Текст книги "Краденое счастье"

Глава 8
ЛЮБОВЬ, ЗАЧЕМ ТЫ МУЧАЕШЬ МЕНЯ?

Николай подошел к двери, прикрыл ее. Поставил кастрюлю на пол. Беззвучно вернулся к коляске. Приподнял Любину голову и, наклонившись, поцеловал жилку, как крик птицы бившуюся между ключиц, в яремной ямке. Потом поднял Любу на руки и перенес на кровать. Ноги Любы выгнулись в щиколотках и задрожали. Она покорно взглянула на Николая и закрыла глаза. Николай расстегнул ремень на джинсах и потянул вниз «молнию»…

– Мне в десять пятнадцать надо быть внизу, на улице, – прошептала Люба Николаю.

– Ни о чем не волнуйся, – прошептал Николай.

– Я… я тебе не понравлюсь, – вытянувшись, как солдатик, едва слышным дрожащим голосом сказала Люба. – Я не умею… Я не знаю, что нужно делать…

– Ты первый раз? – снимая ботинки, спросил Николай.

Люба едва заметно кивнула.

В комнате стало тихо. Только слышно было, как в кухне смеялись Кристина-даун и глухонемая Анжела да на улице громко распевал веселую цыганскую песню двупалый Вася.

…Люба лежала, зажмурив глаза и пряча дыхание.

Николай провел пальцем по животу Любы, помолчал и, наконец, осторожно, стараясь не выдать своей заинтересованности, задал вопрос, ради которого, собственно, и лежал сейчас в этой вонючей комнате:

– Слушай, все хотел спросить: как тебе Путин?

Люба недоуменно поводила глазами.

– Путин?

– Ну! Ты же его видела?

Люба вспомнила программу «Время».

– Видела, конечно.

– И как твое впечатление? С бизнесом порядок будет, в конце концов?

– С бизнесом – да, – поразмыслив, согласилась Люба.

Николай с облегчением вздохнул.

– А вообще…. – покачала головой Люба. – Все вокруг него так низкопоклонничают. Послушаешь: зарплаты выплачиваются, урожай небывалый, несмотря на саранчу.

– До чего ж страна холуйская! Каждый только о своей заднице думает. Хоть бы кто осмелился про бардак президенту сказать! Газетки небось подкладывают какие нужно – о росте национального продукта, об обуздании инфляции. А то и вовсе липовые газеты подсовывают, отпечатанные в одном экземпляре.

– Так бывает? – поразилась Люба.

– Ха! – сказал Николай. – Но на вид-то он тебе как показался? Ты, кстати, когда его последний раз видела?

– Вроде не глупый, – кивнула Люба. – Во всяком случае, я на него возлагаю надежды. А видела, когда он с рабочим визитом к нам в Вологодскую область приезжал, по поводу инноваций.

Глаза у Николая загорелись.

– Любовь! – весело сказал он. – Любовь, как же ты удачно на меня свалилась.

Люба затрепетала.

«Тьфу!» – сказала в сердцах коляска.

– А вот чисто теоретически? – рисуя на Любином животе спирали, спросил Николай. – О чем бы ты с Путиным сейчас поговорила?

– Об инвалидах, – смущенно прикрывая живот, ответила Люба. – Но не о себе, я ведь просто человек с ограниченными возможностями, а о тех инвалидах, кому гораздо тяжелее меня.

– Это – само собой, – согласился Николай. – А – еще?

– Про бездомных детей, про наркоманов.

– С наркотой бардак, – согласился Николай.

И встал с кровати.

– Столько молодых ребят гибнет от этой заразы, – все более тихим голосом, под конец почти шепотом, произнесла Люба, то глядя снизу вверх на Николая, то отводя взгляд. Он надел джинсы.

«И никакая это не зараза, – вдруг подала из-под кровати голос утка. – А естественный отбор».

«Кто тебе такую чушь сказал?» – возмутилась Люба.

«Никакая не чушь! Я под одним умирающим кандидатом наук лежала, – обиженно сказала утка. – И все слышала».

«Слышала звон, да не знаешь, где он», – возмутилась коляска.

«Все, кто склонен к употреблению наркотиков, вымрут от передозировки, и останется здоровое поколение», – не сдавалась утка.

«Почему тогда все, кто склонен к алкоголю, не вымерли, оставив после себя сплошных трезвенников? – уела Люба утку. – Наоборот, нарожали больных детей и пьют себе дальше».

