Текст книги "Мертвый кролик, живой кролик"

– Действительно, зачем ему! – Илюшин не скрывал насмешки. – Он ведь всего лишь создал для дочери карманный фонд. К чему бы ему ключи от собственного здания!

Завхоз набычился и покраснел.

– Вы, извините, что угодно можете считать. Ключи есть у нас шестерых. Константин Михайлович сюда заходит только гостем. А здание вообще не в собственности, а в аренде.

– Ваш экземпляр покажите, пожалуйста, – попросил Макар.

Ключи предъявили и завхоз, и, не дожидаясь просьбы, Гришковец.

Илюшин поднял опрокинутое кресло и сел.

– Кто обнаружил, что кабинет обыскивали?

– Я, – подал голос Гришковец.

– В котором часу?

– В восемь. Всю ночь занимались поисками, утром я подумал: надо бы «Примулу» проверить…

«Долго же до тебя доходило».

– Мне нужно опросить сотрудников, – сказал Макар. – Выделите какое-нибудь тихое место. Ладыженскую и Новохватова пригласите первыми.

– Так нету его, – с некоторой растерянностью сказал завхоз.

– Кого?

– Заместителя. Новохватова.

– Он тоже пропал? – без улыбки спросил Макар.

– Он дома лежит, – поправил Гришковец.

– Нарвался на хулиганов три дня назад, – подтвердил завхоз. – Ребра они ему переломали, рука в гипсе, нога сломана… Сам фиолетовый весь – страшно глядеть…

– То есть глава фонда исчезла, а ее заместитель лежит избитый. – Илюшин обвел взглядом Куликова и Гришковца и негромко спросил: – Братцы, а чем на самом деле занимается ваш фонд?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Макар не рассчитывал на честный ответ, и он его не получил. Гришковец уронил, что фонд помогает больным детям. Завхоз всплеснул руками, еще больше оскорбившись недоверием сыщика, и потащил его в коридор, где на стене были развешаны благодарности от родителей вперемешку с детскими рисунками. «Вот, вот! Вы посмотрите! – Он почему-то тыкал исключительно в кудрявого козла, подписанного: «Вадик Захаров, 6 лет». – Вот чем мы занимаемся! Сколько людей спасибо сказали!»

Илюшин тоже сказал «спасибо» и ушел. В переговорную комнату струйкой потекли те, кто работал в «Примуле».

Через два часа он мог подвести некоторые итоги.

Во-первых, бросалась в глаза искренняя любовь сотрудников фонда к Ратманской. Это стало для Илюшина неожиданностью.

Во-вторых, все были убеждены, что с ней случилась беда. Заплаканные глаза, срывающиеся голоса… «Нина работает на износ…» «Не могла уехать без предупреждения…» «Она очень ответственная…»

Он вспомнил, что уже слышал это от ее отца. «Она ответственная дочь». Макар про себя усмехнулся. Он видел скрытую иронию в том, что ответственная дочь бросила собственных детей.

Но чем дольше он задавал вопросы, тем яснее понимал, что по крайней мере в этом ему говорят правду.

Из показаний сотрудников вырисовывался порт– рет человека деятельного и отзывчивого. Ратманская опекала своих подчиненных и заботилась о них. Она могла простить все, кроме халтурного отношения к обязанностям. Илюшин не обнаружил никого, кто работал бы в «Примуле» меньше пяти лет. Перед ним был слаженный, дружный коллектив.

Все как один утверждали, что фонд занимается помощью в организации и оплате лечения детям со всеми видами лейкоза. «Я много где успел потрудиться, – сказал айтишник, тот самый парень с выбритыми висками. – А здесь у моей работы есть смысл».

В то же время Илюшин ни над кем не заметил ореола праведности. Если кто-то загорался пафосом причастности к великому делу, Ратманская тушила это пламя.

– Я сначала на износ работала, – сказала девушка с синими волосами. – Когда видишь всех этих детей, читаешь их истории… Трудно не вовлекаться. А всем помочь невозможно, вы же понимаете… Я была на грани срыва. Несколько раз оставалась здесь ночевать. Нина заметила это, вызвала меня к себе и поговорила со мной. Два часа разговаривала. У меня знаете как после этого мозги на место встали!

– Что она вам сказала?

Девушка вытерла слезы.

– Что если я не Иисус, у меня нет права идти на Голгофу. Нина умеет вправить извилины.

