Текст книги "Шерше ля фарш"

Пятница

– Не возьму! – сказала я и спрятала руки за спину.

Они у меня уже были свободны – свой чемодан я сдала в багаж, а дамскую сумку с документами, деньгами и разной нужной мелочью повесила на ремешке через грудь.

– Инна, не смей меня разочаровывать, – грозно нахмурилась Зара Рафаэловна.

Жаник, балбес, проболтался в офисе, что я лечу в Тбилиси, и Зараза примчалась в аэропорт с очередной банкой чудодейственного меда для дорогих грузинских друзей.

– Куда им столько? У них все слипнется! – отбивалась я, с ужасом глядя на корзину.

Она совершенно не подходила к моему образу современной молодой женщины, стильной, любознательной и легкой на подъем. И особенно не подходила к алой бандане.

Да я буду выглядеть, как красная пролетарская шапочка, везущая гуманитарные харчи голодающей бабуле в братскую Грузию!

– Не возьму.

Я демонстративно зевнула, показывая, что эти препирательства мне крайне скучны и ни капельки не интересны.

На самом деле мне действительно хотелось спать. Трепло Веник, торопясь разнести очередную сенсационную новость, разбудил меня телефонным звонком в два часа ночи и радостно, как будто нас с ним это как-то касалось, проорал:

– Кузнецова, победителю чемпионата по покеру таки дали миллион долларов!

– Завидую ему, – сказала я честно. – Надеюсь, у организаторов это были не последние деньги, и они заплатят скромный гонорар нашему рекламному агентству?

– А они еще не заплатили? – заволновался Веник.

– Кажется, нет, – ответила коварная я. – Позвони Заразе, спроси у нее.

Я посмотрела на Зару Рафаэловну, пытаясь по ее внешнему виду определить, перебил ли порывистый Веник ночной сон и ей тоже. Похоже, не перебил: Зараза выглядела свеженькой, как культивированный вирус.

– Нет, не возьму я ваш мед, – сказала я.

– Почему?

– Потому что его сделали неправильные пчелы, – просуфлировал мне внутренний голос.

Зараза посмотрела на меня, как злобный мальчик на корчащегося под его ногой червяка – без всякой жалости и с отстраненным интересом: сколько, мол, еще это ничтожное существо продержится?

– Ни за что не возьму! – повторила я.

– Совсем-совсем ни за что? – ушлая Зараза сменила тактику. – А за сто долларов?

– За сто долларов?

Я посмотрела на корзину, срочно производя ее переоценку.

Вообще-то ручная кладь в экостиле – это даже модно. А бант по цвету гармонирует с моим головным убором.

И все же…

– Нет, за сто долларов не возьму, – решила я. – За сто пятьдесят, так и быть, согласна.

Зараза, что удивительно, не стала торговаться. Наоборот, даже снизошла до похвалы:

– Растешь в моих глазах!

И она тут же отдала мне баксы, которые явно приготовила заранее.

Знает меня, понимает, что я не безропотная Трошкина и за спасибо почтовым голубем-тяжеловозом работать не стану!

Оделив меня денежками, Зара Рафаэловна кому-то позвонила и деловито отчиталась:

– Я все устроила, мед к вам летит, встречайте. Девушку зовут Инна Кузнецова, она высокая фигуристая блондинка с длинными волосами, в руке у нее корзинка, на голове красная шапочка.

– Бандана, – поправила я, но Зараза меня не услышала.

Я спрятала в сумочку выданные мне доллары, взяла корзинку и пошла на досмотр.

Полет прошел спокойно и не без приятности.

Правда, меня разочаровало бортовое питание – пассажирам предложили только сок, тогда как я рассчитывала хотя бы на горячий кофе с печенькой. Перед отлетом, торопясь и нервничая, я не позавтракала, и желудок, привыкший к регулярному трехразовому питанию в папулином фирменном стиле «От пуза», выражал недовольство суровым бурчанием.

– Лучше переспать, чем недоесть, – с намеком подсказал мне внутренний голос.

Но я знала, что не усну в самолете.

Чтобы успокоиться и расслабиться, я расстегнула привязной ремень, развязала декоративный кушак комбинезона и провела небольшую приятную СПА-процедуру.

