Текст книги "Вкус заката"

– Ладно, я не буду выпендриваться! – согласилась я с нервным смешком.

– И идите сюда, садитесь с нами, – настойчиво позвала старушка.

Она повесила свою сумку на подлокотник, освобождая соседний стул, и, едва я приблизилась, торжествующе заявила:

– Я сразу же поняла, что вы русская! Только наша русская женщина может за один вечер закадрить сразу двух ухажеров и уйти спать в одиночестве!

– Вы очень наблюдательны, – похвалила я, поставив на стол чашку и тарелочку с круассанами.

– Ой, боже ж мой! Конечно, я наблюдаю! А чем еще заниматься в этом скучном городе любопытной одинокой старухе! – хихикнула польщенная бабуля.

– Неужели вы находите Ниццу скучной?

Я заняла предложенный мне стул, попробовала кофе – он оказался так себе – и представилась:

– Меня зовут Анна.

– Очень приятно, душенька, а я Софья Пална, – кивнула старушка. – А она – Зизи.

– Она? Я вчера подумала, что это мальчик. – Я внимательно посмотрела на собачку, и она ответила мне долгим влажным взглядом вишнево-карих глаз.

Сегодня Зизи вела себя вполне прилично – в самом деле, как благородная дама. Она не скакала, не барабанила лапками, не лаяла и не бросалась на меня, как служебная овчарка на нарушителя государственной границы.

– А я вчера подумала, что вы годитесь мне во внучки! – сказала на это Софья Пална. – А теперь…

Она наклонилась над столом, пристально посмотрела на меня сначала сквозь очки, а потом поверх них и с нескрываемым удовлетворением закончила:

– А теперь я вижу, что вы вполне могли бы быть моей младшей дочерью!

– Я была бы счастлива иметь такую очаровательную родственницу! – улыбнулась я.

– Да еще в Ницце, да? – радостно засмеялась Софья Пална, демонстрируя превосходные вставные зубы. – Чтобы регулярно приезжать к заграничной мамуле на каникулы? Но не подфортунило вам, не подфортунило! Хотя и мне не подфортунило, женился мой Митяй не на доброй русской бабе, а на потомственной сицилийской бандитке! И болтаюсь я тут на старости лет одна, как хобот у слона на морде, ни сына, ни внуков не вижу…

Словечки и суждения у старушки были преоригинальные. Я слушала ее с искренним интересом. Софья Пална по опорным точкам – Севастополь, папа – белый офицер, уход «от красных бандитов» за два моря – коротко и выразительно рассказала мне предысторию своей жизни. Собственно история, надо полагать, потребовала бы гораздо более обстоятельных посиделок, чем легкий завтрак. Я, впрочем, не спешила оставить общество пожилой дамы с собачкой. Обе они оказались вполне милыми особами. К тому же Павел, обещавший составить мне компанию за завтраком, все не появлялся.

– А хотите, мы с Зизи устроим вам небольшую экскурсию, покажем кое-что интересное? – с помощью крепких искусственных челюстей лихо расправившись с жестковатыми круассанами, предложила мне собачья хозяйка.

– А хочу! – весело согласилась я.

И мы отправились на экскурсию.

О том, что Ницца – самый большой город курортного побережья, мне, разумеется, было известно и раньше. А вот о том, что самим своим названием Лазурный Берег обязан литературному произведению, я, писательница, к своему стыду, прежде и не слыхала! Оказывается, «Кот д’Азур» – «Лазурный берег» – так когда-то назвал свой роман французский писатель Стефан Лежан. Его книга давно уже благополучно забылась, а поэтичное название приклеилось к местности крепко-накрепко.

Еще я узнала, что в Ницце есть свой Драматический театр (и в нем когда-то служила маменька Софьи Палны), Дворец с выставочным залом, где раз в год проходит крупная ярмарка, и Опера, где труппа Александра Дягилева восемнадцать лет подряд представляла лучшие спектакли с Павловой и Нижинским. Средняя зимняя температура в Ницце – плюс тринадцать-четырнадцать градусов, но случается, что доходит и до двадцати. Хотя в январе одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года (тут Софья Пална сделала большие-пребольшие глаза) было целых три градуса мороза, и впервые за пятьдесят лет в Ницце выпал самый настоящий снег!

