Текст книги "Принц в неглиже"

Не было его и в туалете. Еще там отсутствовал свет, поэтому воспользоваться местом общего пользования по прямому назначению было трудно. Закрыв за собой дверь, Вася оказался в полной темноте, осваиваясь, чиркнул спичкой и увидел над унитазом красиво выполненную надпись: «Меткость – залог чистоты».

О чистоте пришлось вспомнить и в последнем, десятом кабинете, где пациенты принимали грязевые ванны. Трое перепачканных, как трубочисты, мужиков отчаянно сопротивлялись желанию Васи рассмотреть их поближе и повернее, для чего Бурундук поочередно тянул обозреваемых под душ. В результате мужики отчасти отмылись, а Вася приблизительно в той же мере испачкался.

На тщательный осмотр всех помещений у него ушел примерно час.

Увидев наконец пятнистого, как конь в яблоках, Бурундука, Беримор коротко спросил:

– Где он?

– Искал. Не нашел. Нету! – лаконично отрапортовал Вася, пятнающий больничный линолеум грязными разводами.

Казалось, что в отличие от Бурундука Серж следов не оставил, но Беримор сдаваться не собирался.

Он круто повернулся, вновь поднялся в травматологию, постоял, осматриваясь, и нашел подходящего человека. Хорошенькая барышня-медсестричка благосклонно приняла хрустящую купюру и рассказала Беримору, где он может найти Сержа.

– Я всегда знал, что он шизик! – сказал Вася. – А че? Самое место ему в дурдоме!

«Шизик» Монте Уокер вышел в унылый садик, сел на свободную скамейку и погрузился в размышления. Думал он, разумеется, о побеге, причем мыслил конкретно и логично, что, впрочем, только подтверждало распространенное мнение о невероятной хитрости и изобретательности сумасшедших.

Что нужно для успешного побега? Конечно, дерзость и удача, но главное – это тщательная подготовка. Во-первых, нормальная одежда и деньги. Их можно раздобыть, потому что где-то в здании есть комнаты персонала, личные вещи медиков, их сумки и кошельки. Во-вторых, нужно найти сам способ покинуть богоугодное заведение, желательно без особого шума. Ну-ка, какая тут охрана?

Монте медленно озирался по сторонам, запоминая расположение объектов.

– Присматривай за ним, – кивнув в сторону выходящего в сквер окна, велел капитан Сидоров лейтенанту Филимонову. – Я смотаюсь на обед и обратно.

Капитан страдал какой-то загадочной желудочной болезнью: от сухомятки у него так громко урчало в животе, что ревностный Филимонов порой переспрашивал: «Виноват, не понял. Что вы сказали?» Поэтому Сидоров при каждой возможности обедал дома, и вкусная стряпня жены сказывалась на его здоровье благотворно.

Проводив завистливым взглядом капитана, лейтенант принюхался – из больничной столовой тянуло скучным запахом тушеной капусты – и одернул синий халат с отштампованной слева на груди надписью чернилами: «Городская образцово-показательная психиатрическая больница». Из кармана халата торчала заранее припасенная лейтенантом помятая алюминиевая ложка: в образцово-показательном заведении наблюдался некоторый дефицит столовых приборов.

Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.

Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.

В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.

Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.

На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:

– Придурок!

– А то! – Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.

Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.

– Это он от сковородки повредился, – продолжал между тем Бурундук. – Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки – того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…

– Заткнись, – велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.

– Ты его видел? – еще раз уточнил он у Васи.

– Ну! – ответил тот. – Ясно дело, видел. Точно, он – Серж.

– Он тебя узнал? – Беримор лихорадочно соображал.

– Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили – одно из двух.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Беримор.

Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.

– А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, – сказал Беримор водителю.

Машина тихо скользнула за угол.

– Все, никого нет, – громко прошипела я из-за другого угла.

– Тащи куклу, – сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.

– Смотри не грохнись, – пробормотала я, приближаясь.

Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук – может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.

Ирка уже топталась на земле.

– Давай-давай. – Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. – Во, белокурая бестия!

– Где вы, извращенцы? – криво ухмыльнулась я.

– Ладно, сойдет, – придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. – С полчаса продержится.

Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда – широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.

– Ее по ту сторону стены сажать надо, – сказала я, содрогнувшись. – Впрочем, тебя тоже.

