Текст книги "Хранящие тепло"

– Саша! – Владимир подошел ближе, осторожно притворив за собой дверь. Она наконец заставила себя ему улыбнуться.

– Это я так… Стихи. Я их часто слышу, и иногда повторяю вслух, когда одна. Они сами приходят.

– А почему, – не отрывая взгляда, он опустился за парту напротив, – почему они никогда не приходят ко мне?

– Не знаю, – задумчиво ответила Саша, – может быть, ты сам не хочешь. Не зовешь, или не пускаешь. Ты ведь физик, Володя.

– Значит, я обречен?

– Ну что ты, – ответила Саша после недолгой паузы, – конечно, нет. Ты просто не слышишь. Но ты можешь услышать, если постараешься. Прислушаешься – к звукам. К шуму дождя, к шороху листьев, даже к шуму проезжающих машин. Обязательно услышишь.

– А ты… Ты мне поможешь? – пристально гладя ей в глаза, спросил он.

– Отчего же… Конечно, помогу. Если смогу. Иди сюда.

Поднявшись, он подошел ближе и, повинуясь Сашиному взгляду, посмотрел в окно. Желтые, зеленые, коричневато-бурые листья мелькали на фоне прозрачного неба, как крошечные птенцы, не сознающие цели своего движения.

– Как птицы, – тихо сказал он и посмотрел на Сашу. Но ее глаза были закрытыми.

– Жарко пылали костры. Падали к нам на ковры – звезды, – прошептала она, не догадываясь о том, что он больше не смотрит на падающие за окном листья. Не чувствуя, что он, не отрываясь, смотрит на нее. Смотрит, как дрожат ресницы, как медленно и плавно движутся губы…

– Саша…

Она распахнула свои огромные глаза, как будто очнувшись от дремы.

– Ты слышал?

– Я хотел спросить…

– Да?

Он снова, сделав над собой усилие, перевел взгляд на осеннюю панораму.

– Как прошло новоселье?

– Новоселье? Отлично. Замечательно, лучше не бывает…

– А сегодня вечером, ты… Свободна?

– Сегодня вечером, – Саша улыбнулась, и он подумал о том, что еще никогда не видел у нее такой улыбки. – Наверное, нет… Я не свободна. Не свободна.

Он снова удивился – и этой улыбке, и интонации, с которой она произнесла слова. Но спрашивать ни о чем не стал, как будто опасаясь, что очевидное станет еще более очевидным.

– Тогда, может быть, в другой раз…

– Не знаю, – она развела руками, – не знаю, Володя.

Он как-то съежился – или ей показалось? – когда выходил из кабинета.

Вторая попытка позвонить Саше оказалась для Дениса успешной. На этот раз, услышав в трубке ее голос, он не струсил и обнаружил себя.

– Это я, Саша. Привет.

– Привет. Я так рада тебя слышать. Я уже почти час назад пришла с работы, и все время ждала, что ты позвонишь…

Сердце больно кольнуло. «Такая беззащитная. Такая откровенная. Ничего не боится. Совсем не боится быть собой. Канатная плясунья… Совсем не сморит вниз. Но я-то не позволю ей упасть. Ни за что не позволю…»

– Сашенька…

Он впервые назвал ее так вслух. В мыслях она уже давно стала для него Сашенькой, но только сейчас первый лепесток нежности слетел с губ. Она молчала.

– Саша, я хочу…

Десятки вариантов продолжения этой фразы ревниво боролись один с другим в его мыслях. Я хочу тебя увидеть. Хочу тебя поцеловать. Хочу почувствовать тепло твоей ладони – как вчера. Хочу поднять на руки. Вдохнуть запах кожи. Услышать голос. Снова – поцеловать. Бродить с тобой по улицам, разгребая желтые листья. Смотреть с тобой на звезды. Хочу жениться на тебе и делить с тобой горе и радость…

«Тебя увидеть» все-таки победило.

– Я тоже хочу…

Она не договорила. Это было простым совпадением, или у нее в мыслях происходила такая же борьба, как и у него? Он не попытался ответить на этот вопрос – видимо, потому, что заранее знал, что не сможет побороть собственную субъективность.

– Я очень люблю их. Люблю и верю, что все сложится хорошо. Хотя иногда мне бывает немного страшно отпускать их. Этот год – последний. Так мало времени осталось.