– Что и говорить, отличный климат! Еще бы сюда не ехали россияне, спасаясь от морозов и депрессии! – завистливо заметила я.

– Кстати, русские открыли для себя Ниццу еще в девятнадцатом веке, – кивнула Софья Пална. – И сразу же начали осваивать новый курортный маршрут так энергично и масштабно, что самый первый поезд на вокзал этого города пришел – угадайте откуда? Из столицы Российской империи – Санкт-Петербурга!

А «кое-что интересное», обещанное мне старушкой, оказалось собором до боли знакомой архитектуры – с луковками-куполами. Мы присели на типично русскую деревянную лавочку, выкрашенную в зеленый цвет, и Софья Пална с гордостью сказала:

– Перед вами Свято-Николаевский собор, который заслуженно считается самой красивой православной церковью за пределами России! Она была построена в тринадцатом году прошлого века в парке виллы Бермон, где жила царская семья, пережившая великую трагедию – тут скончался наследник престола Николай, старший сын императора Александра Третьего. Строительство велось на деньги русской колонии и на личные средства императора Николая Второго и его матушки Марии Федоровны, которая сначала была невестой скончавшегося наследника, а потом вышла замуж за его брата.

– Непростой сюжет, – пробормотала я.

– Затейливый, как вся правда жизни! – философски заметила эрудированная старушка. – Когда-то городские власти Ниццы приняли решение не застраивать это место, и поэтому церковь до сих пор видна издалека.

Она вздохнула:

– Красивый собор, правда? Здесь я крестилась, здесь венчалась, здесь, надеюсь, меня и отпоют…

Старушка опечалилась.

– Надеюсь, это случится еще очень не скоро, вам еще жить да жить! – утешила ее я.

– Да зачем же? – Софья Пална пожала плечами, круто встопорщив батистовый матросский воротник. – Поверьте, дорогая, жизнь в старости – это очень маленькое удовольствие. Во всяком случае, для дамы, которая хочет прожить свой век безупречно достойно.

Это было интересное заявление, и я не удержалась от закономерного вопроса:

– А если не безупречно, то удовольствие от жизни в старости для дамы будет больше?

– Вы намекаете на эту скандальную историю с нашей местной Герофилой? – искоса посмотрела на меня старушка.

Я торопливо пошарила в памяти, но ничего особо ценного из нее не выудила. Имя Герофила очень смутно ассоциировалось у меня с Древней Грецией – и только. Я честно призналась Софье Палне, что знать не знаю, кто такая Герофила и какова ее скандальная история, и бабуля оживилась:

– Ну, милая моя! У вас возмутительные пробелы в образовании! Это же общеизвестная история Древнего мира! Вы разве не читали мифы Древней Греции?

– Я с детства помню двенадцать подвигов Геракла, – немного пристыженно ответила я.

– Ну, конечно! Еще бы! Геракл – такой видный мужчина, как его забудешь! – Вредная старушка ехидно хихикнула. – А про сивилл разве ничего не помните?

Я собралась и отчеканила, как на экзамене:

– Сивиллы, они же сибиллы – двенадцать легендарных прорицательниц, предрекающих будущее. Обычно бедствия! Первоначально Сивилла – собственное имя первой из пророчиц, после нее оно стало нарицательным.

– Да, да, та Сивилла была дочкой не то троянского царя Дардана и Несо, не то самого Зевса и Ламии, кто их там теперь разберет, – задумчиво кивнула Софья Пална.

Она перебирала легендарные древнегреческие имена запросто, как ФИО своих одесских родственников.

– Все верно вы сказали, голубушка. Но, по другим источникам, самой первой сивиллой была Герофила, которая получила вещий дар от влюбленного в нее Аполлона. За свою благосклонность она попросила у бога долголетия, но напрочь позабыла о вечной молодости и оттого чуть ли не весь свой долгий век провела древней старухой! Такая досадная оплошность…

Старушка снова захихикала.

