Текст книги "Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой"

– Не надо считать меня топографической идиоткой, – раздраженно попросила я. – Разумеется, я справлюсь с управлением машиной на жалких поселковых дорогах, просто мне неохота это делать! Так хорошо было сидеть в пассажирском кресле!

Ласковый Ника тут же выдал мне утешительный приз: начиненный жвачкой чупа-чупс.

– Правильно, Ника, пусть она заткнется! – одобрила действия приятеля Ирка. – Рулить ей, видите ли, неохота! Барыня какая нашлась!

– А ты вообще помолчи, – огрызнулась я. – Ты вообще лежишь кверху пузом, задрав ногу в потолок!

Сварливо переругиваясь, мы проделали весь путь до «Голубой волны», где радостно-оживленный Никуша, раскланявшись, нас покинул. Было условлено, что мы заберем его на этом же месте через три часа, в девять вечера – то есть уже в потемках.

– Ты там на встрече со старым другом не очень-то усердствуй, – попросила Ирка Никушу. – Не забывай, что на обратном пути тебе придется вести машину уже ночью, в темноте. Береги силы!

Я пересела за руль, и мы въехали в Лорис.

Было около шести часов вечера, солнце уже сидело наполовину в воде, и на пристани, куда мы выкатились, до конца проехавшись по главной улице поселка, не было ни души.

Солнце кануло в море – даже не булькнуло! В наступивших сумерках смутно виден был берег, слабо подсвеченный вычурными фонарями, которые здоровенными идиотскими подсвечниками торчали вдоль набережной. Фонарей было всего два, потому как площадь всей набережной не превышала пятидесяти квадратных метров. Вымощенная цветной плиточкой терраса примыкала к покрытой потрескавшимся асфальтом кривой улице и напоминала собой веселенький декоративный балкончик, нелепо приделанный к обшарпанному грязному сараю.

Спустившись по мраморной лесенке в три ступеньки на каменистый пляж, я потрусила наискосок через него, к пирсу. Оскальзываясь на мокрых досках, я опасливо обогнула пару свежих проломов и бочком вдоль перил дошла примерно до середины сооружения. Тут перила закончились, сменившись невысокими тумбовидными столбиками. Насколько я знаю, они называются «банками», к ним привязывают канаты, которые удерживают у причала лодки.

Сейчас ни одного суденышка у пирса не было, но эту лодочную «коновязь» я узнала, потому как видела такой же столбик на приснопамятной фотографии Антуана с яхтой.

– Правильным путем идете, товарищи! – подбодрила я себя.

И по ржавой металлической лесенке поднялась на верх пирса, сделавшегося в этой части многоэтажным. На втором этаже громоздилось сооружение, один в один похожее на металлический автомобильный гараж, только раза в три побольше. Я обошла его с тыла и приблизилась к воротам, которые оказались открыты. Вход в помещение загораживала какая-то тачанка, стоящая на ржавых рельсах. Рельсы убегали в гараж и – в другую сторону – на самый край пирса, где смутно виднелся костлявый силуэт подъемного устройства. Значит, на тачанке, скорее всего, стоит яхта, которую по рельсам заводят в ангар. Уж не «Лорис» ли это?

Я попыталась заглянуть под брезент, покрывающий судно на тележке, но не успела.

– Че те надо? – неприветливо спросил из глубины гаража хриплый мужской голос.

– Может, дам, че ты хошь, – трусливым шепотом продолжила за него я. – Например, по морде…

В темноте послышались звук смачного плевка и тяжелые шаги. Доски подо мной задрожали. Я поспешно отпрыгнула в сторону, едва не сверзившись с четырехметровой высоты в маслянисто поблескивающую воду.

– Стоять! – Чья-то крепкая рука вовремя ухватила меня за капюшон болоньевой курточки и оттащила подальше от края пирса.

Я испуганно пискнула.

– Самоубийца, что ли? – довольно добродушно поинтересовался дюжий мужик в армейском комбинезоне маскировочного окраса и полосатой бело-красно-синей лыжной шапочке с помпоном.

На руках у него были толстые хлопчатобумажные перчатки с оранжевыми пластмассовыми пупырышками на ладонях, на ногах сапоги. Смотрелся он в этом наряде довольно нелепо, но зато, в отличие от меня, не дрожал на ветру.

