Текст книги "Аромат зеленого яблока"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Накануне назначенного дня, не доверяя бытовочке, Маша снова посетила баню. Как обычно перед праздниками женское отделение было переполнено, и ей пришлось выстоять целый час в душно-влажной очереди среди женщин, пришедших на помывку с собственными тазиками и вениками.

Как гласит первая заповедь Аллочки: праздник должен начинаться с чистоты. С личной чистоты. Вторая заповедь: выглядеть на «все сто» и сразить кавалера своим видом наповал.

Восьмого, едва не с утра, Маша стала наводить на себя марафет. Аллочка определила бы это так: готовность номер один – марафет по полной программе. Это же совсем не то, что было на Валааме: там Маша не вылезала из джинсов и футболки. Сегодня она будет очаровательно-женственной и обольстительной. На сегодняшний вечер делается ставка. Дима должен «отпасть».

В ее прежнее рабочее общежитие изредка просачивались фарцовщики: пусть втридорога, но у них можно было купить хорошие шмотки. К тому же Маше помогали родители: то деньгами, то вещами. Мама частенько собирала посылки и бандероли с одеждой, купленной то по знакомству, то в комиссионке: пусть единственная дочь-студентка приоденется! В результате у Маши сложился неплохой гардероб на зависть большинства бедным первокурсницам.

Последний раз критически осматривая себя в небольшое комнатное зеркало, поставленное на стул, Маша осталась довольна своим видом. Каштановые волосы волнами ниспадали на плечи (недаром она полдня проходила в термобигудях), платье из нежно-зеленого трикотина (злодей фарцовщик содрал за него почти месячную Машину зарплату вредного гальванического цеха!) облегало ее фигуру, модные туфли на высоком тонком каблуке (разумеется, тоже импортные: что наши могут кроме галош фабрики «Красный треугольник»?) удлиняли без того длинные лодыжки.

– Машка, ты сегодня неотразима, – сделала ей комплимент Марина.

– Присмотрела, наверное, себе кого-нибудь, – подозрительно покосилась на Машу Светка. – Что-то тут не то…

В ответ Маша лишь загадочно улыбалась.

Ближе к назначенному часу она стала ждать. Вот уже в их учебной комнате, снова оборудованной под дискотеку, запульсировал «Зодиак», а Дима всё не появлялся. Маша несколько раз спускалась в вестибюль. На нее все обращали внимание, мальчики-сокурсники уже «отпали», делали комплименты. Она не слышала их. Она ждала.

Наконец, в очередной раз спускаясь по лестнице и уже откровенно нервничая, Маша увидела у входных дверей показавшийся ей странным силуэт одетой мужской фигуры, припорошенной снегом. Она подошла ближе, вглядываясь в лицо и, неожиданно для себя самой, узнала Диму. Хотя узнать его было не просто: кроме того, что Маша никогда не видела его в куртке и меховой шапке, Дима был загорелый и, как показалось Маше, похудевший. В руках он держал букет тюльпанов и нарцисс.

– Дима? – полувопросительно воскликнула она, вглядываясь в его в лицо.

Дима тоже не сразу узнал в этой приближающейся к нему из полумрака лестницы красивой девушке свою валаамскую знакомую.

– Здравствуй… – он ошарашено замялся. – Вот, – и смущенно протянул букет. – Поздравляю. С Женским днем.

– Спасибо. – Чтобы сразу внести в их встречу непринужденность, Маша чмокнула Диму в холодную щеку. – Пойдем ко мне в комнату, разденешься.

Маша повела Диму наверх, несколько стесняясь вида их убогого общежития. Она-то уже присмотрелась, но помнит, что эти выкрашенные ядовито-зеленой краской панели в длинном коридоре, скособоченные, плохозакрывающиеся двери, туалетные и умывальные комнаты, смахивающие на привокзальные, поначалу производят не слишком приятное впечатление. Но сердце Маши выстукивало: он пришел! Остальное зависело только от нее.

– Здесь я живу… – В комнате никого не было. Оставшись наедине с Димой, Маша вдруг почувствовала скованность. И торопливо заговорила, преодолевая напряжение: – Мы здесь только один год будем жить. Потом нам дадут другое общежитие в студенческом городке, современное. Ты пока раздевайся, располагайся. Вон вешалка, вот стул. А я поставлю цветы в воду.