Они шли по парку, разгребая сухую желтую листву под ногами. Саша рассказывала ему про своих потерявшихся мальчиков. Он слушал, не перебивая, замерев от долгожданного тепла ее руки, которое вот уже почти час согревало его пальцы.

– Молчишь… – Саша подняла грустные глаза, – наверное, тоже считаешь меня сумасшедшей мечтательницей. Дурочкой.

– Нет, что ты, Саша. Я просто не представляю, как это ты, такая…

Он хотел сказать о том, что она хрупкая, беззащитная и слабая; что он просто не представляет, как она может нести эту тяжелую ношу. Но тут же подумал о том, что Саша – сильная. Он знал это совершенно точно, как никто другой. Возможно, даже сама Саша не догадывалась о том, что ее внешняя хрупкость, граничащая с прозрачностью, грустные глаза-озера – это ее сила. Понимал даже, что несмотря на свое стремление поддержать, уберечь Сашу, защитить от беды, может быть и сам нуждается в ее поддержке.

– Ты сильная, Саша. Очень сильная – я знаю. У тебя все получится.

Она благодарно сжала его пальцы, почувствовав искренность. Не отпуская ее руки, он наклонился и поднял с земли несколько ярко-желтых листьев клена. Потом еще и еще.

– Спасибо! – Саша обрадовалась букету, как будто это были самые шикарные розы на свете, а не простые осенние листья. Она прижала их к себе и тихо скачала: – На свете нет ничего более прекрасного.

Он увидел ее лицо, сияющее почти что счастьем, синие глаза, не оставляющие небу никаких шансов, и подумал о том, что на свете и в самом деле нет и не может быть ничего более прекрасного, чем Саша с букетом желтых кленовых листьев.

– Смотри! – ее брови взлетели вверх, глаза засмеялись. – Смотри скорее, вот там, видишь? Видишь?

Проследив за ее взглядом, он увидел на самом деле необычную картину. На обочине дороги, свернувшись на куче желтых листьев, лежала собака. Достаточно крупная серая собака с грязной лохматой мордой и большими карими глазами навыкате. Она лежала, вытянув одну лапу перед собой, а другой лапой накрывая маленького рыжего котенка.

– Это же котенок, правда? – Саша щурила близорукие глаза, веря и не веря в то, что видит.

– Котенок, – подтвердил Денис, – на самом деле, маленький рыжий котенок. Ну надо же…

Они подошли ближе, и по мере их приближения взгляд собаки становился все более напряженным.

– Не бойся, – ласково сказала Саша, обращаясь к псу и, по всей видимости, не секунды не сомневаясь в том, что он прекрасно понимает человеческую речь. – Молодец какой, пригрел котенка. Молодец.

– Знаешь, – теперь она уже обращалась к Денису, – так странно… Что-то притягивает одно живое существо к другому. Наверное, это не зависит… от нас. Правда? С этим уже ничего не поделаешь…

Ее губы были так близко. И все-таки, коснувшись их, он не сразу поверил в то, что это – не сон.

– Ты, наверное, замерзла, – выдохнул он, удивившись тому, как изменился собственный голос.

– Немножко, – ответила она, прижавшись к нему еще теснее.

– Может быть… В кафе зайдем?

– Не хочу. Пойдем лучше домой?

– Домой, – согласился он, почти не думая.

– К тебе? – снова спросила она.

– Саша… Сколько времени мы здесь стоим?

– Секунд пять, мне кажется.

– А мне кажется, и того меньше. Саша…

Он был счастлив так, как бывает счастлив пятнадцатилетний парень, впервые поцеловавший девушку. Когда они снова очнулись, на улице было совсем темно. Собаки и котенка уже давно не было. Наступала звездная осенняя ночь.

– Ты совсем холодная. Пойдем домой. Скорее.

Она отстранилась. Глаза ее лукаво блеснули, и прежде чем Денис успел сориентироваться, Саша с ног до головы осыпала его листьями, подхватив с земли огромную охапку. И, рассмеявшись, побеждала вперед, а он помчался догонять.

Только после того, как дверь, скрипнув, приоткрылась, он почувствовал легкое смущение. Только в этот момент до него дошло, что он привел Сашу к себе домой. А дома, как обычно, никакого порядка. Никогда в жизни подобные мелочи его не смущали, он даже не задумывался о том, что пыль на книжных полках и чашка с недопитым чаем на полу возле дивана может иметь какое-то значение. Хорошо еще, что этим утром он застелил постель. Такое с ним случается через раз…

– Саша, ты извини, у меня не совсем порядок.