– Мы стараемся в первую очередь брать детишек из провинции, – будто извиняясь, говорила Ольга Ладыженская, хрупкая, совершенно седая женщина лет пятидесяти с лицом и осанкой балерины. – Много случаев мошенничества, вернее, попыток мошенничества. У нас есть отдел, который занимается проверкой подлинности документов. Ну, и мы ведь не выдаем средства на руки родителям, как почему-то часто считают. – Она едва заметно улыбнулась. – Мы связываемся с клиниками, договариваемся о лечении, оплачиваем транспорт, расходники и съемную квартиру, если требуется…

– Когда вы в последний раз видели Ратманскую?

– В пятницу, – не задумываясь, сказала Ладыженская. Ее белоснежная высоко взбитая прическа напоминала пудреные парики придворных времен Екатерины Первой. – Я ушла в четыре, она еще была здесь. Мы попрощались. Она выглядела спокойной. Собственно, как обычно.

– Вы знаете о ее личной жизни?

– Это ни для кого не секрет. Она лет пять встречается с Арсением Рутбергом, скрипачом. Он сейчас на гастролях в Австрии. У них что-то вроде гостевого брака… Честно говоря, я не вникала в подробности.

– У вас есть идеи, где она может быть?

Ладыженская горестно скривилась.

– В больнице или в морге. Простите! Не хочу лгать себе и вам. Чтобы Нина исчезла и не выходила на связь? Это невозможно.

– Вы можете определить, что пропало из ее кабинета?

– Нет, что вы! У нас разные сферы деятельности. Я, упрощенно говоря, пиарщик. Имидж нашего фонда, взаимодействие с партнерами – это все на мне. А Нина – управленец, менеджер. Кроме того, она заключает контракты на поставку продукции и выбирает поставщиков. Она в этом рынке – как рыба в воде…

– Подождите, – остановил ее Макар, – о каких закупках идет речь? Я думал, ваш фонд – промежуточное звено между пациентом и больницей…

– Да, это так. Но еще мы берем на себя послеоперационное сопровождение пациента. Кому-то требуются медикаменты и нет времени ждать, пока родители смогут выбить положенное у государства, кому-то – перевязочные материалы. Например, некоторым из наших пациентов нужны коляски, так мы заказывали их в Германии, потому что Нина долго изучала вопрос и выяснила, что немцы производят запатентованную резину для колесиков, благодаря которой их коляски едут по песку легче, чем отечественные. Она досконально вникает во все детали.

– Похоже, придется везти сюда Новохватова с его переломами, – вслух подумал Макар и заметил, как дрогнули губы Ладыженской. Он подался к ней и вкрадчиво спросил: – Ольга Ивановна, вы знаете, кто его избил?

– Понятия не имею. – Макар выжидательно молчал, глядя на нее. – Ладно, признаюсь: я терпеть его не могу, – раздраженно бросила Ладыженская, когда пауза стала затягиваться. – Мерзкое беспринципное существо! Не спрашивайте меня, что он сделал! Ничего такого, что можно было бы ему инкриминировать. Но я нутром чую – это скользкий тип, который принесет нам неприятности.

– Мне казалось, Нина тщательно подбирает сотрудников, – заметил Макар.

Ладыженская усмехнулась:

– Намекаете, что она взяла под бочок своего любовника? Ничего подобного. Нине сосватала его эта парочка, Алик со своей сестрицей!

– Кто это?

Она сердито махнула рукой:

– Младшие дети Ратманского. Им нужно было пристроить куда-то своего бестолкового дружка. Этот тип и раньше отирался по благотворительным фондам. В открытую ему никто не предъявляет претензий… Но какие-то слухи циркулируют…

– О чем именно?

Ладыженская молчала, покусывая губу.

– Ольга Ивановна, любая информация может оказаться полезной, – проникновенно сказал Макар. – Детали, которые вы сейчас считаете несущественными, могут стать ключом в расследовании. Я давно занимаюсь поисками пропавших людей. Доверьтесь мне, пожалуйста.

– Ох, да я вполне вам доверяю! Вы же не с улицы пришли, вас нанял Ратманский…

Илюшин мысленно усмехнулся. Похоже, для сотрудников «Примулы» это была лучшая рекомендация.

– Но мне просто нечего вам рассказать, – досадливо продолжала Ладыженская. – Поймите, я ни от кого не слышала, что Новохватов нечист на руку. Но он производит впечатление человека, который в подходящей ситуации окажется нечист на руку. Он не сбывшийся подлец, а потенциальный. Держать такого под боком – значит не замечать мину замедленного действия. Я говорила Нине, что она совершает ошибку! Но здесь замешаны родственные связи. Нине очень хотелось продемонстрировать жест доброй воли, и она пошла навстречу Алле.