– Хватит болтать! – рявкнула Ирка. – Где пес?

Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.

– Теперь ты, – сказала Ирка.

– Ненормальная, – в сердцах выругалась я. – Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!

– Пошла! – Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.

Я перелетела через стену, едва коснувшись ее, и приземлилась аккурат на Томку. Он оказался достаточно мягок и упруг. Я быстренько отбежала на пару шагов, ожидая Иркиного приземления, – не хотелось попасть под нее. Она спрыгнула со стены – земля дрогнула.

– Ну, чего встали? Ищите Монтю. У нас полчаса максимум. Потом к этой дуре кто-нибудь начнет клеиться – вот будет облом!

– Том! Ищи! – скомандовала я.

Полной уверенности в том, что своенравная собака пойдет по следу, даже если возьмет его, у меня не было, но получилось! Пес рванул с места в галоп, дернув поводок, на другом конце которого болталась я.

Первую пару метров я проехала, как на водных лыжах, потом мои руки оказались вытянутыми далеко вперед, а ноги – далеко назад, и я покатила по сырой траве, как сани-волокуши. Следить за маршрутом я уже не могла: Томка стремительно лавировал между деревьями, а меня заносило, как второй прицепной вагон трамвая, в результате чего наше продвижение вперед – на мой взгляд, слишком быстрое – сопровождалось однообразным и болезненным звуком «бум!». Позади владимирским тяжеловозом топала Ирка, наступая мне на пятки в буквальном смысле. Потом скользкая трава сменилась крайне неуютным гравием, пару раз меня стукнуло о лавочки, Томка рыкнул и прянул вверх, меня подбросило в воздух и тут же прижало к земле неимоверной тяжестью.

– Перегрузки, – пробормотала я, видя перед носом приплясывающие задние лапы овчарки.

Ирка, упавшая на мою спину, проползла по мне на полметра вперед, перехватила поводок выше моих сведенных судорогой рук и скатилась вбок. Одновременно, как в синхронном плавании, мы с ней встали на четвереньки и огляделись.

Посмотреть было на что. На расставленных по кругу парковых скамейках, поштучно и группами, сидели тихие люди с округленными глазами.

– Чего они вытаращились, как ненормальные? – не поворачивая головы, шепотом спросила Ирка.

– Ненормальные и есть, – так же шепотом ответила я. – Это же психи, идиотка!

– На себя посмотри! – огрызнулась Ирка.

Мысленно я представила нас со стороны – две дамы и собака, все на четвереньках – и мгновенно нашла нужную тактику.

– Гав! – вызывающе сказала я ближайшему психу.

Ирка изумленно поперхнулась. Томка плюхнулся на задницу, с интересом повернул ко мне голову и пошевелил ушами.

– Гав-гав! – с нажимом повторила я, приглашающе лягнув Ирку задней ногой.

Слава богу, дошло: она энергично кивнула и затявкала – тонко и пронзительно, как карликовый пинчер. Интерес, отчетливо обозначившийся было в глазах окружающих нас психов, потух.

– Дальше-то что? – прошептала Ирка в паузу между тявканьем.

Я гордо, как призер собачьей выставки, прошествовала к ближайшей скамейке. Сидящий на ней одинокий Монте поспешно поджал ноги.

– Гав! – громко сказала я, по всем правилам собачьего этикета протягивая ему лапу. И тихо добавила: – Ю ар дог, андестенд?[1]1
  Ты собака, понятно? (англ.)


[Закрыть] Дог!

– Ват? – спросил он.

– Киловатт! – шепотом рявкнула я. – Ай вонт ту сейв ю,[2]2
  Я хочу тебя спасти (англ.).


[Закрыть] андестенд? Ю ар дог, крейзи, квикли! Дог!

На физиономии Монте отразилось понимание. Андестенд ведь, понимает, когда хочет, гад! В смысле, гав…

– Гау? – с отчетливым англо-американским прононсом негромко взлаял он.

– Гав, – поправила я: сказались пять лет педагогического стажа.

– Гау!

– Гау ду ю ду, – пробормотала я в сторону, как ругательство. – Давай же, пошел, комон! Пока не пришел ОМОН…

Умница Монтик медленно и неуверенно сполз с лавочки и встал на четвереньки. Томка забил хвостом, поднялся на ноги и лизнул нового собрата в ухо.