– И вовсе я не самоубийца, – с трудом восстановив дыхание, пролепетала я. – Я туристка. Мы тут с друзьями отдыхаем в санатории неподалеку, хотели бы совершить морскую прогулку. Одна моя подружка в августе как раз на этой яхте каталась. Вы летом тут не работали?

Мужик молча сплюнул себе под ноги. В темноте я не увидела, куда попал плевок, но на всякий случай немного отодвинулась.

– Скажите, пожалуйста, вот на этой яхте можно поплавать? – не дождавшись ответа на первый вопрос, я задала второй.

– Плавают бревна! – Мужик снова сплюнул под ноги. – И еще говно. Извиняюсь, конечно. А суда – они ходят.

– Ну так как, можно на этой яхте походить? За деньги, конечно?

– За деньги можно даже поплавать!

Мужик весело хохотнул, зубами стянул с правой руки перчатку, сдвинул набекрень шапочку и почесал ухо.

– Вопрос в том, сколько денег это будет стоить? Летом такса одна – полторы тыщи деревянных в час, а зимой совсем другая, потому как январские шторма – штука серьезная, за риск доплачивать придется. Опять же судно специально майнать придется…

Я удержалась и не переспросила, что такое специально придется делать с яхтой: вовремя вспомнила, что по команде «Майна!» в порту поднимают грузы. Или опускают? А, какая разница! Я же не собираюсь на самом деле пускаться в плавание на этом корыте!

– О сумме мы договоримся, – бодро сказала я. – Но сначала я хотела бы поближе взглянуть на этот ваш «Титаник». Вдруг при ближнем рассмотрении он мне не понравится!

– Тю! – Мужик стянул вторую перчатку и озадаченно почесал левое ухо. – А я за здорово живешь буду брезент стягивать-натягивать? Да еще в одиночку? Ты видала, какое тут полотнище? Это ж не попонка на болонку, это целый дирижабль!

– А я вам помогу! – с готовностью предложила я.

– Материально? – оживился дядька.

Я протяжно вздохнула и с тоской посмотрела на зачехленную яхту. Вблизи она не казалась такой маленькой, как на фото, и была похожа на большую китовью тушу.

– Послушайте, а можно распаковать для меня не всю яхту, а только маленький кусочек? – придумала я. – Давайте не будем срывать покровы, проделаем в брезенте такую небольшую дырочку, чтобы я смогла пролезть внутрь, – и все! Собственно, меня интересует именно внутреннее убранство помещений.

– Помещений? – насмешливо повторил мужик. – Думаешь, это и впрямь «Титаник»? Да там всего одна каюта, чуть побольше будки для волкодава!

Упоминание о «Титанике» подсказало мне еще один аргумент:

– А также я хотела бы убедиться, что в корпусе данной яхты нет трещин и пробоин!

Мужик хмыкнул, двумя руками почесал в затылке и предложил:

– Десять рублей минута, и можешь сидеть в трюме, как рапана в раковине, хоть до утра!

– Идет! – Я быстренько прикинула, что при должной сноровке уложусь в сотню рублей. – Только, чур, отсчет времени начнем с того момента, когда я залезу внутрь!

Мужик засуетился, пошарил по брезенту, потянул какие-то шнурки, чем-то звякнул, чем-то стукнул и вдруг схватил меня в свои медвежьи объятия. Я этого совершенно не ожидала и от испуга взвизгнула и застучала ногами по коленкам коварного дядьки.

– Ты че? Сдурела?! – сердито гаркнул он мне в самое ухо. – Я ж тебя подсадить хочу! Прыгай наверх, люк там!

Я прянула вверх, как вспугнутая белка, и головой с разгону зарылась в брезентовый ворох, а руки мои провалились в пустоту.

– Фонарь возьми, там темно, как у рыбы в брюхе!

С этими словами дядька стукнул меня по спине чем-то тяжелым и угловатым. Я машинально приняла увесистый ручной фонарик, включила его, посветила в замаскированный брезентовыми складками пролом, увидела очень крутую узкую лесенку и жалобно спросила:

– А что, свет внутри зажечь никак нельзя? Или у вас тут лампочка перегорела?

Мужик неоправданно весело хмыкнул:

– Свет будет, если дизель запустить. В принципе можно, конечно, но такса будет другая…

– Нет-нет, я обойдусь фонариком! – поспешно проговорила я.

