Текст книги "Клирик"

Глава 2

Меня привели обратно в камеру. Дорога назад запомнилась плохо, в голове шумело, ноги подламывались, а взгляд был потерянный, как после пытки.

Пока приходила в себя, мастер Норри лично принес миску с едой, кружку и второе одеяло. Кивком поблагодарила его и, привалившись к стене, попыталась поесть. Но кусок не лез в горло. Произошедшее у советника еще давало о себе знать. Там меня так скрутило, что мало не показалось, словно все кости разом перемололи…

Интересное дело получается!.. Когда я произнесла клятву на понятном, но неизвестном мне языке, она начала действовать! Выходит, что в этом мире есть магия?! Теперь ясно, почему мне так полегчало, когда что-то там сказала про свет. Хотя… Во второй раз эти слова и не сработали. Фраза одноразовая была? Или, может быть, зарядка кончилась? То есть этой магической фразе нужно время, чтобы вновь повлияла? В этом надо разобраться, хотя бы методом научного тыка. Если получится, то, глядишь, лечение маленького гномика удастся, а потом меня отпустят. Я теперь ученая и с них слово нерушимое потребую, чтобы освободили. Вдруг вылечу, а они все равно на рудники отправят… Размечталась!

Я невольно фыркнула. Маги, магия… Какая магия?! Насколько помню, во всех книжках магия или от рождения дается, или передается по наследству. Я же обычный человек и ничем таким не обладаю.

За размышлениями не заметила, как у решетки вновь появился мастер Норри, в руках он держал вместительную сумку.

– Сегодняшнюю ночь проведешь здесь, а завтра пойдем к нам. Надеюсь, тебе удастся быстро справиться. Чем меньше ты у меня находишься и чем меньше тебя видят, тем лучше, – гном стал с трудом пропихивать баул сквозь прутья решетки. – Это твоя сумка, которую в кузне нашли. Все лишнее я оттуда убрал, но амулеты, какие-то предметы культа и книжицы оставил. Думаю, пригодятся.

– Мастер Норри, – обратилась я к нему; меня интересовал один-единственный вопрос, точнее ответ на оный, – меня отпустят, если помогу?

– А ты что, помогать не собираешься?! – Ярости и холоду, прозвучавшему в словах мастера, мог бы позавидовать любой арктический ветер.

Я поспешила поправиться:

– Если у меня получится?

Гном пристально посмотрел на меня и уже гораздо спокойнее сказал:

– Ты сначала сделай, а потом видно будет.

– Нет, так не пойдет. Мне тоже нужны гарантии, вдруг у меня выйдет, а вы все равно на рудники сошлете.

– Клиричка, ты не в том положении, чтоб торговаться и ставить условия.

– И все же я настаиваю! – твердо заявила я. Хватит быть безмолвной овцой, которую тянут, куда хотят.

Наконец сумка, негромко брякнув, упала на пол. А гном вздохнул, махнул рукой, как бы для себя что-то решая:

– Ладно, шут с тобой! Если поможешь и избавишь мальца от напасти, выведу тебя из Торсина на поверхность.

– Слово?

– Слово, – кивнул гном нехотя.

Он развернулся, собираясь уходить, но следующий вопрос приморозил его к полу.

– Мастер, а что такое Торсин?

Норри с недоверчивым видом повернулся обратно.

– Ты что, не поняла, где оказалась?! – Я помотала головой, на что гном протянул: – Так…

– Я не знаю, где нахожусь, – поспешила заверить его. – Понятия не имею, что происходит и почему ко мне так относятся. – И вскинула скованные руки, демонстрируя кандалы.

Гном с озадаченным видом постоял, глядя на меня в упор, а потом, прищурившись, выдал:

– Человечка, ты или вправду не знаешь, или весьма неудачно лжешь. И я думаю – второе. Зря надеешься таким глупым способом вызвать жалость. Не выйдет. Сделаешь, что прошу, – выпущу, а нет, тогда сама на своих потрохах повесься! Все лучше и легче выйдет.

С этими словами мастер ушел, оставив меня в полной растерянности. Вот попала-то! Гномы смотрят на меня, как на врага, будто бы собственноручно половину их населения вырезала. А я здесь вовсе ни при чем.