Я обдумала сказанное, но не поняла, к чему был этот неожиданный экскурс в древнюю историю.

– И почему вы назвали сивиллу Герофилу местной? Разве эта легенда географически привязана к Ницце?

– О, да вы действительно ничего не знаете! – Софья Пална всплеснула руками, и соединенная с ней коротким поводком Зизи вспорхнула над лавочкой. – Деточка, Герофилой кто-то из умников-журналистов назвал ту несчастную, о которой несколько дней назад кричали все местные газетенки. Потом-то наследный принц Монако вывел в свет свою очередную пассию, и наши писаки с радостью переключились на новую скандальную тему…

Тут собачонка просительно заскулила, и ее хозяйка поспешно встала с лавочки:

– Кажется, Зизи хочет пи-пи, а это совершенно негоже делать в таком святом месте. Давайте уже пойдем!

Мы вышли с церковного двора, и на одной из захолустных улочек Русского квартала Зизи благополучно сделала свое маленькое дело, для чего старушке сначала пришлось отстегнуть специальный клапан на собачьих штанишках. И только четверть часа спустя, в шикарном суперсовременном трамвае, с места в карьер помчавшем нас туда, откуда мы начали свой экскурсионный блиц-тур, всезнающая Софья Пална вернулась к новейшей истории Герофилы.

– Наши газетчики, конечно, изрядно переврали классический сюжет, – сказала она. – Ради красного словца они окрестили Аполлоном и Герофилой любовников, настоящие имена которых остались неизвестными. Но это и вправду была очень странная пара: дряхлая старуха и полный сил молодой человек.

– И… чем же они… прославились? – осторожно подбирая слова, спросила я.

– А вот послушайте. – Софья Пална поудобнее устроилась в мягком кресле скоростного трамвая и начала рассказ.

6

Французы – это вам не немцы. Они отнюдь не великие аккуратисты и педанты. Портье не самого фешенебельного отеля в Ницце вполне способен отлучиться с рабочего места «на одну минуточку» и задержаться с возвращением на полчаса, а горничная запросто может опоздать на работу.

Под совокупным нажимом полиции и газетчиков Мари Бежар призналась, что провела ночь в компании друзей за игрой в покер, из-за чего проспала сигнал будильника и опоздала на работу. Это не слишком ее обеспокоило: по субботам трудовая дисциплина и не должна быть особо строгой, не так ли?

В самом деле, дежурного портье на месте тоже не было, только из служебной комнатки позади стойки ресепшена доносился его расслабленный голос. Судя по отдельным словам, выхваченным Мари из разговора, Анри трепался со своей подружкой. Разумеется, Мари не стала ему мешать.

Мельком глянув на доску с ключами и отметив, что еще не все постояльцы покинули свои номера, она прошла в подсобку под лестницей, переоделась в униформу, взяла все необходимое для уборки помещений и на лифте поднялась на третий этаж. Мари давно заметила, что вести уборку удобнее сверху вниз.

Одноместный номер уж третий день пустовал, так что Мари просто проветрила помещение и прошлась метелкой по подоконнику и мебели. Утруждать себя влажной уборкой и упражнениями с пылесосом она не стала: опыт подсказывал ей, что в соседнем «люксе», куда накануне поздно вечером должны были вселиться двое, еще придется попотеть. Этот чертов «люкс» с большой ванной и множеством зеркальных поверхностей буквально провоцировал сладострастные парочки на смелые сексуальные эксперименты, так что поутру его всякий раз приходилось чистить, точно авгиевы конюшни!

Таблички с надписью «Не беспокить» на ручке двери соседнего «люкса» не было. Мари трижды постучала и, не дождавшись никакого ответа, потянулась к замку своим ключом. Тут-то и выяснилось, что дверь даже незаперта.

– Пардон?

Она секунду постояла в крошечной прихожей, а потом заглянула в номер и не сдержала вздоха.