Заботливая бабуля перед отлетом преподнесла мне подарочек – какую-то необыкновенную головную щетку с резервуаром, наполненным травяным отваром на термальной воде. С виду-то это была щетка как щетка, но зубцы, торчащие из ее пухлого резинового пузика, на самом деле являлись полыми трубочками, по которым при надавливании на щетку прямо к коже головы поступал полезный отвар.

– Я знаю, Дюша, ты всегда нервничаешь в самолетах, – сказала мне родная старушка. – Так вот, как только почувствуешь, что у тебя разболелась голова или просто повысилась тревожность, сразу же бери эту щетку и причесывайся минут пятнадцать, а лучше полчаса, и все пройдет. Массаж улучшит кровообращение и снимет мышечные спазмы, а отвар подпитает корни волос. Обещаю тебе, ты свои волосы просто не узнаешь!

– И откуда же такое диво дивное? – спросила я, повертев в руках чудо-щетку.

– Из интернет-магазина, вестимо! – ответила продвинутая бабуля. – Я заказала сразу три штуки, одной сама уже пользуюсь и очень, очень довольна!

Не верить бабушке оснований не было – она человек чести и никогда не врет, хотя запросто может схитрить.

Правда, та же бабуля, в свое время настойчиво прививая мне хорошие манеры и знание этикета, утверждала, что причесываться на глазах у других людей неприлично, но я решила, что данный конкретный случай можно считать исключением.

Во-первых, никто на меня не смотрел, потому что мой сосед по ряду – пацан лет десяти – самозабвенно рубился в игру на смартфоне, а его папочка похрапывал.

А во-вторых, я же сидела у иллюминатора, а девица, причесывающая у окошка русу косу до пояса – это же классика родного фольклора! Можно сказать, обычай, освященный веками!

Чесалась я долго, вдумчиво, любуясь волнистыми облаками и постепенно успокаиваясь.

Полностью расслабиться мешал только пассажир, сидящий позади меня: сначала он беспокойно возился, толкая мое кресло коленками, а ближе к концу полета начал невнятно бормотать. Слова звучали неразборчиво, но интонация была отчетливо тревожная, и я подумала, что мне грех жаловаться на авиафобию, у меня она крайне слабо выражена. Человек вот с полчаса уже молитвы бормочет, как заведенный, и никак не успокоится! Наверное, истово верит в дурные приметы, а место-то у него в тринадцатом ряду…

Трошкина, которая в свое время работала в психоневрологическом диспансере, много чего интересного рассказывала о тамошних обитателях, и от нее я узнала, что даже есть такая болезнь – трискаидекафобия. Это паталогическая боязнь тринадцатого числа.

Некоторые авиакомпании, чтобы не нервировать пассажиров, исключают № 13 из нумерации кресел, но в Боинге-737, которым мы летели, 13 ряд имелся. Я заранее регистрировалась на свой рейс, изучила вопрос и поэтому знала, что это места со своими плюсами и минусами. Плохи «тринадцатые» тем, что за ними находится вторая серия аварийных выходов, а потому спинки кресел не откидываются. Еще минус – запрещено загораживать проход ручной кладью, и на эти места не сажают инвалидов и пассажиров с детьми и животными. Зато в ряду не три кресла, как обычно, а всего два, плюс есть дополнительное место для ног. Для меня это важное преимущество, так что я бы взяла себе такое место… если бы не номер 13!

Ладно, признаюсь, я тоже немножко трискаидекафоб.

Вообще-то нас таких должно быть много, иначе билеты на места с роковым номером не разбирали бы самыми последними…

Наконец по бортовому радио объявили, что самолет начинает снижение, и я убрала чудо-щетку в сумку.

Мальчик рядом тоже спрятал смартфон и изволил обратить внимание на меня, спросив с неподдельным интересом:

– А вы кто? Секретный агент?

– Можно и так сказать, – сговорчиво согласилась я, поскольку тбилисская миссия моя для большей части прогрессивного человечества (за исключением одной только Трошкиной) и впрямь была жутко секретной.

Багаж я получила быстро, а вот гонца за медом ждала минут двадцать. Стояла, как было велено Заразой, на виду в центре зала, нетерпеливо притопывала ножкой и быстро теряла с трудом обретенное спокойствие.