Маша, взяв бутылку из-под молока, что служила им вазой, вышла в умывальник. Набирая воду, она глянула на себя в зеркало. Что с ней? Почему она так волнуется? Он пришел, это главное. Всё будет хорошо, сказала она себе.

Дима, уже без куртки и шапки, стоял посреди комнаты. Он был в темно-синем джемпере и голубой рубашечке, что очень ему шло. Маше он показался тоже каким-то потерянным и смущенным.

– Ну что ты? – улыбнулась ему Маша, успевшая взять себя в руки. – Садись же, наконец, куда-нибудь.

Дима сел на стул возле стола. Маша поставила на стол бутылку с цветами и поверх них посмотрела на Диму. Без сомнения, он тоже смущен: они давно не виделись и теперь встретились несколько в ином качестве, чем были на Валааме. Там был авантюрный дух путешествия, был май, тепло, и всё давалось легко.

Смущение Димы ободрило Машу. Она стала чувствовать себя более уверенно и на правах хозяйки предложила:

– Давай посидим немного. Ты мне расскажешь о себе: где был, что видел? И вообще – как ты?

Пока Дима рассказывал, Маша рассматривала его: действительно загорелый. Боже мой, не везде же идет снег и жмут морозы, где-то круглый год лето и светит солнце! Волосы совсем выгорели, но такие же густые и непослушные. А глаза стали зелено-голубые, будто вобрали в себя цвета тропического неба и морской волны.

Дима, рассказывая, тоже рассматривал Машу. Он был приятно поражен ее внешностью. Он знал ее всего полтора дня, вернее, два вечера и один день. И она там представилась ему симпатичной приятной девочкой – с короткой стрижкой, в джинсах и футболке, вечером в свитере. А здесь перед ним сидела красивая девушка в шикарном платье, так идущем к ее волосам и глазам; каштановые локоны падали на плечи из-под золотистой заколки, на шее нитка бус, тонкий аромат духов… Неужели это с ней он целовался два вечера подряд?

С первого этажа доносились ритмы дискотеки.

– Пойдем потанцуем? – предложила Маша.

Когда они спускались по лестнице, Маша увидела у дверей «учебки» группу своих ребят-сокурсников. Они, повернув головы на спускавшихся Машу и Диму, с интересом скользили по ним взглядами: такой красивой в этот вечер Маше и незнакомому загорелому юноше, следовавшему за ней. Эти взгляды Маше льстили. Подойдя к двери, она взяла Диму за руку, и они вошли в полутемный зал.

Там, когда Маша держала свои руки на Диминых плечах, а он обнимал ее за талию, и их тела и лица были так близки друг к другу, к ним опять вернулось ощущение того валаамского вечера, когда они танцевали на открытой палубе теплохода и знали, что за этим последует диванчик. Маша почувствовала, что Дима немного пообвык и стал свободнее себя держать. Через некоторое время он захотел курить, и она повела его в заветное место.

– Это наша «голубятня», – представила Маша, когда они уселись в деревянные кресла. – Как тебе дискотека, общежитие?

– Весело вы здесь живете. Если честно, я первый раз в общежитии, – признался Дима.

– Правда? Какой ты домашний мальчик, – ласково посмотрела на него Маша.

– Совершенно домашний.

– Как же в таком случае тебя родители отпустили плавать?

– Вообще-то у нас не говорят «плавать», говорят «ходят». Ходят в плавание, – тактично и, как видно, уже привычно поправил Дима. – А родители у меня мировые.

Тут на «голубятню» поднялась маленькая компания из двух ребят и девушки – второкурсников, по старой памяти частенько заезжавших к ним на дискотеку. Маша с Димой хотели было уйти, но веселая компания остановила их:

– Не-не, сидите. Места всем хватит.

На свободное кресло сел один из ребят, ему на колени забралась девушка. Третий привалился к лестничным перилам.

– Ребята, давайте мы с вами немножко выпьем, – предложил Маше и Диме студент, привалившийся к перилам.

У него в руках оказалась распечатанная бутылка портвейна, а девушка позвякивала гранеными стаканами.

– Разве по чуть-чуть, – согласилась Маша.

Им с Димой вручили по стакану, третий остался у девушки. В стаканы плеснули портвейну.