– Не совсем порядок? – она по привычке сдвинула брови, реагируя на неправильное построение фразы, а потом рассмеялась: – Это не страшно. Так даже лучше… Пожалуйста, поставь куда-нибудь.

Она бережно протянула ему охапку желтых листьев и тут же, не дожидаясь приглашения, прошла мимо него в глубину квартиры. Он растерянно стоял в прихожей, пытаясь сообразить, что сделать с букетом. Кажется, где-то должна была быть ваза для цветов. Вот только где?

Он прошел в комнату вслед за Сашей и замер на пороге, пытаясь определить дальнейшее направление своих поисков. Она стояла возле стены и рассматривала многочисленные фотографии, кубки и медали, развешенные и расставленные почти по всему периметру зала.

– Ого, а ты, оказывается, заслуженный. Надо же…

– Тебя это удивляет? – он улыбался.

– Нисколько, – ответила она, даже не взглянув, сосредоточенно продолжая всматриваться в лица на фотографиях, щурила глаза, пытаясь разобрать надписи. Она осматривалась вокруг себя с какой-то необъяснимой жадностью, словно пытаясь в считанные минуты расшифровать некие таинственные знаки и опасаясь не успеть понять самого главного.

– Совсем слепая стала. Ничего не вижу без очков, – она никак не могла отыскать его лицо на старой фотографии юношеской сборной, и уже едва ли не плакала от беспомощности.

– Да вот же, крайний в первом ряду, – пришел он ей на помощь.

– Это ты? – брови взлетели вверх, а глаза снова засмеялись.

Она шагнула дальше, к полкам с книгами и видеокассетами.

– Кастанеда, Блаватская… Какой ужас, никогда бы про тебя такого не подумала. Пушкин, Достоевский, Довлатов… – голос ее смягчился в конце фразы, брови снова разгладились. – Солженицын. Гарри Потер, о боже. Искусство макияжа?

– Это не мое, – смутившись, поспешил он откреститься от книги, которую когда-то давно купила и забыла у сына Алла Васильевна.

– Матрица, – теперь Саша принялась изучать видеокассеты. «Матрица» снова заставила ее поморщиться. – Танцующая в темноте… Рассекая волны. Идиоты. Ты правда?.. Тебе нравятся фильмы Триера?

– Не могу сказать, что нравятся, – немного подумав, ответил он, – но все же очень часто испытываю настоятельную потребность их смотреть. Я не люблю их, но я в них нуждаюсь.

– Какой ужас… – она смотрела на него, не мигая, широко распахнув огромные глаза, и Денис, не выдержав, рассмеялся:

– Знаешь, на мой взгляд, они жизнеутверждающие.

– Жизнеутверждающие?! – по слогам повторила она. – В каком смысле, и в каком месте, интересно…

Саша возмущенно отвернулась, так и не ответив на его улыбку. Но в следующую секунду он снова увидел ее почти измученные и беспомощные синие глаза:

– Том и Джерри… О, господи! Денис, я совсем запуталась. Я ничего не понимаю…

– Чего ты не понимаешь, Саша? Что ты пытаешься понять? – он подошел ближе и прижал ее к себе одной рукой, продолжая сжимать в другой охапку листьев.

– Я думала…

Она смотрела на него так жалобно и в то же время с такой надеждой, что ему вдруг стало страшно. Еще ни разу в жизни он не испытывал такого странного смешанного чувства радости и печали, но главное было не в этом. Он внезапно почти физически ощутил тысячи грозных, враждебных сил, которые подстерегают ее, эту хрупкую девушку с огромными синими глазами. Сможет ли он уберечь ее, спасти, защитить от удара? А если – нет?..

– Ну, что с тобой? Чего ты так испугалась?

– Я не понимаю… Я думала, что узнаю тебя, а сама запуталась.

– Ты же знаешь. Ты же все знаешь про меня, Сашенька. Знаешь самое главное…

Листья мешали. Внезапно совершенно отчетливо поняв, что же с ними делать, Денис разжал пальцы. Листья упали на пол с тихим шелестом и расстелились вокруг мягким желтым ковром.