Сэкономлю деньги, не хватало еще, чтобы детективное расследование пробило зияющую брешь сразу в двух семейных бюджетах – нашем с Коляном и Иркино-Моржиковом!

Рискуя обзавестись переломом, причем не какого-нибудь жалкого голеностопа, а уж сразу пары шейных позвонков, я сползла по невероятно крутой лесенке. Ступеньки были настолько узкими, что на них не поместилась бы и ножка карлика! Каюта тоже была рассчитана максимум на пару цирковых лилипутов, очень маленьких и столь же гибких.

Убранство этого помещения не произвело на меня впечатления. По-моему, дизайнер нагло слизал оформление каюты с купе поезда. Интерьер конуры был спартански прост: пара похожих на книжные полочки подвесных кроваток вдоль стен, между ними в тупике кукольный столик, над ним крошечный шкафчик, на полу коврик из какого-то грубого вервия.

Мануфактуру половичка я разглядела особенно хорошо, потому что, стукнувшись локтем о стену, выронила фонарь и вынуждена была лезть за ним под полку, извиваясь в узком пространстве, как женщина-змея. Как следует извозившись в пыли, фонарик я все же достала, а взяв его в руки, случайно осветила самый дальний закуток. И там, в уютном гнездышке из мягких комьев пыли и вековой паутины, увидела небольшой предмет, похожий на короткий толстый карандаш!

Что это такое, я поняла даже раньше, чем взяла находку в руки. Губная помада! Плотно закрытый тюбик, тускло-серый и словно велюровый от покрывающей его пыли, показался мне достаточно веским подтверждением того, что именно здесь, на этой яхте, далеким августовским днем было написано историческое послание на пипифаксе.

Извернувшись так, что скрипнули мои суставы, я выползла из-под полки, бережно опустила помадный тюбик в перчатку, а перчатку затолкала поглубже в карман куртки. Посмотрела на часы: уложилась в четыре минуты! То есть всего в сорок рублей по счетчику дядьки в камуфляже!

На радостях я вручила огорченному моим скорым возвращением мужику традиционный полтинник. Величественно бросила:

– Сдачи не надо!

И помчалась прочь от ангара, словно за мной черти гнались!

Однако, не успев добежать до лестницы, ведущей на нижний ярус причала, я вернулась и сунула дядьке свою визитку со словами:

– Пожалуйста, передайте эту карточку хозяину яхты! Пусть он позвонит мне по сотовому, номер тут указан, и я договорюсь с ним об аренде яхты!

На самом-то деле я предполагала выпытать у яхтсмена, если он мне позвонит, помнит ли он подробности восьмого дня давно минувшего августа. Если, конечно, он вообще хоть что-нибудь помнит, в чем я лично сомневаюсь – времени-то прошло о-го-го сколько!

Почему-то я не подумала, что хозяином плав-средства может оказаться сам Антуан, ну не производил он впечатления судовладельца! В роли такового мне виделся какой-нибудь пузатый дядечка, Мистер Твистер местного пошиба – «владелец заводов, газет, параходов» с поправкой на мелкий масштаб. Я решила, что Антуан в бытность свою лорисовским аборигеном просто работал на этого дядю, катал на яхте отдыхающий люд, и предполагала, если мне повезет, пообщаться именно с хозяином-толстопузом.

Моя ошибка оказалась роковой и стоила жизни хорошему человеку.

– Тоха, это Леха! – отворачивая лицо от ветра, прокричал мужик в трубку мобильника, извлеченного из вместительного кармана на колене камуфляжных штанов. – Я чего тебе звоню? Тут какая-то придурочная баба совала нос на яхту, чего-то вынюхивала, расспрашивала про лето, про август. Че за дела, ты не в курсе?

– Как она выглядела? – деловито спросил его собеседник.

– Черт-те как! Высокая, худая, лохматая.

– Что значит лохматая? С химзавивкой, что ли?

– С завивкой? – Леха наморщил лоб, припоминая, и отрицательно покачал головой. – Не-а, просто растрепанная! Волосы такие, полудлинные, завязанные резинкой в хвостик, как у плешивого пони!

– А какие-нибудь особые приметы у этой кобылы были?

Леха еще немного подумал.