– Вы говорили Нине прямо о своих опасениях по поводу Новохватова?

– Разумеется! Нина предсказуемо ответила, что существует презумпция невиновности. И потом, на испытательном сроке он показал себя отлично, – неохотно признала Ладыженская. – Быстрый, цепкий, исполнительный. Глаза горят. Произносит правильные фразы типа «Рад быть частью общего дела». Уступает девушкам очередь к кофемашине, придерживает дверь. Этим, кстати, он сразу упрочил свою репутацию. Ему нельзя отказать в обаянии.

– Кто мог избить Новохватова, как вы думаете?

– Кто угодно! Задолжал кому-то, или увел чужую жену, или нагадил в чужой огород… Кто угодно! – повторила она. – В хулиганов я не верю.

В хулиганов Илюшин тоже не верил, но не стал делиться этим с Ладыженской. Он пометил: проверить со всех сторон заместителя Ратманской. Сверился со списком сотрудников и вопросительно поднял брови:

– А где главбух? Вы отдаете дела на аутсорсинг?

Ему показалось, что Ладыженская замялась.

– Не совсем. Наши дела ведет бухгалтерия холдинга Ратманского. У него собственная организация, раз в десять больше нашей.

Илюшин отчетливо расслышал точку в конце предложения и понял, что финансовую сторону вопроса Ладыженская не станет с ним обсуждать. Глава отдела по связям с общественностью готова была говорить о сотрудниках, о новом заместителе начальницы, о больницах и квотах на лечение – о чем угодно, кроме денег.

– Почему фонд называется «Примула»? – напоследок спросил он.

– Это придумала Нина. «Примула» на языке цветов – «всепобеждающая благодать».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Всепобеждающая благодать, значит», – сказал про себя Илюшин. Он позвонил Ратманскому и пре– дупредил, что заедет.

Ратманский как будто постарел за те несколько часов, что они не виделись. Дожидаясь, пока он закончит разговаривать по телефону, Макар сел в кресло и стал подбирать слова для предстоящего разговора. Заполучить врага ему не хотелось. Но, взвесив все, он с сожалением признал, что бессмысленно заниматься поисками в комнате с затемненными углами. Можно долго и аккуратно вынюхивать, что в этих углах. Использовать эвфемизмы. Ловить каждый намек собеседника. Через час осторожных плясок вокруг Ратманского, возможно, он добьется результата. Илюшин откинулся на спинку кресла и сцепил руки в замок, задумчиво разглядывая отца Нины.

Ратманский положил телефон.

– Константин Михайлович, для чего в действительности вы используете фонд вашей дочери?

– Это Петя звонил, – сказал тот, будто не слыша сыщика. – Нашел камеру, которая засняла Нину. В шесть пятнадцать на Больших Каменщиках. Камера над входом в аптеку. Вчера в шесть пятнадцать Нина прошла мимо нее. Это хорошие новости, правда?

– Для чего вы используете фонд? – повторил Макар.

– Что? – Ратманский будто проснулся. – Что вы имеете в виду?

– Вы умолчали о том, для чего вам нужна «Примула». Это важная информация, и работать без нее я не смогу.

– «Примула» организована Ниной, – с недоумением проговорил Ратманский. – Она нужна ей, не мне. Формально я вхожу в попечительский совет, но на практике всем занимается моя дочь.

Макар помолчал.

– Не хочется, чтобы вы расценили мои слова как ультиматум, – сказал он наконец с сожалением, – но если вы не будете со мной откровенны, я уйду. Я – не уголовный розыск и не налоговая полиция. Мне безразлично, что за бизнес вы ведете под прикрытием благотворительного фонда. Но я привык хорошо делать свою работу. Мне нужно знать до мельчайших подробностей, в чем именно была замешана Нина.

– Бизнес? – переспросил Ратманский.

Илюшин увидел, как на его лице медленно проступает гнев. Ратманский встал, оперся ладонями о стол и подался к сыщику. В глазах блеснула ярость.

– Я никогда в жизни не использовал «Примулу» для своего, как ты выразился, бизнеса! Ты что, додумался обвинить меня в том, что я подставил Нину?! Да она подстрахована со всех сторон! Юристы, бухгалтерия – я все сделал для того, чтоб она была в безопасности! Слышишь, ты?! А теперь она неизвестно где, и все это оказалось бесполезным…. Бессмысленным… Я оказался бесполезным!..

Ратманский побагровел и тяжело задышал.

Илюшин вскочил.