Ладно, чего понапрасну воздух сотрясать! Надо думать, как сделать, чтобы ребенок выздоровел… Я им что – детский врач?!

Подошла к лежащей сумке и, подняв ее, взвесила на руке. Тяжелая, зараза! При этом я подспудно знала, что в ней многого не хватает. Вернувшись на место, вывалила содержимое на одеяло и принялась изучать. В сумке была пара пустых фляжек. Вытащив пробки, понюхала: похоже, в одной из них хранилось ароматное вино, а в другой, скорее всего, вода. Еще там были мешочки с травами, полотняный сверток, в котором оказались свернутые в рулончики чистые тряпицы – видимо, бинты; коробочка с кривыми иглами и моток вощеных льняных ниток. Н-да… Вот они, прелести местной медицины! Из свертка я извлекла еще одну баклажку с тщательно притертой пробкой, открыла ее, но даже нюхать не стала, так все понятно: едкий запах уксуса сильно шибанул в нос. Э-хе… Привет тебе, местный антисептик! Жуть!

Завернув все обратно, отложила аптечку в сторону и продолжила рассматривать лежащее барахло. Связка металлических амулетов со знакомым изображением меча-креста в круге; я вытянула из воротника шнурок и убедилась, что они одинаковые. Отложив их в сторону, взяла красивую коробочку с резным орнаментом из стилизованных букв на крышке. Немного повозившись с хитрой защелкой, открыла и обнаружила одинаковые бурые палочки, от которых шел тончайший приятный, но незнакомый аромат. Благовония? Зачем? Словно в ответ в голове мелькнула картина: тлеющая палочка перед смутно различимым изображением женщины, обнаженный клинок, лежащий рядом, чистая полотняная ткань на алтаре, рассеянный свет, льющийся откуда-то сверху, ощущение, что я сижу на коленях… И видение исчезло.

Занятно. Так, ладно, пойдем дальше. Взяла тяжелый глухо звякнувший мешочек. Деньги? Не похоже… Развязав его, осторожно высыпала содержимое на ладонь: внутри оказались несоединенные кольчужные кольца. Все понятно – мастерская, которая всегда с тобой. Потом проверила еще один мешочек, вот в нем как раз оказались монеты: десяток золотых, большое количество серебряных – края некоторых были обрублены, встречались половинки монет – и пригоршня меди. Ну что ж, судя по наличию большого количества серебра и меди, стоимость золота в этих местах должна быть довольно высока. А может, я на мели?..

Так я перекопала все содержимое сумки и обнаружила небольшие примитивные кусачки, несколько оселков, еще кое-что по мелочи, чтобы содержать доспех и оружие в порядке, банку с резко пахнущим содержимым – смазкой, чтобы металл не ржавел, и пару тряпок в смазке. Иголки, нитки для штопки одежды…

Напоследок оставила книгу, весьма потрепанную, с загнутыми уголками листов и многочисленными закладками. В ней оказались тексты, выполненные витиеватыми письменами, очень смахивающими на готический шрифт. В писанине с ходу разобраться не удалось, просто полистала с умным видом, а потом принялась укладывать все обратно.

Пока возилась с вещами, кандалы успели сильно натереть запястья. Кожу саднило, кое-где образовались кровоподтеки. Ругнувшись, расстегнула наручи, потом постаралась натянуть браслеты повыше на рукав поддоспешника, ища защиту от шершавого металла. Упрятав латы в сумку, вяло пожевала уже остывшую еду, а после, плюнув на все, с неожиданным для себя фатализмом улеглась спать.

Проснулась, как всегда, резко, словно рывком: раз – и уже бодрствую. Привычно прислушалась и только потом открыла глаза. Было темно, похоже, пока спала, факел потух, а новым его никто не заменил. Наплевав на кромешную тьму, встала, потянулась вверх, привычно крутанула плечами, обозначила сцепленными руками пару атакующих выпадов, потом как бы отступила, защищаясь. Удивление, что я сделала необычное, на этот раз было не столь сильным, едва мелькнуло и растворилось на краю сознания.