«А я почем знаю? – обиделась утка. – За что купила, за то и продаю».

– Я так считаю, – заметил Николай, надевая ботинки, – сдохнет наркоман – туда ему и дорога. И чем быстрее, тем лучше. Естественный отбор! Поэтому наркотиков продавать нужно как можно больше, чтоб все дерьмо передохло. Но – порядок нужен в продаже. А не кто во что горазд.

– Ты думаешь? – неожиданно сказала Люба податливым голосом.

«Люба! – возмутилась коляска. – Ты почему потакаешь бесу этому? Где твоя гражданская позиция?»

«Не знаю. Наверное, не хочу, чтобы он меня бросил», – виновато сказала Люба.

«А если он тебе скажет: укради?»

Люба потерянно молчала.

«Не красит тебя, Люба, такая любовь», – строго сказала коляска.

– Тебе, может, помочь? – спросил Николай Любу.

– Нет! – испуганно отказалась девушка.

Еще не хватало, чтобы Коля увидел ее беспомощной и некрасивой.

– Я сама все сделаю. Ты только коляску подкати.

– Тогда я пошел? Внизу подожду? Заодно разберусь с этим твоим певцом.

Люба не смогла удержать счастливой улыбки: ревнует!

Николай вышел, довольно посвистывая.

«Люба!» – позвала коляска.

«Что тебе?» – неохотно отозвалась Люба, садясь на кровати.

«Сама знаешь – что…»

«Зачем ты меня мучаешь? Ну, права ты! Тысячу раз права! Я не должна была соглашаться с Колей насчет наркоманов и вообще…»

«Не пара он тебе, Любушка, – жалобно сказала коляска. – Не такой человек тебе нужен».

«А джип тебе – пара?»

Коляска замолкла.

«Ой, девки, – со скрипом потянулась кровать. – Любовь – это чистая мука».

Глава 9
ЛЮБОВЬ И ЛЕСТНИЦЫ

«Ой, Люба! – вскрикнула коляска. – Как бы сейчас из-за нас с тобой мужчины не подрались!»

Люба уставилась на дорогу.

Из джипа вылезал Николай, а от раскосой иномарки к Любе небрежно шел Ярослав. На нем была длинная прямая черная юбка с запахом – такие носили египетские фараоны. Волосы, зачесанные назад и намазанные гелем, блестели, как ночное море. В мочке уха играла рубиновая серьга. Ярослав улыбнулся, обнажив длинный правый клык. Клык смутил Николая, почувствовавшего, что его собственные черные джинсы, «ролекс» и цепь на шее – вчерашний день мировой моды, но смутил лишь на мгновение. Через секунду он сделал вид, что ничуть не удивлен, и кивнул Ярославу.

– Николай Аджипов, – сказал он, протягивая руку. – Для своих – Коля Джип.

– Ярослав Бонивур, – пожал руку Николая Ярослав. – Сценическое имя – Вампир. Поехали? Время поджимает.

– Любовь, давай в джип! – продемонстрировал Ярославу право собственности на Любу Николай. – Куда едем?

– «Голден пэлас».

Джип рванул с места.

Вскоре Люба увидела висящую над проспектом, освещенную праздничными пучками света растяжку: «Голден пэлас: Вампир и Николай Носков». Любины зубы застучали.

– Ты чего? – спросил Николай.

– Тремор, – пробормотала Люба и сжала зубы. – На нервной почве.

«Хорошо, что голову помыла», – подумала Люба, когда Николай вкатил коляску в сияющий голливудской роскошью клуб. Он неохотно отпустил ручки коляски, когда Ярослав сказал: «Подожди здесь, мы быстро», но тут же пошел навстречу мужчине, обратившемуся к нему:

– Здорово, Запорожец! Ты чего здесь? Отдохнуть пришел?

– Удачно я тебя встретил, – довольным голосом сказал Николай. – Слушай, ты ведь студию звукозаписи крышевал одно время?

– А кто в юности не ошибался? – хохотнул мужчина и поднял темные очки на лоб.

– Связи остались? Девчонку одну надо раскрутить. Протеже Путина. На этой неделе опять с ним встречается. Но я так прикинул: чего его по ерунде грузить? Уж договариваться – так по-крупному. А компакт мы и сами как-нибудь сварганим.

– Ты завтра позвони на мобилу Юре Пионеру, – посоветовал собеседник. – Скажи – от меня. У него этих студий как у тебя баб.