– А ну сядь! – рявкнул тот. – Я кому сказал…

– Да щаз, – без всякого почтения огрызнулся Макар и заорал: – Белла, помогите!

Ему показалось, что секретарша появилась на пороге прежде, чем он успел закончить фразу. Ратманского, невзирая на его возражения, уложили на диван. Все происходило необычайно быстро. Пока Макар открывал окно, Белла расстегнула Ратманскому ворот, закатала рукав и сделала укол. Илюшин, обернувшись, увидел только торчащий вверх острый подбородок.

Возле дивана вырос медицинский штатив. На нем вздулся пакет с прозрачной жидкостью.

– Белла, все в порядке, что ты разводишь панику, – бормотал Ратманский.

– Нахлестались кофе ночью! Я вас предупреждала. – Белла отрегулировала капельницу. – Умрете – и зачем? Мертвым вы Нине не поможете.

– Может, Нина и сама уже не живая…

– Может, и так! А если нет? Лежите, я скоро приду. Рукой не дергайте.

– Да уж соображу как-нибудь!

Секретарша вышла, Макар придвинул кресло ближе к дивану и сел.

– Надеюсь, ты отказался от мысли, что я проворачивал в «Примуле» грязные делишки, – как ни в чем не бывало буркнул Ратманский.

– Пожалуй, – согласился Илюшин. – Вы можете разговаривать?

– А что я, по-твоему, делаю? Свяжись с Петей, он покажет и эту аптеку, и местных аптекарш… Перетряси их всех! Пусть выложат все, что помнят про Нину. Петя сделал что мог, но личное общение ему не дается – отрицательная харизма. При виде его у свидетелей языки не развязываются, а каменеют. С тобой все наоборот…

– Свяжусь, – пообещал Илюшин. – Но сначала мне нужно кое-что у вас узнать. «Примула» создана на ваши средства?

– Верно. Я учредитель и один из попечителей фонда. Но он от начала до конца придуман Ниной. Она горела этой идеей! Думаешь, я купил ей карманную игрушку? «Папики» приобретают для своих девок салоны красоты, а я для дочери расщедрился на целый благотворительный фонд? Это не так. Мне хотелось увидеть, на что способна Нина. Ты в курсе, что она работала в «Примуле» главой юридического отдела?

– Я думал, «Примулу» ведут ваши юристы.

– Это сейчас. А в первые годы Нина тащила на себе этот воз. Ты знаешь, скольким детям помог ее фонд? Да что там помог – спас! Это все Нинина заслуга, не моя! А как она людей отбирала! У меня Гришковец так не отсеивает своих безопасников, как Нина отсеивала сотрудников. Остались лучшие. Энтузиасты, умницы, работяги! Я бы сам кое-кого у нее переманил, да они не пойдут… Нина идеально умеет налаживать рабочие процессы.

Ратманский перевел дух.

– Мне симпатичны увлеченные люди, – уже спокойнее добавил он. – Я бы даже сказал, это необходимая, хоть и не достаточная черта характера, без которой не существует полноценной личности. Нина занималась юридическим сопровождением фонда, затем взялась за привлечение средств – я ведь не единственный жертвователь, есть и другие. Она добралась по карьерной лестнице до заместителя директора. Я, что ли, ее протолкнул? Ничего подобного! У нее хваткий ум, она обожает свое дело… У тебя дети есть, Макар Андреевич? – неожиданно спросил он.

Илюшин отрицательно покачал головой.

– Тогда, боюсь, ты меня не поймешь. Тебе будет трудно представить, что это такое – годами наблюдать за своими детьми, ожидая, что вместо жадности и лени в них проклюнутся любопытство, предприимчивость, стремление проявить себя, – и год за годом сильнее разочаровываться… А затем увидеть дочь, которая в избытке обладает всеми этими качествами: и любопытством, и открытостью ко всему новому, и готовностью пахать до седьмого пота – вот ведь что важно! Пахать, пахать! – Ратманский рубанул воздух ребром ладони. – Но не убиваться! Пахота должна быть в радость. А мои младшие дети даже не понимают, как это: работа – и в радость! В радость может быть только отдых, как они полагают, а работа – тяжкий крест, и добровольно нести его согласится лишь идиот. Алла и Алик – два самых бесполезных человека во Вселенной. Я был постоянно занят, их воспитывала мать, а она далеко не Песталоцци.

– Как они отнеслись к появлению Нины в вашей жизни?

– А ты как думаешь? – Ратманский растянул губы в кривой усмешке. – Они мне поначалу скандалы закатывали. Такие предсказания делали – куда там Ванге! И горло мне Нина перережет, и обдерет меня до нитки, и бог знает что еще… Неприятный сюрприз для них вышел.