Разогнав по сонному телу кровь, я опустилась на колени и, сложив руки перед грудью, напевно произнесла:

– Пусть свет непрестанный светит, а солнце восходит всегда.

Мгновенно на меня снизошел покой, внутренняя уверенность и радость, что все хорошо. Перед глазами встала картина утра на храмовой площади: сотни молящихся опускаются на колени, затем садятся и, хором пропев те же слова, вскидывают руки вверх, как бы приветствуя дневное светило. Я в точно таком же жесте, как и люди в моем видении, подняла руки, а потом скороговоркой зашептала. Слова лились бурным потоком, толкались между собой, спеша вырваться на волю.

Когда все неожиданно закончилось, я опустила руки, чувствуя, что внутренняя энергия переполняет меня до краев. Когда поднесла ладони к лицу, то даже не сразу поняла, что в полной темноте вижу их светящийся контур. И тут же мне захотелось в благодарность богине запалить пару ароматных палочек. Но, поскольку этого нельзя было сделать, вновь сложила руки перед грудью и зашептала извинительную молитву.

Лишь когда весь ритуал закончился, наваждение схлынуло, оставив лишь легкий звон в голове.

О-хо-хо! Ничего себе! Сегодня проявление способностей было гораздо больше и сильнее, чем вчера. Что же дальше?! Стало страшно: а вдруг под новыми способностями я потеряю себя? Но ведь и без возможностей нового тела здесь долго не прожить. Что там сказал мастер? Лучше повеситься на собственных кишках? Что-то такая перспектива меня не вдохновляет… Ладно, долой страхи! Пусть новые знания приходят, и будь что будет! Это все лучше, чем новое место жительства «метр – на два».

Вдалеке послышались шаги, а на стене коридора заиграли слабые отблески факела, и вот у камеры появился Норри на пару с каким-то угрюмым гномом. Тот подкатил тачку с большим свертком, от которого шибануло вонью городской свалки. Мастер произвел некие манипуляции, и решетка поползла вверх.

– Выходи, – махнул он, и, видя, что я тронулась с пустыми руками, добавил: – Вещи не забудь, и одеяла тоже.

Собрав все, я поспешила к выходу. Стараясь не задеть стоявшую поперек прохода тачку, боком прошла вдоль стены и остановилась возле мастера. А угрюмый гном недовольно глянул на меня и, закатив свой груз в камеру, скинул его на пол. Сверток, напоминающий по форме человеческое тело, упал, глухо звякнув. Угрюмец рывком сдернул с него полотнище, моим глазам предстало жутко изможденное, грязное тело в ржавом, местами жестоко изрубленном доспехе, который явно не подходил по размеру.

– Никого лучше найти не могли? – Норри недовольно скривился. – Кто поверит, что это клиричка?

– Где я вам лучше возьму, – фыркнул в ответ угрюмец. – У мастера Строви все человеки под счет и их трупы тоже. Вдобавок у вас баба, а их, сами знаете, на рудниках мало. Так что, как говорится, чем богаты, тем и довольствуйтесь. Через пять-шесть дней уже никто не опознает. Тело раздует так, что и одежка подойдет, и непонятно будет, что приключилось.

Я вздрогнула и отшатнулась подальше. Так вот что меня ждало?! От увиденного стало не по себе. А гном продолжал:

– Только убирать нас не зовите. Хорошо?

Мастер нехотя кивнул, достал из поясного кошеля три золотые монеты и подал их гному, выкатившему свою тачку. Тот сгреб их в ладонь и заторопился прочь. Норри же, махнув мне рукой, двинулся в другую сторону. Я направилась следом.

Плутали недолго. Гном остановился перед дверью, закрытой на висячий замок. Достав из кошеля ключ, открыл ее, и мы оказались на пороге кузни.

– Из-за твоего появления все двери приходится на замке держать. А то вдруг еще кто нам на головы свалится, – недовольно проворчал он, проходя внутрь.

Я осторожно зашла следом.

– Ты хоть видела, кто тебя сюда смагичил? – спросил гном, втыкая факел в держатель у дальней стены.