– Самое главное – я люблю осень. И… тебя.

Она вздохнула – по детски, как вздыхает ребенок, наконец успокоившийся после долгого и безутешного плача. Вздохнула и прижалась к нему, крепко обхватив руками за шею.

Саша медленно поднималась по лестнице. Со стороны она напоминала сомнамбулу. Один шаг – остановка. Улыбка, тихое, едва различимое слово, слетающее с губ, шаг, и снова – улыбка. Один шаг – одно воспоминание, как сверкающая жемчужина в нити бус, одна ярче другой. Взгляд, шепот, прикосновение…

Лестница закончилась. Саша подняла глаза, увидела перед собой дверь собственной квартиры. Улыбка медленно сползла с губ – возле двери, у самого пола, на корточках сидела Кристина.

– Кристина?…

– О, боже, – облегченно выдохнула Кристина, – наконец-то. Да где тебя черти носят? Ты неужели не понимаешь…

Саша не совсем отчетливо понимала значения каждого отдельного слова, но общий смысл их был ясен: Кристина ругалась. Ругалась самыми отборными словами, наличие которых весьма трудно было заподозрить в лексиконе образованной женщины, к тому же филолога, к тому же такой красивой и с виду утонченной…

– Да что это за улыбка идиотская, Сашка? Ты с ума сошла, я с ног сбилась, звоню без конца, всю ночь звонила… Я же беспокоилась, я думала, с тобой случилось что-то, а ты стоишь тут и улыбаешься, как будто…

– Перестань брызгать слюной, Кристина, и поднимись с бетонного пола. Он холодный… С чего ты взяла, что со мной что-то случилось?

– С чего я взяла? – Кристина и не подумала последовать Сашиным советам, не оставляя своего гневного тона и не поднимаясь с холодного бетонного пола. – Как это с чего? Ты же дома не ночевала! Я уже в милицию звонила!

– Зачем – в милицию? – Сашино недоумение было искренним.

– А затем! Эти твои недоумки, уроды, по ним тюрьма плачет! Всякое ведь могло случиться!

– Да ты что, Кристина… Что это ты надумала! Опять начинаешь… Ну, вставай, слышишь. Замерзла, пойдем, я тебя хоть чаем горячим напою…

Кристина наконец поднялась, с видимым усилием распрямив затекшие плечи, и замолчала. Теперь она, видимо, решила объявить Саше бойкот и вообще перестала разговаривать. Она надеялась, что хоть таким образом сумеет разбудить ее уснувшую совесть, но, взглянув мимолетом на Сашу, не выдержала и снова разразилась самой отборной бранью. Саша улыбалась. Улыбалась беззаботной и счастливой улыбкой и, казалось, уже совсем забыла о ее присутствии… Эта улыбка совсем доконала Кристину. Она снова замолчала.

– Садись, я сейчас чайник поставлю. Подожди, я тебе теплую кофту принесу, накинешь. Замерзла ведь.

Саша скрылась в дверном проеме. В этот момент зазвонил телефон.

– Сними, Кристина! – раздалось из комнаты. Кристина сняла трубку и почти прорычала «алло».

– Саша? – раздался на том конце сомневающийся голос, показавшийся Кристине знакомым.

– Нет, не Саша.

– Это… Это ты, кажется, Кристина?

– Денис… – она наконец поняла, откуда этот голос ей знаком, и замолчала, совершенно не в силах найти объяснение происходящему. В этот момент из кухни снова возникла Саша и, подлетев, вырвала трубку из рук.

– Я… я здесь.

– Я просто хотел сказать тебе, что ты – прекрасная. Самая замечательная женщина на Земле. Я люблю тебя.

– И я… Я тоже тебя люблю.

– И еще… – пауза была недолгой, Саша ее почти не заметила: – Я хочу жениться на тебе, Саша. Я хочу, чтобы ты стала моей женой!

– Сумасшедший…

– Не говори ничего, – он торопливо перебил ее, опасаясь продолжения фразы. – Пожалуйста, не говори ничего сейчас. Я знаю, это может показаться тебе странным, только… Я понял это еще вчера. Даже не вчера – сразу, как только тебя увидел, понял, что хочу быть рядом с тобой всегда.

– Денис…

– Пожалуйста, не надо, не отказывайся так сразу, подумай! Глупо, наверное, делать предложение по телефону, но дождаться вечера слишком трудно, Саша. Не отказывайся…

– Да с чего ты взял, что я собираюсь отказываться!