Люба ехала за Ярославом, который по-хозяйски шагал по служебным коридорам клуба. Он заглянул в одну из дверей и обернулся к Любе:

– Сейчас с менеджером переговорим.

– Давай быстрее, – приказал менеджер Ярославу. – Излагай.

– Посмотри номер. Неплохой.

– Номер отличный, – не дав Ярославу договорить, отозвался менеджер. – Но ты в следующий раз такие номера не откалывай. У нас серьезные, уважаемые люди отдыхают. А ты тащишь оборванку с Казанского вокзала.

– Я не с вокзала, – произнесла Люба.

– Слушай, ну для меня… Я тебя о чем-нибудь просил хоть раз? – сказал Ярослав. – Смотри когда на нее в «Империю» народ валом повалит, не говори, что я тебе ее не предлагал.

Менеджер демонстративно вздохнул.

– Ладно, давай, только быстро.

– У меня песня есть, «Бессердечная любовь», Люба под нее на подтанцовке на коляске сделает фуэте.

– Валяй…

– Люба! – скомандовал Ярослав. – Покажи!

Любовь сердито взглянула на менеджера и отчаянно выдала свой коронный номер – смерч на одном колесе. Затем, не останавливаясь, сделала сальто, перевернувшись с коляской в воздухе, и закончила страстным латиноамериканским танцем, разученным когда-то в санатории со спинальником Ромкой.

Менеджер поднял с пола опрокинутый коляской стул, остановил раскачивавшуюся люстру и немного подумал.

– На сцену ее в таком прикиде вытащить собираешься? Куртка с помойки, что ли? Или из секонд-хенда?

«На себя посмотри! – возмутилась коляска. – Джинсы изрезаны снизу доверху, по полу волочатся. Волосья дыбом. Пугало пугалом!»

Ярослав с довольным видом продемонстрировал Любе крепко сжатый кулак.

– Сегодня у шоу-балета займем чего-нибудь надеть, а завтра с режиссером обсудим, что сшить, я за свой счет костюм закажу.

– Сегодня?! – вскинулся менеджер. – Без репетиции? У меня тут что, совхозная дискотека?

– Слушай, Люба этот номер два года готовила. Какие тебе еще репетиции нужны? – убеждал Ярослав. – А китайский цирк на коляске – знаешь, как круто будет?

– Для китайского цирка еще лонжи надо заказать, резиновые тросы.

– Закажем!

– Ну давай хоть к коляске пиротехнику какую-нибудь присобачим, – принялся размышлять менеджер. Он нажал кнопку радиотелефона. – Костик? Фейерверк «Фортуна» еще есть? Пару штук надо. Занеси ко мне.

В кабинет вошел парень в комбинезоне с длинными трубками в руках.

– Два как раз осталось, – пояснил он. – Куда их?

– К коляске приделай, – приказал менеджер. – К колесам, что ли? Чтоб вроде как из реактивных двигателей вырвались брызги. Как тебя? Люба? Слушай, фейерверки супердоро гие, последняя разработка: управляются с пульта, дистанционно. Так что тебе делать ничего не надо будет, Костик в нужный момент выдаст жару. Но если испортишь, стоимость из зарплаты вычту!

– Из зарплаты! – радостно сказала Люба. – Я ничего не испорчу!

Ярослав быстро, Люба еле поспевала, прошел в небольшой зал со стульями вдоль стен и включил музыку.

– Сейчас еще раз попробуем, – приказал он. – После слов «снова буду рядом» начинаешь крутить смерч, а на концовку припева «только с тобой» – сальто. Потом до конца песни танцуешь латину. Поняла? Поехали! В конце фейерверк, и ты уезжаешь с площадки.

Минут через двадцать Люба боязливо въехала в зал через служебную дверь и принялась высматривать Николая. Он поднялся из-за столика и махнул Любе.

– Минут десять есть, пока Ярослав костюм для меня ищет, – возбужденно сказала Люба. – Я бы попила или съела легкое что-то.

Николай подозвал официанта.

Она едва успела допить сок, как из служебных дверей показался Ярослав и замахал Любе рукой. Люба посмотрела на Николая безумными, бессмысленными глазами.

– Пожелай мне удачи, – прошептала она.

– Мою Любовь ждет удача! – самозабвенно произнес Николай.

«Тьфу, бес! – сплюнула коляска. – Голову девке дурит!»

…Когда из ободьев колес вырвались снопы серебристо-малиновых искр, коляска обезумела:

«О-ой! Горю!»