Минут пять я держала дурацкую корзину в руках, потом устала и поставила ее на пол рядом с чемоданами каких-то других пассажиров.

Потом решила, что пасторальная корзинка с добротными кожаными чемоданами не гармонирует, и накрыла ее своим платком – синей стороной кверху, потому что яркий красный рядом с благородным кофейно-коричневым смотрелся бы вульгарно.

Желудок опять начал ворчать.

Дуэтом с ним я вслух ругала Зару Рафаэловну.

Уже разошлись, дождавшись своих клиентов, гостей или родственников, все встречавшие наш рейс – и те, что с табличками, и те, что с букетами. Даже того бормотавшего невротика-трискаидекафоба, который истово молился в самолете, увели какие-то крепкие строгие парни, похожие на переодетых в цивильное санитаров. А дружественные Заре Рафаэловне любители редкого кубанского меда все не появлялись, и через двадцать минут нервного перетаптывания я решила их больше не ждать.

В конце концов, если передачка Заразы им так нужна, пусть приезжают за ней ко мне в отель. А если не нужна – я свое дело выполнила, гостинец в тбилисский аэропорт имени Руставели доставила, остальное меня не волнует. Могу теперь вообще сама этот мед сожрать, жаль, сладкого не хочется.

Хотелось яичницы с сосиской и помидорами, кофе и тостов.

В обменнике на выходе из зоны прилета я поменяла доллары Заразы на грузинские лари и купила в автомате на остановке стаканчик американо.

Между делом убедилась, что папуля был прав, у местных мужчин и впрямь напрочь сносит голову от роскошных блондинок: рядом с микроавтобусом, в который неспешно усаживались красотки из белорусского танцевального ансамбля, мужик, похожий на охранника, картонкой с надписью «Минский сувенир» лупил по мордасам какого-то брюнетистого типа. А тот даже не отмахивался – отчаянно рвался за светловолосыми красотками, вот ведь чокнутый фанат!

Выпив кофе, я несколько взбодрилась и с чемоданом в одной руке и изящно задекорированной синим платочком корзинкой в другой села в свой автобус.

* * *

– Первый, это пятый! К курьеру никто не подошел! Повторяю: к курьеру никто не подошел! Курьер покидает место встречи, прикажете продолжать наблюдение? – прикрываясь ладошкой, пробормотал в уголок воротничка гражданин неприметной наружности.

– Продолжайте наблюдение, – распорядился воротничок, и неприметный гражданин успел запрыгнуть в отъезжающий автобус.

Спустя считаные минуты другой гражданин, тоже бывший бы неприметным, если бы не свежие ссадины на невыразительной физиономии, атаковал радиоузел аэровокзала, вах, умоляя и мамой прося озвучить жизненно важное объявление.

– Пассажира Инну Кузнецову, прибывшую из Екатеринодара, просят срочно подойти к информационному центру на первом этаже аэровокзала, – дважды повторило радио.

Но Инна Кузнецова объявления не услышала.

* * *

Трошкина заранее объяснила мне, на каком рейсе нужно ехать и где следует выходить. Она даже пообещала лично встретить меня у памятника Шоте Руставели.

Встретила, ага.

Плавно покачивающуюся фигурку в элегантном белом платьице я заметила издали. Она являла разительный контраст с водруженным на постамент суровым и непоколебимым мужчиной из темного камня.

– Гамарджоба, дорогая! – приветствовала я ее, как тут принято.

– Ага. А вы кто? – спросила в ответ подружка совсем как тот мальчик в самолете.

– Я твоя лучшая подруга и по совместительству сестра твоего мужа, – напомнила я и сняла темные очки.

– Ты изменилась, – заметила Алка.

– Само собой, я стала еще краше, – кивнула я. – Меня другое удивляет: ты пьяна!

Нетрезвая Трошкина – крайне редкое природное явление.

– Н-н-не-е-е…

– Какое – «не», определенно пьяна!

– Н-н-не-е-емножко, – договорила Алка, тряхнув пушистой челкой, как капризный пони.

Она попыталась показать это самое немножко жестом, но пальцы ее не слушались, образуя бессмысленную растопырку.