– Ага, были! Родинка над губой!

В трубке послышался звук, который издает быстро спущенный воздушный шарик.

– Ну че? – обеспокоенно спросил Леха. – Ты ее знаешь?

– Лучше бы не знал, – в сердцах сказал его собеседник.

– А она тебе номер своего мобильника велела передать, – запоздало вспомнил Леха.

– Номер давай.

– Пиши, – посветив фонариком на визитную карточку, Леха продиктовал приятелю шесть цифр.

– Погоди, я найду ручку.

Голос в трубке ненадолго пропал и снова возник:

– Все, записал. Ты меня слышишь, Леха?

– Ага.

– Одна пара – два сапога! – сердито срифмовал его собеседник. – Ты, Леха, хочешь и дальше жить спокойно, причем на свободе? Тогда давай тоже поработай! А то все я один за двоих отдуваюсь!

Сурово каменея лицом, Леха выслушал инструкции и выключил «трубу». Потом сунул руку в другой карман, задумчиво погремел ключами на связке и шагнул к ограждению пирса, высматривая в неверном свете луны фигурку, ковыляющую по каменистому пляжу.

Вся сжавшись и стараясь двигаться боком, как краб, чтобы подставить усилившемуся ветру поменьше площади собственного тела, я неуклюжим галопом пересекла пляж и затормозила у лестницы, ведущей на набережную. Снизу было видно, что проход наверх перегораживает какая-то темная туша. Разглядеть ее как следует не представлялось возможным, потому что рогатый фонарь светил позади туши, превращая ее в черный силуэт довольно устрашающих очертаний. Туша с равной степенью вероятности могла оказаться стогом сена, переносной баррикадой, молодым гиппопотамом или легкой гаубицей – в темноте я ни черта не могла рассмотреть!

Пока я медлила, не зная, что предпринять, туша ожила. Она пошевелилась и сказала жалобным голосом:

– Что смотришь? Помоги мне!

– Ирка? Это ты?! – я удивилась и даже немного рассердилась.

Сказала же ей сидеть в машине и не рыпаться!

– Какого дьявола ты торчишь на ветру? Хочешь вдобавок к перелому заполучить пневмонию? А ну, быстро в машину!

– Не могу! Он застрял! – воскликнула Ирка со стервозными интонациями Кролика, в норе которого застопорился объевшийся Винни-Пух.

– Кто застрял?

– Гипс!

Я поднялась по лестнице до самого верха, где намертво приваренным турникетом растопырилась подруга. Руками она крепко держалась за перила, одной ногой стояла на площадке, а вторая нога, гипсовая, высовывалась в просвет между балясинами перил. Очевидно, угодив в этот капкан, Ирка дергалась и пыталась освободиться, потому что ее гипсовый ботинок зацепился за балясину, как крюк.

– Стой спокойно, кавказская пленница! Наклонись немного вперед… Держись крепче, я сейчас разверну твою костяную ногу… Теперь подайся назад и потихоньку вытягивай ее, я поддержу… Все! – Я успешно вызволила подругу из капкана и помогла ей развернуться. – Скачи в машину!

Ирка безропотно заковыляла к «шестерке».

– Объясни, зачем ты вообще вылезла из машины? – спросила я, помогая ей усесться.

– Пошла тебя спасать, – обиженно сказала Ирка.

– Спасать меня?! Это от кого же?

– А я почем знаю? Тебе виднее, – пожала плечами подруга, шумно захлопывая дверцу.

Я проворно обежала машину и заняла место за рулем.

– Признавайся, что там произошло? Ты визжала как резаная! У меня волосы дыбом встали! – Ирка вздрогнула.

– Я визжала? А, правда, было такое, я едва не свалилась в воду и с перепугу слегка взвизгнула, – немного виновато припомнила я. – Разве это было уж так громко?

Ирка надула щеки:

– Уф-ф! Помнишь, как Коля сидел за компьютером, а ты стояла у него за спиной? А потом он подвинулся назад вместе с табуреткой и ее ножка попала тебе на палец?

– Я два дня хромала, и ноготь потом слез, – кивнула я.

– Так вот: тогда ты визжала тише! – заключила Ирка. – Тогда ты визжала, как кошка, которой прищемили хвост. А на этот раз ты визжала, как сумасшедший птеродактиль из «Прогулок с динозаврами»!