Люба сделала стремительный круг, так что искры образовали вокруг Ярослава сияющую орбиту, и, не помня себя, умчалась с площадки.

Зал разразился криками.

Сердце Любы ломилось в грудь, как буйно-помешанный в дверь одиночной камеры, коляска стонала и охала, ругалась на огнеопасность номера. Из темноты вынырнул Костик:

– Приказано еще фейерверк к колесам приделать. «Фортуны» больше нет, «День Победы» принес.

– Я еще раз выступать буду? – еле справляясь с дыханием, заволновалась Люба.

– Дорогие друзья! – неслось из зала. – Только у нас: Вампир и Любовь! С первыми лучами солнца он исчезнет! Поэтому не уходите до утра!

Под утро к Любе подошел только что окончивший свою программу Николай Носков.

– Говорят, мы земляки?

– Да, – зарделась Люба. – Вы ведь из Череповца? А я тоже из Вологодской области. Мне ваша песня про весну-паранойю очень нравится.

– Спасибо. А у тебя номер классный. Значит, будем дружить, в Москве вологодских много. Даже землячество есть. До встречи!

Люба, ошалевшая от всего, что произошло с ней за этот длинный день, поехала к дверям.

– У тебя какой сотовый? – спросил на выходе из клуба Ярослав.

– Никакого, – беззаботно соврала Люба.

– Надо купить срочно.

Люба замешкалась и отвела взгляд.

– Давай куплю, деньги отдашь, когда сможешь.

– С мобилой я сам разберусь, – оборвал Ярослава Николай. И кивнул Любе: садись в машину.

Джип вывернул на Ленинградский проспект. На фоне прохладного утреннего неба, освещенная первыми лучами солнца, висела растяжка: «Голден пэлас: Вампир и Любовь».

– Ой, – удивленно сказала Люба. – Это я, что ли, уже вишу?

– Оперативно! – похвалил Николай. – Сейчас заедем в салон связи, где-то тут был круглосуточный, подключим тебе сотовый. Какие планы на сегодня? С кем увидеться нужно?

– К Сталине Ильясовне на урок съезжу, – принялась перечислять Люба. – На Красную площадь с Васей схожу, в Кремль. Вася там ни разу не был.

Николай подобрался.

– А почему ты спрашиваешь? – заинтересовалась Люба.

– Я со студией звукозаписи договорился, – небрежно бросил Николай. – Насчет твоего диска.

– Правда?! – Люба сияла. – Коля, ты не шутишь?

– А что, Коля когда-нибудь шутил?

Джип остановился возле круглосуточного салона связи.

Через несколько минут Николай вновь сел в машину и бросил Любе на колени белый iPhone.

Люба взяла телефон дрожащей рукой.

– Браузер «Сафари», сенсорный дисплей, – небрежно бросил Николай.

Люба пискнула.

– Коленька, это мне? Он же дорогой! Целое состояние, наверное?

– Двадцать тысяч. Да какая разница! Горло Любы сжалось. Она молчала, боясь разрыдаться от счастья.

– Ребята!! – закричала Люба, заехав по настланным доскам в подъезд своего дома. – Ребята, просыпайтесь!!

Сонные Кристина, Анжела, Паша, Роман выползли в коридор и уставились на Любу.

На шее у нее болтался сотовый телефон, на коленях стояли пакеты, набитые продуктами из супермаркета, а на ногах красовались кроссовки с серебряными шнурками.

– Ух ты! – показала на Любу пальцами глухонемая Анжела.

– Ребята, срочно начинаем готовить номер для песни, придумывать клип, репетировать подтанцовку, – переезжая из коридора в кухню, – сказала Люба. – Я сегодня еду в студию звукозаписи!

Инвалиды загалдели.

– У кого какие предложения?! – кричала Люба, выкладывая продукты на стол.

– Я вприсядку маленько плясать умею, – смущенно сказал безрукий Паша. – Батька в детстве научил, когда жив еще был.

– Здорово! – восхитилась Люба. – Оттачивай мастерство!

Паша сказал «эхма!» и пошел вприсядку.

– Вася где? – шумела Люба.

На кухню вышел заспанный Вася.

– Василек, мой ноги быстренько! После обеда на Красную площадь пойдем, надо тебя окультуривать срочно. Того и гляди шоу-звездой станешь! Анжела! – ликовала Люба. – Анжелочка! Мы все вместе будем выступать! Мы всем докажем, что инвалиды – тоже творческие люди!