– А для вашей жены?

Ратманский скосил на Илюшина слезящийся глаз.

– Мы с Эльвирой разъехались, дай бог памяти, лет пятнадцать назад. Она живет в свое удовольствие, путешествует, картины малюет… Ее никто ни в чем не ограничивает. Никакого личного интереса у нее не было и нет ни ко мне, ни к Нине. А вот Алик с Аллой чувствуют себя ущемленными. Однако мы с тобой много внимания уделяем ничтожной теме. Тебе необходимо прямо сейчас поговорить с Петей…

– Я сам решу, когда мне говорить с Петей, – жестко сказал Макар. – Что значит «ничтожной теме»? У вас трое детей. Двоим не по душе третий, свалившийся на вас из ниоткуда. Они ведь, надо полагать, понятия не имеют о ее реальной истории?

– Как ты с больным стариком разговариваешь… – укоризненно начал Ратманский.

– Вы не старик и не больной, – отрезал Макар. – А если заболеете, у вас филиал сердечно-сосудистого отделения под боком. Что известно Алле и Александру о Нине?

Ратманский вздохнул.

– Отвык я от таких, как ты, – с непонятным выражением сказал он. – Ну да ладно. Я познакомил Нину с ними через полтора года после ее появления, когда у нее лицо окончательно село…

– Что село? – не понял Макар.

– Лицо уселось после пластических операций. На это требуется время. Алик и Алла увидели Нину в том облике, в котором ее знают все. Они, конечно, не раз пытались установить ее личность. – Ратманский усмехнулся. – Хрен им на босу морду!

– Не любите вы своих младших детей, Константин Михайлович, – заметил Макар.

– За что мне их любить? За сытое равнодушие к участи собственного отца? А ведь если бы они согласились тогда, десять лет назад, сдать для меня костный мозг, я бы им все простил – и лень их бесконечную, и паразитическую сущность… Даже до этого слабыми умишками не дошли. Просто смотрели, как я подыхаю, и потирали ручки в ожидании наследства. А тут – Нина! Ха-ха-ха! Вот уж чего они не предвидели!

Ратманский захохотал, хохот перешел в кашель. Илюшин ждал, пока он придет в себя.

– Алла пыталась подстраивать мелкие каверзы, – хрипло сказал Ратманский и откашлялся. – Вытащи иглу и руку мне забинтуй.

– Я вам не медицинский персонал. – Илюшин подошел к двери, открыл и сказал: – Белла Тихоновна, капельница заканчивается.

Секретарша молча проделала все необходимые манипуляции. Ратманский сел, положив подушку под спину.

– Каверзы, – напомнил Макар. – В чем они заключались?

– Бабские глупости. К исчезновению Нины это не имеет отношения.

Илюшин понял, что настаивать бесполезно.

– У вас есть враги?

– У всех, кто чего-то стоит, есть враги. Что я тебе азбучные истины объясняю…

– Серьезные враги, – уточнил Макар. – Такие, которые могли бы пойти на похищение Нины.

Ратманский облизнул пересохшие губы.

– Тридцать лет назад я бы задумался. Но сейчас… Нет, у меня не имеется таких врагов. Все закончились. Я сижу в своей узкой нише, за большими деньгами не гонюсь, в политику не рвусь. Величайшая удача, какая может выпасть людям вроде меня, – своевременно превратиться из хищника в травоядное. У оленя на тихой полянке есть шанс дожить до старости. Одряхлевшего волка сожрут свои же.

Илюшин с сомнением отнесся к этой сентенции, но промолчал.

– Давайте поговорим об Арсении Рутберге, – попросил он. – Вы хорошо его знаете?

– «А скрипач не нужен, родной, – процитировал Ратманский. – Он только лишнее топливо жрет». Арсений – трепетный интеллигентный мальчик сорока лет. Я беседовал с ним вчера по телефону, он ищет себе замену в оркестре, чтобы срочно вернуться в Москву. Надеюсь, не найдет. Практической пользы от него никакой – бабочка в штанах. Но женщины от него без ума. Они с Ниной за пять лет ни разу не поссорились. Стерильные у них отношения, во всех смыслах. Детей нет, страстей нет… Не знаю, зачем Нине нужна эта связь. Может, настала другая эпоха, а я пропустил ее начало. Кофе без кофеина, сигареты без никотина, любовь без горения.

Он замолчал, как будто обессилев.

– Мне нужны ключи от квартиры Нины, – сказал Макар.

– У консьержа есть, он тебя пустит.