– Нет, – я отрицательно качнула головой и, глубоко вздохнув, решила выдать подкорректированную версию своего попадания, а то ведь не поверит. – Была у себя в монастыре, собиралась в дорогу. Как раз шлем примеряла – и тут раз, полная темнота, и я уже у вас. Понятия не имею, где оказалась. А название вашего города мне ничего не говорит.

Гном недоверчиво оглянулся, перестав перебирать инструмент, лежащий на полке.

Заметив, что зацепила его внимание, я рискнула попросить:

– Мастер, вы можете рассказать, где мы, какие рядом города и даже страны находятся?

Норри смотрел на меня с минуту, словно прикидывая, вру я и таким способом пытаюсь ввести его в заблуждение или на самом деле ничего не знаю. Ни слова не говоря, он взял в руки клин с молотком и подошел ко мне. Положив сумку, я утвердила руки на наковальне. Мастер за три ловких удара снял с меня кандалы. Я стала потихоньку дуть на уже стертые в кровь запястья.

– Вот что, клиричка, – начал гном вкрадчиво, убрав инструмент в сторону. – Если ты не врешь и не знаешь, где находишься, ничего страшного, побудешь пока в неведении. Не самый плохой способ удержать тебя здесь. Выполнишь, что требуется, – все расскажу, выведу наверх и отпущу на все четыре стороны. А если нет, то учти – тебя как бы нет, ты мертва, а твое тело валяется в камере. Искать никто не будет и допытываться, что с тобой стало, никому не интересно. Надеюсь, ты меня поняла?

– Не пугайте, пуганая уже по самое не могу, – тон в тон вторила я ему. – Не дурнее кирки, и все прекрасно понимаю. Я не могу давать гарантии, что получится, однако очень надеюсь на это. А сбежать тоже никуда не сбегу, ваш город мне незнаком. Давайте договоримся: вы перестаете давить, а я в свою очередь буду очень стараться.

Гном отступил на пару шагов назад, в задумчивости поглаживая бороду.

– Клятву дашь? – наконец произнес он.

– Я что, больная или раненая?! – возмущенно переспросила я. – Надавалась уже. До сих пор аукается.

Мастер фыркнул в кулак:

– Странно ты говоришь, клиричка, не по-здешнему. Слова все понятные, но так их никто не произносит, – и уже серьезно продолжил: – Хорошо, я не буду настаивать на клятве, но ты хоть слово дай.

– Я уже пообещала, – напомнила я. – Могу лишь добавить, что постараюсь от всего сердца. Идет?

– Идет, – кивнул гном и протянул мне руку, и мы скрепили договор рукопожатием.

Мастер Норри вел меня дальними коридорами битый час, стараясь идти так, чтобы на пути не встретился ни один гном. А если возникало подозрение, что сейчас кто-то появится, то мастер заворачивал в один из ближайших коридоров, чтобы переждать, пока этот кто-то пройдет.

Как пояснил Норри: для него, да и для меня гораздо лучше, если никто не будет знать, что я жива и здравствую. Что ж, не спорю, с одной стороны, это не плохо, но с другой – нет тела и нет дела. Замурует где-нибудь по-тихому… Я вздохнула. Что за день такой? Все мысли о смерти да о смерти. Надо думать о хорошем, например, о солнце, ясном погожем дне, богине Лемираен… Поймав себя на этом имени, пару раз повторила его, а потом меня будто озарило. Я клирик – служительница светоносной богини Лемираен, матери всех живых и защитницы сущего. Служу во славу ей, отринув привязанности мира. По мере своих сил и по ее примеру стараюсь защитить нуждающихся. Правда, не бескорыстно – я беру с них плату, чтобы потом передать на нужды храмов, чьи служители мудро распорядятся переданными мной деньгами. А жизнь у меня непростая: вечная дорога в поиске зла, в истреблении нечисти и восставших словом и мечом… Непрекращающиеся сражения в пограничных территориях, когда плечом к плечу встаешь с солдатами, а потом их же исцеляешь в лекарской палатке… Картины проносились перед моими глазами одна за другой. От этого я покачнулась, остановилась и оперлась о стенку коридора, чтобы переждать внезапное головокружение. Гном обернулся.

– Что случилось? – с досадой спросил он. – Нужно поторапливаться, а то скоро в коридоре будет не протолкнуться.