– Женщины! – развязно провозгласил привалившийся к перилам студент, размахивая бутылкой.

– Фу, Толик, как вульгарно! – поморщилась девушка.

– Милые дамы! – галантно перехватил инициативу второй студент.

– Вот это другое дело, – одобрила девушка. – Толик, учись!

– Дай сюда, – галантный студент вырвал у Толика бутылку и, обращаясь к Маше и девушке, сидящей у него на коленях, повторил, паясничая: – Милые дамы! Пр-раздра… Пр-раздр-равляем вас с Женским днем! Желаем вам любви… – он многозначительно произнес последнее слово, закатив глаза. Девушка хмыкнула. – Желаем вам любви к нам, мужчинам. Одним словом, мы желаем вам, чтобы вы нас любили. – Девушка снова хмыкнула и чмокнула кавалера в нос. Тот, высоко подняв бутылку, заключил тост: – За баб-с! – И, отхлебнув из горлышка, протянул бутылку приятелю.

Дима с любопытством наблюдал за подвыпившими студентами. По окончании тоста он повернулся к Маше и, глядя в ее темные с бликами, которые были видны даже в полутьме, глаза, поднял свой стакан с вином, прошептал:

– За тебя.

– За нас, – чокнулась с ним Маша, тоже заглянув ему в глаза. Она поняла, что вечер удался. И предложила ему тихо на ухо: – Пойдем к нам, чаю попьем, у нас должен быть тортик. Если еще не съели.

В комнате были Наташа со Светой и студент-старшекурсник, не понятно чей. Они приканчивали вафельный торт «Парус», между прочим, купленный вскладчину по случаю праздника.

– Это Дима, – представила Маша. – Мы пришли пить чай.

Старшекурсник, потянувшийся было к торту, отдернул руку: в коробке оставалось только два кусочка.

– Дима, это вы принесли цветы? – Наташа стрельнула взглядом на Диму. – Какие симпатичные, – и снова вызывающе посмотрела на него.

– Да, это он принес, – не без гордости сказала Маша, разливая чай: им-то их ухажеры никогда цветов не дарили.

– Какая у нас Маша сегодня нарядная, просто красавица, – продолжала петь Наташа.

«Вот ведь зараза какая, – с досадой подумала Маша, еще не понимая, куда та клонит. – Чего привязалась?»

– Дима, а где вы учитесь? – не унималась Наталья.

– Я не учусь, я работаю, – просто ответил Дима.

– А где вы работаете?

– На сухогрузе.

– Ой, это чего?

– Судно, которое перевозит грузы.

– Ой, как интересно! И что вы там делаете?

– Работаю судовым коком.

– Ой, как интересно! – еще больше оживилась Наташа. – Вы что же, это, значит… плаваете?

– Да, я хожу в плавание, – деликатно поправил любопытную девицу Дима.

– Наташа, дай человеку чаю попить, – не выдержала Маша.

– Конечно, Дима, пейте. – Но через секунду снова затянула: – Дима, можно еще один вопрос? А куда же вы плаваете? Может вы и в загранку ходите?

– Мы только что пришли с Кубы, заходили в Монреаль.

– Ой, как интересно! То-то я смотрю, вы такой загорелый…

Маша уже начала беситься. А Наташа, опершись о стол локтем и положив подбородок на ладонь, в упор, неотрывно, словно гипнотизируя, смотрела на Диму. Маша с тревогой стала наблюдать за этим поединком. И – поражаться: какой за короткий срок стала ее бывшая подружка. В ней проснулась женщина. Хищница. Дима, встречаясь с напором пожирающего его взгляда, отводил глаза в сторону.

«Сожрут. С потрохами сожрут, – всерьез забеспокоилась Маша. – Ведь парней коллекционируют, как бабочек. У них своеобразное хобби: кто с большим количеством переспит. Потом друг перед дружкой будут хвастаться: у меня столько-то было, а у меня больше».

С первого этажа несся блок «Советской эстрады». Значит, дискотека скоро закончится.

 
Упала ранняя роса,
В полях прохлада…
 

Чай был выпит, торт съеден, и, чтобы увести Диму, Маша, кивнув в сторону доносившейся музыки, предложила ему:

– Медленные начались, пойдем?

Дима поднялся. Маше показалось – слишком поспешно.

