Текст книги "Прежде чем иволга пропоет"

Слышны были только детские голоса и громкий смех.

Стеша и Егор носились у воды. Брызгались, швырялись шишками, кричали какие-то глупости. Растрепанные, мокрые, перепачкавшиеся с ног до головы.

Кирилл бережно заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос. Я знала, что ни в чем не виновата, но, стоя рядом с ним, ощущала себя сообщницей убийцы.

Он посмотрел на меня, затем перевел взгляд на детей. Улыбка исчезла с его лица, он просто следил за ними, без всякого выражения, и у меня мороз пробежал по коже.

Я поняла, зачем он привел меня сюда и что он хочет мне объяснить.

Его ладонь придавила меня к земле. Я перестала дышать, перестала воспринимать цвета: все вокруг окрасилось мертвенно-белым, и только две маленькие фигурки оставались яркими, как свет огоньков в темноте.

Безмолвное предупреждение Кирилла было яснее ясного. До тех пор, пока я молчу и остаюсь рядом с ним, дети будут живы. Как только я исчезну из его поля зрения, он их убьет. Ему это не впервой.

Во мне зародилась безумная надежда: можно предупредить их родителей, перед тем как сбежать! Но едва мне вспомнились два овоща в креслах, я сникла. Чутье подсказывало, что Кирилл умен, как крыса. Он перехитрит любого, кто попробует ему помешать, а того, кого не сумеет перехитрить, прикончит. И услужливого юношу Тимура, и ворчливую Валентину Юхимовну, и вечно насупленного Чухрая.

Так мы стояли с ним вдвоем, похожие на счастливых молодоженов, умиляющихся чужим детишкам.

– У, да ты замерзла! – засмеялся Кирилл, потрогав мне нос.

Я сразу подумала о Безымянной, спавшей в сарае.

Хотя бы в одном мне удалось его обмануть.

– Пойдем, моя радость!

Он легко подхватил меня и донес до крыльца на руках. Еще одна демонстрация его силы.

Дверь за нами закрылась, приглушая детские голоса, но они продолжали звучать у меня в ушах так же громко, как минуту назад.

Кирилл притянул меня к себе, провел ладонью по спине. У меня по коже побежали мурашки. От омерзения? Не буду лгать: я не испытывала к нему физического отвращения и прочих полагающихся чувств, вроде гадливости, ненависти и тому подобного. Это может показаться невозможным, но рядом со мной по-прежнему был тот же милый обаятельный парень, которого я встретила в придорожном кафе.

И я его не боялась. Во всяком случае, пока.

В постели мне с ним было лучше, чем с кем бы то ни было другим. Классно мне было, что уж говорить! Я представила, как он сейчас дотащит меня до кровати и снова сделает все, чтобы мне было хорошо… Увидела со стороны, как я плыву, раскрасневшаяся, в блаженном тумане, и меня охватило омерзение. Не к нему – к себе.

Я осторожно высвободилась.

– Слушай, такое дело… У меня месячные начались. Прости, я не думала, что…

Он тут же вскинул руки, останавливая меня.

– Все, понял! Тебе таблетки нужны? Может, но-шпу поискать? А хочешь массаж?

– Нет, спасибо. – Стоило мне это произнести, как я почувствовала, что скрутило живот. – Хотя, знаешь, может и стоит.

Пока он искал лекарство, я судорожно рассовала вещи из рюкзака по своим местам.

Глава 6

Кирилл

Он увидел девчонку в придорожной забегаловке: она обслуживала клиентов, носясь с тарелками. Первое, на что Кирилл обратил внимание, – как она двигалась. Не танцевала, боже упаси, не виляла призывно бедрами (эти якобы сексуальные движения всегда вызывали у него вместо возбуждения финский стыд). Официантка скользила, легко изворачиваясь, когда нужно было обогнуть человека или угол стола; она напомнила ему маленькое гибкое животное, лучше чувствующее себя в воде, чем на суше, – выдру или морского котика.

