Текст книги "В какой стране жить хорошо, или Cафари на «Большую пятерку»"

Два года эта новость о похищении настолько долго занимала первые строки печатных изданий во всем мире, что неудивительно, что картина стала буквально мировой сенсацией.

4 января 1914 года состоялось триумфальное возвращение «Джоконды» в Лувр. За первые дни на неё пришли посмотреть более ста тысяч человек.

На сегодняшний день «Джоконда» – единственная в Лувре картина, которая не застрахована, потому что «она бесценна и руководство музея не может определить сумму страховой премии». На самом деле в 1962 году ее оценочная стоимость составляла около 100 миллионов долларов (в сегодняшних ценах – более 720 миллионов долларов), поэтому в отказе от страхования преобладает простой экономический расчет: «Мону Лизу» дешевле хорошо охранять, чем страховать.

Получается, что, если бы эту картину не украли и не разыскивали в течение двух лет, она не была бы сейчас так знаменита. И загадочная улыбка здесь ни при чем. Неисповедимы пути Господни – эта фраза, как никакая другая, подходит к этой ситуации.

Она оказалась права: очереди в музей не было, и она быстро спустилась по эскалатору в холл Лувра через знаменитую стеклянную пирамиду.

Первая картина, которую она увидела в раздевалке, была, что называется, картина «В реале»: супружеская ссора по поводу несовпадения взглядов на искусство.

Супруг достаточно громко на чистом русском языке объяснял своей жене, что он и так для нее много сделал – пошел с ней в Лувр! Он надеялся, что вечером они пойдут в «Мулен Руж». Он не ожидал, что Лувр окажется таким громадным. Он уже увидел для галочки и Нику Самофракийскую, и «Мону Лизу» и… да, пожалуй, и этого уже достаточно. Жена имела иное представление о счастливой семейной жизни. Сцена представляла собой живую иллюстрацию теории компромиссов, которая еще раз подтвердила свою несостоятельность. Муж уже оделся и, направляясь к выходу, через плечо бросил супруге, что будет ждать ее в половине седьмого около «Мулен Руж». Жена в долгу не осталась и сказала ему, в переводе на спокойный русский, что, мол, хорошо, дорогой, но не забывай – билеты у меня, и я твой билет подарю первому встречному. Со словами «Ты еще пожалеешь!» он покинул один из самых больших музеев мира. Супруга осталась одна.

При ближайшем рассмотрении эта женщина оказалась ее одноклассницей Ларисой, которую она не видела двадцать лет. «Вот так встреча!» – не верили они своим глазам. И, хотя им было о чем поговорить, они все-таки решили первым делом приобщиться к искусству.

Конечно же, она попросила подругу начать осмотр с «Джоконды», чтобы посмотреть на ее улыбку, как говорится, свежим взглядом. Она с радостью согласилась начать именно с «Джоконды». «Мне интересно твое мнение», – сказала Лариса и хихикнула.

Осталось непонятным, как можно после посещения рассуждать, понравилась тебе «Мона Лиза» или не понравилась, если ее там практически невозможно разглядеть! И уж тем более ее знаменитую улыбку! Во-первых, картина, как уже говорилось, маленького размера, да еще огорожена на довольно-таки большом расстоянии, так что зрители не могут подойти ближе, чем на десять метров. Во-вторых, она за стеклом: «Мону Лизу» поместили в специальный ящик из пуленепробиваемого стекла. Он заполнен гелием, и это создает идеальную атмосферу для хранения картины, которую вживую могут увидеть только реставраторы – и всего раз в году. Этот настенный резервуар был сконструирован специально для картины и стоил музею более семи миллионов долларов. Довершали ситуацию толпы народа перед ограждением, которые фотографировались на фоне знаменитой Джоконды.

– Ну? Ну? – допытывалась ее подруга. – Что скажешь?

– Без слов… – ответила она.

Остальные впечатления, которые она получила от осмотра картин и скульптур, полностью совпадали с ее ожиданиями. Осмотр Лувра продолжался до вечера, и попытка идти подряд по всем залам и поглощать все подряд, пока есть силы, привела подруг к полному несварению эстетического желудка.