– Саша… Сашенька!

Она опустила трубку и долго стояла без движения, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. И только спустя несколько минут вспомнила про Кристину…

Поведав Кристине о том, что случилось с ней за прошедшие два дня с момента их первой встречи с Денисом, Саша, опустив глаза, замолчала.

– Вот ведь, как бывает! – Кристина присвистнула.

– Не знала, что ты умеешь свистеть, – тихо произнесла Саша, не поднимая глаза. Она не посмотрела на Кристину – ни разу, с той минуты, как начала свой рассказ. Это было слишком страшно – посмотреть на Кристину и увидеть в ее глазах ревность, досаду, злость. Или, того хуже, боль и страдание. Этого бы Саша точно не выдержала – она бы сдалась в ту же секунду. Повисшее молчание тянулось долго – слишком долго, чтобы можно было его выдержать. И Саша не выдержала:

– Знаешь, может быть, я его и не люблю вовсе… И вообще…

– Сашка! – Кристина вскочила со своего места и, схватив ее за плечи, заставила наконец поднять лицо.

– Что ты такое говоришь? Что ты несешь-то?

– Я…

– Дура ты, вот ты кто! Дура набитая, несмотря на все твое образование. Одной только дурью мозги и забиты! Я же знаю, что у тебя на уме! Ну, повтори еще раз, что ты его не любишь! Повтори!

Саша опустила глаза еще ниже:

– Люблю.

– Вот так-то лучше, – Кристина наконец разжала пальцы, больно сжимавшие Сашины плечи. – Ты, значит, решила…

Она не договорила, намеренно ожидая продолжения от Саши.

– А что – нет? Ты… – запинаясь на каждом слове, Саша пыталась объяснить ей ход своих мыслей. – Ведь вас же специально познакомили, и он тебя провожал. И вообще, знаешь, у тебя такие глаза были. Прости, Кристина, я, кажется, ерунду какую-то говорю…

– Это не ерунда. Не ерунда, Сашка. Это просто чушь несусветная! Какие у меня глаза были? С чего ты вообще все это взяла?

– Ты так смотрела на него…

– Ну конечно! – Кристина картинно вознесла руки к небу. – Аполлон Дельфийский! Бог, спустившийся с небес! Великий и прекрасный, достойный быть воспетым… Эх, Сашка, Сашка… Как я за тебя рада, Сашка! – Кристина снова схватила ее за плечи и прижала к себе. – Как я рада!

Некоторое время они молчали, а потом Саша подняла на Кристину глаза, полные слез, вот-вот готовых покатиться вниз по щекам.

– Не понимаю… Поверить не могу – чем я заслужила такое счастье.

– Глупая, – Кристина вытерла ее щеку тыльной стороной ладони, – ну что ты плачешь! Если уж не ты, то я даже не знаю, кто еще может быть достоин в жизни счастья.

– Скажешь тоже, – вздохнула Саша и наконец все-таки улыбнулась сквозь слезы.

Утро было пасмурным и хмурым. Денис, спрятавшись под козырьком подъезда от сильного и мокрого ветра, напряженно всматривался вдаль. Длинный зеленый троллейбус, вильнув, примостился к обочине, двери раскрылись, и он наконец увидел Сашу. Она легко выпорхнула на дорогу, остановилась, замерла на мгновение и сразу улыбнулась, увидев его. Он махнул рукой, и она побежала, разбрызгивая лужи.

Он прижал ее к себе, чувствуя, что не может вымолвить ни слова. Каждый раз, когда Денис видел ее лицо, он ловил себя на мысли, что не может до конца поверить в то, что она настоящая.

– Привет, – пробормотала она, не поднимая лицо. – Это правда, или мне все это приснилось?

– Не знаю, – он улыбнулся, вдыхая влажный запах ее волос. – Хочешь, я тебя ущипну?

Она кивнула, и он слегка сжал пальцами кожу на ее щеке.

– Ничего не чувствую, – прошептала она, – значит, снится?

– Тогда, давай, я тебя поцелую… Ну, теперь почувствовала?

– Может, мы сошли с ума?

– Почему, Саша?

– Ты посмотри… Посмотри наверх, прочитай, что там написано.