Он не мог оторвать от нее взгляда. Глупо, но испугался, что сейчас она обернется – и волшебство растает, или, того хуже, вместо цветка пыльным грибным облачком вспыхнет какая-нибудь ядовитая дрянь. У нее будет пирсинг брови. Дебильная нижняя челюсть. Он терпеть не мог тяжелые челюсти у женщин; даже актриса второго плана с квадратным подбородком могла напрочь испортить ему удовольствие от хорошего фильма. Или узкие припухшие глазки, прыщавая кожа…

Официантка обернулась и посмотрела прямо на него.

«Мое сердце остановилось, мое сердце за-мер-ло». Дым от сигареты водилы, курившего на парковке, встал неподвижным облаком, и жужжавшая возле окна муха зависла в воздухе.

Девушка уже была возле его столика, спрашивала, что он будет заказывать.

Кирилл что-то проговорил невразумительное, ткнув в первые попавшиеся строки меню.

Она кивнула, показывая, что все запомнила. Короткая волнистая прядь из челки упала ей на лицо, официантка машинально заправила ее за ухо.

Он догадался, что дурацкие косички она заплетает специально, чтобы выглядеть младше. Но его-то косичками было не провести. Кириллу встречался этот тип субтильных девушек, которые, смыв косметику, выглядели старшеклассницами. Он пригляделся и решил, что ей не меньше двадцати двух. Тихая бестия, лиса раскосая. Поразительно, что кроме него, больше никто не таращился на это чудо.

Кицунэ. Оборотень. Когда она вернулась с тарелкой и наклонилась, Кирилл уловил слабый запах ландышей.

Он принял решение раньше, чем докуривший дальнобойщик затоптал окурок.

К чему оно может его привести, Кирилл старался не думать. Он, просчитывавший все не на три – на десять шагов вперед! В конце концов, сказал он себе, может, отпуск выдастся неурожайный.

И когда кицунэ подошла снова, показал ей фотографию коттеджа.

Ему вряд ли удалось бы ее убедить. Девчонка ощетинилась, как морской иглобрюх. Ну и темперамент, подумал Кирилл, сейчас как врежет мне – и отправлюсь путешествовать с фингалом, хотя с такой станется и стулом меня огреть…

Но тут случилось чудо. Чудо, как часто и бывает, явилось в таком обличье, что с первого взгляда его не распознал бы даже крайне экзальтированный человек. Упыриха в грязно-белом поварском халате вцепилась в девчонку жирными короткими пальцами, намереваясь утащить ее в свою нору и там высосать мозги и кровь.

Кирилл приготовился вступиться. Но прежде чем он успел сказать хоть слово, кицунэ сделала такое, от чего у него глаза полезли на лоб.

Вилка! И ведь даже в лице не изменилась, когда у нее над ухом завыла эта жирная мегера. Черт возьми, ну и самообладание!

В машине она расслабилась, помягчела. Кирилл вез ее и всю дорогу боялся, что она взбрыкнет, потребует остановиться и высадить ее. Но кицунэ сидела тихо, как прирученная птичка, а когда въехали в лес, даже что-то зачирикала, и он, вслушиваясь в ее хрипловатый голос, подумал, что отпуск будет удачным в любом случае, как бы все ни обернулось.

Но он и представить не мог, насколько удачным.

Жертву он наметил почти сразу. В предыдущих отпусках долго приглядывался, взвешивал, какая добыча будет самой достойной, а в этот раз понял буквально с первого взгляда. Амазонка! Сильная, плечистая. Кирилл любил женщин, которые способны сопротивляться, хоть им практически никогда не выпадало шанса применить силу против него.

К тому же красивая.