Но вечером их ожидало кабаре «Мулен Руж» – Лариса пригласила ее на шоу в качестве первой встречной. Она, в свою очередь, предложила ужин за свой счет. Бюджет, конечно, никто не отменял, но какая же это скучная жизнь – высчитывать каждый день, сколько ты можешь потратить сегодня! Деньги были, значит, их можно было тратить. «Об экономии подумаю завтра. А сегодня гулять так гулять».

Поужинать было решено перед шоу, потому что в стоимость билета входило только полбутылки шампанского на человека. Были и более дорогие билеты с ужином, но, учитывая массовость мероприятия, не верилось, что ужин будет стоить этих денег. Они выбрали уютный ресторанчик недалеко от «Мулен Руж» и, решив особо не заморачиваться по поводу еды, заказали утку с салатом из свежих овощей, французский багет и по бокалу красного сухого вина. Ожидая заказ, они думали, что начнут взахлеб рассказывать друг другу о жизни, ведь они не виделись столько лет. Но, видимо, сложно было начать разговор по душам, избегая глупых вопросов. Например, «Как ты живешь?» За этим следовали стандартные: «Хорошо, а ты?» «И я тоже». Но молчание тянулось недолго.

Подруга начала первая, видимо, с больше всего волнующих ее тем.

– Слушай, я потрясаюсь. Тут тоже негры одни вокруг! Я-то в свою турфирму звонила – ругалась, что они меня в негритянский квартал поселили, а Лешка мой вообще сказал, что им не жить: когда вернется, закроет эту турфирму навсегда. Представляешь, нас в такой отель поселили. Номера для гномов, что ли? В санузел, извините за подробности, нужно заходить задом и со снятыми штанами, и таким же образом выходить, иначе не нагнешься их надеть.

Успокоив подругу, что им еще повезло, что нет клопов, она стала считать проходящих мимо столика людей. Действительно, из десяти проходивших мимо приблизительно восемь были темнокожие. А она думала, что это только ей так «повезло с квартирой»…

– Да, а еще меня что потрясло, – продолжала подруга. – Вот иду я вчера по бульвару. Кругом сплошные бутики. Ну, купила я себе платье брендовое, но его и одеть-то стыдно. Почему то в том, что продают в этих магазинах, никто не ходит. Как будто это неприлично – модно выглядеть.

Ну, посмотри, как выглядят парижанки. Вот, например, идет обычная женщина средних лет. Брючки, пиджачок, шарфик и сумка. Все абсолютно разного цвета и стиля. Прямо чувствуется, что все вещи куплены по случаю на распродажах. Ни про одну вещь нельзя сказать, что она модная. Брюки – просто брюки. Пиджак – просто пиджак. К сумке больше подходит слово авоська. А шарф вообще ни к чему не подходит, словно его специально выбирали, чтобы он отличался от других предметов гардероба.

Она была абсолютно согласна с подругой, но вдруг поняла, почему всегда считалось, что француженки очень элегантны – это по сравнению с американками! Американские широкие штаны на резинке могли бы быть флагом США. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Замеченную улыбку подруга приняла на свой счет и, окрыленная успехом, продолжила:

– Вот если бы они жили в каком-нибудь провинциальном русском городишке, такая одежда была бы оправданной. Но здесь же – Париж. А парижане портят впечатление от города своим видом. Нужно их обязать одеваться красиво, чтобы соответствовать месту.

Да, мысль была интересной. Вот раньше все ходили в кринолинах, шикарных платьях, мужчины – во фраках. Ну, естественно, у кого были деньги. Сейчас деньги есть у всех, но почему-то стремление быть красиво одетой и ухоженной превратилось в «мальчика для битья». Что же получается, Чехов устарел с его определением: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли»?