Конечно, они там насвинячили, кто бы сомневался! По полу, подгоняемые сквозняком, алыми бабочками порхали цветочные лепестки. Мари прикинула, каково будет гоняться за ними с пылесосом, и снова вздохнула. На тумбочках, подоконнике, на подзеркальном столике, на телевизоре и даже на полу вдоль плинтуса – всюду стояли маленькие свечки-таблетки с обугленными фитильками. Стало быть, ей еще придется отскребать застывшие капли воска и потом долго полировать поверхности сухой тряпкой, поняла Мари.

Это понимание щедро сдобрило ее голос раздражением.

– Мадам? Мсье? – поглядев на кровать, где кто-то лежал, с головой укрывшись покрывалом, позвала Мари таким тоном, словно собиралась продолжить обращение заявлением: «Ну и свинья же вы, мадам (или мсье)!»

Но эта свинья на кровати даже не шелохнулась! Мари тихо фыркнула. Ясное дело, две бутылки шампанского на двоих и кувырки всю ночь напролет – проверенный рецепт крепкого сна!

Непонятно лишь, почему в постели только один человек. Может быть, второй спозаранку уметнулся в ближайшую булочную за горячими круассанами?

А Мари, торопясь на работу, даже не позавтракала…

– Мадам! Мсье! – нетерпеливо позвала она, сглотнув слюну при мысли о кофе с рогаликами, и осторожно потянула за нижний край шелкового покрывала.

Оно с тихим шуршанием поползло вниз, открывая восковое лицо с застывшими чертами.

– Матерь Божья! – взвизгнула Мари и уронила на пол корзинку с чистящими средствами.

В изрядно помятой постели, аккуратно накрытая покрывалом, лежала древняя старуха с растрепанными белыми волосами. Запутавшиеся в них алые лепестки смотрелись ярко, как капли крови на снегу. Морщинистое лицо старухи было счастливым, словно она спала и видела дивный сон, хотя Мари ни на миг не усомнилась, что перед ней покойница.

Шелковое покрывало соскользнуло на пол, открыв костлявое тело с запавшим животом и обвисшей грудью. Морщинистые, в коричневых старческих пятнах руки мертвой бессильно вытянулись вдоль тела, ноги были непристойно раздвинуты.

– Матерь Божья! – повторила Мари и бросилась в туалет.

Ее стошнило (с мыслью «Какое счастье, что я сегодня не позавтракала!»), после чего горничная наскоро умылась, закрыла чертов «люкс» снаружи своим ключом и с дробным топотом, напрочь позабыв о существовании в здании лифта, побежала по крутой лестнице в администраторскую.

Обратно они проскакали вдвоем с дежурным портье Анри, который лично убедился, что Мари не врет и не бредит, и только после этого вызвал полицию.

Полицейский врач и патологоанатом быстро сошлись во мнении, что несчастная умерла собственной смертью – от старости. Никаких следов насилия на теле не обнаружилось, а косвенные признаки позволяли с большой уверенностью утверждать, что старушка скончалась в апогее страсти.

– От передозировки женского счастья! – цинично пошутил полицейский доктор.

Газеты смаковали эту историю во всех известных подробностях. Особенно большой интерес вызывала у всех личность таинственного любовника, неистовые и изощренные ласки которого не просто подарили старухе райское блаженство, но буквально отправили ее прямиком в рай. Или в ад – тут мнения печатных изданий разошлись. Если желтая пресса полагала смерть Герофилы завидной, а роль Аполлона героической, то католическая газета категорически обещала любовникам следующую встречу непосредственно в преисподней.

Все, впрочем, соглашались с тем, что Аполлон наверняка был много моложе и куда здоровее Герофилы. Закономерно возникло предположение, что старуха элементарно купила себе последнюю ночь любви, воспользовавшись услугами какого-то продажного мальчишки. Собственно, претензий к нему (за исключением морально-нравственных) ни у кого не возникло. Полиция закрыла дело как «несчастный случай», родня любвеобильной покойницы никак себя не проявила, а владелец отеля употребил все силы на то, чтобы название его заведения не стало скандально известно широкой публике.