Как-то раз он нешуточно промахнулся с выбором и очутился в доме отдыха, где вокруг сбивались в веселые компании дряблые тетки предпенсионного возраста. Они хихикали, обтягивали ляжки лосинами непристойно ярких цветов, – розовыми, фиолетовыми, малиновыми, – носили идиотские панамы, по вечерам накачивались вином и были в восторге от самих себя. Одна из них как-то ущипнула его за задницу! Глумливый смех остальных долго потом звучал у него в ушах, хотя Кирилл, конечно, мило отшутился и завоевал их расположение. Сама мысль о том, чтобы охотиться среди такой добычи, была отвратительна. С тех пор он все взвешивал заранее, прикидывал, есть ли вокруг запасные угодья, где можно наткнуться на человека, достойного того, чтобы быть убитым рукой самого Зверобоя.

В этом прозвище была изрядная доля иронии. Фенимор Купер вывел своего Натаниэля Бампо сферическим охотником в вакууме. В детстве Кирилл обожал всю серию, но вернувшись к ней юношей, пришел в недоумение. Еще чуть позже ему попалась на глаза статья Марка Твена «Литературные огрехи Фенимора Купера», и, читая ее, он хохотал до слез. В этом хохоте была и ирония над собой, простофилей, купившимся на блеск стекляшки и принявшим ее за бриллиант.

Тогда и появилось имя – Зверобой.

Но сам зверобой появился раньше.

Первую жертву он убил случайно. Все вышло так нелепо, что позже он мысленно отменил эту смерть, притворился, будто ее не было вовсе, и номером один назначил спортсмена-легкоатлета в подмосковном пансионате.

Однако спортсмен был всего лишь вторым.

Настоящему номеру первому было не больше пятнадцати, как и самому Кириллу. В отличие от Кирилла, номер первый был не мальчиком-мажором из благополучной семьи с любящими мамой и папой, а дворовой гопотой, тощим злобным крысенышем, скалившим гниловатые зубы и стрелявшим сигарету с такой интонацией, что взрослые мужики, собиравшиеся облагодетельствовать пацана назидательной формулой здоровья и долголетия, внезапно передумывали и молча отдавали требуемое. Кирилл уже в то время на любительском уровне занимался боксом и дважды в неделю тягал железо в качалке, но критическая разница между ним и Крысенышем заключалась в том, что навыки ближнего боя второму нужны были для выживания, а Кириллу – чтобы производить впечатление на девочек.

Они были знакомы издалека – жили в одном дворе. Изредка Крысеныш снисходил до молчаливого кивка. Кирилл трактовал это приветствие как жест если не уважения, то подтверждения его неприкосновенности. «Свой – своему». Поэтому, когда осенним вечером темнота в переулке сгустилась и нехотя выдавила из себя Крысеныша, он не сразу сообразил, что происходит.

– Позвонить есть? – без выражения поинтересовались у него.

Совсем уж домашним беспозвоночным Кирилл не был.

– Не звоню, бросил, – с легким сожалением сказал он.

Уже падая, ощутил во рту привкус крови и понял, что Крысеныш не стал тратить время на ритуалы.

Сильнее всего его поразила не боль и даже не неожиданность нападения. Но он был уверен, что гопник его узнал. И все равно обошелся с ним так же, как с бесчисленными терпилами. «Мы же с тобой из одного двора! – хотел заорать Кирилл. – Что творишь, беспредельщик?»

Парень бил его деловито, словно говорил: «Ничего личного». Будь это кто-то другой, Кирилл счел бы за лучшее сдаться и позволить выгрести у себя из карманов и телефон, и наличность. Но ведь Крысеныш сам ему кивал, первый! Взбешенный Кирилл ухитрился выбраться из-под врага и навалился на него всем весом. Тренировки не прошли даром. К тому же он был крупнее и мощнее.

Сидя верхом на Крысеныше, Кирилл заметил краем глаза белую змейку. Это была выпавшая из его кармана зарядка от сотового; он по забывчивости захватил ее из дома приятеля, когда заряжал свой севший айфон. Кирилл потянулся за ней, раскрылся, получил чувствительный удар по кадыку, и его тут же сбросили.

Но провод уже был в его руках.

Он начал душить Крысеныша лишь затем, чтобы тот успокоился. Просто отстал от него! Во всяком случае, так Кирилл говорил себе позже. Ведь иначе Крысеныш мог запросто убить его, верно? Тот был конченый отморозок. Все произошло в пылу драки; он пропустил момент, когда пора было ослабить провод.