Если человек красиво одет, то он невоспитан, потому что хочет выглядеть лучше других, и глуп, потому что кроме одежды его ничего не интересует. Еще и сноб, так как оценивает людей только по внешнему виду. Поэтому такой человек достоин презрения…

Это автоматически предполагает, что прочие «нормальные» люди, одетые в безвкусную дешевую одежду, как бы не беспокоятся по поводу внешнего, а все сэкономленное время и средства тратят на что-то более важное. Они, мол, и без внешнего лоска счастливы. «У них другая культура, им другое важно». Как-то раньше она об этом не задумывалась, а вот бы было интересно узнать: что это за важность такая? Конкретно? Например, французская девушка вместо того, чтобы себе глаза тушью накрасить, говорит: «Нет, это для меня не важно! Я предпочитаю естественную красоту. Почитаю-ка я лучше Софокла в подлиннике». Или все-таки наша русская красотка час красится, другой час по телефону с подружкой болтает, а французская просто тратит на болтовню два часа? Хотя и друзей, в нашем понимании слова, у французов практически нет. Тогда – что? На что они тратят свое время и что для них это другое? Может, это просто лень и жадность, а не высокие материи, которые русский человек готов увидеть во всем только потому, что это французское, английское и американское?! «Ой, куда меня занесло», – подумала она. Но в этом вопросе она должна разобраться, чего бы ей это ни стоило!

Здание кабаре оказалось гораздо меньше, чем она себе представляла. Количество посадочных мест – 850. Еще в школе она писала реферат про здание цирка в ее родном городе и помнила с тех пор одну-единственную цифру, а именно – что вместимость зала была 1908 человек. Видимо, ее она запомнила, потому, что это был год рождения ее бабушки.

Кресла располагались ярусами над полукруглой сценой. Они зашли первыми, чтобы было время осмотреться, взяли рекламный буклет и стали его изучать.

Moulin Rouge – это всемирно известное кабаре, открылось в 1889 году. Сначала это был обычный бордель, где молодые девушки-куртизанки своими танцами развлекали солидных французов. Анри де Тулуз-Лотрек (1864–1901) был завсегдатаем кабаре, и неслучайно его «музами» стали первые танцовщицы кабаре. В своих работах талантливый живописец изображал жизнь Монмартра и главного его заведения – «Мулен Руж». Благодаря ему постепенно шоу становилось все более и более известным. Несмотря на то, что все шоу потрясает воображение, изюминкой «Мулен Руж» до сих пор является «натуральная кадриль», придуманная Селест Могадо в 1850 году. Несколько лет спустя англичанин Чарльз Мортон назвал её – «французский канкан», что в переводе с французского языка означает шум или гам.

В 1960 году заведение покупает семья Клерико и решает сделать из него самый модный мюзик-холл в Париже. Приглашенные хореографы отобрали танцоров из 17 стран мира и в 2001 году поставили шоу – «Феерия», на создание которого было потрачено 8 миллионов евро. В программе участвуют 100 артистов, 15 из которых – русские. На протяжении спектакля они переодеваются до 10 раз в костюмы стоимостью до 30 000 долларов. Всего используется 1000 сценических костюмов, 800 пар обуви, роскошные декорации, гигантский аквариум и огромный живой питон. 200 000 бутылок настоящего французского шампанского в год открывается для гостей, пришедших посмотреть это легендарное шоу, символом которого уже более ста лет является красная мельница.

Судя по описанию, шоу предполагалось «феерическое». Теперь нужно было наложить «реальную» картинку на свое заранее составленное представление. Артисты выступали профессионально, слаженно, но красивых девушек среди них она не увидела. Может, выступал не первый состав. Впрочем, и некрасивыми из тоже нельзя было назвать. Складывалось впечатление, что их отбирали по каким-то другим, нежели красота, критериям – от них, очевидно, в первую очередь требовалось умение хорошо танцевать. Что было странно, ведь внешность для такого мероприятия имела далеко не второстепенное значение!