– Дима, вы потом нам еще расскажете про Кубу? – не отводя от него гипнотических глаз, спросила Наташа.

«Потом не будет», – решила про себя Маша.

В зале дискотеки осталось всего несколько топчущихся в обнимку парочек. Маша повернулась к Диме и положила ему руки на плечи. Он обнял ее за талию. Эти прикосновения Маше показались более интимными, чем в первый раз. Она поняла, что Дима ей дорог. Придвинув губы к его уху, она спросила:

– Скажи честно, ты за всё это время, после Валаама, хоть когда-нибудь вспоминал обо мне?

– Конечно. Я звонил тебе несколько раз в общежитие, но мне сказали, что ты оттуда съехала.

– А тебе не хотелось как-то меня разыскать?

– Я подумал, если ты сама захочешь продолжить наше знакомство, то дашь мне об этом знать: ведь у тебя оставался мой адрес.

– И я послала тебе письмо…

– …И я приехал.

– Я очень рада, что ты приехал.

Маша почувствовала в ответ легкий поцелуй в висок. Она опять вспомнила Валаам, когда Дима тихонько подошел к ней сзади, и она всем телом почувствовала исходящую от него нежность… И два вечера поцелуев…

Чем дольше они танцевали, тем больше сближались их тела. Дима трогал губами Машины свежие волосы, а Маша уткнулась ему в плечо, желая ощутить запах моря. Но морем почему-то не пахло. Маша выловила, как когда-то на Валааме, этот странный, немного резкий, но приятный аромат зеленого яблока – откуда?

Маша уже знала, если они останутся одни, то будут целоваться. И она повела Диму на «голубятню».

На сей раз «голубятня» оказалась занята. Они остановились внизу в нерешительности.

– Ребята, вы сюда? – окликнул их чей-то голос сверху. – Идите, мы уже уходим.

Это оказались однокурсники. На середине лестничного марша произошла «смена караула». Третьим, к удивлению Маши, спускался Зяблов. Он не курил, сидел, видать, за компанию. Маша отметила, что когда он проходил мимо, глаза под очками смотрели на нее, потом, быстро перескочив на Диму, задержались на нем. Слава оценивал своего более удачливого соперника. Наверное, он догадывался, зачем они поднимаются на «голубятню».

Дима закурил; выпуская дым, он отворачивался в сторону. Маша сверху наблюдала, как по освещенному коридору шастают праздные студенты. Некоторые с любопытством всматривались в полумрак «голубятни», пытаясь рассмотреть, кто же там сидит, а обнаружив Машу, вперивались взглядом в ее спутника. Маша догадывалась, что уже по всему общежитию разнеслась весть, что она привела на дискотеку «своего» мальчика.

Дима бросил окурок в банку из-под томатной пасты.

– Ты по-прежнему куришь «Беломор»? – спросила Маша.

– В нем хороший табак. А ты помнишь?

– Я всё помню, – неожиданно для себя интимно сказала Маша и с вызовом посмотрела на Диму.

Она вспомнила гипнотический взгляд Наташи, которым та заманивала в сети мальчиков, как удав кроликов. Что ж, она тоже умеет так смотреть! Оказывается, это не так уж сложно. Нужно только набраться храбрости. Или дерзости.

Дима приблизил к Маше свое лицо и стал ловить в ее глазах те блики, которые так манили его. Потом протянул руку, взял Машу за голову и притянул к себе. Маша первая поцеловала его в губы. Сначала легким касательным поцелуем, потом еще. На первый поцелуй он не успел ответить, на второй ответил. Потом придвинулся к ней ближе и губами и языком раздвинул ей губы…

Маша отметила, что сейчас Димины поцелуи стали куда более умелыми, чем в прошлом мае. По крайней мере, когда четверть часа спустя они оторвались друг от друга, ей не пришлось, как в те давние вечера, украдкой отирать себе лицо.

Диме пора было уезжать.

– Когда мы увидимся? – спросила его Маша уже в вестибюле.

– Мы сейчас на разгрузке-погрузке. Я позвоню тебе через дня два, хорошо?

– Я буду ждать.

Дима вышел в ночь, обдав Машу холодным воздухом улицы.

«Пришел. Мы танцевали. И целовались». – Маша улыбалась, поднимаясь к себе на этаж.

В умывальной комнате вездесущая и всезнающая Люда Подкорытова спросила Машу:

– Это что за мальчик с тобой был?

