Текст книги "Улыбка пересмешника"

Честно скажу: я почти знал, чем дело закончится, и затевал его просто так, на всякий случай, для проверки. Как я предполагал, так и вышло: когда до Лиски дошло, что ей предлагают, она на моего человечка как на дурака посмотрела. «Передайте, говорит, вашей даме, что я своего мужа люблю и сама могу за него убить. И деньги спрячьте, не позорьтесь». На том и закончился их разговор.

А мне она об этом случае ничего не рассказала. Я долго ждал и даже пытался ее спровоцировать, намеки разные бросал, только без толку. Не стала она передо мной хвастаться ни своей принципиальностью, ни тем, как дорого ее оценили. А была бы на ее месте другая – все уши бы прожужжала, так что двадцать раз бы подумал: лучше б ты, дорогая, деньги взяла и свалила с глаз долой.

Глава 4

Виктория

Я сидела в офисе, подальше отодвинув от себя чашку отвратительного кофе (во всей Москве, куда бы вы ни пришли, вас напоят отвратительным кофе), и рассматривала из окна людей, бегущих мимо. В основном, конечно же, девушек. Забавно: столько разговоров о моде, и при этом в Москве одеваются на редкость однообразно, я бы даже сказала – однотипно. Правда, в последнее время появились готы, смешные и трогательные в своих попытках цветущим внешним видом подчеркнуть эстетику тлена, а также девочки в розовом с длинными челками, неуклюже рисующие тенями вокруг глаз последствия драки с пьяным отчимом.

Впрочем, насчет отчима не ручаюсь – возможно, «розовые» пытаются показать что-то другое. Но все они удручающе похожи друг на друга – в первую очередь именно своими потугами выделиться. Попытка выделиться ставит на человеке невидимое клеймо, печать неудовлетворенности «собой-таким-какой-я-есть», и внимательному взгляду это сразу заметно. Большинство из них не понимает, что смотреть на их одежду интереснее, чем на их лица.

Девушка, чьи фотографии лежали передо мной на столе, явно не собиралась выделяться. Именно поэтому она привлекала внимание – и, уверена, не только мое.

Первое, что бросалось в глаза, – это короткие рыжие волосы, ослепительно-рыжие, красно-рыжие, пружинками торчащие в разные стороны. А затем уже обращали на себя внимание прищуренные глаза, словно ее постоянно слепило солнце, большой рот и курносый нос в веснушках. Чем-то она была похожа на обезьянку – веселую обаятельную обезьянку из мультфильма. А выражение лица, даже когда она улыбается, немного отрешенное, словно она улыбается не только вам, но и кому-то еще, невидимому.

Видеозапись кардинально меняла впечатление о ней. Невысокая и худая, с острыми локтями-коленками, как у подростка, и выступающими косточками ключиц, эта девочка казалась бы нескладной, если бы не отточенная, грациозная плавность ее движений. Когда она сидела или стояла на месте, замерев, вы даже могли подумать, что она некрасива. Но стоило ей начать двигаться, и все менялось: вы удивлялись своей готовности наклеить на нее ярлык дурнушки.

И потом, эта рыжая копна вокруг головы… Как будто вскочила девчонка утром с постели и, не расчесавшись, отправилась гулять. «Взрыв на макаронной фабрике» – вот как раньше называли такие прически. И не захочешь, а обернешься вслед такому буйному цвету.

Просто не верится, что на такой своеобразной девочке женился мой бывший муж.

Ну, здравствуй, Алиса Кручинина. Давай познакомимся с тобой поближе. Вернее, это я познакомлюсь с тобой поближе, побуду рядом, а ты не обращай на меня внимания, пожалуйста. Чем меньше ты знаешь обо мне, тем лучше.