Они сидели в середине зала, места были хорошими. Одно было плохо – в зале было так же холодно, как и на улице. Правда, серый дырявый свитер Филиппе, безусловно, помог сделать вечер более теплым. Холодного шампанского не хотелось абсолютно, и Лариса пожалела, что фляжка с коньяком осталась в сумке у мужа. Официанты разливали шампанское. Хочешь – не хочешь, а пить было надо. Они подняли фужеры и, как только Лариса отпила первый глоток, прозвенел ее сотовый. Она случайно нажала на кнопку громкой связи, и на весь зал разнесся зловещий голос мужа: «Вкуссснооооо тебееее?» В ту же минуту, давясь от смеха, к нам подошел Алексей. Оказывается, он купил себе еще один билет и все это время, с тех пор, как они еще сидели в ресторане, наблюдал за ними.

Поняв, что его супруга с подружкой не собираются делать ничего «противозаконного», он решил с ней помириться. «Я тебя простил», – начал он и замолк. Продолжения не последовало. По-видимому, так обычно и происходили примирения в семье подруги. Лариса незамедлительно простила мужа, и заключение мира решили отметить коньяком. Разливали его из фляжки под столом – это был секрет, который объединил их и сделал компанию единой и сплоченной. Они пили коньяк, и Лешка, как маленький ребенок, постоянно спрашивал у жены, когда же будет канкан. Ей тоже казалось, что шоу в «Мулен Руж» должно состоять сплошь из каких-то французских танцев и канкан должен проходить красной нитью через все представление. Но все оказалось совсем не так.

Шоу состояло из нескольких частей, представляя собой смесь нашего цирка и варьете с танцами, фокусниками, акробатами и клоунами. Танцы народов мира, включая даже французскую интерпретацию русского танца, как, впрочем, и само шоу, были на хорошем уровне, хотя непосредственно канкану – основному, что ожидаешь увидеть в «Мулен Руж», было уделено совсем немного времени – минуты три, не больше. Коньяк сыграл решающую роль при оценке шоу. «Отлично!» – это мнение было единогласным.

Они вышли на улицу и решили немного прогуляться, а потом взять такси и сначала довезти ее дома, а потом доехать до их отеля. Они шли по кварталу красных фонарей.

Ночь. Темно. Навстречу идет шарф, такое ощущение, что самостоятельно. А дело в том, что это афрофранцуз одет в черный плащ, сам «смуглый», только шарф яркий. Они, не сговариваясь, переглянулись. Потом какое-то время шли молча.

– Странно, – прервала молчание Лариса, – вот мы были в Париже всего три года назад, а за это время здесь столько изменилось. Мне Париж запомнился другим. Но возможно, что изменилась я, а не квартал, – философски закончила подруга.

Таксист был арабом. Здоровый и веселый, он долго объяснял им, что ехать предстоит очень далеко. В переводе на англо-французский – «периферик». И поэтому будет стоить дорого. До ее квартиры – десять евро и еще пять евро до отеля. «Ничего себе дорого», – удивилась она, ожидая, что такси обойдется гораздо дороже. Алексей, перебивая водителя, небрежно бросил: «Не проблема, переведи ему. Поехали уже, хватит болтать зря».

Когда они проезжали один из перекрестков, их подрезала машина, да так, что водитель еле-еле успел затормозить. Оказалось, что за рулем автомобиля была темнокожая девушка. Водитель-араб высказался об этой темнокожей водительнице примерно так же, как московские водители высказываются о блондинках за рулем, но дальнейшая его тирада несколько озадачила. Оказывается, что его, коренного парижанина (по виду темнокожего араба), уже достали эти черные приезжие африканцы! Везде эти черные лезут, даже на дорогах уже от них покоя нет, в общем, «понаехали тут в Париж всякие черные».

В шутку она предложила ему переехать в Россию.

– О, Раша! – воскликнул он. – Гуд, вери гуд. А потом продолжил:

– Холодно только у вас очень. И русский язык очень сложно выучить.

От него они с удивлением узнали, что в России двенадцать месяцев в году зима, а сложность русского языка мешает многим уехать в Россию из этой клоаки под названием Париж.