– Ладно, хватит обсуждать мои голосовые данные, – оборвала я этот неприятный мне монолог. – Слушай, вот что было на самом деле…

Я быстренько отчиталась перед подругой за истекший период времени, с момента нашего расставания на набережной до встречи на лестнице, и торжествующе показала свой трофей.

– Полагаю, об отпечатках пальцев и речи быть не может? – предположила Ирка, поглядев на пыльный и грязный тюбик.

– Думаю, ты права.

Кивнув, Ирка достала из «бардачка» бумажную салфетку, протянула ее мне, и я тщательно протерла тюбик со всех сторон. Выбросила в окошко грязную салфетку и уже хотела открыть помаду, как вдруг Ирка коршуном кинулась на тюбик и вырвала его у меня из рук.

– Смотри! – возбужденно закричала она, потрясая помадой перед моим носом так, что я при всем желании не могла бы сфокусировать взгляд на тюбике. – Ты это видела?!

– Перестань трястись, как эпилептик! – рассердилась я. – Что – это?

– Да вот же, вот! Сюда смотри, тетеря слепая, на тюбик! Видишь этот волосок?

– Твой или мой? – Я присмотрелась к светлой волнистой волосинке.

– И не твой, и не мой! – замотала головой подруга. – Его крышечкой защемило! А мы еще не открывали тюбика! Значит, волосок оставила та баба, которая последней пользовалась этой помадой! Причем не рыжая, как я, и не русая, как ты, а настоящая пепельная блондинка!

– Крашеная, наверное, – проворчала я.

– Да какая разница?!

Ирка снова деловито полезла в «бардачок» и достала оттуда маленький рулончик скотча.

– Дай что-нибудь плотное, – велела она мне. – Какую-нибудь картонку или что-нибудь в этом духе.

Я вынула из кармана книжечку служебного удостоверения.

– Годится! – обрадовалась подруга. – Подержи!

Она приложила вытянутый из-под крышечки тюбика белокурый волос к красной коже моей «ксивы», я придержала его пальцем. Ирка ловко приклеила поверх волоска полоску скотча.

– Теперь не потеряется! – удовлетворенно сказала подруга.

Я сняла с тюбика крышечку и внимательно посмотрела на карандаш помады. Он был грубо стесан и имел весьма неаппетитный вид.

– По-моему, этим не губы на морде рисовали, а граффити на кирпичной стене! – заметила Ирка.

– Или иероглифы на туалетной бумаге, – добавила я.

Мы переглянулись. Ирка хищно улыбнулась и потерла ладони:

– Мы идем по следу, как пара гончих!

– Ты не похожа на гончую, – заметила я. – Ты скорее сенбернар.

– Кстати, о парочках. – Ирка о чем-то вспомнила. – Не пора ли нам ехать за Никой? Вырывать его из противоестественных объятий «Голубых волн»?

Я посмотрела на часы и отрицательно покачала головой:

– Нет, еще рано, мы условились встретиться через три часа, а прошло всего сорок минут!

Ирка вздохнула. Подумала немного и оживилась:

– Давай, пока суд да дело, найдем какое-нибудь приличное кормежное заведение, ресторан или кафе. Посидим там, отдохнем, поужинаем, заодно и время скоротаем!

От бутербродов, приготовленных Иркой в дорогу и съеденных еще на пути в Лорис, остались одни воспоминания, поэтому я одобрила этот план без возражений. Правда, реализовать его оказалось не так просто. Мы проехали из конца в конец две поселковые улицы, а потом наугад поколесили по переулкам, но ни одного открытого предприятия общепита не нашли. Вывески кафе и баров попадались одна за другой, но, похоже, работали эти увеселительно-питательные заведения только в летний сезон, когда население поселка за счет курортников увеличивалось впятеро.

Отчаявшись найти какую-нибудь открытую кормушку в самом Лорисе, мы вернулись на трассу, проехали пару километров в сторону «Голубой волны», и тут – о чудо! – за поворотом нам открылось чудесное видение. Расписной бревенчатый терем, увенчанный стилистически чуждой готической башенкой, на шпиле которой, покачиваясь, как флюгер, красовалась золоченая вывеска «Шашлычная «Огонек»!