Итак, ты вышла замуж за Кирилла всего год с небольшим назад, когда тебе было двадцать два. У тебя очень неплохое экономическое образование… раньше ты вела бухгалтерию мужа, помогая главбуху… но сейчас не работаешь. Ты ходишь в танцевальную студию три раза в неделю и занимаешься по два часа, а еще любишь плавать в бассейне. У тебя нет любовников, и ты частенько бываешь в квартире родителей, хотя для этого тебе приходится ездить через пол-Москвы. У тебя есть права, но ты не водишь машину, и у тебя много знакомых, но нет друзей. У тебя занятная привычка: ты частенько меняешь маршруты, подчиняясь какой-то своей прихоти. Бедные мальчики, следившие за тобой, одно время были уверены, что ты заметила слежку и пытаешься их запутать… Но это не так. Ты много гуляешь, забираешься в такие места, где жене Кирилла Кручинина совершенно нечего делать, и кажешься любопытным подростком, а не молодой женщиной двадцати трех лет.

Ты совсем не во вкусе моего мужа. Я видела фотографии его шлюх, которых он регулярно снимает, – все они одинаковы: низкие, грудастые, с вислыми задами и толстыми, накачанными гелем губами, которые кажутся непристойными на их лицах. Его вкус – это вкус мужика из поселка Сортировочный. Ты познакомилась с ним в ночном клубе, и если бы я меньше знала о твоей жизни, то предположила бы, что ты танцевала настолько зажигательно, что свела его с ума. Но я достаточно хорошо осведомлена, моя маленькая Алиса.

Наверное, это ты сошла от него с ума. Я могу тебя понять: когда-то я точно так же, как и ты, была влюблена в него, и если бы кто-то его убил, могла покончить с собой от горя. Ты не допустила, чтобы его убили.

Он уволил одного из своих работников… Уволил подло: сам же разрешил отпраздновать день рождения начальника цеха и даже прислал выпивку, а затем, за пятнадцать минут до окончания рабочего дня, когда все уже были навеселе, лично явился в цех и устроил фарс. Зная Кирилла, не сомневаюсь, что это доставляло ему удовольствие. Вытащил ничего не понимающего мужчину при помощи своих амбалов из кабинета и устроил показательное выступление на тему «Пьянству – бой!». Никто и пикнуть не смел – ну что вы, хозяин развлекается!

Но он немного просчитался. Привык иметь дело с трусливыми крысами и не ожидал, что нарвется на больную крысу, которая решит перегрызть ему горло. Мужчина, которого Кирилл уволил, оказался вдовцом, полгода как потерявшим жену. Он один воспитывал трех дочерей, младшей из них было всего четыре. Дома у него хранился пистолет, и на следующий день после сцены увольнения он пришел с пистолетом в главный офис Кирилла для того, чтобы убить его.

Ты оказалась у Кирилла случайно. К тому моменту вы уже два месяца встречались, и ты несколько раз в неделю заезжала за ним по вечерам в его офис, а потом он вез тебя к себе в большую квартиру в центре – купил ее вместо той, из которой выгнал меня. Когда несчастный вдовец поднялся в кабинет Кирилла и наставил на него пистолет, ты встала перед ним и каким-то образом уговорила опустить оружие. Он не захотел стрелять в тебя. Ему нужна была не ты, а мерзавец, лишивший его работы.

Больной крысе дорого обошлась ее слабость. Три года тюрьмы… Хотя год спустя его, кажется, выпустили досрочно… Нужно проверить эту информацию – я предпочитаю знать как можно больше о тех людях, с кем жизнь сталкивала Кирилла. Тем более – о таких людях.

А мой бывший муж женился на тебе.

На свадебной фотографии, которую раздобыли мне мальчики из агентства, у тебя немного растерянное лицо, как будто ты сама не веришь своему счастью. Вы совершенно не смотритесь вместе, и ты, похоже, это понимаешь. Зато Кирилл – красивый, с волчьим взглядом и кривой усмешкой – все время покровительственно держит руку на твоем плече, и ты, наверное, считаешь, что он защищает тебя, и так будет всегда.

Я расстрою тебя, маленькая Алиса. Не будет. Я приложу к этому все усилия.

На меня работают три небольшие, но вполне профессиональные команды. Первая в течение нескольких месяцев собирала всю информацию о Кирилле и его семье, окружении, бизнесе, привычках, хобби и прочем – обо всем, что составляет его жизнь. Вторая, классом на порядок выше первой, была отправлена искать следы преступления, когда-то совершенного моим бывшим мужем. Третья отвечала за то, чтобы нанести прицельный удар по той части его жизни, которая, похоже, очень много значила для Кирилла.

И вот с этой третьей сегодня возникли сложности.

