажет – извините, вы дебилка.

– Ой, нет, погодите! – робко пискнула я. – Один, два, три, четыре, пять… Правильно?

– Вы знали, знали! – закричал господин.

Я надулась от гордости и сказала, что мой папа был математиком и мне уже с пяти лет было известно, что после одного идёт два. Поэтому мне любой тест нипочём, и я могу продолжить ряд дальше, – дальше будет шесть, семь, восемь…

Надеюсь, мне удалось неплохо проявить себя, и теперь мне предстоит головокружительная карьера в области стирального порошка. Сначала стану левой рукой этого господина, потом правой, потом ответвлюсь от него со своим собственным бизнесом (может быть, разорю его фирму, смотря как он будет себя вести), а потом… потом меня тоже примут в местный «Ротари-клуб»…

Господин сказал, что подумает обо мне и позвонит Никите. (Почему Никите?)

Во время вечерней лекции неотступно думала, как хорошо я показала себя на собеседовании, и вдруг мне пришло в голову, что студентов необходимо обучать проходить такие тестирования – ведь у них впереди жизнь, карьера и прочее.

В свете тестирования попросила студентов написать эссе из трёх фраз на тему «Я проснулся утром весь зелёный», но так, чтобы в эссе были вступление, основная часть и заключение. Не справился никто, кроме одного мальчика, который прочитал следующий текст:

Вступление: Просыпаюсь я как-то утром весь зелёный.

Основная часть:

Одеяло убежало, улетела простыня,

И подушка, как лягушка, ускакала от меня.

Я за свечкой, свечка в печку,

Я за книжкой, та бежать…

Заключение: Больше коноплю такую я не буду покупать!

Способный мальчик, молодец!

Дома я не могла дождаться Никитиного звонка и позвонила ему сама.

– Как там насчёт стирального порошка? – спросила я и ожидала услышать, что все хорошо, меня берут на работу, но не тут-то было.

Плохие новости – я не подхожу господину из «Ротари-клуба». Он считает, что таких чересчур сообразительных нельзя подпускать к продаже стирального порошка. Обидно, но объяснимо – испугался конкуренции с моей стороны (сначала открою свой branch, потом сделаю ему take over…).

Вопрос с работой остался открытым.

4 апреля, среда

Сегодня вечером консультировала Лысого (никак не привыкну называть его Кормильцем). У Лысого оказалась бездна проблем (подозреваю, что все совсем не так просто – может быть, ему просто нравится, когда его слушают). Проблема Лысого на сегодняшний день – деньги, как и у меня.

После того как я заплатила Ирине Андреевне, у нас с Мурой осталось только ещё на одно пластмассовое колечко (Мура хочет голубое, а я думаю, лучше зелёное, к глазам). Решительно пересмотреть всю систему домашнего хозяйства или просить у Дениса вперёд за следующий месяц? (Он будет кричать, что мы с Мурой известные транжиры, а он не миллионер.)

Денис знает, что я знаю, что он даст, и весь его крик – чистая формальность вроде трепыхания крылышками обречённой бабочки, но мне его жалко… Поэтому я спросила Муру, как она относится к «Быстрёнку» на завтрак, на обед и на ужин в течение трёх дней до зарплаты. Мура согласилась на гречневый и рисовый «Быстрёнок», это хорошо.

Так вот, у Лысого та же проблема, что и у меня, – с деньгами. С ним вдруг что-то случилось. Вот уже целую неделю он почему-то боится тратить деньги: не покупает одежду, проверяет все чеки в продуктовых магазинах и даже ездил в оптовый магазин «Лента». А вчера целый день думал, когда это он успел съесть столько йогуртов?

Несколько раз на этой неделе Лысый ходил с друзьями в клубы и рестораны, и там его проблема с деньгами тоже проявлялась. Как только наступало время платить по счету, Лысый вскакивал и, не попрощавшись, убегал от друзей. Просто не мог расстаться с деньгами! Да что там говорить, он даже приостановил работы по возведению в нашем дворе небольшой башни для обзора Владимирского проспекта и подумывает отказаться от участия в горячем питании консьержки.

Похоже, я опрометчиво согласилась на бартер, – не думала, что столкнусь с такой сложной проблемой, как деньги… Я ужасно растерялась и испугалась (но бартер есть бартер, и сейчас я обязана оказать ему псих. помощь).

– Э-э… ваша проблема… это очень типичная проблема для богатых людей во всем мире.

Лысый немедленно раздулся от гордости, а я все ещё не знала, что делать.

– Точно знаю, что следует делать, – объявила я, – сто раз работала с такой неприятностью с о-очень богатыми людьми всего мира, а теперь вот буду с вами…

Лысый подобрался, как двоечник, которого выдвинули в старосты.

– Вы должны сделать три добрых щедрых дела, – твёрдо сказала я, – три раза потратить деньги не на себя. Благоустройство двора и дополнительное питание консьержки не считается. Деньги необходимо потратить на конкретных людей.

– Чего это?! – возмутился Лысый.

– Все богатые так лечились, – напомнила я. – Но здесь есть один секрет. Если хотя бы в одном случае из трёх вы пожалеете истраченных денег – все пропало, начинайте сначала.