Огоньков на этом архитектурном сооружении и вокруг него действительно было предостаточно. Неоново сияли присобаченные к резным карнизам вывески: «Кафе», «Бар», «Гостиница», «Сауна», «Автомойка». Мощно светил прожектор, направленный на подъездную дорожку. Ярко-желтые фонарики подсвечивали стены снизу, а на высоких соснах рядом с теремом поблескивали разноцветными лампочками новогодние гирлянды.

– Забегаловка с претензиями, – сказала Ирка. – Как это мы ее не заметили, когда ехали в Лорис?

– Было еще светло, они не успели включить иллюминацию. Ну что, пойдем? – Я с сомнением прислушивалась к звукам, доносящимся из терема.

В общей какофонии различимы были радостные гортанные возгласы, ритмичные хлопки, мерный топот и звуки лезгинки, странно микширующейся с брейк-битом.

– Свадьба там, что ли? – Ирка тоже медлила выходить из машины. – Хотя нет, была бы свадьба – у подъезда стояли бы машины с лентами…

– Пошли, – решила я.

Мы покинули «шестерку» и пошли к терему, то и дело оглядываясь на свой уютный приют на колесах.

– Жди здесь, я пойду на разведку, – сказала я подруге, кивая на резную деревянную лавку в псевдорусском стиле.

Полукруглые окошки в голубых наличниках были забраны темным стеклом, поэтому заглянуть в терем с улицы я не могла. Пришлось открыть дверь с накладными металлическими петлями и кольцом-стучалкой и сунуться в зал.

В тереме было жарко, накурено и очень шумно. Острые белые огоньки, мечущиеся по залу, как сумасшедшие светляки, мешали толком рассмотреть происходящее, но я успела увидеть толпу, буйствующую в пьяном хореографическом угаре. Чихнув, я поспешно захлопнула дверь и вернулась к Ирке.

– Там какая-то плясовая вакханалия, дискотека или вроде того, – сообщила я подруге. – Без окошек, без дверей, полна горница людей, чад, смрад, а едой и не пахнет.

– Едой пахнет там, – Ирка показала пальцем куда-то за терем.

Шевеля носом, я резвой рысью пробежалась по брусчатке и обнаружила за декоративной каменной горкой с водопадом самый заурядный железный мангал. Рядом с примитивным очагом топтался носатый чернявый парень в несвежем переднике. От очага пахло жареным мясом – как сказал бы Ника, пахло просто упоительно и восхитительно.

– Здравствуйте, извините, пожалуйста, – затарахтела я. – Скажите, можно купить у вас шашлык?

– Па-ад са-асною, па-ад зе-еленою, есть посади-и-ите вы ме-еня! – запела ковыляющая сзади Ирка, коверкая фольклорную «Калинку-малинку».

Это прозвучало немелодично и зловеще, как куплет сказочной Бабы-Яги: «Покатаюся – поваляюся, Ивашкиного мяса поевши!» При этом гипсовый голеностоп вполне мог сойти за необходимую для полного образа костяную ногу. Я поежилась, а парень у мангала и ухом не повел.

Может, он не понимает по-русски? Мало ли, что терем старославянский, кухня-то явно горская! Я ревизовала свои скудные познания в языках народов Кавказа и сгенерировала корявую фразу на грузинско-армянском: – Вах, генацвале! Шашлык-машлык, лаваш-хачапури буду!

– «Ркацители», «Саперави», «Киндзмараули»! – шумно сглотнув слюну, вступила в переговоры Ирка.

Ноль внимания.

– Слышь, ты, витязь в тигровой шкуре! – раздраженно воскликнула Ирка, явно намекая на несвежий, в пятнах, передник шашлычника. – Повернись, с тобой женщины разговаривают!

В сердцах она легонько потыкала парня в спину костылем, и тот моментально обернулся.

– Ой! – юнец поспешно снял наушники плеера и заговорил на чистом русском языке без малейшего акцента. – Я и не слышал, как вы подошли!

Ирка выразительно покосилась на свой увесистый гипс и пожала плечами.

– Извините, пожалуйста, – снова просительно завела я. – Понимаете, мы давно в пути…

– Сами мы не местные, голодаем и скитаемся! – ляпнула Ирка. – Помогите, чем можете!

– Например, шашлыком! – подсказала я. – Разумеется, мы заплатим, сколько нужно!