Денис послушно поднял голову и пробежал глазами вывеску над дверью.

– Городской дворец бракосочетаний.

– Дворец, – повторила Саша.

– Ты паспорт не забыла?

– Нет, не забыла.

– Тогда идем, – он потянул ее за руку, – ну, идем скорее…

– Дворец, – снова повторила она и рассмеялась. – Конечно, это должно происходить именно во дворце.

Строгая дама в очках смотрела на них, как показалось Денису, с укором. С ее точки зрения, они, видимо, вели себя не совсем подобающе. Смеялись, почти не в силах остановиться. А остановившись, смотрели друг на друга и снова хохотали.

– Фамилия… – один из последних пунктов в заявлении немного смутил Сашу, и она на минуту сдвинула брови. – Я хочу взять твою фамилию? Или ты хочешь взять мою фамилию? Или?…

– Как хочешь, Саша.

– Наверное, я хочу взять твою фамилию. Впрочем, это зависит… У тебя как фамилия?

– Полонский.

– Врешь! – Саша восхищенно подняла брови.

– Клянусь, Полонский.

– Надо же… Александра Полонская! Звучит, а?

– Спрашиваешь, – гордо подтвердил Денис и снова рассмеялся.

– Молодые люди, нельзя ли вести себя потише? – строгая дама была полна праведного гнева. В самом деле, подумал Денис, немного странно узнать фамилию жениха во время подачи заявления. Впрочем, разве фамилия – это важно? Ведь они знают друг о друге самое главное. Некоторым этого не понять, но это их проблемы.

Саша осеклась, даже слегка порозовела под строгим взглядом. Денис наблюдал за движениями ее тонких пальцев, старательными круглыми буквами выводивших на листе бумаги его фамилию.

– Регистрация торжественная? – пробежав глазами оба заявления, работница загса задала им простой вопрос. Простой – с ее точки зрения. Саша беспомощно подняла глаза на Дениса, ища поддержки.

– Торжественная, – почти не задумываясь, ответил он и сжал Сашины пальцы.

– Тогда… Пятнадцатого ноября, через месяц. Жених, невеста, свидетели, гости. Торжественная стандартная?

– Стандартная! – тут же выпалила Саша, почувствовав, что теперь ее очередь прийти на выручку.

– Пятнадцатое ноября – это же не через месяц. Это месяц и четыре дня…

– Придется потерпеть, молодые люди, – дама в очках перебила Дениса, не дав ему возможности договорить. – У нас торжественная только по пятницам и субботам.

– Пойдем, – прошептала Саша и потянула его за руку, – ну, пойдем же, какая разница, месяц и четыре дня…

Снова оказавшись под козырьком, они оба, почти одновременно, глубоко вздохнули.

– Нужно мне было заранее спросить про фамилию, – виновато пробормотала она.

– Да брось ты, Саша. Разве это важно?

– Не знаю, что она про нас подумала.

– Она подумала, что мы с тобой познакомились пару дней назад и сразу же решили пожениться. Она подумала, что мы просто сумасшедшие. Это плохо?

– Сумасшедшие? Нет, это хорошо, – серьезно ответила Саша. – Я не об этом. А вдруг она подумала, что у нас фиктивный брак? Если мы даже фамилий не знаем…

– Фиктивный брак, – раздумывая, повторил Денис. – Да черт с ней, пусть думает, что хочет. Мы-то знаем!

– Денис, – после недолгого молчания тихо сказала Саша, – посмотри, какая погода плохая. Небо свинцовое, тучи серые, почти черные, дождь… Почему?

– Циклон, – весомо ответил он, чувствуя ее напряжение. – Да что с тобой?

– Не знаю. Мне почему-то показалось… Что-то привиделось – там, на небе. Мелькнуло – и исчезло. Не знаю, что это было, только я испугалась. Я ведь люблю осень. Но, может быть, она меня не любит…

– Сашка, – он прижал ее к себе, – этого не может быть. Не любить тебя – невозможно. А осень… Знаешь, мне кажется, она просто ревнует. Сердится на тебя, ведь раньше она владела твоим чувством безраздельно, а теперь появился я… Но это пройдет, вот увидишь. Она привыкнет, ей придется смириться. Придется…

Саша вздохнула. Это утро распалось у нее в памяти на две половинки – радостную и грустную. Потом, позже, она очень часто вспоминала это утро и находила тысячи объяснений тому, почему оно было таким мрачным.