По сути, никто даже не пострадал! Герофила умерла счастливой, Аполлон остался безнаказанным, газеты подняли тиражи, а в кармане владельца отеля остался платеж наличными за недельную аренду «люкса», который был занят не более суток.

– И все-таки я для себя такого конца не хотела бы! – заявила добронравная старушка Софья Пална, прощаясь со мной на трамвайной остановке.

– Вам вообще рано еще думать о конце! – сказала я.

И только пару минут спустя сообразила, что ляпнула двусмысленность. Это заставило меня покраснеть и вызвало желание уединиться, чтобы без помех переварить полученную информацию. По некоторым причинам история Герофилы меня зацепила.

Поскольку час уже был почти обеденный, представлялось вполне разумным переварить заодно с информацией какое-нибудь сытное блюдо, и я зашла в аргентинский ресторан, о котором вчера рассказывал Павел.

Заказав ростбиф с салатом и особо предупредив, что панировать мясо в молотом перце необходимости нет, я поставила локти на клетчатую скатерть, положила в ладони подбородок и погрузилась в мысли об Аполлоне и Герофиле из Ниццы.

По совпадению, которое не казалось мне абсолютно случайным, в классификации сексуальных культур разных времен и народов выделяется яркий тип, называемый «аполлоновским». Он отличается легкостью в отношении к обнаженной натуре, умением радоваться сексу, оптимистичным отношением к жизни, стремлением к гармонии между телом и духом, воспеванием естественной радости жизни. У почитателей аполлоновской культуры полностью отсутствуют комплексы: раз тело человека прекрасно – его можно и нужно показывать в разных ракурсах, и не должно быть запретных тем.

Понятно, что название аполлоновской культуре дал античный греческий мир, но ее элементы присутствуют в традициях разных народов. Тоска по утраченному раю, характерная для Запада, это типичное проявление аполлоновской культуры! Как и миф об эротическом рае и поиски его известными поэтами и художниками на экзотических островах, например на Таити. Аполлоновский тип культуры проявляется даже в сентиментальных романах! В таких шедеврах европейской литературы, как знаменитый роман «Дафнис и Хлоя», и даже в библейской «Песни Песней» есть прекрасные описания аполлоновского начала бытия. Романтический образ аполлоновской культуры воспет в стихах талантливейших поэтов разных веков.

Жизнь в современном обществе накладывает на людей многочисленные табу, и не только разговор, но даже мысли о физической любви зачастую считаются просто неприличными. Вынужденно подавляя свою натуру, человек копит стрессы и приобретает болезни. Но природа сильнее надуманных запретов! Фантазии о таинственном острове, где живут прекрасные девушки, не стесняющиеся своей наготы, волнуют тысячи подростков. Мечта встретить пленительную раскованную женщину, которая по первому зову с готовностью разделяет постель с любимым, будоражит умы взрослых мужчин. Придуманный рай, в котором все возможно, дарит людям то, в чем им отказывает реальный мир с его запретами и ограничениями.

Многие художники изображали на своих картинах прекрасные обнаженные тела, в то время как общество, в котором они жили, не позволяло увидеть оголенной дамской щиколотки. Даже Пушкин, который вдохновенно и смело описывал красоту женских ножек, имел в виду лишь ту часть ноги, которую видно из-под платья, – собственно, стопу в туфельке! Упоминать о том, что выше, считалось верхом неприличия. Потому-то и была во все века популярна аполлоновская культура с ее простым и жизнерадостным отношением ко всему, что связано с обнаженным телом и сексом.

Я уверена, в русле аполлоновской культуры никому бы и в голову не пришло клеймить позором разновозрастных любовников, если они оба получают от телесной близости искреннее удовольствие!

И я находила несправедливым, что роковую ночь «Аполлона» и «Герофилы» в Ницце газеты и публика однозначно объявили добросовестно исполненным актом платной любви. Версия о том, что пожилую даму и молодого мужчину могли связывать романтические отношения, даже не прозвучала! Мне казалось, что это оскорбляет память покойной даже больше, чем проклятия святош, ханжеское презрение и мещанская зависть.