Я посмотрела на двух мужчин, сидевших напротив меня и ждавших, пока я заговорю. Старший из них, молодцеватый бритый мужчина с проницательными глазами и суетливыми движениями, противоречившими взгляду, похлопывал себя по коленке и пытался изобразить лицом выражение «я весь внимание».

– Значит, Володя, у вас ничего не получается…

Володя дернулся, заготовленное выражение слетело с его лица:

– Все идет по плану!

– Они познакомились три недели назад, – напомнила я. – И за это время дело не сдвинулось с мертвой точки.

– Их отношения…

– Их отношения не развиваются. Три недели – это много, Володя. Не поймите меня превратно: я готова ждать… Но мне нужен результат, а не топтание на месте.

– Раньше у нас не было проколов.

– Меня не интересует ваш предыдущий опыт. Меня интересует то, что есть сейчас.

– Да девка какая-то странная! – не выдержал он. – Гулять с ним ходит каждый день, – он кивнул в сторону помощника, – а больше ей ничего и не нужно. Может, она фригидная?

– Рома? – Я вопросительно взглянула на красавца, сидевшего рядом с маленьким сутулым Володей. Хорош, очень хорош. Практически образцовый экземпляр самца. Что самое удивительное – глаза не пустые, как ожидалось, а с проблесками мысли и чувства.

Он помялся, вздохнул.

– На контакт она идет легко, но близко к себе не подпускает. Раньше бы сказали – «динамо» крутит. Молчуньей ее не назовешь, болтушкой – тоже. Но интереса к себе я, честно говоря, не вижу.

Последнее признание далось ему нелегко – он не привык расписываться в собственном поражении.

– Может, она лесбиянка? – предположил Володя. – А что, похоже! Если она на Романа не запала…

– Если она на Романа не запала, – резко перебила я, – значит, он что-то сделал не так. За ней следят уже три месяца, и у нас не было ни одного основания заподозрить ее в гомосексуальных связях. Все ее постоянные маршруты известны: дом – бассейн – квартира родителей – магазин – танцевальный клуб.

– Но вы же сами говорили, Виктория, что она неоднократно уходила гулять непонятно куда! Один раз даже на стройку залезла! Ненормальная девица, ей-богу.

– Она всего лишь шла куда глаза глядят. Никакими любовниками или любовницами там и не пахнет. А что касается ненормальности, то, уверяю вас, нездоровые люди способны на влюбленность точно так же, как и мы с вами.

– Она в меня не влюблена, – подал голос хмурый Роман. – Я такие вещи секу. Хотя…

Он сделал паузу, сдвинул густые брови.

– Что – «хотя»?

– Я допускаю, – медленно сказал он, подбирая слова, – что не понимаю ее. Не чувствую. Знаете, как бывает: нет настроя на общую волну. У меня такое впечатление, что я – на волне, а она вообще где-то в космосе летает.

– В безвоздушном, блин, пространстве, – буркнул его шеф. – Короче, Виктория, выбор за вами: или я Рому заменяю, или оставляем его и ждем, западет на него девка или нет.

Я поморщилась: не люблю дешевые словечки и жаргонизмы.

– Девушка, – тут же поправился он. – Ну так что?

Я молчала, раздумывая. Видите ли, этой девочке отведена значительная роль в том, что я задумала, и проколов быть не должно. Если вслед за Романом появится другой человек, это может ее насторожить. Маленькая птичка, беззаботно напевающая в густых ветвях, ты не должна чувствовать присутствия охотника, внимательно разглядывающего тебя сквозь листву.

Каждый шаг в течение последних трех недель был выверен. Сначала – знакомство, и не банальное уличное «девушка, как вас зовут», а загадочное, удивительное. Володя сказал, что они уже дважды использовали прежде историю с рисунком, и оба раза успешно. Романтика всегда беспроигрышна, это вечная приманка, на которую попадались и будут попадаться маленькие птички.

Мальчика выбирала я, и выбрала лучшего. Никакой слащавости, никакой изнеженной рафинированности, которая стремительно вошла в нынешнюю моду стараниями самих мужчин. Он дорого обходится мне, этот мальчик, и до последнего времени я полагала, что он стоит таких денег. Но никогда нельзя предсказать, где именно тебя поджидают сложности: маленькая рыжая Алиса оказалась неожиданно крепким орешком, хотя мне казалось, что с ней не должно быть проблем.