– Вообще-то шашлык на заказ. – Парень оглянулся на терем, потом посмотрел на мангал, заглянул в кастрюлю с сырым мясом. – А, ладно! Берите пару шампуров, тут с полкило шашлыка будет, это на двести пятьдесят рублей.

– По полтиннику за сто грамм, – быстро пересчитала Ирка. – Не дороговато ли?

– По полтиннику – в самый раз! – перебила я ее, опасаясь, как бы милый юноша не передумал продавать нам мясо.

Кроме того, мыслить в пересчете на полтинники мне было уже привычно.

– Только ни хлеба, ни соуса я вам дать не могу, – посетовал парень, ловко стряхивая в бумажные тарелки куски сочного жареного мяса. – Хлеб, кетчуп и зелень на кухне, если хотите, постучитесь во-он в то окошечко, спросите Манану, она все вынесет.

– Мы и без хлеба обойдемся, – сказала я.

Балансируя с двумя полными тарелками в руках, я со всей возможной скоростью вернулась к «шестерке» и там дождалась, пока приковыляет Ирка. Подруга подзадержалась, но зато появилась с прозрачным кулечком, в котором лежали длинные полоски нарезанного лаваша.

– Манана от денег отказалась, – нечленораздельно произнесла подруга, открывая мне дверцу свободной от костыля рукой.

Кулечек с хлебобулочным изделием она держала в зубах.

Я аккуратно поставила тарелки на приборную доску, мы сели в машину и, не отъезжая от «Огонька», плотно поужинали горячим вкусным шашлыком и мягким лавашом имени бескорыстной девушки Мананы.

– Теперь попить бы, – сказала сытая Ирка, откидываясь на сиденье.

– «Ркацители», «Киндзмараули»? – напомнила я.

– У меня дома в баре есть бутылка «Хванчкары»! – оживилась подруга. – Вернемся – выпьем за наше здоровье!

Однако пить нам пришлось не за здравие, а за упокой. Не прошло и часа после нашего с Иркой импровизированного пира в машине, как произошла настоящая катастрофа.

– Не нажрись мы с тобой шашлыков, может, ничего и не случилось бы! – сетовала потом Ирка.

То, что мы успели поужинать, действительно сыграло свою роль. Когда радостно-оживленный Ника козликом выпрыгнул из холла дома отдыха «Голубая волна», я с трудом выползла из-за руля, придерживая рукой туго набитый живот и зевая. Налопавшаяся Ирка сладко дрыхла на заднем сиденье.

Ника занял место водителя, подождал, пока я сытым удавчиком свернусь рядом, и тронул машину с места. Он посигналил кому-то клаксоном, мы выехали с территории «Голубой волны» и вернулись на трассу.

– Как прошла встреча друзей? – спросила проснувшаяся Ирка.

– Упоительно! – всплеснул ручкой Никуша.

Он обернулся, ласково улыбнулся Ирке и застенчиво спросил:

– А покушать у нас ничего нет?

Нам с Иркой стало стыдно.

– Боже мой, Никуша! – Ирка схватилась за голову. – Мы сожрали весь шашлык, ничего тебе не оставили! А ведь тебе еще полночи рулить!

– Ах, пустяки, – отмахнулся Ника. – Девочки, не беспокойтесь! Я кушал фрукты и орехи, это очень калорийно. Лучше смотрите по сторонам, как только появится какой-нибудь магазинчик, я остановлюсь и куплю себе шоколадку.

– Никаких шоколадок, – строго сказала я. – Разворачивай машину, вернемся в «Огонек» и купим еще шашлык. Поешь, как человек, нормальной горячей еды, тогда и поедем.

– Фу, шашлык! – Ника сморщил носик. – Ленуська, ну его, это противное жесткое мясо! Потом буду луком вонять! Я хочу «Сникерс», сливочный йогурт и круассаны с ванильным кремом!

– И где мы тебе среди ночи найдем круассаны? – напряглась Ирка.

– Там! – Никуша победно указал на придорожную забегаловку, объединяющую в одном строении обжорку, пекарню и продовольственный ларек. – Ну, кому чего купить?

– Мне яблочный сок, – попросила я.

– А мне пломбир в шоколаде, – сказала Ирка.