– С работы, что ли, пойдут? – вяло поинтересовалась я.

– Нет, на работу! – резко отрезал мастер. – Идем же! – И, ухватив меня за локоть, поволок дальше.

Шагов через пять головокружение так же внезапно прошло, как и нахлынуло. Выровнявшись, я пошла самостоятельно, без принуждения.

Окружным путем наконец-то добрались до улицы, где располагался дом мастера. Не знаю, как все описать, но место походило на спальный район пещерно-квартирного типа. Бесконечные извилистые коридоры со множеством дверей, ведущих в дома. Резные каменные лавочки между ними.

Когда мы подошли к этому коридору-району, мастер бросил: «Теперь бегом», – и припустил с места.

Я быстро нагнала его и, пристроившись рядом, с легкостью удержала заданный темп. На два шага – вдох, на три – выдох, скорость хорошая, ровная. Но где-то минут через пять гном запыхтел, засопел как паровоз, а я, удивленно поглядывая на него, бежала рядом, не испытывая неудобства от веса сумки и доспеха.

Через некоторое время, сипя, как удавленник, мастер остановился перед дверью, нажав в трех местах на резной орнамент, повернул ручку и открыл. Пихнув меня, – мол, заходи, – покрутил головой по сторонам и буквально ввалился следом.

Я стала оглядывать небольшой холл. Потолки были невысокие, при моем новом росте казалось, что я вот-вот поцарапаю макушку. Стены каменные, украшенные резным орнаментом, слева пара скамей и полка справа. Все освещалось масляной лампой, подвешенной к потолку на трех цепочках.

Немного отдышавшись, мастер позвал:

– Нора, иди сюда!

К нам стремительно вышла женщина с младенцем на руках. Она была невысокой, немного крупнокостной, но своеобразно красивой: чуть скуластое лицо, большие глаза, курносый нос, густые с рыжиной волосы, заплетенные в длинную, до пояса, косу. Все сочеталось в ней весьма гармонично и заставляло любоваться статью, пышностью форм, одновременно сочетавшейся с невероятно узкой талией – не фигура, а песочные часы. Ее облегало простое длинное платье с круглым вырезом под горло, со шнуровкой по бокам.

Увидев меня, она попятилась, с ненавистью и высокомерием окинула взглядом. Потом, сморщив нос, фыркнула, скривилась и, мазнув подолом по полу, вылетела вон. Я глубоко вздохнула и поняла, в чем дело… От меня дурно пахло. А что вы хотите? Как минимум три дня без нормальных гигиенических удобств, плюс стегач, который давно не стирали, в довершение все отполировано запахом кольчужной смазки и дубленой кожи. В небольшом помещении амбре стояло, видимо, чудовищное! Я-то принюхалась, но после столь явной демонстрации отвращения мне стало неловко и даже стыдно. Позорище! Вроде женщина, а воняю, как… Стыдоба, одним словом.

Мастер Норри тайно приютил меня у себя, строго-настрого наказав, если в доме есть кто-то посторонний, не сметь показываться на глаза. Мне позволили привести себя в порядок: искупаться, постирать вещи, и даже выдали чистые взамен. Пока я возилась в закутке с постирушками, внучка мастера раза три прошла мимо, обдав арктическим холодом и прямо-таки осязаемым презрением. Я старалась не обращать внимания на ее поведение, однако такое отношение меня сильно задевало. Сложно оставаться равнодушным, когда тебя обвиняют без всяких на то причин.

Дело приближалось к обеду, на что недвусмысленно намекал желудок, а я все сидела в отведенной мне каморке. Чтобы хоть как-то отвлечься от голодного бурчания в животе, принялась перелистывать книгу с текстами. Оказалось, что после озарения мне стали понятны буквы, и теперь можно было прочесть ее. Это были молитвы, посвященные богине Лемираен, на все случаи жизни. А случаев, как выяснилось, очень много. Только при беглом просмотре обнаружились благодарственные, хвалебные, просительные, исцеляющие, упокаивающие и даже воскрешающие молитвы, а также слова, которые несли в себе силу. Начав читать некоторые из них, я поняла, что знаю все наизусть. «Интересно, сколько еще сюрпризов меня ждет?» – мелькнула в голове мысль, но тут дверь распахнулась, и в каморку с крайне недовольным видом вошла Нора. Она швырнула миску на столик у стены и, уходя, бросила мне:

– Ешь!