Язык, однако, у пьянчужки еще не сильно заплетался, да и логика ей не изменила:

– Что еще делать о-о-одинокой девушке в чужом городе, где так много хор-р-рошего вина и нет н-н-никого, кто мог бы удержать ее от пьянства?

Это явно был философский вопрос, и я промолчала. Тем более что у меня были сомнения, что я смогу и захочу удерживать одиноких девушек от пьянства. Скорее, наоборот.

– Ну, ты хотя бы успокоилась, – отметила я.

Трошкина снова кивнула:

– Йа-а…

– Ты переходишь на немецкий? Не надо, я его не знаю, – напомнила я.

– Йа-а внимательно рассмотрела записку. Почерк йа-авно Зямин, буквы ровные, н-нажим аккуратный. Н-не похоже, чтобы он н-нервничал, вот и йа-а н-не буду, – Алка дерзко икнула. – Хотя йа-а н-на всякий случай сходила с утра на плотину.

– На какую плотину?

Воображение нарисовало мне простоволосую Трошкину на высоком речном берегу. Она стояла над обрывом а-ля Катерина из пьесы «Гроза», и пьеса сия закончилась, как известно, самоубийственным прыжком героини в воду.

– Правильнее сказать, эт-то шлюз, он там. – Алка мотнула головой в напрасной попытке указать направление. – Н-ниже по течению реки, всего в паре остановок от нашего дома, оч-чень удач-чно. Там вода зам-медляется и, в-видимо, какие-то фильтры стоят, потому что н-аа поверхности скапливается разный мусор, пла-а-а…

– Плавает?

– Пла-астиковые бутылки, ветки и т-тому подобное!

– И ты смотрела, не плавает ли среди этого мусора тело Зямы? – охнула я. – Алка, тебе нужно попроситься в подмастерья к мамуле! Ты сможешь продолжить ее дело по сочинению ужастиков.

– У меня пока н-нет уверенности, что я вправе претендовать н-на участие в фа-амильном бизнесе, – немного подумав, призналась Трошкина. – Поговорим о-об этом, если Зяма ко мне вернется.

– Не если, а когда, – поправила я, чтобы не дать подружке снова впасть в уныние.

Пьяная девушка в унынии – душераздирающее зрелище и социально опасное явление. Оно крайне заразно для других девушек, которые из трезвых и веселых быстро становятся пьяными и унылыми, едва проявят толику сочувствия и женской солидарности. Я подбадривала Трошкину, не желая стать жертвой той же инфекции.

По опыту зная, что от душевных страданий прекрасно отвлекают физические, я вручила Трошкиной увесистую и неудобную корзину с кубанским гостинцем, и Алкины пыхтение и сопение быстро трансформировались из невнятно горестных в конкретно матерные.

Это был решительный шаг на пути к выздоровлению: мало какие волшебные заклинания исполнены такой положительной энергетики, как русские народные ругательства. Но двигались мы медленно, потому что Трошкина часто останавливалась, чтобы передохнуть.

– Кузнецова, это Мтквари, – объявила она в одну из таких пауз.

– Мтквари, это Кузнецова, – подхватила я, оглядываясь в поисках неведомо кого. – А кто это – Мтквари?

– Что, а не кто, – поправила Алка. – Эт-то река. Вот она, прямо перед т-тобой, не видишь, что ли?

– Трошкина, не дури меня, – обиделась я. – Река в Тбилиси называется Кура, я это еще со школы знаю!

– По-русски Кура, а-а-а по-грузински Мтквари. – Подружка подхватила поставленную было корзину, крякнула уточкой и вперевалку побрела по мосту.

Мост был красивый, с чугунными перилами и позеленевшими от времени львами, которые радовали глаз горбатыми носами, завитыми усами и обильной кудрявой порослью на груди и животе. Я предположила, что их лепили с натуры – с местных мужчин.

Сразу за рекой высился высокий красивый дом в помпезном сталинском стиле – с колоннами, высоким крыльцом парадного подъезда, арочным проходом во двор и множеством мраморных досок на фасаде.

Трошкина уверенно двинулась в подворотню, а я остановилась посчитать и почитать памятные таблички. Посчитать получилось – их оказалось двенадцать, почитать – нет: все надписи были на грузинском. Кривульки незнакомых букв были очень красивыми и совершенно непонятными.