– Ы-ы, – мычала Анжела.

– А Кристина? – разволновалась Кристина-даун.

– Ты будешь стоять на сцене в голубом серебристом платье, – фонтанировала Люба. – Туфли на высоком каблуке! Будешь мне подпевать.

Кристина хохотала как безумная.

Безрукий Паша на секунду прервал пляску вприсядку, перевел дух и вновь пустился выкидывать ноги.

Люба достала из кармана визитку Сталины Ильясовны и стала важно нажимать кнопки сотового.

– Сталина Ильясовна, это я, Любовь! – принялась кричать Люба. – Я вас не разбудила?

– Нет, – хриплым со сна голосом пошутила Сталина Ильясовна. – Откуда звонишь?

– Из дома.

– Что у тебя за шум?

– Паша пляшет! – стараясь перекричать топот, пояснила Люба.

– Понятно. Ты приедешь на урок?

– Вот это я и хотела спросить. Можно прямо сейчас? Потому что у меня сегодня столько дел! Вы не представляете, что ночью было! – тараторила Люба. – Я в клубе с триумфом выступила! Приеду, расскажу.

Минут через сорок Люба подъехала к знакомому дому, поприветствовала консьержа и вручила ему упаковку пива. Консьерж замахал руками: да ты что?

– Берите-берите, – сказала Люба. – Я сегодня ночью в клубе кучу денег заработала. Сто пятьдесят долларов за ночь. Правда, уже сто только осталось.

– Ты небось не здешняя?

– Да, издалека.

– То-то тебе полторы сотни долларов миллионом показались. Вот что, дочка, за пиво спасибо, но не надо. Плохие это деньги.

– Деньги как деньги, не хуже других, – слегка обиделась Люба.

– Не дело это, дочка, мужикам свою красоту продавать.

– А я считаю, лучше так работать, чем попрошайничать да у государства просить, – запальчиво произнесла Люба.

– Эх, до чего ельцинская банда российских женщин довела! Такую страну развалили! Давай-ка я тебя занесу по лестнице, – вздохнув, предложил консьерж.

Очутившись в квартире Сталины Ильясовны, Люба сразу проехала на кухню и стала выкладывать на стол продукты.

– Вот: биосметана, зерновой хлеб, зеленый чай, мед…

– Любочка, ну зачем ты тратишь деньги?

– Вы не представляете, сколько мне заплатили! Ну, угадайте, сколько?

– Пятьсот долларов?

– Это вы шутите? Сто пятьдесят.

– Всего?

– Ничего себе – всего. Да у нас обработчицы рыбы в сезон за неделю столько не получают. А я – за ночь!

– Любочка, на самом деле ты их не за одну ночь заработала. Ты два года отрабатывала этот трюк. Понимаешь, что я имею в виду?

– Нужно упорно трудиться над голосом?

– Да. Только тогда однажды – как бы в одну ночь! – ты станешь состоятельной и знаменитой певицей.

– Но все-таки это мой первый серьезный заработок. В музыкальной школе копейки платили, да пенсия по инвалидности. Хотя мне хватало.

Певица поцеловала Любу в голову.

– И ты теперь тратишь деньги направо и налево?

«Вот и я говорю, – сунулась коляска. – Пушит денежки!»

– Сталина Ильясовна, а зачем мне деньги? – беззаботно сказала Люба. – У меня же и так все есть. Голос есть, песни есть, работа, Вася, вы, Николай… Он меня без всяких денег полюбил. Такую, какая есть. Вы, кстати, тоже бесплатно со мной занимаетесь.

Певица снова поцеловала Любу в макушку.

– Пошли распеваться, Любовь.

Люба благоговейно въехала в дышащую духами и сандалом гостиную и остановилась возле рояля.

– Давай-ка еще раз повторим правила дыхания. Вды-ы-ыхаешь! И диафрагма удерживает воздух в легких ровно столько, сколько будет длиться твоя вокальная фраза. Ты должна выдыхать очень медленно, чтобы самую длинную фразу спеть на одном дыхании, не прерываясь. Поняла?

– Да, – кивнула Люба и зевнула, зажав рот ладонями.

– И еще должно остаться воздуха, чтобы не перехватывало горло. Дыхание и звукоизвлечение жестко связаны. Итак, встаешь прямо…

– Сижу прямо, – засмеялась Люба.

– Да, я все время забываю. Сидим прямо и вдыхаем носом воздух: не напрягаясь, легко. Плечи не поднимаем! Медленно вы-ды-хаем…

– Фффф… фффф… фффф – шипела Люба.