– Ну… мальчик.

– Твой?

– Мой!

– Хорошенький какой…

– Плохих не держим!

– Такие в твоем вкусе? – напомнила Люда их давний разговор.

– Такие тоже, – рассмеялась Маша.

Когда Люда ушла, Маша посмотрела на себя в зеркало: какое у нее сияющее, счастливое лицо!

В комнате, улучив момент, к ней подошла Наташа. Глянув на Машу в упор, она сказала четко:

– Маша, я тебя по старой дружбе предупреждаю: не води сюда больше своего мальчика – отобью.

Маша опешила. Она попыталась превратить всё в шутку:

– По старой дружбе отобьешь?

– По старой дружбе предупреждаю, – не отводя жесткого взгляда, повторила Наташа.

Маша посмотрела ей в глаза и увидела вместо пары светло-серых глаз два темных омута. Так вот что так притягивает, а потом пугает ее мужчин. Неприятный холодок пробежал по Машиной спине. И по взгляду, и по тону, каким было сказано предупреждение, Маша поняла, что эта акула не остановится ни перед чем. Она опустила глаза и прошептала:

– Хорошо.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

За два дня ожидания Машу посетили сомнения: насколько прочны их отношения, и может ли она уже называть Диму «своим» мальчиком? Потому что хоть пришел и целовались, это может ничего не значить. Не может быть, чтобы за долгих десять месяцев у него никого не было, – это подтверждают его более совершенные поцелуи. А если кто-то есть, сделает ли он выбор в ее пользу?

Но терзалась Маша напрасно. Дима позвонил ровно через два дня и пригласил ее на премьеру нового фильма «Тегеран-43». Фильм широко рекламировали, на городских стендах висели огромные афиши с Белохвостиковой и Костолевским (и даже с участием Алена Делона!). В кинотеатры на Невском было не попасть. А тут Дима достал билеты в «Октябрь», да еще на выходной день. После двух серий проголодались и зашли в молочное кафе «Аврора» поесть ленивых вареников с компотом из изюма и кураги. Потом гуляли по Невскому проспекту. Прямо в глаза ярко било солнце, по которому за зиму все успели соскучиться, а потоки автомобилей не могли заглушить запахов весны.

Дима проводил Машу до Витебского вокзала. Там, в малолюдном зале ожидания они сели на пустынную скамейку и стали целоваться. Маше было неловко: будто раздеваешься у всех на виду. Потом на скамейке напротив разместились женщина провинциального вида с девочкой, и интим на сегодня пришлось прекратить.

У Маши в профкоме института можно было достать билеты в хорошие театры, – правда, с нагрузкой. Как раз в это время в ДК Горького гастролировал московский «Современник». Маша завязала знакомство со старшекурсницей Тамарой, распространительницей билетов, и – удача! – она получила два билета на «Двенадцатую ночь» с целым букетом актеров: Мариной Нееловой, Анастасией Вертинской, Костей Райкиным, Юрием Богатыревым и Олегом Табаковым – все самые любимые! От нагрузки отвертеться не удалось, и пришлось дополнительно взять билеты на никому не известный, тоже гастролирующий, московский театр Ленинского комсомола. Тамара уверила, что спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты» очень даже неплохой.

Дима обычно поджидал Машу на крыльце Дворца культуры в темно-сером, с иголочки, костюме и при галстуке. Сидя рядом с ним в мягких креслах, Маша косилась на чистенького отутюженного мальчика и умильно думала: «ленинградец». Их малочисленные местные ребята на курсе тоже выгодно отличались от неухоженных общежитских – разве что Слава Зяблов следил за своим видом. Но такого хорошо сшитого костюмчика Маша не видела ни у кого.

Сначала посмотрели «Звезду и Смерть…». На удивление, спектакль оказался классным. Было странным, что его дали в нагрузку. Николая Караченцова, игравшего Смерть, Маша знала по фильмам, а молодого актера, игравшего Хоакина – хорошо сложенного, длинноногого – видела впервые. В программке вычитала его имя: Александр Абдулов. Гм, надо запомнить.