А она подумала: «Как хорошо, что у нас холодно. И отдельное спасибо Кириллу и Мефодию за русский язык!» Впервые она видела в этих обстоятельствах большой плюс. А то, что наша зима сурова только один месяц в году, – это большой секрет. А то понаедут всякие-разные…

С утра она спустилась в цветочный магазин и купила букет цветов для мамы Филиппе: все-таки День матери. Она была уверена, что уж во Франции ситуация будет совсем не такой, как в США. Уж в этой стране умеют ухаживать за женщинами! Букет можно было купить готовый за двадцать евро, но ей показалось, что такой букет будет слишком обыкновенным для утонченной французской мадам, всю жизнь прожившей в Париже и гулявшей со своими детьми в Люксембургском саду. Она обратилась к девушке-дизайнеру, и та составила ей букет, как говорится, скромно, но со вкусом. Круглый букет из мелких белых хризантем, похожих на ромашки, был поставлен в соломенную корзинку в форме перевернутой дамской шляпки. Эксклюзивный бант из белых кружев на ручке корзинки завершал изысканную композицию. Букет положили в нарядный пакет с ручками. Получилось то что надо, и стоило всего двадцать пять евро.

Она собиралась прийти в гости не с пустыми руками. С собой из России она привезла набор из шести палехских расписных деревянных тарелочек с шестью маленькими деревянными ложками. В набор также входил расписной деревянный горшочек с крышкой. Горшочек она планировала использовать в качестве икорницы, банку красной икры предусмотрительно привезла с собой тоже. Она предполагала, что, может быть, в поездке ей придется посещать или устраивать вечеринку – ну, в общем, всегда нужно иметь что-то на всякий случай. Вот и пригодилось! Вся композиция будет смотреться очень нарядно, а главное – она будет иметь русский колорит.

Подготовив все для мероприятия, она позвонила Филиппе, чтобы уточнить, во сколько он за ней заедет. Филиппе ответил сразу же, как будто ждал ее звонка. Он сказал, что за ней заедет мама, потому что она живет недалеко. Потом они заедут за ним и потом уже поедут к брату. Договорились, что она будет ждать мадам Мейер в час дня на улице. «Ты ее сразу же узнаешь, – уверенно продолжал Филиппе, почему-то не уточняя, по каким признакам можно будет это сделать. – Да, чуть не забыл, она совсем не говорит по-английски». Как же они будут общаться, она же не знает ни слова по-французски?

Она стояла на улице и озиралась по сторонам. С какой же стороны она может подъехать? Тут ее взгляд привлекла одна машина – старенькое «Рено». Водитель пытался припарковаться между двух машин. Рядом стоял полицейский и без малейшего интереса наблюдал за процессом. Водитель устраивается бампер к бамперу и двигает рядом стоящий «Ауди». Не удержавшись, она подошла к полицейскому и поинтересовалась, как поступать хозяину «Ауди», если ему бампер поцарапали. Полицейского этот вопрос очень развеселил:

– Вы же в Париже, мадмуазель! Это нормально! Но если хозяину «Ауди» очень хочется, он может пойти в комиссариат, написать заявление, указать номер машины, которая поцарапала его авто… Но это все равно ничего не даст, он только время потеряет.

«Да, чудеса…» – подумала она, продолжая наблюдать за машиной-хулиганкой. Тут из нее вышла старушка – «божий одуванчик» и стала переходить дорогу. Она уже не сомневалась, что это и была мадам Мейер.

В отличие от молодых француженок, одетых с какой-то нарочитой неряшливостью, это была настоящая мадам. И дело было совсем не в одежде, хотя на ней был очень элегантный брючный костюм. Ей было за семьдесят, но в ней присутствовали все необходимые атрибуты женщины ее возраста, знающей себе цену: тщательно уложенные пепельные кудряшки, шарфик, сумочка, начищенные туфли-лодочки. Одежда была неброской, но в совокупности с королевской осанкой и шлейфом духов, производило впечатление настоящей леди.