– Выражение лица! Лицо не напрягать. Улыбочка! Слушатели не должны знать, что тебе тяжело.

– А мне и не тяжело. Мне радостно.

– Отлично! Образцом для звучания по традиции является звук «а». Поэтому сейчас пропоешь «а» и зафиксируешь гортанью, связками, диафрагмой, всей твоей душой позицию звукоизвлечения «а». И в дальнейшем будешь стараться все остальные гласные звуки извлекать из позиции, наиболее близкой «а». По ходу дела поймешь. Управляй своим голосом так, чтобы все гласные приблизить к звучанию «а». Вдох!

– Аа-ээ-ии-оо-уу! – голосила Люба.

Потом пили чай с медом, и Сталина Ильясовна объясняла Любе про тоны, обертоны, форманты, рисовала графики и колебания.

Когда Люба уже сидела в прихожей, готовясь спуститься вниз и ожидать возле подъезда Николая, Сталина Ильясовна осторожно начала:

– Любочка, почему ты не спрашиваешь про музыкальное училище? Забыла?

– Боялась, – сказала Люба.

Сталина Ильясовна скорбно помолчала.

– Инвалидов не берут? – тихо спросила Люба.

– Не совсем так. – Женщина погладила Любину руку. – Есть учебные заведения культуры специально для людей с ограниченными возможностями. И музыкальное отделение тоже есть. Но колясочников не принимают.

– Лестницы? – догадалась Люба.

– Откуда ты знаешь? – удивилась певица.

– А что тут знать. Лестницы – главное препятствие спинальников. Я и в школу только на первый этаж ходила, и в музыкалке не могла учиться, как все, там крыльцо высоченное было.

– Я говорила с ректором, среди ночи его из постели вытащила… Он жалуется, что нет денег смонтировать лифты, пандусы. В общем, я очень расстроена. Тебе придется учиться у меня. Благо ты приглянулась нашему консьержу, вон с каким удовольствием по этажам тебя таскает.

– Жаль, – закусив губу, сказала Люба. – Я не из-за себя переживаю. Мне повезло, у меня есть вы, Коля. А другие инвалиды как же?

– До завтра, Любочка, – виновато сказала певица.

Николай заехал за Любой в одиннадцать часов и отвез ее в ничем не примечательное здание, похожее на бывшую контору завода.

– Готовченко у себя? – спросил Николай в переговорное устройство. – Аджипов к нему.

В двери щелкнуло, и Николай распахнул ее, пропуская вперед Любину коляску. Люба въехала в коридор, уставленный искусственными цветами и пальмами, узкими аквариумами, кожаными креслами и стеклянными столиками на тонких ножках. Люба восторженно уставилась на крошечные светильники, развешанные на натянутой вдоль коридора серебристой проволоке. На стенах в рамках красовались фотографии знаменитых певцов. Некоторые двери были раскрыты, и за ними виднелись экраны компьютеров, перед которыми сидели молодые парни и девушки. На дверях висели забавные рисунки и надписи, броские постеры. С одного из них на коляску кровожадно глянул Мэрлин Мэнсон.

В конце коридора, в небольшом холле, Николай остановился перед стойкой секретарши. Секретарша указала им белую дверь со вставкой из синего стекла.

– Здорово! – поприветствовал Николай Готовченко, сидевшего за огромным черным столом.

– А-а, ждем-ждем: звонили! – сказал Готовченко.

– Юра, вот этой девушке, любимой певице Путина, нужно сделать качественный диск. В сжатые сроки.

– У меня уже есть готовый, – встряла Люба, пошарила в рюкзачке и извлекла диск.

Готовченко взял футляр двумя пальцами, повертел в руках и скривился.

– Ты мне этим говном китайским систему испортить хочешь?

– Ну, Юр, уж какой есть, – примиряюще произнес Николай. – Была бы фирма, я б к тебе не пришел.

Готовченко вставил диск.

В комнате грянула балалайка. Затем раздался скрип и вступила гармонь.

Готовченко вытаращил глаза. Повернулся к столу, снял трубку телефона и громко сказал:

– Димыч пусть зайдет.

Через мгновение в кабинет вошел долговязый молодящийся мужчина с длинными волосами, прислушался к гармони и почесал мизинцем в ухе:

– Что за хрень?

– Николай «балаган лимитед» нам притащил, раскрутить просит в кратчайшие сроки, – бросил Готовченко. – А это – солистка.