– Тяв-тяв! – невыразимо игриво вымолвила Ирка, поворачиваясь к Монте полубоком.

– Фу, Ирка, это пошло! – прошептала я.

– Заткнись, – сказала Ирка. – Значит, так, кобели и… гм… дамы! Слушай мою команду: сначала бегом, потом барьер, потом снова бегом, а там разберемся!

И мы всей стаей ринулись в обратном направлении. Том стену перемахнул, Монтик перебрался, ловко подтянувшись, меня снова подбросила Ирка. Чтобы вытащить ее саму, я, не слезая с гребня, опустила за стену стремянку, которую затем пришлось вытягивать. Возня с лестницей поглотила все мое внимание, и от общей суеты остались фрагментарные воспоминания: как Ирка скручивала в тугой комок резиновую бабу, заталкивая ее в сумку с неиспользованными афишами; как я волокла за угол к машине все ту же растопыривающуюся на ходу стремянку, между створками которой все время вклинивался Томка; как Ирка на пути к автомобилю с сумарем в руках пару раз немотивированно шлепалась на четвереньки – видно, успела привыкнуть.

Монте в этой кутерьме мы выпустили из виду – на три-четыре минуты, не больше, но этого оказалось достаточно. Когда, ревя мотором, наш четырехколесный друг вырвался из-за угла на оперативный простор, Монтика, оставленного под стеной, на месте не было.

– Сперли мужика, – со злостью проговорила Ирка. – Вот блин! Так я и знала!

– Может, сам ушел?

– От меня еще никто не уходил! – зловеще сказала Ирка.

– Тогда будем искать, – примирительно заметила я.

Затолкав собаку на заднее сиденье и привычно прикрутив поводок к раме переднего кресла, я выпрямилась, оглядела окрестности и решила:

– Я направо, ты налево. Посмотрим в переулках, думаю, далеко он уйти не мог. Бегом!

На беглый осмотр местности вблизи психиатрички ушло какое-то время. Когда я вернулась к машине, Ирка уже была там. Заглядывая на заднее сиденье, она что-то бормотала. Подойдя поближе, я услышала:

– Тю-тю-тю, хорошая собачка!

Беседовала она не с Томкой: рядом с моим псом устроилась еще одна, совершенно незнакомая овчарка.

– Откуда собачка? – едва отдышавшись, спросила я.

– Из лесу, вестимо! В смысле из психушки!

– Да ну?!

– Ну да! Упала со стены и прямиком к нам в машину!

Это мне не понравилось: я боялась погони.

– Выгони ее из машины. Это наверняка служебная собака, милицейская. Что-то морда ее мне знакома, не иначе попадалась в какой-нибудь оперативной съемке.

– Она не уходит!

– Тогда закрой дверцу, а сама садись вперед! Быстро!

Оскальзываясь на листве, облетевшей с кленов за стеной, мы с Иркой разбежались по разные стороны автомобиля, заняли свободные от четвероногих сиденья и поспешно покинули место своего неудавшегося преступления.

Полковник Лапокосов смотрел на унылый скверик с сырой опавшей листвой в окно приемного покоя. На влажных лавочках, покрытых несколькими слоями слезающей краски, сидели пасмурные личности идиотской наружности. Наружность не обманывала: личности действительно были идиотами, олигофренами, имбецилами и прочими дебилами в законе – то есть согласно диагнозу. Неофициально статус почетного идиота полковник Лапокосов именно в эти минуты самокритично присваивал себе. Секретного агента Шило, внедренного в окружение подозреваемого в антиправительственном заговоре мелкого провинциального дельца по кличке Беримор, сначала потерял из виду, а потом своевременно не нашел именно он. За что и казнил сейчас себя и других. Полковник опоздал всего на четверть часа, но за это время Сидоров опять умудрился развернуть бурную деятельность.

– Показания очевидцев расходятся, – деликатно кашлянув, сказал лейтенант Филимонов. – Один из пяти свидетелей заявил, что пропавший был похищен инопланетянами киноидной расы, двое клянутся, что он оказался волком-оборотнем, четвертый очевидец конкретно ничего не сказал, потому что с тех самых пор повторяет одну только фразу: «Аки пес смердячий».

– А пятый? – Лапокосов неприязненным взглядом сверлил румяного лейтенанта в лазоревом халате.

– Пятый взялся показать, где прячется пропавший.