– Роман «Война и мир» не только отозвался на самые острые вопросы своего времени, – Саша обвела глазами класс, чувствуя, что ее почти не слушают. – Он ставил их перед читателями в самой резкой и бескомпромиссной форме… Сережа, повтори, пожалуйста, что я сейчас сказала.

– Вы сказали, Александра Алексеевна…

Дальше, как она и ожидала, повисла пауза. Саша вздохнула. Сегодня был не ее день, она знала это, чувствовала. Еще с утра. Учитель – одна из тех профессий, которая обязывает всегда быть в форме, несмотря ни на что. В тот момент, когда ты стоишь перед классом, ты должна забыть о себе. Как забывает о себе артист, выходящий на сцену. Как забывает, наверное, диджей, вынужденный веселить слушателей даже в том случае, если у самого на душе скребут кошки.

Невозможно заставить их думать о Наташе Ростовой, если сама находишься слишком далеко от нее. А Саша была далеко. Очень далеко… Наверное, в первый раз за все время своей работы – настолько далеко. И ничего не могла с собой поделать. Она рассказывала о Наташе, а перед глазами стояло лицо Дениса. Шум поездов… Почему-то он до сих пор не смолкал, и Саша украдкой иногда оборачивалась к окну, как будто и правда ожидала увидеть там рельсы и убегающие по ним вагоны. Но за окном был привычный пейзаж: все те же многоэтажки на фоне прозрачно-серого неба, деревья, покрытые разноцветными листьями-вспышками.

– Ну, не вешай нос, – сказал он ей на прощание, чувствуя, что она сейчас расплачется. – Тебе нужно к этому привыкать. Одна игра – на своем поле, одна – на выезде. А турниры бывают не слишком часто. Я буду звонить, Саша. Каждый день. Каждый час, хочешь?

Она только кивнула. Денис забыл ее предупредить о том, что уезжает. Он и сам почти забыл об этом турнире в Элисте и вспомнил случайно, почти накануне поездки. Она смотрела на него так удивленно, как будто он говорил совершенно невозможные вещи, и очень долго не могла поверить в то, что он не шутит. Он сразу же предложил ей поехать с ним. Но она, при всем своем желании, принять его предложение не смогла. Уехать в Элисту на две недели – это значило пропустить почти десять уроков. У нее даже мысли не возникло о том, чтобы позволить себе такое.

«Может быть, зря?» – думала она теперь, снова вспоминая лицо Дениса и из последних сил пытаясь отогнать назойливый шум поезда. Она снова обвела глазами класс, как будто надеясь получить ответ на свой невысказанный вопрос. Вот они, ее пропавшие мальчики. Догадываются ли они о том, что значат для нее? Наверное, просто не задумываются об этом. Для них она просто «училка», такая же, как и остальные шесть или семь преподавателей училища. Прозвенел звонок – и бывай-прощай Александра Алексеевна, даст бог, может, не свидимся больше…

Раньше Саша так не думала. И у нее были многочисленные доводы в пользу собственных аргументов. Но в этот день все было не так, как всегда. В этот день она во всем сомневалась. Во всем, даже…

Колючий взгляд с последней парты заставлял ее сжиматься. Он словно пронизывал, протыкал ее насквозь двумя острыми стальными иглами, специально подточенными для этой цели. Она не чувствовала боли, но была близка к этому. А потому изо всех сил старалась не смотреть туда, не встречаться взглядом. Иногда ей становилось страшно, и она хотела посмотреть на часы, чтобы узнать, сколько же минут осталось до окончания урока. Но это было бы слабостью, а слабости она себе позволить не могла. По крайней мере, не сейчас, не здесь, под прицелом двадцати пар глаз, которые потом ей этого не простят и не забудут. Ей было страшно, но вместо того чтобы посмотреть на часы, она прикрывала на мгновение глаза и вспоминала кошку.

Кошка была непонятного цвета, неразличимого из-за налипшей грязи. Кошка была мокрой, с обрезанным хвостом и жалко торчащими в разные стороны иглами мокрой шерсти. Кошка спасала ее почти всегда… Со временем Саша даже начала подозревать, что одна из ее спасительных Девяти Сил обретает конкретный зримый образ этой кошки. Только изредка, в самые тяжелые моменты, она слышала голос Кристины. Кристина убеждала ее в том, что кошка ничего не значит. Что даже самые отъявленные садисты порой сочетают в своей душе изощренную жестокость со смешной сентиментальность. Но Кристина ведь не знала. Она не могла знать, потому что не видела этой кошки. А Саша – видела.