– Спасибо, конечно, – ядовито начала я, но, сообразив, что именно с ней в первую очередь необходимо наладить хорошие отношения, пересилила себя и совершенно другим тоном продолжила: – Не стоит на меня злиться, я здесь не просто так нахожусь.

Нора остановилась у распахнутой двери, а я поспешила добавить:

– Чем лучше и душевнее мы будем общаться, тем больше вероятности помочь твоему ребенку.

Она резко развернулась, отчего ее коса взметнулась и, перелетев, упала на грудь. Нора гневно обожгла меня взглядом. Я спокойно выдержала ее напор и продолжила увещевания:

– Пусть не добровольно, пусть не по своей воле, но от чистого сердца я хочу помочь… Чем паршивее меж нами отношения, чем больше в них непонятной вражды, тем сложнее мне будет кого-то исцелить.

Нора недовольно фыркнула. Она сложила руки на груди и прислонилась к стене.

– Ты человечка, а значит, мы с тобой враги навек! – В первый раз я услышала ее голос, он оказался грудной, приятный. – И неужели ты думаешь, что своими льстивыми словами сможешь исправить то, что наделали твои сородичи?!

Не выдержав, я тоже повысила голос:

– Я понятия не имею, что здесь произошло. Даже не знаю, где нахожусь! И уж тем более не представляю, кто и что натворил! – И чуть тише добавила: – Мир огромный, живущих в нем много, и не все имеют представление, что происходит на другом конце. Не следует всех обвинять в своих бедах.

– Винить всех?! – с негодованием вскинулась Нора. – Да из-за вас, людей, все и произошло! Из-за вас я родилась наполовину человечкой!

– Ну и что? – удивленно спросила я, но, увидев, что та собирается выдать в ответ гневную тираду, быстренько договорила: – А я родилась на одну восьмую полькой. Что тут такого?

Она, услышав незнакомое слово, удивленно посмотрела на меня и с трудом произнесла:

– Что значит «по-ли-кой»?

Я демонстративно всплеснула руками и с недовольным видом заявила:

– Ну вот! Ты не знаешь, кто такие поляки, а для меня это самая очевидная в мире вещь! – От моих слов Нора смутилась, а я продолжала пояснять: – Вот и здесь точно так же. Ты обвиняешь меня, что люди во всем виноваты, а я понятия не имею, почему, из-за чего весь сыр-бор?!

Нора, растеряв боевой пыл, подошла и осторожно присела на краешек лежанки. А я, поняв, что обманываю гномиху, неловко замолчала.

– Наверное, ты и правда издалека, – задумчиво сказала она. – Я никогда не слышала о… Как ты сказала?

– Поляках, – подсказала я.

– Да, – кивнула Нора. – О них. Значит, ты не из Ремила, потому что там такие не живут. Иначе я бы о них знала.

– Они не живут ни в Ремиле, ни в соседних с ним государствах, – грустно сказала я, ощутив тоску по дому. – Я издалека. – И, сглотнув подкативший к горлу ком, попросила: – Можешь мне рассказать, из-за чего все началось?

Нора внимательно посмотрела на меня, словно все еще не веря моим словам, а потом, глубоко вздохнув, начала свой рассказ:

– Мы, гномы, не хотели воевать, но вы, люди, нас вынудили. Сначала вы стали слишком много просить за пшеницу. Втридорога продавали ее гномам, а наши изделия, наоборот, оценивали все ниже и ниже. Потом ваш правитель сказал: мы не по праву живем в Железных горах, захватили их обманом, и нас следует отсюда прогнать. И тогда старейшины, поговорив со старшим советником, решили отправить к людям послов, но те не вернулись… Вернее, нам вернули только их тела. И тут уже гномы не выдержали… – Нора запнулась, но через силу продолжила: – Когда началась самая первая война, мы победили и заставили тогдашнего правителя людей подписать вечный, как мы думали, договор. Но прошло пять лет, и уже люди напали на нас. Они ворвались в подгорье, разрушили половину города и увели в рабство многих из нас. А потом… – она горько вздохнула. – Так что гномы и люди враждуют уже почти сто лет.