Не секрет ведь, что год от года в мире становится все больше «неравных браков наоборот» – когда женщина гораздо старше мужчины. Да, еще лет двадцать назад самой распространенной формой мезальянса был союз лысеющего богатенького дяденьки с юной прелестницей, но сегодняшняя тенденция совсем иная: молодые мужчины выбирают зрелых женщин!

Статистика утверждает, что в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году «неравные браки наоборот» в Европе составляли только пятнадцать процентов от общего числа. Спустя четверть века их количество увеличилось уже до двадцати восьми процентов, а с начала нового столетия этот показатель растет и вовсе стремительно! Притом, прошу заметить, статистика отражает лишь ситуацию с законными браками, а сколько таких союзов не скреплено печатями в паспортах, можно только предполагать.

Общественное мнение инертно, и представление о том, будто альянсы «молодой мужчина – зрелая женщина» непременно замешены на корысти, безнадежно устарело. Психологи утверждают, что в подобных союзах партнеры ищут и находят в первую очередь глубину и качество отношений.

Важнейшее условие успешности разновозрастного союза – развитость личности одного из партнеров. Женщина, которая значительно старше своего мужчины, обладает более зрелым состоянием ума, воли, чувств и превосходящим жизненным опытом. Ее самооценка, уровень оптимизма и уверенность в себе высоки, а это предполагает большую интимность, доверительность, умение решать практически любые проблемы бесконфликтными способами, не прибегая к разрыву, ссорам, скандалам. Кроме того, у немолодой женщины есть возможность и умение обеспечить и себя, и партнера материально. Наконец, зрелая женщина понимает внутренний мир мужчины, умеет принимать решения в его пользу, доходчиво объяснять свою точку зрения и тактично влиять на поведение партнера.

И чем больше разница в возрасте, тем больше преимущество женщины, которая старше! Вот вам, говорят психологи и социологи, и ответ на вопрос о том, почему многие разновозрастные альянсы счастливее и стабильнее традиционных.

К тому же если мужчина моложе своей подруги, он зачастую относится к ней не только как к любовнице, но и как к матери, ощущая постоянную трогательную заботу с ее стороны. Это дополнительно привязывает молодого мужчину к опытной женщине. И особенно крепкой эта привязанность бывает тогда, когда при всей заботе мужчина не ощущает своей подчиненности, а наоборот – реализует потребность в доминировании над женщиной в определенных ситуациях.

Например, в постели. Ведь еще один чрезвычайно важный фактор успешности таких союзов связан именно с психологией и физиологией брачных отношений.

Если у мужчин пик сексуальной активности приходится примерно на двадцать – двадцать пять лет, то у женщин он происходит на десятилетие позже. Даже когда мужчине под сорок, а женщине за пятьдесят, эта сексуальная совместимость сохраняется. А для традиционных союзов достижение гармонии в постели становится чем дальше, тем проблематичнее.

Стоит отметить и факт, установленный наукой: продолжительность жизни мужчины в счастливом союзе с более зрелой подругой в среднем больше, чем срок жизни, отпущенный партнеру ровесницы.

– Ну да, все верно, вот и наш Аполлон пережил свою Герофилу! – съязвил мой внутренний голос.

Я промолчала.

Не знаю почему, но мне было жаль эту пару. Обоих: и умершую женщину, и ее мужчину. Может быть, они прекрасно знали, что делают и к чему придут в результате… А если нет? Если смерть Герофилы стала для влюбленного Аполлона неожиданной и страшной трагедией? Как он пережил этот удар? И пережил ли?

Как писательница, я находила новейшую историю Аполлона и Герофилы незаконченной, и это меня раздражало. Я никогда не любила книги и фильмы с открытым финалом.

– Значит, кто-то должен этот финал дописать! – шепнул внутренний голос.

Это был прозрачный намек, но я сделала вид, будто не поняла его, и сосредоточилась на ростбифе.