Первым, что она услышала от нее, было: «Бонжур». Ничего из дальнейшей речи мадам она не поняла, хотя пыталась ей сначала по-английски, а потом и жестами объяснить, что она не знает французского. Но мадам проигнорировала все эти робкие попытки, пока не сказала гостье все, что планировала. Они подошли к машине, и бабулька, открыв багажник, показала ей на маленький ящик с клубникой из супермаркета и вопросительно посмотрела на нее. Теряясь в догадках, что именно та хочет от нее услышать, она улыбнулась и закивала головой. Видимо такого ответа от нее мадам и ожидала. Удовлетворенная, она закрыла багажник и села за руль.

Дорога до дома Филиппе была недолгой, но показалась ей вечностью. Складывалось впечатление, что правила дорожного движения были для мадам Мейер чем-то вроде интересной книги, которую она была бы не прочь почитать, если бы не было более важных дел.

Несколько раз ей сигналили, но это совершенно не влияло на ее принципы. Она решила доехать до дома Филиппе со скоростью света и не собиралась учитывать разнообразные преграды в виде светофоров и знаков дорожного движения. За рулем старушка была очень спокойна, что говорило о том, что это ее постоянная манера вождения. Описанным выше способом она припарковалась у одного из пятиэтажных одноподъездных домов и стала звонить по телефону, видимо, Филиппе. Тот не брал трубку. После нескольких безуспешных попыток дозвониться мадам жестом показала ей следовать за ней.

Они долго звонили в домофон у подъезда, но дверь им никто не открывал. Со словами «Филиппе, Филиппе» старушка открыла дверь своими ключами, и они вошли в подъезд. Дом был точно такой же, в каком жила она. Они поднялись на третий этаж, дверь оказалась не заперта. Войдя в крохотную прихожую, она услышала громкую «мультяшную» музыку и звуки вроде «блям-блям-блям». Комната оказалась еще меньше, чем ее: это была какая-то комната-кровать. Причем, подход к кровати был только с одной стороны, а с другой кровать была придвинута к стене. На кровати перед телевизором сидел Филиппе и играл в Тетрис. На коленях у него стояла тарелка с картошкой, и он ложкой с большим аппетитом поглощал незатейливый обед.

Интеллектуальное занятие, однако, подумала она. Из-за громкого звука он не слышал звонка в дверь. И хотя они уже несколько минут стояли в комнате, он продолжал играть, никак не реагируя ни на что вокруг. Видимо, отвлекать человека от важного дела было не в правилах настоящих французов, потому что бабулька терпеливо ждала окончания игры. Наконец Филиппе оглянулся.

– Бонжур, – весело приветствовал их он. – Хорошо, что вы зашли ко мне. Посмотри, как я живу!

С гордостью он обвел рукой свою комнату размером около пятнадцати квадратных метров, обставленную икеевской мебелью, да и той было негусто: из мебели была только кровать и журнальный стол, на котором стоял телевизор. На стене висела книжная полка. Особенно ей запомнился мотоциклетный шлем, который стоял на здоровой музыкальной колонке, рядом с телевизором. Шлем выполнял две функции: во-первых, являлся единственным элементом декора в этой комнате, а во-вторых – поддерживал полку, крепления которой частично вырвались из стены. Еще раз осмотрев комнату, стараясь придать лицу выражение восторга, она подумала, что всю жизнь считала самой нелепой квартирой маленькую русскую «хрущевку». Эта квартира была гораздо меньше. «Миттеранка какая-то», – назвала она ее про себя, но хозяин был страшно горд, что в ней живет. Видимо, ей удалось добиться от своего лица выражения тихой зависти – уже покидая свои апартаменты, Филиппе хвастливо изрек: «Вот так мы и живем в Париже».

Как только они сели в машину, она спросила у Филиппе, почему мадам показывала ей клубнику в багажнике. Задав несколько коротких вопросов и получив столько же длинных ответов от своей мамы, Филиппе перевел, что ящичек побольше куплен на праздник, а ящичек поменьше – это подарок лично ей.

– Эту клубнику вырастила твоя мама? – спросила она.