– И? – Полковник подался вперед.

– Привел меня в библиотеку. – Лейтенант вынул из кармана иллюстрированное издание «Маугли».

– Идиоты, – злобно бросил Лапокосов.

– Что с них возьмешь, – поддакнул капитан Сидоров.

Полковник с трудом сдержался.

– Следы?

– По траве явно волокли тело. Собака тоже была – крупная, возможно, овчарка. А вообще эти чертовы психи метались, как ненормальные, и так там натоптали…

– Мы нашу собаку по следу пустили, Карменситу, – оживленно сообщил капитан Сидоров. – Это же не сука, а Шерлок Холмс в юбке! То есть в ошейнике…

– И?

Сидоров пожал плечами:

– Взяла след, рванула через парк и как сиганула на стену– у кинолога руки разжались, поводок выпал… Карменситу до сих пор ищем…

Лапокосов зажмурился. Он, только он один, был посвящен очень важными людьми в подробности темной истории с пропавшим компроматом. Организация и проведение тайной операции по обнаружению и максимально деликатному изъятию «информационной бомбы» были возложены первыми лицами лично на него. Если агент Шило не выйдет на связь сам…

– Вы мне эту суку найдите, – жестко приказал полковник, имея в виду пропавшего. – Живым найдите, слышите?

– Так точно, – сказал капитан Сидоров. – Да вы, товарищ полковник, не сомневайтесь – наши ребята за Карменситу и сами переживают. Любят ее, тварь такую…

Полковник Лапокосов поперхнулся, вытаращился на капитана, потом крепко зажмурился, глубоко вздохнул и мысленно досчитал до десяти. Сидоров и Филимонов напряглись. Полковник открыл глаза и матерно заорал – так громко, что с клена под окном враз облетели последние листья.

– Жрет, сволочь, – умиленно пробормотал Вася Бурундук, глядя на Сержа, поглощающего сложный салат.

Салат состоял из крабовых палочек, консервированной кукурузы, свежих огурцов, риса и майонеза, на вид он являл собой густую разноцветную массу и ассоциативно назывался «Морская болезнь». Псевдоаристократ Беримор уважал салат за дороговизну компонентов и пикантный вкус, ничуть не напоминающий макароны по-флотски, набившие оскомину во времена его малообеспеченного детства. Экономка, хозяйничающая в трехэтажном Бериморовом особняке, не стремилась разнообразить гастрономические пристрастия хозяина, в результате чего дежурный ужин Сергея Петровича на данный момент состоял из «Морской болезни» и пива. И то и другое в объемистой таре помещалось в холодильнике, пока Бурундук, исполняющий обязанности «прислуги-за-все», сервировал стол. Сервировка в стиле примитивизма-авангардизма объединяла в едином порыве крахмальную скатерть с кружевной оторочкой, севрский фарфор, серебряные вилки, трехлитровую эмалированную кастрюлю с салатом и пластиковые бутыли с пивом «Очаковское специальное». Кастрюлю Бурундук водрузил посередине стола – на равном расстоянии от Беримора и Сержа. Ни тот, ни другой до емкости дотянуться не могли, поэтому Вася с черпаком занимал пост у демаркационной линии.

– Добавки? – занося над кастрюлей половник, спросил Бурундук у Сержа, поедающего салат.

Серж подумал и кивнул.

– Понимает ведь, сволочь, – не разжимая губ, прошептал Беримор, ковыряясь в тарелке.

Перед ним также стояла посуда с салатом, но он не ел, лепил из массы шарики, которые затем аккуратно выкладывал в линию, тянувшуюся к Сержу. Бурундук, не принимавший в трапезе непосредственного участия, посматривал на рукоделие хозяина с интересом: за пятнадцать минут шеф скатал пятнадцать шариков. При такой скорости до того края четырехметрового стола, где находился Серж, гирлянда дотянулась бы за сорок пять минут. Но считал Вася плохо.

– А может, он онемел? – предположил Бурундук, живо сопереживающий хозяину. – Может, язык откусил?

Серж слизнул с нижней губы майонезную каплю. Язык функционировал исправно.

– Не, не откусил, – с сожалением заметил Бурундук.