Он оказался недурен, хотя повар не сумел в полной мере наступить на горло своей знойной аргентинской песне и все-таки припудрил мясо обжигающими специями. В горле у меня разгорелось пламя, которое не удалось потушить одним бокалом вина. Пришлось повторить заказ спиртного.

Я тянула неплохое мерло маленькими глотками, одновременно рассматривая народ на улице.

Мимо протопали двухметровые немецкие парни со своими безобразно расплывшимися, несмотря на молодость, подругами. Сгибаясь под тяжестью бумажных пакетов из модных магазинов, на шпильках проковыляли по ребристой мостовой две красавицы типично российского производства. Шустро, как муравьи, пробежали не то японцы, не то китайцы – их было много, и все сверкали улыбками и фотоаппаратами. Потом несуетно и величаво проследовал шикарный пожилой господин в самовязаном жилете под распахнутым кашемировым пальто и велюровой шляпе с брошью. У него были пышные белые-пребелые усы с подкрученными вверх острыми кончиками и тонкие черные-пречерные брови. Я подумала, что у цирюльника этого кокетливого старца непростая задача – поддерживать в идеальном состоянии такой разительный контраст.

А потом появился он. Мой вчерашний соблазн!

Нет, не Павел – тот юноша, которого я не то привлекла, не то оттолкнула… Странно, что я не могла вспомнить его лицо, однако узнала, едва увидела.

Врать не буду, писаным красавцем он не был. И совсем уж мальчиком тоже – лет двадцати с небольшим, я думаю. Примерно моего роста или чуть выше, несколько тяжеловесный, с «кирпичным» подбородком и упрямым выпуклым лбом, не прикрытым волосами – стрижка у него была короткая, без затей, в стиле «свежескошенный газон». Зато глаза сияли такой голубизной, что мне вдруг вспомнилось давным-давно забытое: как моя первая свекровь, самозабвенная дачница, пыталась научить меня правильно готовить раствор медного купороса. А мне было жаль нещадно разводить этот самый медный купорос, потому что он оказался невероятно красивого сапфирового цвета…

Парень медленно шел по тротуару по другой стороне улицы – нога за ногу, руки в карманах немодного пиджака, взгляд рассеянный. Я сквозь стекло неотрывно смотрела на него, мысленно настойчиво повторяя: «Сюда, давай сюда, иди ко мне, заходи сюда, ну, давай же!»

Словно услышав мое любительское, но экспрессивное заклинание, юноша остановился, посмотрел на вывеску с изображением атакующего быка, скользнул взглядом по витрине… И, увидев за стеклом меня, совершенно окаменел!

Не знаю, что в этот момент почувствовал он, а я почему-то испытала чувство вины. Сижу тут, мясо ем, вино пью и славных юношей пугаю… Хотя чем это я его так напугала? Другие мужчины поглядывают на меня с нескрываемым аппетитом, а этот, посмотрите на него, застыл, как соляной столб!

– Отомри! – с досадой велела я.

Хотя услышать меня странный парень никак не мог, нехитрое заклинание снова подействовало. Он коротко кивнул мне, точно неохотно поздоровался, круто развернулся и быстро зашагал в противоположном направлении.

– Опять двадцать пять! – не удержалась я от резкого жеста.

Пробегавший мимо официант тут же поинтересовался, чего я желаю. Поскольку он вряд ли мог использовать висящее на стене лассо для задержания и доставки к моему столу убегающего парня, я не призналась, что желаю именно этого, и попросила еще бокал вина.

– Напьешься! – укоризненно напророчил мой внутренний голос.

– То же мне, сивилла! Молчи! – дерзко ответила ему я.

И напилась. Не слишком, конечно, не настолько, чтобы выдать свое состояние громким пением русских народных песен, братанием с аборигенами и походкой по синусоиде. По моей собственной десятибалльной шкале напилась я примерно на «пять»: обниматься с незнакомцами я начинаю на отметке «семь», а легкие нарушения координации движений появляются на «шестерке». Тем не менее я порадовалась, что большое зеркало от двери моего номера в «Ла Фонтен» уже убрали. В условиях пониженной маневренности я запросто могла его разбить.