Но в действительности Кирилл прочувствовал этот миг с небывалой остротой. До определенной секунды его враг извивался, бил головой назад, пытаясь достать Кирилла лбом в переносицу, подсовывал пальцы под удавку и сучил ногами, хрипя. Но очень быстро эти движения перешли в судорожные подергивания, а затем стихли вовсе, как и хрип.

Тело Крысеныша обмякло.

Но тот был еще жив, и Кирилл это знал.

Еще жив.

И листья над головой, и перерезавшие небо провода, и бензиновая лужа на асфальте, – он не видел ее, но ощущал запах, – и тусклый свет фонарей замерцали, и из них, как титры в кино, стали складываться слова: «Е Щ Ё Ж И В». Они были лишены привычного смысла и наполнены чем-то новым. Новое обрушилось на Кирилла, впитало его в себя, он стал частью его и потрясенно ощутил, что все изменилось.

Тело Крысеныша содрогалось, как гигантская рыбина, выброшенная на берег, и Кирилл стал берегом, мелким песком, вбирающим в себя пульсацию живого – ещё живого. Бензиновая форель застыла в прыжке над черной зернистой водой асфальта, ее лоснящаяся шкура переливалась, и Кирилл почувствовал на языке вкус тающей подсоленной розовой мякоти. Дерево ветвилось черными проводами, гигантское дерево обнимало город, и провода расцветали вспышками листьев, не видимыми никому, кроме Кирилла.

Он никогда не испытывал ничего подобного.

Желтые квадратики окон на краю периферического зрения начали перемещаться, как фигурки в тетрисе, и из них тоже собрались два слова. Это был пароль. Ключ. Он едва дышал, пригвожденный этим ключом к земле, будто мечом, и в то же время ощущал, как тот мягко проворачивается в его грудной клетке, открывая новую дверь.

Кирилл засмеялся от счастья и затянул провод туже.

Позже он прочел, что некоторые убийцы сравнивают удовольствие от лишения человека жизни с оргазмом. «Как животные, ей-богу», – с презрением подумал Кирилл. Не было в той минуте ничего от немудреного, в общем, физического удовольствия, а только чистое торжество разума, как в математике, которую он с десятого класса полюбил с пылкостью Кая, осознавшего абсолютную красоту Снежной Королевы. Он не пытался разобраться в природе этого чувства. Это было таинство, доступное немногим (иногда мысленно он осмеливался сказать: «Избранным»).

Переживание, которое он испытал, глядя на задушенного Крысеныша, было уникальным. Оно было прекрасным, как звезда.

Кириллу потребовалось несколько лет, чтобы понять, что его можно повторить.

К тридцати годам он твердо знал, что больше всего удовольствия ему доставляет планирование. Убийство было только частью сценария. Не было никакого смысла в том, чтобы догнать в темном переулке подвыпившего прохожего и задушить. Когда однажды Кириллу все-таки повстречался в переулке пьяный, тот лежал в сугробе, в распахнутом пальто, а вокруг скрежетал тридцатиградусный мороз. Кирилл вызывал скорую, а затем волок алкаша на себе до машины, потому что шофер отказался забираться в глубоченную снежную колею переулка.

Однажды он с удивлением осознал, что восемьдесят процентов своего времени живет в будущем. Мысленно он был там, где похрустывал наст или пробивалось сквозь листву утреннее солнце, крался, прятался, выслеживал… Нападал.

Когда удавка затягивалась на шее жертвы, время спрессовывалось. Он проживал за эти несколько минут все незамеченные месяцы, пустые недели, похожие одна на другую, – но проживал в другой реальности, концентрированной, плотной, оглушительной, как выстрел, как фейерверк, и такой же прекрасной.

Дважды в год он выезжал в пансионат или отель, расположенный в лесистой местности. Никогда не повторялся. Заранее разведав диспозицию, Кирилл определял, где будет охотиться, если на основном участке дело не заладится.