– Мне очень жаль, – печально сказала я, но, ухватив мелькнувшую мысль, спросила: – Нора, скажи: неужели все люди воюют против всех гномов?

– Нет, – растерянно ответила она. – Только люди Ремила против нашего клана.

– То есть все остальные не воюют? – уточнила я. Она отрицательно качнула головой. А я, поняв, что это кровавый, но локальный конфликт, продолжила свои расспросы: – Сколько вообще кланов гномов? И сколько кланов людей?

– Насчет людей не знаю, потому что люди кланами не живут, – ответила явно удивленная такими расспросами Нора. – Но кланов гномов достаточно. Мы – клан Железных гор, есть клан Серых отрогов, еще Северного хребта, Восточного хребта, Вороньих гор… А зачем тебе?

– Хочу понять, что вообще в этом мире творится, – пояснила ей, а потом, припомнив разговор, состоявшийся в кабинете у советника, осведомилась: – Сегодня я узнала, что воюют еще и в Пересании…

– Присании, – поправила меня гнома.

– Спасибо, – кивнула я и продолжила: – Именно в Присании с орками и кочевниками, потом с ними же в Клайвусе.

– Нет, неправильно, – вновь поправила Нора. – В Присании нежить больно шустрая, а вот в Клайвусе как раз с орками и воюют. Да со степными племенами вообще чуть ли не по всему востоку сражаются. Неужели ты и этого не знаешь?

– Вот представь себе, – я выразительно развела руками, как бы демонстрируя величину моего неведения. – А тут вообще есть места, где не воюют?

– Есть, конечно, – удивленно сказала гномиха. – Эльфы Таурелина никогда не воевали. Империя Эльвора тоже… С эльфами особо никто не связывается, а сами они ни на кого не нападают. Вот разве что ши иногда начинают.

– Еще скажи, что здесь и дроу есть, – ошалев от услышанного, брякнула я.

– Ой, что ты! – махнула рукой Нора. – Кто ж с ними-то, находясь в здравом уме, связываться станет?! Черных альвов вообще все стороной обходят. Вблизи их границ никто не селится. Да что говорить: от них орки и тролли, как от чумных, шарахаются, а кочевники границы дальней стороной объезжают.

– Мама дорогая, – выдохнула я ошарашенно. – Так еще и тролли есть…

– Вас, людей, все равно теперь больше, чем остальных рас, вместе взятых, и воюете вы чаще всех! – тут же бросила гномиха, и, словно бы вспомнив, с кем она разговаривает, резко встала: – Человечка, ты мне совсем зубы заговорила! Не надейся, что к людям я теперь буду относиться по-другому.

– И не надеюсь, – я недоуменно пожала плечами. – Самое главное, чтоб ты ко мне нормально относилась, поняв, что я не враг – это во-первых. А во-вторых, у меня имя есть, и зовут меня не человечка, а Алена.

На отповедь Нора ничего не сказала, только посмотрела задумчиво и, уже выходя из каморки, сказала:

– Сейчас горячего принесу, – и, сделав паузу, выговорила: – Ол-на… Ольна.

Ближе к вечеру в каморку заглянул взволнованный мастер и, бросив коротко: «Пойдем!», исчез за дверью. Я поднялась с лежанки и поспешила за гномом. Из дальней комнаты доносился детский плач, ребенок прямо-таки заходился в крике. Когда зашла следом за Норри, то увидела, как его внучка с ребенком на руках расхаживает из угла в угол. Она пыталась укачивать кроху, шептала ласковые слова, но все без толку. Заметив меня в дверях, Нора кинула предупреждающий взгляд – мол, не подходи, а сама, прижимая к себе ревущего малыша, подошла к деду и что-то сказала. Из-за детского плача я не расслышала, о чем они говорили, но по брошенным взглядам поняла – речь шла обо мне. Мастер что-то доказывал внучке, а та недоверчиво качала головой. Но, когда ребенок подавился слюнкой и, продолжая плакать, закашлялся, сдалась и согласилась. Я робко подошла к ним поближе; Нора тем временем принялась похлопывать малыша по спинке.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – требовательно спросил мастер. – Это снова началось.