– Ну чего, – оглядев Любу и коляску, сказал Димыч. – Нормальный диск будет: «Поющая карлица-гном», а на подтанцовку еще уродов наставим. Извращенцы валом повалят.

– Может, не надо при ней? – сурово сказал Николай.

– А пусть знает, – взвился Димыч. – Эту хрень дома на компе делать – самое ей место. Качнула софт халявный, тот же Pro Tools, и ваяй.

– Да вы прошмандовок безголосых раскручиваете! – бросил Николай.

– Дома! На компе! Ты мне клиентов не отбивай, – осадил Димыча Готовченко. И пояснил Николаю: – Мы не против. Но пусть не питает лишних иллюзий.

– Откуда приехала? – не унимался Димыч. – Из Черножопинска?

– Из Белозерска, – растерянно ответила Люба.

– Я так и догадался, – бросил Димыч. – Как тебя зовут? Люба? К Бабкиной, Люба, к Бабкиной со своей балалайкой!

– Слушай, ты кончай, эксперт хренов! – вскинулся Николай на Димыча. – Сливки, миски, подливки раскрутил? Раскрутишь и Зефирову. Я чего, из-за тебя Путину вместо Зефировой Киркорова преподнесу?

– Ладно, Димыч, – вздохнул Готовченко. – Придется поработать. Не каждый день к нам от Путина приходят. На, забирай свою демоверсию, – вернул Любе диск.

– А куда мне ее пока?

– А вон в ту корзину, – уже успокоившись, посоветовал Димыч. – Все с нуля будем делать. Сама-то какую концепцию видишь? Философия альбома? Связующая идея есть?

– Идея! Конечно есть, – обрадовалась Люба. – Любовь. И безграничные возможности человека с ограниченными возможностями. Знаете, мне часто снится, что я – иду… Я не знаю, что чувствует человек, который может ходить. И я как бы лечу, не касаясь земли. И знаю, что иду к реке. И у меня там, за рекой, все впереди: огни концертного зала, любовь. И мне не нужны ноги, потому что душа может полететь куда угодно! Ведь весь мир находится внутри человека. И у инвалида этот мир такой же огромный, как и у здорового. А иногда – еще огромнее.

Люба смутилась и замолкла.

Коляска принялась всхлипывать.

Готовченко и Димыч молча поглядели друг на друга.

– Ну чего, – покрутив носом, наконец сказал Димыч, – для клипа неплохой видеоряд.

Вася твердо заверил Любу, что сто раз ездил в метро с другими колясочниками и сумеет удержать коляску на эскалаторе. Любе и самой очень хотелось побывать в метро. Подземные станции привели ее в восторг. Она дергала Васю за двупалую руку, смеялась и время от времени от избытка чувств тихонько затягивала веселую песню про несчастную любовь. В вагоне метро Вася вдруг заголосил так, что пассажиры вздрогнули:

– Выйду замуж за цыгана, хоть родная мать убей!

– Вася, ты что? – одернула его Люба. – Веди себя культурно.

– По привычке, – пояснил Вася. И завопил еще громче: – Я ворую лошадей, ты воруешь сани!

Пассажиры полезли в сумки и карманы, извлекая мелочь.

– Что вы, – замахала Люба руками, – не надо!

На Красной площади у Любы захватило дух. Над пряничным собором толпились нежные облака. Кирпичные стены раскраснелись, как похмелившаяся гармошка, башни того и гляди пустятся вприсядку, как, бывало, их хозяин – Ельцин. Кругом было радостно и пестро. Внутри Кремля Люба и Вася еще раз подъехали к границе, за которой начиналась резиденция президента, рабочие и представительские кабинеты первых лиц России, и принялись ее, резиденцию, разглядывать. Рядом стояло множество людей, которые дружно гадали, чем занимается в данный момент президент Путин и не глядит ли он, случаем, сейчас в окно. Неожиданно – Люба не поняла, откуда и в какой момент, – на брусчатку в окружении нескольких мужчин ступил знакомый человек. Он шел, чуть наклонив голову, и слушал забегавшего вперед рассказчика, одетого в темный, не по погоде, костюм.

«Любушка, – зашумела коляска. – Это ж Путин! С работы идет!»

– Глядите – Путин, – почему-то восторженно закричали люди, только что самозабвенно критиковавшие правительство за жилищно-коммунальную реформу.