Он изучал гугл-карты. Выбирал правильную, по погоде, одежду. Он научился быстро и долго ходить, ориентироваться и стрелять, хотя у него никогда не было собственного огнестрельного оружия. Имя «Зверобой» требовало соответствующих усилий, и он занялся метанием ножа. Это успокаивало. Но и нож он с собой на охоту не брал ни разу: при одной мысли о кровопускании ему становилось дурно. В глубине души он иногда сомневался, что в его жилах течет та же густая неприятная жидкость, что у всех.

Из оружия Кирилл носил с собой только нейлоновую гитарную струну. Свернувшаяся в кармане белая змейка напоминала проводок-зарядку. Со спортсменом все получилось легко, а вот на следующей охоте жертва попалась живучая, верткая, и он, натягивая струну, изранил себе все пальцы. Хоть он и закапывал трупы, нельзя было исключать неприятной случайности. Никакой крови. Никаких следов.

С тех пор к струне в кармане прибавились тонкие кожаные перчатки.

Одно время Кирилл экспериментировал. Например, привязывал к одному концу струны грузик – тяжелую металлическую шайбу. Он вычитал об этом способе в книге об охоте индейцев. Охотник подкрадывался к добыче, бросал грузик, держа веревку за свободный конец, и захлестывал шею животного, а затем резко дергал вниз.

Кирилл повторил все в точности и остался разочарован. Слишком много суеты, много лишних движений. Он любил, чтобы все было отточено, лаконично, просто.

Выбирал красивую, сильную, в идеале – умную добычу. Просчитывал ее маршрут. Следил. Изучал круг общения.

Импровизировал крайне редко. Ему нравилось следовать плану.

Убивал быстро. Радовался, когда получалось бескровно. Никогда не мучил своих жертв. Он вообще считал себя противником насилия и яростно сражался на сетевых форумах, отстаивая права женщин и защищая идеи феминизма.

Он читал, что серийные убийцы втайне желают, чтобы их поймали. Кирилл ни о чем подобном не мечтал, однако не мог не признаваться себе, что ему действительно не хватает зрителей. В конце концов, то, что он делал, заслуживало восхищения! В некотором роде каждая его охота была произведением искусства.

Где зрители, там и вероятность разоблачения. Мысль о том, что он может попасть в тюрьму, вызывала в нем чувство, близкое к панике, и Кирилл, обдумав все, пришел к выводу, что ему необходимо подстраховаться. Он ощущал себя намного увереннее, когда у него был план Б.

В его идеальной, выверенной охоте было лишь одно слабое место. Во всех пансионатах, лагерях и на турбазах он регистрировался под собственной фамилией. Не делать же каждый раз фальшивые паспорта! У него был выход на человека, который мог помочь в этом вопросе, но Кирилл не считал возможным разменивать такой ценный контакт на мелочи. Взвесив все, он решил, что уголовные дела об исчезновениях никогда не объединят в одно. Слишком далеко были разбросаны друг от друга его охотничьи угодья, к тому же в их выборе он не придерживался никакой системы. Каждое предполагаемое убийство будет расследоваться само по себе, а значит, никто не сверит списки постояльцев и не обнаружит одну-единственную фамилию, кочующую из одного списка в другой.

Время от времени он проверял криминальную хронику. Некоторые из его жертв были обнаружены. Лишь одну нашли почти сразу (его подвела случайность), а остальные успели пролежать несколько месяцев, и земля уничтожила следы.

Но запасной план был необходим. Нельзя недооценивать противника. Что, если попадется ум, если не равный его собственному (этого случиться не могло – такие умы не идут работать в полицию), то отчасти компенсирующий отсутствие таланта въедливостью и опытом? Бывают же упорные педанты, буквоеды, скучные, как вареная курица, но дотошные.

Одному из них могло прийти в голову сравнить способы убийства.

«Удушение без признаков сексуального насилия». Кирилл, внутренне усмехаясь, признавал, что он сильнее запутал бы своего гипотетического преследователя, если бы трахал полуживых теток. Но на это он пойти не мог. Осквернять охоту? Какая мерзость.