Сначала она, на самом деле, увидела кошку, хотя потом, позже, не могла сказать с полной уверенностью, что было сначала, а что потом. Этот день и жил в памяти каким-то странным серым пятном, постоянно меняющим свои очертания. День был пасмурный, хмурый и неприветливый. Наверное в тот день осень снова обиделась на Сашу. К тому же, транспорт куда-то испарился. Саша стояла на остановке, зябко съежившись, пытаясь заслониться от ветра, который хлестал в лицо с северной стороны. Она, прищурившись, всматривалась вдаль, но по дороге бежали лишь одинокие машины. Изредка мелькал зеленый огонек такси, но Саша с ее зарплатой школьной учительницы позволить себе такси не могла. Она все смотрела на дорогу, и в этот момент увидела кошку…

Да, кажется, сначала она увидела кошку. Мокрая и грязная серая кошка с облезлым хвостом вдруг вылезла из-за забора и, остановившись посреди дороги, огляделась по сторонам и растерянно мяукнула. Порыв налетевшего ветра хлестко ударил ее по спине, заставил прижать уши. В жизни Саша еще не встречала более одинокого и жалкого существа. Было непонятно, откуда взялась кошка, почему она вдруг выползла из своего укрытия и кому адресует свое жалобное «мяу». Саша уже собиралась подойти. Она даже сделала первый шаг, вышла из-под козырька, тут же едва не захлебнувшись ветром. И сразу остановилась.

С противоположной стороны дороги к кошке приближался чей-то силуэт. В темноте Саша плохо видела, и все же силуэт показался ей знакомым. Это и заставило ее остановиться на мгновение. Высокий сутулый парень в короткой кожаной куртке и плотно натянутом до бровей «петушке» быстрыми и широкими шагами пересекал перекресток. Обе руки глубоко в карманах, квадратный упрямый подбородок. «Но ведь это же…»

Иногда Саше казалось, что сначала она увидела его, и только потом появилась кошка. Она не могла себе объяснить этого странного мутного пятна в своей памяти. Хотя все остальное она помнила вполне отчетливо.

…Обе руки глубоко в карманах. Упрямый, выдающийся вперед квадратный подбородок. Это же Андрей, подумала Саша. Андрей Измайлов.

Это был он. Тот самый парень, сидящий на последней парте в правом ряду у окна. Тот самый, который за период их недолгого знакомства успел заставить ее не спать ночами. Который беспрестанно хамил и сверлил ее своими стальными глазами, пытаясь добраться до самого мозга. Андрей Измайлов, который в списке безнадежных стоял на первом месте. Который гордо носил кличку «Крот» и держал в страхе не только всю группу, но даже некоторых преподавателей. Саша не хотела признаваться себе в том, что и сама немного побаивалась своего ученика. С каждым днем она все больше отчаивалась до него достучаться…

Наклонившись, он быстро поднял кошку с земли, прижал к себе обеими руками. «Андрей…» – прошептала Саша, но он ее, конечно же, не услышал. Он даже не заметил ее среди людей, зябко жмущихся под козырьком автобусной остановки. Через несколько минут все растворилось в темноте – больше не было ни кошки, ни парня, который, сжалившись, унес ее с собой.

Этот вечер многое изменил в ее жизни. Кошка стала спасительным оазисом в пустыне безнадежности… Конечно, она не могла этого забыть. Она знала и твердо верила: в тот вечер ей случайно удалось увидеть то, что тщательно скрывалось от посторонних глаз. Обнаженную, ничем не прикрытую человеческую душу. Лицо без маски. И она запомнила это лицо, запечатлела его в своей памяти четким фотографическим снимком, не теряющем собственной яркости вопреки течению времени. И теперь каждый раз, когда было невыносимо трудно видеть перед собой маску, она закрывала на мгновение глаза и вспоминала то лицо, что было скрыто под ней. Это давало ей силы, укрепляло волю и веру… И она продолжала свои отчаянные попытки преодолеть глухую оборону этого парня, заставить его открыться перед всеми и остаться таким, какой он есть.