Надеюсь, что Лысый в детстве не читал, как Незнайка делал добрые дела, чтобы получить волшебную палочку.

– Через неделю придёте ко мне с отчётом. Итак – три добрых дела! И помните – вы должны радоваться, что можете помочь людям своими деньгами!

5 апреля, четверг

В десять часов утра странный звонок – Андрей.

– Э-э… как с физикой? Я… кхе-кхе… правильно решил задачи?

Сказала, что правильно, чтобы он не расстраивался, на самом деле я не знаю и Мура, по-моему, тоже.

Андрей молчал. Я тоже молчала, только подробно рассказала про свою неудавшуюся карьеру в области стирального порошка.

– Неужели ему не понравилось, что я с пяти лет умею считать? – спросила я.

– Кхе… хм… Я знаю этого члена «Ротари-клуба», – сказал Андрей и добавил, что мне совершенно нечего делать в его бизнесе. Тогда я спросила, не является ли Андрей членом «Ротари-клуба», на что он издал странный звук, что-то между обычным хмыканием и небольшим рыком, из чего я заключила, что эта местная организация влиятельных людей не пользуется его уважением. Сказал, что это просто большие членские взносы в довольно неприятную компанию.

Раз так, хорошо, что я не пошла на работу к этому капризуле. Очень хотела спросить, но не решилась, кто же в таком случае сам Андрей, если его приглашали в «Ротари-клуб», – медиамагнат, владелец вещевого рынка, политический деятель?

Андрей так долго молчал, что я почувствовала себя неловко и, чтобы прервать молчание, сказала:

– Хотите, сходим куда-нибудь?

Андрей сказал: да, завтра вечером, потому что потом он не сможет.

– Куда пойдём? – спросила я.

– Э-э… всё равно.

– Завтра в Филармонии хороший концерт? – с вопросительной интонацией проговорила я, чтобы оставить ему путь к отступлению. Вдруг он согласился просто из вежливости и уже раскаивается…

– Я могу не раньше восьми часов.

Что значит «я могу»? Не думает ли он, что каждый назначает концерты на удобное для него время?

– Но Филармония как раз в это время не может.

– Хм… – Вздох, небольшая пауза. – В шесть часов… – Большая пауза, вздох… – Возле вашего дома. Хм… До свидания.

Филармония – единственно правильное решение для встречи с Андреем, потому что:

1. Пусть не думает, что если я охочусь за высокопоставленными чиновниками, то у меня совсем нет культурных запросов.

2. Так ему и надо. Мог бы и сам что-нибудь предложить, вот у Романа всегда было множество идей…

Вечером сказала Алёне, Ольге, Женьке и Ирке-хомяку, что воспринимаю это не как свидание, а как встречу обвиняемого со свидетелем в рамках процессуальных отношений. У такого роскошного небрежного красавца наверняка куча женщин. Согласились все, кроме Ирки-хомяка.

– Ничего, подождёт его куча, – сказала Ирка.

Может быть, я напрасно ею немного пренебрегаю и не считаю её самой умной из моих подруг?

6 апреля, пятница

Вышла из дома в шесть часов три минуты (всегда хорошо немного опоздать). На улице около моего дома никого не было. (Но что значит «никого»? Было много разных людей, среди которых

я и стояла, озираясь по сторонам, как дура, на свидание к которой никто не пришёл.)

Приняла решение спрятаться в магазине «24 часа» и наблюдать через стекло.

Не могу сказать, что я очень обиделась на него за опоздание, потому что с самого начала не рассматривала все это безобразие как свидание, просто думала, – вдруг у нас будет такой романтический вечер – сначала мы посидим в кафе, потом пойдём в Филармонию, и, может быть, он возьмёт меня за руку, как в пятом классе.

Чёрный «лэндровер» появился в шесть двадцать две. Я для приличия купила шоколадный батончик и, подождав ещё три минуты, направилась к машине.

– Выпьем кофе? – предложила я. – Где?

Андрей пожал плечами – где хотите.

В «Кофесоле» он заказал двойной «эспрессо», а я «капучино» и толстенький пирог с черникой (хотела ещё с малиной и пирожок с сыром, но постеснялась).

Только мы расположились за столиком и я улыбнулась Андрею светлой и задумчивой улыбкой, как в его кармане зазвонил телефон.

– Я тебе… (неразб.)… сказал, чтобы… ррр… – сердито рычал он. – А ты… ррр… (неразб.).

Я спокойно пила кофе и, не проявляя никакого нетерпения, ждала, когда же он решит свои наболевшие вопросы и мы начнём беседовать о том о сём.

Наконец Андрей закончил рычать, и я встрепенулась и сказала:

– А… – но телефон тут же зазвонил снова.

– У меня вагоны стоят!.. – тихим страшным голосом орал он. – Ты, твою мать…

Дальше опять неразборчиво, шёпотом, отвернувшись и прикрыв рот рукой, но я обо всем догадалась.