– Ты в то-очности как Зяма, – фыркнула Алка, обернувшись. – Он т-тоже первым делом завис у этих досок. Ми ми…

– Ми минор? – Слушать, как она заикается, было просто невыносимо. – Кто-то, чья память отмечена доской, был композитором, да?

– Ми-минут пять он щурился на незнакомые буквы, потом изрек: «Ко-о-огда-нибудь ту-ту…

– Зачем когда-нибудь, я уже прямо сейчас ту-ту, – пробормотала я раздраженно. – В смысле, у меня уже крыша едет!

– Ту-тут появится надпись «Здесь жил Каа…»

– Каа? Который удав?!

– Ка-азимир Кузнецов! А потом он ра-асправил плечи и гордо прошествовал в дом.

Трошкина договорила и устало затихла.

– Погоди, почему в дом? Вы же бронировали отель! – Я уловила несоответствие.

– А, ты же не в курсе!

Трошкина уверенно вошла в темный подъезд и загремела ключом, пытаясь нанизать на него одну из многочисленных замочных скважин, видимых только ей одной. Упорно тыча ключом в сплошной металл, она объяснила:

– Наша бронь почему-то слетела, пришлось сро-очно искать другое жилье. К счастью, у портье в отеле нашелся ро-одственник, сдающий жилье в наем. Так мы ок-казались в этой ква-ква…

– Царевна, блин, лягушка, – простонала я.

– Ква-квартире! Входи!

Замочная скважина удачно нашлась.

– А ты не думаешь, что бронь слетела не случайно? – спросила я. – Что тот ушлый клерк нарочно «потерял» ее, чтобы подогнать клиентов своему родственнику с квартирой?

Я вошла, уже ожидая оказаться в гнуснейшей хибаре, но съемное жилье меня приятно удивило.

Квартира оказалась огромной – гостиная, три спальни, кухня, прихожая и совмещенный санузел. Почти пятиметровые потолки с лепниной! Высоченные двустворчатые двери, полуметровой ширины подоконники и старомодный паркет в «елочку». Мебель, впрочем, всюду была вполне современная, безликая и недорогая – из ИКЕА.

– Твоя комната там. – Алка махнула рукой в сумрачную даль протяженного коридора. – Если хохочешь…

– Не вижу поводов для веселья.

– Хо-хочешь! Прими душ, а я пока проверю э-электронную почту. Вдруг там есть что-о-нибудь от Зямы.

Но от Зямы в Алкиной почте не обнаружилось ровным счетом ничего. Зато мой скайп зафиксировал три пропущенных звонка – по одному от папули, мамули и Жана.

Папуле и мамуле дозвониться не удалось, но я написала им, сообщив, что добралась благополучно и проживаю по такому-то адресу. Я понимала, что Зара Рафаэловна непременно поинтересуется у моих родных, где меня искать. Вернее, где искать ее редкий мед.

Только Жан оказался в доступе и порадовал меня сообщением о том, что у фуд-блогеров Завари Кашу и Еда БезВреда уже по десять тысяч свежекупленных подписчиков, так что надо нам с Алкой начинать регулярно постить что-нибудь интересненькое.

Я рассказала ему, какую картинку хочу для первого своего убойного поста, и Жаник обещал, что не ляжет спать, пока не нарисует, что нужно. Я ему поверила: лишиться сна парню было не мудрено, ибо заказала я фото в стиле ню, только с хитрым образом прикрытыми стратегическими местами.

Потом я пошла в душ, смыла, образно говоря, пыль дорог, посмотрела на себя в зеркало и сначала онемела, не узнав себя в отражении, а потом, наоборот, заголосила:

– А-а-а-а! Алка! Что это?!

Трошкина прибежала, теряя тапки:

– Что? Где?

– Вот это! – Я показала на свою голову.

– Волосы? Вроде натуральные, раз ты их моешь, хотя я все же надеялась, что это парик, ведь природный блонд вернуть будет сложно, – затарахтела подружка.

– Это не парик! Это подлое коварство! – Я чуть не плакала. – Бабуля тайно перекрасила меня в брюнетку, никогда ей этого не прощу!

– Как можно тайно перекрасить такие длинные волосы? Ты была под наркозом?