Оказалось, что клубника была куплена в обычном супермаркете. Она удивилась. Обычно магазинная клубника абсолютно невкусная. Да и в обоих ящичках ее было не больше полкило.

– Это очень дорогая французская клубника. Ты никогда такой не ела, – перебил ее мысли Филиппе. А дальше спросил:

– А ты вообще когда-нибудь ела клубнику?

– Приходилось, – сказала она, вспомнив длинные грядки клубники на даче родителей. Клубника была нескольких сортов, и сказать, что она таяла во рту, – это не сказать ничего! Никому не приходило в голову посыпать ее сахаром, потому что она была такая сладкая, что хотелось только запить ее холодной водой.

А вкус этой клубники из супермаркета она знала даже слишком хорошо. Иногда, увидев ее в магазине, дочка просила ее купить, ведь выглядела ранняя ягода всегда очень привлекательно. И каждый раз, зная результат, она все же покупала клубнику в надежде, что, может быть, хоть эта будет вкусная. Но нет – в очередной раз дорогая покупная ягода имела такой вкус, как будто была произведена на фабрике резинотехнических изделий.

Вообще, она уже начала жалеть, что согласилась принять предложение Филиппе. Она наивно полагала, что только Филиппе супержадный тип, а тут, видимо, вся семейка такая же.

Она решила сменить тему и, пока они стояли у светофора, стала рассматривать в окно цветочный магазин.

– Это цветочный магазин, – пояснил Филиппе. Есть готовые букеты, которые выставлены на улице, а еще можно сделать индивидуальный букет, обратясь к девушке-флористу.

«Да неужели?» – так и хотелось ей сказать что-нибудь едкое. Вместо этого она предложила ему выйти и купить цветы для мамы.

– Что ты, цветы такие дорогие, к тому же моя мама цветы не любит, – сразу же нашелся он. Чем дальше, тем интереснее. Филиппе никто не смог бы превзойти в сочинении историй для оправдания собственной скупости.

– Скажи мне, а вот ваша семья – это бедная французская семья или не очень? – задала она вопрос, который давно ее интересовал. Она тут же пожалела, что спросила, но было поздно – пришлось выслушать всю историю членов семьи Мейер.

Пропустив мимо ушей всю информацию, касающуюся знатности происхождения рода, практически королевского, она поняла, что он относит всех Мейеров к так называемому среднему классу. Его мама Ирен на пенсии, живет в своей однокомнатной квартире, оставшейся ей в наследство от мужа, он сам обладает достаточными средствами, чтобы снимать себе хорошую квартиру в спокойном районе. Ведь у него высокооплачиваемая работа (что-то вроде «начальника транспортного цеха») в одной крупной туроператорской фирме Франции.

Старший брат Оливье, к которому они и направлялись, вообще везунчик. Он работает представителем известной французской косметической компании в странах восточной Европы. У него хорошее жалованье, что позволяет ему снимать шикарную квартиру на Елисейских Полях.

Младшая сестра Софи работает старшим менеджером в банке, ее муж работает там же, и они живут в каком-то доме, принадлежащем этому банку, правда, квартиры там не очень хорошие.

Она не могла себе представить, что существуют квартиры хуже, чем та, в которой жил Филиппе. Но, оказывается, такие есть.

В общем, по его мнению, лучше всех устроился его старший брат, но он сноб и выскочка. Один раз взял у Филиппе утюг, а потом сказал, что вернул, а на самом деле не отдавал. И он, Филиппе, в ванной брата видел свой утюг в шкафчике.

Она кивнула головой в знак согласия. Бред какой-то. Утюги друг у друга воруют. Может, это только одна семья во всей Франции такая? Ну и повезло же ей с ними познакомиться. А может, они все здесь такие? Размышляя о природе скупердяйства, она вдруг заметила огромную толпу черных, стоящую на какой-то площади и громко скандирующую лозунги.