Я задумчиво курила и делала вид, как будто мы сто лет знакомы или даже мы семья: муж – бизнесмен – где присядет, там заодно и поработает, а жена – писательница и здесь, в кафе, наблюдает жизнь и раздумывает над сюжетом.

…Обидно мне, очень обидно! Андрей так и не сказал мне ни слова, а всё только другим своим знакомым… Зачем он тогда пригласил меня в Филармонию?

Решила, не буду обижаться, в конце концов, для настоящего мужчины вагоны важнее, чем я, к тому же я не глупенькая девочка и могу самостоятельно занять себя. Например, сейчас, пока он орёт в телефон, я могу подумать – женат ли он? Или нет?

Есть такой краб, у которого одна клешня деликатес, а другая так себе, ерунда. Охотники за крабами отрезают у него деликатесную клешню и бросают краба обратно в море. Этот краб-дурак прячется в укромном местечке и отращивает новую клешню. Нет, чтобы по-умному отсидеться – так он снова ловится, и охотники опять отрезают у него деликатесную клешню…

Вот так и я – с большим трудом отрастила новую клешню, и больше ни за что не поймаюсь. Я не какой-нибудь краб-дурак, чтобы ещё раз иметь дело с женой и фальшивой тёщей!

Как это печально, если он всё-таки женат… Это как будто тебе пять лет и ты тянешь лапку к кукле, а она чужая, тогда тянешь лапку к другой – и она чужая, не твоя, и эта, и эта… А где же тогда твоя?! То есть моя…

Задумавшись о жизни крабов, я не заметила, что Андрей разговаривает, то есть орёт, уже минут десять. Почти что окончательно решила – сейчас встану и покину этот романтический ужин. Тем более нам уже пора в Филармонию.

– Мы в концерт опаздываем, – сказала я в надежде, что он улыбнётся.

Но он не улыбнулся. Не отрываясь от телефона, Андрей заплатил по счёту, и мы поехали на концерт.

В Филармонии совершенно особая атмосфера – островок другой жизни.

Я всё детство промучилась в этом зале, конкретно в четырнадцатом ряду. А если человека ребёнком заставляли что-то делать, и он ужасно это ненавидел, но был маленький и ещё не умел бороться, то потом, когда человек вырос и уже никто не может его заставить, человек почему-то уже сам делает это… Именно по этой странной причине я продолжаю ходить в Филармонию, тем более у меня там есть мои филармонические старушки, все те же – в белых блузках и серебряных причёсках. Я была маленькая, а они уже были такими. И ещё у них – лица. Лица людей с того самого островка другой жизни.

Так, произошла небольшая осечка. Я думала, что в первом отделении Бах – он мелодичен и каждый может его пережить. А со второго отделения я собиралась, так уж и быть, уйти, – во втором отделении будет концерт для виолончели с оркестром какого-то неизвестного мне Шохата. Но все почему-то поменяли местами, и сейчас будет этот Шохат.

Сверившись с программкой, я поняла, что Шохат ещё живой и даже немного моложе нас. Он может быть не так безобиден, как Бах. И ещё будет вокал; подозреваю, что Андрей равнодушен к вокалу.

Играли концерт для виолончели с оркестром Шохата. Я искоса наблюдала за Андреем – по-моему, ему нравится. Во всяком случае, глаза закрыты. Настоящие меломаны всегда слушают музыку с закрытыми глазами.

Ой! Я испуганно вздрогнула. Сопит! И ещё, кажется, прихрапывает на вздохе! Что делать?! Нет, так бы ради бога, устал человек, и пусть спит, но вот только две тётки впереди… Они оглядывались и шипели. Я сделала вид, что он не со мной.

Наклонился вперёд! Я испугалась, что Андрей упадёт прямо на тёток, и придерживала его за рукав. Если бы мы были близко знакомы, я бы знала его манеру поведения в обществе – например, имеет ли он привычку храпеть и хлопаться в проход или культурно поспит и к антракту проснётся. А так я, конечно, очень нервничала.

Андрей проспал весь концерт для виолончели с оркестром, и проснулся, только когда запела певица.

Повернулся ко мне – в глазах дикий ужас, видимо, ТАКОГО он всё-таки не ожидал.

Андрей наклонился ко мне – неужели собирается нежно подышать мне в ухо?

– Буфет здесь есть?

– Э-э… да… здесь часто бывают булочки из «Метрополя».

– А почему в Филармонии нет спальных мест?

– В следующем отделении будет Бах, – оправдывалась я.

– Я под Баха сплю ещё лучше, – заверил меня Андрей, немного сполз вниз, уставился в программку и зачем-то вытащил ручку.

Видимо, всё-таки он человек с хорошим музыкальным вкусом – вот как внимательно изучает программку, отмечая понравившиеся ему арии.

И тут Андрей толкнул меня локтем и показал программку:

ЦИКЛ ПЕСЕН ДЛЯ ГОЛОСА И СТРУННОГО ОРКЕСТРА.

СТИХИ РЕМБО

Фанфары

Города

Флот

Интерлюдия

Прекрасное

Парад

Отъезд

– Всё! Сейчас уже будет «Отъезд», – радостно прошептал он. Оказалось, Андрей зачёркивает то, что певица уже пропела…