– Я была уверена, что моя бабушка – добрая женщина, которая желает любимой внучке исключительно добра! А она подсунула мне чудо-щетку с отваром, который радикально затемняет волосы при расчесывании! Сказала, это отличная вещь, она сама такой пользуется!

– А я-то думала, она закрашивает седину в парикмахерской, – пробормотала Трошкина. – А что еще тебе сказала бабушка? Хочется понять, зачем она это сделала.

– Еще она сказала, что я не узнаю свои волосы…

– Не обманула.

Я вздохнула:

– Я догадываюсь, зачем бабуля это сделала. Она хотела меня защитить от сексуальных домогательств! Вспомни, папа нам все уши прожужжал, что натуральные блондинки в Грузии большая редкость и предмет самого пристального внимания местных мужчин.

– Ага, он даже советовал Зяме ни на шаг от меня не отходить, хотя у меня-то волосы пепельно-русые, они делаются светлыми только на ярком солнце. – Трошкина потянулась, взяла прядку моих волос и внимательно ее рассмотрела. – Мне кажется, они стали светлее, чем час назад. Похоже, этот красящий отвар действительно натуральный, и он постепенно смоется.

– Надеюсь, что так. Не хотелось бы убивать собственную бабушку. – Я пропустила через пальцы коричневые пряди. – Сделала из меня какую-то Темную Повелительницу!

Послеобеденное время мы с подружкой провели неуютно, нервно: Алка подключила роуминг, я нашла в сети телефонный справочник Тбилиси, и подружка, протрезвевшая после холодного душа, методично обзвонила городские больницы, выясняя, не поступил ли куда Зяма.

Сделано это было на всякий случай – мы обе свято верили, что с моим братом и ее женихом все в порядке.

Не считая того, что он козел и сволочь, бросивший молодую жену в чужой стране на произвол судьбы.

Молодая жена, впрочем, была готова простить негодяя, лишь бы он вернулся целым и невредимым.

В утешение ей я припомнила, что ранее уже бывали случаи, когда Зяма без предупреждения уходил на дно и лежал там, не подавая сигналов.

В последний раз такое случилось год назад, когда братец при активной помощи папули работал над очень необычным творческим проектом на нашей даче. Тогда мы их обоих на несколько дней потеряли и обнаружили совершенно случайно.

– Тебе же говорили опытные люди, что быть супругой гения непросто? – напомнила я подружке в кафе, куда мы вышли поужинать, потому что у Алки из съестного были только мюсли и Алазани – сочетание, не показавшееся мне гармоничным. – Говорили, я помню, при мне дело было. Вот и не жалуйся, будто тебя не предупреждали.

– Я не жалуюсь, я просто не думала, что испытания начнутся так скоро, – отговорилась Трошкина.

Она в сотый раз самым пристальным образом рассмотрела записку и никаких признаков того, что ее автор нервничал или находился под давлением, не нашла. Буковки не плясали, строчки были ровные, ручка не рвала бумагу, пятен крови и слез не наблюдалось.

– Если Зяма вернется целым и невредимым, я лично это исправлю, набив ему морду лица, – пообещала я.

– Нет, я сама! – уперлась Трошкина.

– Ты не сможешь, у тебя еще нет навыков рукопашного боя с превосходящим противником.

– Это в чем же он меня превосходит? – приосанилась подружка.

– В наглости и изворотливости! Не спорь, я лучше знаю Зяму. Я с ним тридцать лет живу, а ты сколько?

– Мало…

Алка снова раскисла.

Я вздохнула:

– Надо бы тебя как-то взбодрить, подружка… Что бы придумать?

Но придумывать ничего не пришлось.

Мироздание уже осуществило поставку трех больших порций бодрости по нашему грузинскому адресу, мы просто не сразу узнали об этом.

* * *

– Нашли? – спросил Большой человек Маленького, побарабанив пальцами по столешнице.

Маленький, ранее бывший неприметным, не по собственной воле выпал из образа, когда потерял пуговки на рубашке и приобрел царапины на щеке и фингал под глазом.

– Ищем.

– Вот как так можно было, а? – Большой человек непечатно выругался.

Маленький вскинулся:

– Мне было сказано: Инна Кузнецова, высокая фигуристая блондинка в красной шапочке. А такая не прилетела! Мамой клянусь, не было на этом рейсе ни одной фигуристой блондинки! Я бы заметил!