– Что именно? – обеспокоенно уточнила я.

– Вот это! – резко ответил гном. – Все так и начинается! Сначала Фундин сильно плачет, потом поднимается жар, несколько дней его лихорадит, а когда малыш совсем обессилеет – отпускает, чтоб через неделю-другую начаться вновь.

Я встревоженно взглянула на гномиху с ребенком. Что же они от меня хотят-то? Тут детский педиатр нужен, а уж никак не попаданка из другого мира. Однако делать было нечего, я направилась к Норе.

Едва я оказалась рядом, ребенок затих и обессиленно склонил головку на материнское плечо. На миг наступила оглушительная тишина, а потом все услышали потрясенный вздох гномихи. Она, удивленная спокойствием своего чада, растерянно посмотрела на меня. Я уже протянула руку, чтоб погладить мальца по спинке, но Нора заслонила его, отступая на пару шагов. В ее глазах читалось опасение. Однако стоило ей отойти от меня, как гномик обеспокоенно завозился на руках, скуксился и вновь послышался тихий плач. Это заставило его мать замереть на месте, а потом вернуться обратно. Малыш тут же успокоился, оторвался от плеча и поднял зареванное личико.

– Какой хорошенький, – невольно вырвалось у меня.

Нора еще раз с опаской взглянула, но, видя мое умильное лицо, смягчилась и осторожно передала Фундина на руки. Я с благоговением взяла ребенка, причем тот вовсе не был против. Он, потянув в рот пальчик, с любопытством разглядывал меня. Осторожно пристроив малыша на руках, я принялась самым глупейшим образом ворковать с ним.

– И отчего мы плачем? – ласково бормотала я, чуть покачивая его. – Мы же хорошие и красивые. Мы больше не будем плакать. Ведь правда? Мы совсем-совсем не будем плакать. Ах ты моя красота, мой хороший…

Слушая мой голос, малыш осмелел, улыбнулся, показав мне четыре зуба, – я улыбнулась в ответ. А он тут же обслюнявленной ладошкой хлопнул меня по щеке, потом ухватил за нос. Развернувшись к Норе, я поинтересовалась:

– Может, у него просто зубки режутся? Поэтому он и плачет. Он же еще совсем маленький, ему больно. И температура оттуда же.

Гномиха устало покачала головой.

– И когда у него они не режутся, все то же самое. Когда ему исполнилось три месяца, все и началось. Правда, в полгода ненадолго прекратилось, и я уже обрадовалась, однако это повторилось вновь и не прекращается уже шестой месяц, – теперь она разговаривала со мной как мать, измученная беспокойством о своем чаде.

– Погодите, – оторопело произнесла я, перестав покачивать гномика на руках, на что тот возмущенно пискнул и, оставив мой нос в покое, попытался ткнуть пальчиком в глаз. – Это сколько же ему сейчас?

– Год и три месяца, – важно ответил мне гордый своим правнуком мастер.

– А чего ж у него тогда только четыре зуба? – ошарашенно спросила я. У моей подруги родилась дочь, а когда той исполнилось восемь месяцев, я к ней заскакивала в гости. Именно тогда у малышки резались верхние зубки, и она уросила[16]16
  Уросить или уросничать – от тат. «упрямиться, упорствовать, капризничать».


[Закрыть] будь здоров! Почему они так поздно лезут?

На что Нора немного резко ответила:

– Он все-таки больше гном, чем человек.

– Ну надо же, – смущенно пробормотала я, не зная, что ответить. Тем временем малыш, оставив мои глаза в покое, ухватил меня за волосы и что есть силы потянул на себя. – Уй! – взвизгнула я от неожиданно сильной боли, дернув головой, высвободила пряди и переключила внимание на ребенка: – Какой ты шустрый! – на что мне было еще раз продемонстрировано четыре зуба в улыбке до ушей. – Прям и не знаю, что делать, – продолжила я, вновь обратившись к Норе, и, чтобы уклониться от немедленного ответа, добавила: – Мне надо в книжке посмотреть, вдруг что подобное найду. Я ж с детьми раньше дела не имела.