– А «Сникерса» со сливочным йогуртом не желаешь? – съязвила я, оборачиваясь к подруге.

На дорогу я в этот момент не смотрела, поэтому и не видела, как вылетевшая сзади машина сбила пересекавшего шоссе Нику. Услышала только Иркин хриплый вздох, обернулась – а все уже кончилось! Та машина скрылась за поворотом, даже не остановившись!

Я выпрыгнула из «шестерки» и помчалась поперек шоссе, ничего не соображая от ужаса, не замечая ни тормозящих машин, ни выбегающих из магазина людей. Видела только лежащего у самого края дороги Нику!

Ударом его отбросило на несколько метров, почти к тому самому ларьку, куда он торопился. Черный джемпер с надписью «I am sexy?» задрался, обнажив полоску голого тела и веревочку красных шелковых трусиков, игриво выглядывающую выше пояса приспущенных на бедрах джинсов. Помешкав немного, я сняла с себя болоньевую курточку и накрыла ею Нику так, что видны были только его ноги в джинсах и щеголеватых кожаных туфлях с узкими носами.

Я осталась в тонком белом свитерке, но холода не почувствовала. Не соображая, что делаю, я села на бордюр тротуара, обхватила руками колени и уставилась на черную лужицу, медленно растекающуюся из-под головы Ники. Из-под куртки мне была видна только левая половина его лица – нос и длинные ресницы, затеняющие бледную щеку, но правой половины лица у Ники вообще не было. Его голова расплющилась об асфальт, как упавшая с высоты тыква, и любому, даже абсолютно несведущему в медицине человеку было сразу понятно: с такой травмой никак нельзя быть живым.

Тем не менее кто-то все-таки вызвал «Скорую помощь». Она приехала даже раньше, чем милиция, но помочь все равно ничем не могла. Только увезла тело несчастного Ники – потом, когда менты уже осмотрели место происшествия и задали свои вопросы нам с Иркой и всем, кто претендовал на звание очевидца трагедии.

– Все, амба! – хриплым шепотом сказал Леха в трубку мобильника.

Он только что убил человека, но не испытывал по этому поводу никаких особых чувств, даже не сбился с шага. Леха размеренно топал по обочине шоссе, заранее отступая в тень кипарисов при приближении какого-либо транспорта. «Семерка», которую он угнал с неохраняемой стоянки мотеля, стояла на лесной дороге, уткнувшись помятым передним бампером в поваленное осенней бурей дерево.

– Готово? – переспросил его собеседник.

– Готовее всех готовых! – сострил Леха.

– Смотри, дружок, я проверю! – пообещал голос в трубке.

– Да пожалуйста!

Леха пожал плечами, сунул выключенный мобильник в наколенный карман и продолжил свой пешеходный марш-бросок. Через пару километров ему пришлось сойти с шоссе и углубиться в лес, расстилающийся слева от дороги. На более или менее освещенном участке шоссе у придорожного ларька толпились люди и машины. Высунувшись из-за обвитого плющом ствола, Леха присмотрелся и разглядел на сером асфальте неподвижную фигуру: голубой джинсовый «низ» и черный «верх». Белой надписи на спине с такого расстояния было не видно, но Леха успел прочесть ее, когда таранил бегущую через дорогу фигурку разогнанным до предела автомобилем.

– Вжик, вжик, вжик – уноси готовенького! – тихонько напел Леха, завидев подъезжающую «Скорую».

И он углубился в лес, чтобы обойти скопление народа по широкой дуге.

Уже за полночь я привезла рыдающую Ирку на железнодорожную станцию «Лорис», купила билет на ближайший поезд до Екатеринодара и заставила подругу подняться в вагон.

– Я без тебя не поеду! – Ирка изо всех сил сопротивлялась желанию проводницы протолкнуть ее из тамбура в вагон.

– А я не поеду с тобой, – устало сказала я.

И в десятый раз повторила свои аргументы:

– Я не настолько хорошо вожу автомобиль, чтобы брать пассажира, отправляясь ночью в путь по серпантину. Твоей жизнью я рисковать не буду. Хватит с нас покойников.

Тут Ирка снова зарыдала, и раскрасневшейся от усилий проводнице удалось-таки пропихнуть ее в вагон. Я постояла на перроне, проводила глазами уходящий состав и вернулась в машину.