– И Красной Шапочки не было?

– Не было!

– И Инны Кузнецовой не было?! – Начальник бухнул кулаком по столу.

Подчиненный потупился:

– Была… И в списке пассажиров была, и паспортный контроль проходила… Только она была брюнетка! И без шапочки!

– Шапочка – ерунда, а вот то, что девка за час полета из блондинки в брюнетку превратилась – это уже серьезно, такие метаморфозы с нормальными бабами просто так не происходят, – рассудил Большой человек.

– Видать, она ненормальная баба, – приободрился Маленький.

Одно дело – потерять обычного честного курьера, и совсем другое – упустить подозрительную девку, меняющую цвет волос буквально на лету!

– Думаешь, засланный казачок? – пригорюнился Босс.

– Если вообще не секретный агент! – щедро насыпал соли ему на рану подчиненный.

– Скорее, хитрая ворюга, раз сбежала с посылкой, – рассудил начальник. – Отели прочесать – живет же она где-то? Искать и найти!

* * *

С ужина мы возвращались в сумерках. Уличное движение до крайности поредело и стало почти тихо: невидимая за рядом платанов, высаженных вдоль набережной, негромко рокотала Кура, которая вообще-то Мтквари, да размеренно скрипели садовые качели во дворе нашего дома.

– Смотри, грузинские дамы очень элегантны, – заметила Трошкина. – Хотя обычно предпочитают черное, а не белое.

Я посмотрела.

На качелях в палисаднике восседали две особы в длинных светлых платьях и широкополых шляпах.

На мой взгляд, они походили на пару крупных шампиньонов.

Впрочем, шампиньон – не сыроежка, вполне себе элегантный гриб.

Я собралась поделиться этой мыслью с подружкой, но ее уже не было рядом со мной.

– Зяма! Зямочка, это ты?!

Алка с криком бежала к подъезду.

Я присмотрелась к мужской фигуре у дверей и убедилась, что она мне знакома.

– Ой, дядя Боря, – разочарованно молвила пришедшая к финишу бегунья Трошкина.

– Алла, детка, теперь ты должна звать меня папой! – ласково укорил ее знакомый голос.

– Зачем вас звать, вы и незваными явились, не запылились, – проворчала я, уже догадываясь, кем именно являются те элегантные грибовидные дамы на качелях.

– Дюшенька, мы просто последовали твоему примеру! – уела меня мамуля, поправив шляпу.

Я прикусила язык.

Рано: расспросы только начались.

– Дюша, что с твоими волосами? – строго спросил папуля.

– Спроси бабулю, – переадресовала его я.

– Надеюсь, ты сделала это не для того, чтобы соблазнять грузинских мужчин? – нахмурился папа.

– Наоборот! А что, это выглядит соблазнительно? – Я помотала головой, рассыпав волосы по плечам.

– Очень интересный цвет, – похвалила мамуля. – Кофе с корицей?

– Скорее, горький шоколад с перцем, – прищурился папуля.

Как все мужчины, он не понимает, что это за цвет такой – «фуксия» или «пепел розы», но, будучи кулинаром, очень точно соотносит оттенки колера с продуктами питания.

– С перцем – это хорошо, – одобрила я и повернулась к бабуле, улыбающейся, как Мона Лиза. – Но тебе, ба, я это еще припомню! В твоем ли возрасте так бессовестно интриговать?

– С ума сошла? – искренне удивилась коварная старушка. – В каком же еще возрасте интриговать, если не в моем? Это же последняя радость, доступная дряхлой бабушке! Кстати, а чем это так вкусно пахнет?

Трошкина молча открыла бумажный кулек, в который нам сложили вкусняшки, не съеденные в кафе.

– Ум-м-м! Пхали! – Дряхлая бабушка шустро запихала в рот пряный комочек и зажмурилась, наслаждаясь вкусом.

Открыла глаза, напоролась на мой ироничный взгляд, прожевала и с гордым видом сказала:

– Ладно, интрига – это моя предпоследняя радость, а последняя – вкусная еда.

– Почему последняя, в доме нет продуктов?! – заволновался наш штатный кормилец. – Немедленно покажите мне ваш холодильник!