– Владимир Владимирович! – истерично выкрикнула женщина в блестящем парике. – Мы вас любим!

Путин поднял голову на крик и улыбнулся издалека.

– Путин! – запрыгал Вася. – Копеечку дай! Рахмат!

– Веня, снимай на камеру, – закричала молодая загорелая бабенка. – Чтоб я и Путин вместе попали.

Толпа радостно загалдела, достала мобильники и стала пухнуть как на дрожжах: со всех сторон бежал народ – поглазеть на Путина. На коляску напирали. Люба едва сдерживала ободки колес, чтобы не пересечь границу.

«Ой, Любушка, дышать нечем! – запричитала коляска. – Задавят нас!»

Любовь повернула голову вправо, углядеть за Васей, и встретилась глазами со странным мужчиной, стоявшим в первом ряду: в больничных кожаных тапках на босу ногу, с самодельной матерчатой сумкой в руке. Он не мигая посмотрел на Любу бесцветными глазами с крошечными зрачками, засмеялся, обнажая коричневые зубы, и вдруг вытащил из сумки пистолет.

– Царь! За царя! – крикнул странный человек.

Путин, услышав «Царь», приветственно помахал толпе рукой.

Странный человек поднял пистолет.

– Вася, беги! – закричала Люба.

Оттолкнула Васину двупалую руку и, вылетев с коляской на брусчатку, она вывернула на одном колесе самый яростный смерч в своей жизни.

Коляска взлетела вверх, перевернулась в стремительном сальто.

Раздался сухой хлопок. Еще один.

Коляска вскрикнула.

Что-то ударило Любу в тощий зад.

Потом она увидела, как высокий мужчина в черном, с абсолютно гладкой головой и темным проводом, тянущимся из уха, падает на Путина и валит его на брусчатку, закрыв своим телом, а остальные врассыпную бросаются вон.

Люба встала и пошла.

Она не чувствовала ног.

И поэтому ей казалось, что она плывет над землей.

Где-то здесь должна быть река.

Какая река?

Наверное, Москва-река, ведь она, Люба, – в Москве.

А на том берегу непременно должен быть большой, сияющий огнями концертный зал.

И еще там ее ждет любовь. Коля, значит.

– Коля! – громко закричала Люба.

«Убили!» – громко закричала коляска.

– Убили! – громко закричали люди.

– Путина убили! – истерично завопила женщина в блестящем парике.

– Кто? Кто? – напирали сзади. – Кто убил?

– Путин! – информировали впереди. – Инвалидку убил.

– Да это она его! Пенсию по инвалидности не выплачивали давно, вот она и – того… Кокнула!

– Она хотела только, – возбужденно поправляли свидетели, – да ничего не вышло!

– Сам ее шлепнул…

– …чтоб пенсию не платить!

– Как из «калашникова» очередью – р-раз! На площадь с воплями въехали машины с людьми в камуфляже.

Невесть откуда взявшиеся телевизионные мини-вэны развернули спутниковые антенны.

Журналисты поправили волосы, телефоны в ушах и микрофоны на воротниках.

Операторы взвалили на плечи и установили на штативы камеры, завернутые в целлофан.

Из бронированного джипа выскочили двое мужчин с автоматами и бывший секретарь Белозерского райкома партии, ныне руководитель службы безопасности президента Каллипигов.

Цепь крепких ребят принялась непреклонно выжимать зевак с площади, загоняя их в огороженный лентой круг.

Вася взахлеб плакал и с набега пытался прорвать живое ограждение.

– Уходи, мальчик, – сквозь зубы отвечали ему коротко стриженные сотрудники спецслужб в темных очках. – Иди до мамки.

Сверху закружил вертолет.

– У-би-ли! – понеслось над Красной площадью. – Всех поубивали! Все правительство!

– А Думу? Думу?!

– А этим ничего не сделалось. Отсиделись!

– Эх!

– Веня, снимай все на камеру, американцам за валюту продадим!

– Американцы! Террористы!

– Спасайтесь, люди!

Завывая, въехали машины скорой.

В небе барражировали уже с десяток черных вертолетов.

– Люди, все в укрытие, сейчас будет новая атака!

– Экстренный выпуск, – деловито произнесли журналисты в камеры.

– Россияне, коммунисты переворот сделали! Уже в Мавзолее заседают.

– Ой, что будет?

– Колбаса по талонам, вот что!

– Я все видела, все! Этот, с сумкой холщовой, как закричит: за царя-батюшку! А глаза так и бегают…