На ее вопрос Филиппе ответил, что это эмигранты из Африки, требуют жилплощадь в Париже, потому что им негде жить. «Останови скорей машину, – пошутила она, – я выйду и присоединюсь к ним, мне тоже нужна квартира в Париже». Не поняв ее насмешки, Филиппе серьезно ответил, что ей не дадут квартиру в Париже, потому что она белая.

– А вот я что подумал, – вдруг сказал он, – может, мне в Россию поехать? Ты ведь сможешь помочь мне найти работу?

– Какую работу? – удивилась она. – А какое у тебя образование, что ты умеешь делать?

Из его ответа она поняла, что образования, в ее понимании этого слова, у него не было. Какие-то двенадцатимесячные курсы при колледже гостиничного бизнеса после окончания школы. Он же ее вопросу удивился:

– А что мне надо уметь делать? Я же француз, разве этого недостаточно?

Они повернули на площадь Согласия. Вдали уже виднелась Триумфальная арка. Наверное, они скоро приедут. Интересно, думала она, в каком доме живет Оливье? Дома на этой улице были похожи на остальные дома в Париже – такие же шестиэтажные здания серого цвета с окнами до пола, огражденные снаружи металлическими коваными решетками. Это, кстати, и были так называемые французские балконы. На Елисейских Полях дома чуть выше, чуть наряднее, чуть больше ящиков с геранью на балконах. Это был именно тот случай, когда это «чуть» превращало улицу из обычной в изысканную.

Дом, в котором живет брат Филиппе Оливье, она представляла себе очень отчетливо: красивое здание с шикарным парадным входом, консьержкой в холле на первом этаже. И обязательно посереди холла должен стоять круглый стол с большой вазой живых цветов. Квартира должна быть большой и просторной. Мебель в стиле Людовика XIV или XVI – на этом ее познания заканчивались. Стол будет накрыт в столовой; длинный такой стол, человек на двадцать. Столовое серебро, бронзовые подсвечники, непременно большая ваза, например, с белыми лилиями. Сам Оливье будет одет демократично, чтобы не ставить в неловкое положение более бедных родственников, а его девушка Ванесса будет в маленьком черном платье со скромными бриллиантами в ушах. Ну вот как-то так… Интересно будет проверить, что она угадала, а что нет.

Они уже долго ехали по Елисейским Полям, но вдруг свернули в какой-то переулок.

– А разве твой брат живет не на этой улице? – спросила она Филиппе.

– Да, – ответил он, – Все параллельные улицы в этом районе тоже называются «Елисейские Поля». Немного попетляв, они остановились у обычного с виду дома в конце улицы. «Это скорее Елисейский тупик какой-то», – подумала она. У подъезда их уже ждала сестра Филиппе Софи с мужем и восьмилетним сыном Тео. Все тут же начали обнимать и целовать друг друга и шумно что-то обсуждать. Ее представили как девушку Филиппе, и вся компания вошла в подъезд дома. В суматохе она забыла посмотреть, была ли в подъезде консьержка, но вазы точно не было. Ее и не могло было быть, потому как это был обычный подъезд обычного дома, точно такого, в каком жила она.

Двери лифта открылись, и они увидели хозяина. Он уже ждал их на пороге дома. Вся процедура обнимания и целования повторилась снова, и все наконец-то вошли в дом. Так получилось, что она зашла первая и, зная, что их было шесть человек, постаралась сразу пройти подальше от двери. Она сделала несколько шагов и очутилась перед окном с открытой балконной дверью. Оглянувшись, она поняла, что квартира закончилась. Это была та же самая «миттеранка», но комната была несколько больше, чем у Филиппе, – метров восемнадцать, и помимо икеевской кровати вмещала еще икеевский диван, перед которым стоял журнальный столик и телевизор. Кухня представляла собой узкий аппендикс шириной около метра и длиной около двух. В кухне была плита, небольшая тумба для посуды, печь СВЧ и холодильник. Журнальный столик в зале был накрыт, что называется, «под завязку». На нем стояла бутылка красного сухого вина и три плошки: одна с чипсами, другая – с помидорами черри, третья – с маслинами.