Беримор еле слышно вздохнул. Причины молчания Сержа он решительно не понимал, хотя все больше убеждался в том, что таковые должны существовать. Расспросы, уговоры, обещания не дали результата – Серж решительно отказывался вступать в контакт. С того самого момента, как Вася Бурундук подхватил его у стены психушки и запихнул на заднее сиденье «бээмвухи», Серж не проронил ни слова. Беримор, поначалу возблагодаривший господа и лично доктора Пиктусова за редкостную удачу – имелось в виду возвращение блудного Сержа, – успел проникнуться мыслью, что все это не к добру. В том, что это не подстава, недоверчивого Беримора убеждало только одно – усердие, с которым местная милиция разыскивала Сержа: последние три часа по всем местным телеканалам объявляли о поиске беглеца с его приметами.

– Поест – отведешь его в бильярдную, – сказал Беримор Васе.

– А он че, умеет? – оживился Бурундук.

Глаза шефа яростно сверкнули.

– Запрешь его там! А сам сядешь за дверью и будешь стеречь! – Беримор встал, отпихнув стул. Массивные ножки со скрежетом проехали по дорогому паркету.

Вася с огорчением посмотрел на царапины.

– Не бережете вы имущество, – с мягким укором сказал он Беримору. – Хороший паркет, сорок баксов за квадрат…

– Заткнись, – отозвался тот, вытирая руки красным бархатом портьеры.

Он в очередной раз посмотрел на свежий шрам на ладони, потом уставился в окно: по улице нервными прыжками двигался автомобиль с бабой за рулем. Где-то недалеко взвыла ментовская сирена – ничего удивительного: сумасшедшая баба скакала по улице с односторонним движением навстречу транспортному потоку.

– Счас ее гаишники сцапают! – радостно произнес Бурундук, с одного взгляда оценив ситуацию.

– ГИБДД, – машинально поправил Беримор.

Сирена меня нервировала, и это отрицательно сказывалось на моем водительском мастерстве.

– Допрыгались! – сказала я, оглядываясь назад, – в зеркальце заднего вида апокалипсис виден был неполностью.

Счастливо избежавшие столкновения с нами автомобили переживали дежавю с патрульной машиной ГИБДД.

– Вперед смотри, дура! – заорала справа Ирка, вжимаясь в спинку сиденья.

Я посмотрела вперед – как раз вовремя, чтобы свернуть с пути «КамАЗа».

– Кто ему разрешил по городу ездить? – возмутилась я. – Он же правила нарушает!

– О господи! – простонала Ирка, снова влипая лопатками в спинку кресла. Что-то угрожающе скрипнуло.

– Тише ты, собак придавишь, – сказала я, стремительно уходя от лобового столкновения с «мерсом».

– Собаки ее беспокоят! – всплеснула руками Ирка, сбив своей левой мою правую с рычага переключения скоростей.

В поворот мы влетели на двух правых колесах. На заднем сиденье повалились одна на другую собаки.

– А которая наша? – обернувшись на шум, спросила Ирка.

Хорошо, что обернулась, а то пилила бы меня за проезд на красный свет!

– Которая в штатском, – ответила я, добавляя газу: патрулька нервно подпрыгивала на месте, пропуская вереницу школьников. Расстояние между нами увеличивалось с каждой секундой.

– Ты что, думаешь, у другой на ошейнике погоны? – живо заинтересовалась Ирка.

– Ты только щупать не вздумай, – предупредила я. – Нам еще собачьих укусов не хватает!

– Лен, я серьезно спрашиваю, которая псина наша?

– Голос! – крикнула я.

– Гав! – рявкнула собака.

– Та, что промолчала, – наша! – уверенно сказала я. – Томка и дрессура – две вещи несовместные…

– Притормози! – велела Ирка.

Я послушно ударила по педали тормоза, опустив промежуточные действия вроде переключения на нейтралку и телодвижений со сцеплением. Громко завизжали тормоза, значительно тише – чужая овчарка, выброшенная могучей Иркиной дланью на газон. Не ушиблась? Нет, бежит за нами.

– Гони!

Я снова взяла разбег.

– Ты думаешь, она найдет свою казарму? – спросила сердобольная Ирка, оглядываясь на отставшую собаку.

– Шутишь?

– А нас она не найдет? – подумав, снова спросила Ирка.

– Наверное, может. Хотя, если мы еще часок погоняем по городу, никакая собака нас не найдет. Она сдохнет раньше, от старости. Мы уже километров сорок по улицам накрутили…

– А гаишники где? – Ирка высунулась в окно, негромко выругалась и поспешно втянула голову в салон. – Дождь пошел!