Алка открыла дверь, и мы ввалились в прохладную тишину квартиры, как варвары в собор.

– Сейчас свободны одна спальня и диван в гостиной, спальню мы отдадим дяде Боре и тете Варе, а на диван переселим Инку, тогда у бабушки тоже будет своя собственная комната, – распорядилась Трошкина по праву старейшего местного жителя.

– Спасибо, но я лучше лягу в гостиной, тут большой телевизор, – по-своему решила бабуля.

Мама громко вздохнула.

Бессонница, тугоухость и любовь к популярным ток-шоу – это убойное сочетание. Если бабуля отыщет в местном телике свои любимые каналы, даже наличие собственных спален не обеспечит прочим членам семьи продолжительный ночной отдых.

Мысленно я пообещала себе при первой же возможности перерезать телевизору шнур питания.

И тут наконец старшее поколение осознало, что наше семейство не в полном составе:

– А где Зяма? – крикнул из прихожей папуля, вынужденный в одиночку заносить в дом чемоданы.

– Зяма-то? – повторила я.

Черт, глупо было не придумать что-нибудь заранее!

Но Трошкина не дурочка, она уже придумала:

– А Зяма на мальчишнике!

– На каком еще мальчишнике? – Бабуля, знаток обрядов, с подозрением посмотрела на Алку.

Да, мне вот тоже интересно?

– На обыкновенном традиционном мальчишнике, который обычно до свадьбы проводится, но в нашем случае получилось наоборот, потому что не друзья приехали к жениху Зяме, а жених Зяма к друзьям, – оживленно затарахтела Трошкина.

Она, когда волнуется, всегда ужасно многословна.

– У Зямы есть друзья в Тбилиси? – удивилась мамуля. – Что за друзья?

И тут настал мой звездный час:

– Ну, как же? Георгий Беридзе, Давид Капанадзе и Зураб Гелашвили!

– Точно, они самые! – Алка посмотрела на меня с признательностью.

– Кажется, я слышала эти имена, – сказала мамуля.

И тема отсутствия Зямы закрылась, хоть и со скрипом, как дверца шкафа с растопырчатым скелетом.

А я вспомнила кое-что еще:

– Мам, пап, вы сообщили Заре Рафаэловне мой адрес?

– Я перед отъездом звонил ей, но не дозвонился, – ответил папуля, следуя через гостиную с тарахтящим чемоданом на колесиках. – Поэтому отправил СМС-сообщение.

– СМС – это ненадежно, – решила я.

Пока нежданные гости осваивали просторы квартиры, я постучалась в скайпе к Жану. Он откликнулся сразу, будто ждал звонка.

– Жаник, ты в офисе? Отлично. – Я узнала фон за спиной собеседника: дизайнер гордо оклеил стену за своим рабочим местом наиболее интересными, с его точки зрения, макетами. – Не позовешь к компу Зару Рафаэловну? Мне надо кое-что ей сказать.

– Не-а, не позову, – помотал головой коллега. – И не потому, что я вредный, а потому, что Заразы в офисе нет и не будет, наверное, еще долго.

– Она ушла в отпуск?

– Да как бы она не ушла на тот свет! Зараза наша в больнице, причем в реанимации. – Жаник бесталанно изобразил печаль.

– Какой кошмар! А что случилось? – К экрану сунулась сердобольная Трошкина.

– Алка, привет! – помахал ей дизайнер. – С сердцем у нее что-то, представляете?

– У Заразы есть сердце? – изумилась я.

– Вот и мы в шоке! – поддакнул Жаник.

– Какие вы злые, – укорила нас добрая Трошкина. – И что, никто даже не поехал в больницу, чтобы все разузнать?

– А кто поедет? – Жаник пожал плечами. – Тебя, сердобольной, тут нет, все остальные Заразу терпеть не могут, а шеф не знает, куда бежать, потому что винит в случившемся себя. Ну, и еще потому, что остался без коммерческого директора.

– А почему Бронич винит себя? – заинтересовалась я.

– Потому что Заразе поплохело на планерке, как раз после того, как Бронич постучал кулаком по столу и рявкнул, что мы не выполнили планчик и за это лишаемся надбавочек!

– «После того» не значит «вследствие того», – авторитетно заявила я.