Признаваться, что я среди бела дня некультурно злоупотребила спиртным, не хотелось даже самой себе. Чтобы не рисковать потерять самоуважение, я постановила считать свое состояние следствием естественной усталости после долгой прогулки и негативным проявлением незавершенной акклиматизации. При таком подходе, разумеется, имело смысл немного отдохнуть в постели.

Я забралась под одеяло, замерла, преодолевая головокружение, и вскоре задремала, но ненадолго. За стеной снова, как вчера, послышалось раздражающее царапание и шуршание. Активизировался чесоточный Русский Медведь.

Некоторое время я неподвижно лежала на боку, вжимаясь ухом в подушку и надеясь, что вновь воцарится благословенная тишина, потом со вздохом перевернулась на спину, села повыше, взяла с тумбочки газету и попыталась отвлечь себя чтением. Однако «Утренняя Ницца» оказалась малоинформативным бульварным листком, заполненным, по большей части, различными объявлениями.

Среди них мое внимание привлекло только одно, размещенное в глухом закоулке третьей полосы. «Неопознанная женщина, которую в прессе окрестили Герофилой, ввиду того что ее родственники не объявились, будет похоронена за счет муниципалитета на коммунальном кладбище Кокад».

В соседнем номере что-то шумно упало, и стена за моей спиной содрогнулась.

– Да что же это такое! – рассердилась я и отшвырнула ни в чем не повинную газету.

Захотелось немедленно пойти к соседям, взять их за грудки, прижать к нашей общей стенке и доходчиво объяснить основные принципы человеческого общежития.

Немедленно не получилось: чтобы натянуть майку и узкие джинсы, потребовалось минуты полторы, и еще столько же я искала затерявшиеся тапочки.

Когда я с туго сжатыми кулачками и решительным лицом подошла к соседней двери, оказалось, что выяснять отношения уже не с кем, потому что номер пуст. Я увидела это еще из коридора: дверь была открыта и придавлена снизу кирпичом, в прихожей громоздились бумажные мешки со строительным мусором, а в помещении царил беспорядок.

Администрация отеля «Ла Фонтен» поступила со мной по-свински, не предупредив, что в номере по соседству идут ремонтные работы! Я поняла, что за грудки надо брать не соседей, которых тут нет, и даже не мастеров, которые где-то тут есть, а хозяина гостиницы. И направила свои стопы к лифту.

Его пришлось подождать. Нажав кнопку вызова, я стояла и нервно притопывала ногой в мягкой тапке, с неудовольствием посматривая на змеевидную дорожку известковой пыли, тянущуюся по коридору от ремонтируемого номера к лифту.

Следы перевозки прорвавшегося мешка с мусором обнаружились и в кабине.

Сначала я смотрела на загогулину из пыли и мелкого крошева без интереса, но потом одна темная штучка привлекла мое внимание. Я присела, подняла ее, рассмотрела и присвистнула.

Это был засохший лепесток красной розы.

7

Не скажу, что я никогда прежде не видела сухих цветочных лепестков. Мой гламурный помощник Санчо то и дело приносит в офис разнообразные ароматические саше, а сама я очень люблю «бомбочки» для ванны из морской соли с розовыми лепестками – они так забавно шипят и кувыркаются в горячей воде, наполняя ее легкой пеной, а воздух нежным запахом. Кроме того, в начальной школе мне доводилось делать гербарии, в юности я увлекалась составлением икебан, а после первого своего похода в ЗАГС в ответственной роли невесты из суеверных соображений собственноручно засушила свадебный букет. То были чудесные темно-красные розы, и они превратились в очень некрасивые черные после того, как провисели бутонами вниз на балконной веревке для сушки белья неделю-другую. «Готично!» – промолвил, увидев эту пугающую композицию, мой тогдашний муж – и бестрепетной рукой выбросил ботанический шедевр в окошко. Помнится, тогда я увидела в этом дурное предзнаменование и от огорчения расплакалась.