– И это хорошо, – кивнула я. – Видимость снижается. Патрулька отстала, номера у нас в грязи по самый багажник, я сама замазывала, теперь только от улик избавиться – и можно считать, отделались легким испугом! Знаешь, сколько в городе белых «Жигулей»?

Мы повернули в сторону от густонаселенного «спального» района и через пять минут спокойно съехали на проселок.

– У канала притормози, – напомнила Ирка.

Поравнявшись с камышами, я остановила машину. Быстро темнело, гравийная дорога была пуста, в обе стороны– ни души, если не считать припустившего к дому Томку. Ирка, кряхтя, выбралась из машины, открыла багажник и достала из него стремянку, клетчатую сумку с рулоном афиш и резиновую барышню.

– Сумку жалко. И потом, какая она улика? Таких сумок у нас в стране – по дюжине на душу населения!

– Возьми мешок.

– Это же единственная память о Монтике! – Ирка вздохнула и решилась: – Ладно!

Она взвесила в руках рулон афиш и сунула его в мешок.

– Зачем афиши-то? – вяло поинтересовалась я.

Цветными афишами байк-шоу меня щедро одарил организатор этого мероприятия в знак признательности за бесплатный телевизионный анонс. Особой надобности в плакатах с изображением сверкающих мотоциклов и их густо татуированных владельцев у меня не было, но не выбрасывать же добро?

– Это тоже улика, – объяснила Ирка, заталкивая в мешок с афишами скомканную резиновую бабу.

– Воздух спустила бы, – посоветовала я. – Она же всплывет!

– Не всплывет, бумаженции тяжелые, как гири! И я еще камешек туда положу.

Я снова апатично пожала плечами. Ирка взвалила мешок на спину и скрылась в камышах. Набежавший из темноты Том толкнул меня под колени.

– История, чтоб ты знал, – назидательно сказала я собаке, – развивается по спирали!

Что-то подсказывало мне, что этот виток – не последний.

Зашуршала сухая трава.

– На сегодня все, – постановила Ирка, выходя на дорогу. – Объявляется тайм-аут. Всем – по домам, будем отдыхать!

В особняке Беримора не спали.

– Вот. – Бурундук водрузил на стол перед хозяином обувную коробку. На картонной крышке было написано «Adidas», но надпись коварно обманывала: в коробку Вася свалил разное барахло, вытряхнутое в свое время из карманов оглоушенного Сержа. – Хорошо, что я сразу не выбросил! Подумал – надо сначала от хозяина избавиться, а уж потом от его шмоток.

– Ты умеешь думать? – вяло удивился Беримор.

– А то! – ответил Вася, не обижаясь. Ясное дело, шеф озабочен, собирается в заграничную поездку. Как бы чего не забыть!

– Шубу возьмете? – спросил он. – Или дубленку? Если возьмете, я упакую, не на себе же тащить. У нас сегодня плюс двадцать, а в Гренландии этой, наверное, холодно…

– В Ларнаке, – поправил Беримор. – Не надо шубы, Вася. Упакуй плавки. Или нет, не надо плавок, вообще ничего не надо, все там куплю. Не хочу брать багаж.

Шеф побарабанил по подлокотнику кресла, потер висок. А Серж – это не багаж? Странный Серж, упорно не желающий говорить по-русски, называющий себя Монте и часами гоняющий в видике старые кассеты со штатовскими фильмами. Озвучка там плохая, переводчик гундосый, как это Серж понимает, что к чему?

– На квартире у него был?

Вася кивнул:

– Был. Ключи его как раз у меня в коробке этой… Паспорт нашел. Загранпаспорт тоже. Деньги нашел – баксы. В конфетной коробке лежали, в баре. Я их не тронул. Так там и лежат.

– Сколько? – Беримор поднял глаза на Бурундука.

– Две тыщи девятьсот. – Вася потупился, толстые щеки медленно побагровели.

Понятно, сотню взял, не удержался.

Беримор снова забарабанил пальцами по подлокотнику. Странный Серж, странный…

– А лететь туда долго? В Лаврику? – поинтересовался любознательный Бурундук.

– Что? Три часа.