Секс – это голая физиология. А его полет души не имеет с физиологией ничего общего.

К тому же он был убежден, что своих жертв насилуют только извращенцы.

Он-то не такой. Он нормальный парень.

На то, чтобы подготовить побег, у Кирилла ушел год. Но он взялся за дело со своей обычной обстоятельностью. Ему требовалось, в случае катастрофы, не просто смыться из города, прежде чем его возьмут, – на это способен любой болван, – нет, он намеревался выйти из одной жизни – и сразу переместиться в другую. Что-то вроде портала, благодаря которому не летишь двенадцать часов, а шагаешь в кабинку среди снегов и выходишь на пляж под пальмами.

На подключение этого портала и понадобилось двенадцать месяцев.

Кирилл долго искал и, наконец, определился с городом. Берег моря (он всегда мечтал жить на море), хороший климат. Но главное – здесь была работа для человека его профессии. Настало время для «ценного контакта». За новый паспорт, который мог никогда и не пригодиться, Кирилл выложил огромную, по его меркам, сумму. Это был вклад в свое спокойствие.

Ему все чаще хотелось взять дополнительный отпуск. Если раньше Кирилл лишь изредка задумывался о третьем, то в последний год был уверен, что третий совершенно необходим. Острота чувств после удачной охоты оставалась прежней, но длительность переживания неумолимо сокращалась. Прежде одного убийства, как батарейки, ему хватало, чтобы полгода чувствовать себя в прекрасной форме. Однако вот уже пару лет батарейка разряжалась быстрее. Четыре месяца. Три! Почему? Кирилл не знал. Размышлять об этом было неприятно, почти болезненно. Боли он не любил и потому просто принял как факт: частоту охот надо будет увеличить.

В Озерном Кирилл определился с добычей почти сразу. Великолепная женщина! Достойный образец в его коллекцию! Он дождался, пока красавица соберет вещи, готовясь к отъезду, придушил ее и спрятал тело в кустах.

Правило было простое: никогда не избавляться от трупа сразу. Делаем два подхода к снаряду: первый посвящен охоте, второй – разделке туши. «Разделка» – это был его ироничный термин. Сам он, разумеется, никого не резал, за него всю работу проделывали насекомые.

Погрузив собранные сумки в багажник, Кирилл спокойно запер дом, обошел его кругом, проверяя, не вызывает ли что-нибудь подозрений, и уехал. Машину он спрятал в зарослях на высоком берегу и намеревался позже, когда не будет рыбаков, просто столкнуть ее с обрыва в озеро. Глубина позволяла утопить даже трактор. Пока жертву хватятся, пройдет несколько дней, и никто не станет искать ее в лагере: решат, что она пропала по дороге. Все спишут на нападение случайного попутчика.

Закончив с тачкой, он вернулся за телом. Могила была вырыта заранее, в таком месте, что наткнуться на нее могли разве что дети. Вот кто действительно мешал ему! Перемещения прочих обитателей были предсказуемы. В голове Кирилла постоянно слабо мерцала трехмерная карта, по которой двигались фигурки. Бабкин, считавший, что он каждый день выбирает новые маршруты, сильно удивился бы, услышав, что молодой парень из ближайшего коттеджа заранее знает, куда направится Сергей.

Обычно Кирилл старался подгадать с охотой к концу отпуска. В этот раз все случилось в самом начале, но он был доволен. Оставшееся время можно посвятить девушке. Он даже решил предложить ей поездку в Сортавалу, чтобы Кицунэ не заскучала, но одно событие вынудило его полностью изменить планы.

Самое интересное, что он ни на что больше не рассчитывал. Закончив с Анастасией, гулял, дышал, наслаждался видами.

И тут ему подвернулась Татьяна.