На «Двенадцатую ночь» Маша купила букет гвоздик. Когда после спектакля актеры вышли на поклоны, она в числе зрителей с букетами поднялась на сцену. Ей хотелось преподнести каждому актеру по цветку. Подарила гвоздичку Богатыреву, стоявшему с краю, потом подошла к Вертинской. Но цветы переплелись между собой длинными стеблями, и быстро отделить очередную гвоздичку не получилось. Тогда Маша, чтобы не мешкать, протянула актрисе верхнюю часть цветка, остальные держа в руке. Вертинская, поблагодарив, стала на себя тянуть цветок, крепко застрявший в букете. Так они стояли какое-то время (Вертинская с застывшей улыбкой), раздирая букет. Было смешно и неловко. Марина Неелова оказалась маленькой и худенькой, как подросток. От Олега Табакова исходило нечто теплое и мягкое, как от свежеиспеченной булочки. Уже все ведущие актеры были одарены, у Маши осталось две гвоздички. Тут на сцену, наконец, вышел Костя Райкин (оказалось, он запутался в кулисах), в смешном и нелепом образе сэра Эндрю Эндрюнчика, и она протянула ему оставшиеся цветы.

Когда Маша вернулась к Диме, он спросил ее:

– Что у вас там с Вертинской произошло?

Маша, смеясь, рассказала.

– Нужно было ей и отдать весь букет, – сказал Дима.

– Но мне так хотелось подарить гвоздичку Нееловой: я ее обожаю со школьных лет!

После спектаклей или кинофильмов, если было не слишком поздно, они гуляли. Потом Дима провожал Машу до электрички. На вокзале они целовались недолгим прощальным поцелуем. К себе в общежитие Маша Диму больше не приглашала, памятуя Наташино предупреждение. Она «выгуливала» его в городе.

Скоро Дима снова ушел в рейс.

– Нас зафрахтовала одна норвежская копания, – объяснил он. – Некоторое время мы будем ходить в короткие рейсы в Скандинавию.

– Чего с вами сделала эта норвежская компания? – со смущенной улыбкой переспросила Маша.

– Зафрахтовала – значит, наняла наше судно для перевозки груза, – объяснил Дима.

– А-а. Значит, мы будем часто видеться?

– Ну да. Скандинавия рядом, это не Куба.

В апреле по общежитию разнеслась весть, что на курсе появился первый ребенок – у Альки и Римаса. Многие недоумевали: «Как это можно так быстро? Ведь свадьба была зимой, если даже они еще осенью…» И начинали загибать пальцы, считая месяцы. Другие, дурачась и пародируя Римаса, им важно объясняли: «Это элемента-арно!»

На самом деле, как выяснилось – «они еще летом»: Альфия жила в общежитии, когда ходила на подготовительные курсы, потом сдавая экзамены. В это же время здесь жил Римас.

К маю в комнате Маши произошли события и, как следствие, изменения.

Воровкой, таскающей из тощих студенческих кошельков рубли и трешки, оказалась, как и предвидела многомудрая вахтерша тетя Зоя, своя – Света Паршина. Попалась она при попытке из комнаты напротив в отсутствии хозяев украсть перчатки. Ее отчислили «без права восстановления в течении двух лет», – как гласил указ. На словах замдекана сказала: «Пусть поработает немного, узнает, как достается каждая копейка. Может, к чужим деньгам будет относиться по-другому». Наивная, она не знала, что год, который Свете нужно было как-то перекантоваться, она провела неплохо. Может быть, на презираемых ею студентах чуждого ей вуза она оттачивала свое актерское мастерство.

Наташа учебу забросила окончательно, сладко погибая в любовных утехах. Даже прекратила на выходные уезжать домой. Практически весь второй семестр в институте она не появлялась. Указ об ее отчислении вывесили следом за указом об отчислении Паршиной. Обе должны были освободить места в общежитии.

Когда свои вещи собирала Наташа, Маша, решившись, обратилась к ней:

– Наташа, можно тебе задать один вопрос? Скажи, пожалуйста, действительно ли стоят все твои любови, вообще… всё это, – Маша сделала ударение на последнем слове, выделив его паузой, – стоит ли всё это образования… одним словом – нормальной человеческой жизни?

Наташа, оторвавшись от чемодана, выпрямилась.

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Конечно.

Она долгим взглядом в упор посмотрела в Машины глаза своими омутами, будто что-то взвешивая, и ответила твердо и очень серьезно:

– Да, стоит.