– Как в Москву? – Вася решительно насупился. – Тогда шубу все-таки надо взять. Вы, шеф, как хотите, а я упакую.

– О господи! – Беримор вздохнул и откинулся в кресле.

– Ух ты, собачка! – умильно сказал офицер таможенной службы, протягивая руку к лохматой голове Дона.

Дон звонко лязгнул зубами, и ладонь таможенника проворно вспорхнула вверх.

– Он очень нервничает, – извиняющимся тоном сказала Тил и незаметно пнула Дона лаковой туфлей.

Невнятное ругательство Дона было принято за рычание.

Согласиться на оскорбительное предложение отправиться за моря в образе нелепого пса Дона заставил лишь один неопровержимый аргумент: иностранец человеческого роду-племени вряд ли сможет бесследно потеряться в российском порту. А с собаки какой спрос? Убежала – и все тут!

– Сами понимаете, в море он впервые! – Тил пыталась объяснить очевидную нервозность «пса».

«В таком виде уж точно», – раздраженно подумал Дон. На самом деле он был путешественник со стажем, и фраза Тил его задела. Ему вдруг ужасно захотелось встать на задние лапы, небрежно облокотиться на стойку, лениво зевнуть и мечтательно обронить бледнеющему на глазах офицеру что-нибудь вроде: «Когда мы в последний раз шли с Мадагаскара…»

– Может быть, стоило оставить его дома? – предположил офицер, недружелюбно глядя на Дона.

– Что вы, ведь из-за него-то мы и плывем: отправляемся на международную выставку собак редких пород! Приходится плыть, потому что самолетов он боится…

– Да? – Таможенник с оскорбительным сомнением оглядел Дона. – И что, рассчитываете на успех?

Дон ответил глухим ворчанием: ишь, знаток и ценитель бирсдогов! Он был не в восторге от своей новой внешности, но знал, что работа сделана на совесть: распорки, прокладки, зубной протез, роскошная синтетическая шкура, зарощенная по шву так, словно он в ней родился. Между прочим, он вполне мог бы победить на этой выставке: не то что жюри, не всякий натуральный бирсдог распознал бы подделку! Если, конечно, на свете есть другие бирсдоги– не будучи специалистом в данном вопросе, Дон в этом сомневался.

Он яростно почесался: блохи первыми признали его настоящей собакой.

Между тем Тил напропалую кокетничала с офицером, заметно косящимся на ее стройные ножки в тонких чулках. Испытывая сильное желание пощупать эти ноги – а заодно уж и офицерские! – своими новыми бирсдожьими зубами, Дон молча распахнул пасть и многозначительно помахал в воздухе алым языком: красный свет, приятель! Не надо заигрывать с этой дамой!

– Он у вас мальчик или? – игриво осведомился таможенник, вручая Тил документы.

– Никаких или! – решительно ответила Тил. – Самый что ни на есть!

«И на том спасибо», – подумал Дон. Он признательно лизнул руку Тил и потрусил за ней по трапу.

Рано утром я позвонила в ГУВД и договорилась с ребятами из пресс-службы, что они сообщат мне, если найдется тот парень, о поисках которого накануне оповещали все местные телеканалы, включая наш. Потом забежала к Ирке, чтобы сказать ей об этом.

При моем появлении подруга отложила карандаш и двумя руками подняла альбомный лист с рисунком: чистое поле, в левом нижнем углу – корявая фигурка в стиле «сеятеля».

– Кто это? Что это? Эта… Этот… – Я показала пальцем.

– Значит, не похож. – Ирка смяла бумагу и швырнула ее в урну. – Что-то не дается мне портретная живопись!

– Так это портрет? – Я шагнула к урне, выудила бумажный ком, развернула. – Надеюсь, не мой?

– Ты что, слепая? Мужика от бабы не отличишь?

– Обычно справляюсь. Но в данном, конкретном случае, извини, затрудняюсь. Говоришь, мужик? А кто, если не секрет?

– Угадай с трех раз.

– Попробую. – Я внимательно вгляделась в «лицо». Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая… А уши-то, уши! Ой, а зубы-то, зубы! – Граф Дракула Задунайский, угадала? Нет? М-м-м… Тогда Майк Тайсон, зарисовка с натуры сразу после боя: морда расквашена, глаз заплыл, нос на сторону. Снова нет? Тогда даже не представляю. Подскажи, пожалуйста.