Он знал, как ее зовут: они встречались однажды на лодочной базе, у Чухрая. Она расспрашивала насчет машины до города, Кирилл хотел поставить москитную сетку на окно в кухне. Соседка ему понравилась. Немолодая, не слишком разговорчивая. По-крестьянски крепкая. Ладони квадратные, широкие, и ботинки больше, чем у самого Кирилла, – сорок первый размер, как минимум.

Кирилл возвращался с прогулки, когда увидел, как Татьяна вышла из своего домика, повесила ключ на гвоздик над дверным косяком и уверенно направилась в лес.

Он сразу догадался, куда она идет. Рюкзак и спортивная сумка не оставляли места для сомнений.

И это был шанс. Да какой шанс! У него кровь прилила к лицу от радости, когда он осознал, что ему подворачивается возможность для второй охоты. Идеальной охоты!

Он нащупал в кармане струну. Натянул перчатки, радуясь, что захватил их. «Как чувствовал, как чувствовал!» Черт возьми, Дина приносит ему удачу!

Только в этот раз все получилось скомканно. Его неприятно удивило, как легко она сдалась. «Такая мощная добыча – и так мало сил», – укоризненно подумал он, пряча тело.

А когда вернулся за ним два часа спустя, вырыв для Татьяны могилку (славное место, хоть и сырое), трупа не было.

«Ушла!» – ужаснулся Кирилл.

Но изучив следы, понял, что тело волочили.

Он прополз на коленях от того места, где оставил труп, до тропы, обнюхивая каждую травинку. И нашел то, что искал: крошечную наклейку с пандой.

Впервые в жизни Кирилл не знал, что ему предпринять. Он ничего не понимал. В глубине его души проснулась слабая надежда, но он задавил ее, не позволив выйти на свет.

Динка была в коттедже. Выглядела совершенно спокойной. Хороший признак, подумал он.

– …На чем ты ее тащила?

– На подстилке. – Голос тоже был спокойный.

– И где она сейчас?

– Тебе не нужно об этом беспокоиться.

ТЕБЕ НЕ НУЖНО ОБ ЭТОМ БЕСПОКОИТЬСЯ!

У Кирилла перехватило дыхание. То, на что он не смел надеяться, сбылось. Динка была на его стороне! Она такая же, как он!

Он едва удержался, чтобы не закричать от радости.

«Девочка моя милая, я ведь сразу распознал тебя, буквально с первого взгляда, даже не видя твоего лица». Она наткнулась на труп, испугалась, что улики выдадут того, кто это сделал… И перепрятала тело.

Динка защищала его. Она была из той же породы охотников.

«Где она взяла лопату? Должно быть, в сарае».

Кирилл был уверен, что таких, как он, немало. Может быть, он сталкивается с другим охотником, проходя по коридорам своего офиса. Или здоровается в тренажерном зале.

Но никогда не предполагал, что это может быть женщина.

«Интересно, она уже убивала?»

Ему хотелось расспросить, где она зарыла Татьяну, хорошо ли замаскировала могилу… Но Кирилл понимал, что его любопытство может быть расценено как подозрительность. Нельзя ее обидеть. Потом, может быть, он аккуратно постарается все выяснить… А сейчас – рано. Ей ведь тоже нужно время, чтобы привыкнуть.

В приливе сентиментальности Кирилл вывел Динку полюбоваться закатом. Он обнимал ее за плечи, девушка прижималась к нему, и не нужно было никаких слов, чтобы понять: они оба никогда не забудут этот вечер. Даже вопившие у озера брат с сестрой растрогали его. Однако умиление сменилось беспокойством, когда он вспомнил, что они шныряют по всему лесу, и вновь задался вопросом, достаточно ли глубока могила Татьяны.

«Нет. Не сегодня».

Кирилл был так возбужден, что едва они вошли, сразу потащил Динку в постель. Но она уклонилась, забормотала про месячные – и пришлось отступить. Он догадался, что никаких месячных у нее нет, просто болит спина. Не каждый день перетаскиваешь семидесятикилограммовую тушу. Она стеснялась признаться ему, бедная девочка!

Ничего, у них все впереди. Он всему ее научит.