Надеюсь, вы понимаете, что в мою задачу не входило соблазнить ее красивым тренированным телом Ромы и подвигнуть на измену мужу? Это было бы слишком примитивно. Мне нужно, чтобы девочка влюбилась, потеряла голову, начала делать глупости и в итоге оставила Кирилла – как раз тогда, когда это станет для него самым сильным ударом. «Уж если ты разлюбишь, так теперь – теперь, когда весь мир со мной в раздоре!» Кирилл никогда не читал сонетов Шекспира, и он не из тех мужчин, что рыдают из-за ухода любимой жены, но эффекта последней капли никто не отменял.

За годы жизни за границей я привыкла просчитывать все последствия своих поступков. Не буду скрывать, что одним из возможных последствий в «линии Алисы» может быть ее смерть. Я хорошо знаю Кирилла – точнее, я хорошо узнала его после того, как мы развелись – и потому не питаю иллюзий по поводу того, что он безболезненно даст развод своей юной жене, влюбившейся в какого-то шалопая. Но если Роман находится под защитой, то маленькая Алиса одна, и никто не встанет между ней и ее разъяренным мужем, у которого отбирают его собственность.

Признаюсь, для меня это был бы лучший результат из возможных. Вы считаете меня циничной? Наверное, так оно и есть. Но упрятать Кирилла в тюрьму за убийство собственной жены – о, это была бы прекрасная развязка, ироничная и тонкая.

Но всерьез рассчитывать на такой исход нельзя. Поэтому я лишь держу этот вариант развития событий в качестве возможного, но маловероятного, а подготовкой крушения жизни Кирилла Кручинина занимаются другие люди – те, что пытаются найти тело его бывшего друга, Сени Головлева.

Может быть, вас удивляет, что я вернулась из своей благополучной жизни после стольких лет, чтобы отомстить бывшему мужу? Возможно, вы считаете, что я представила себя графом Монте-Кристо в юбке? В таком случае я вас разочарую. Причина в ином.

Я вовсе не испытываю ненависти к Кириллу. Но чувство, которое сидит во мне все эти годы, сродни ощущениям человека, который построил башню из кубиков, собрал ее, подогнал один к другому, как рабы подгоняли блоки египетских пирамид, и вдруг увидел, что один кубик вываливается из сооружения, нарушая гармонию, которая была столь близка. Мой мир, выстраиваемый долго, упорно, мир, в котором я подогнала все детали и склеила их так, что теперь-то башня точно не развалится, этот мир имел несовершенство в основе своей конструкции. И меня преследовало чувство, что если не исправить это несовершенство, то и вся башня не сможет долго стоять: рано или поздно наступит момент, когда она накренится и рухнет, придавив меня своими обломками.

Несовершенство. Я нашла точное слово. То, что случилось семь лет назад, не должно было случиться со мной. И человек, который придумал все это, не должен остаться безнаказанным. Можете считать меня перфекционисткой, но если один человек в силах исправить несправедливость и воздать всем по заслугам, то почему бы этого не сделать?

Лишь после возмездия можно будет не беспокоиться о безупречности выстроенной им башни.

Деревенька была крошечная, заросшая бурьяном и полынью так, что, казалось, лишь макушки домов выглядывают из серо-зеленого моря, по которому ветер гонит волны. Две улочки пересекались крест-накрест, и на перекрестке, когда-то относительно широком, а теперь сжатом высокой наглой травой, чуть в стороне возвышалась груда песка, в котором возился чумазый мальчишка лет шести.

Сергей Бабкин насчитал шестнадцать жилых домов и около двадцати прочих. Под «прочими» подразумевались сгоревшие, брошенные, состарившиеся и осевшие без хозяев жилища, беспомощно протягивавшие из-под проломленных крыш сгнившие доски.

«Какой идиот придумал здесь деревню строить? Дурное место, бестолковое…»

Сергей ворчал себе под нос, разбирая вещи, хотя прекрасно знал, что когда-то здесь стояла небольшая усадьба помещиков Голицыных, а при усадьбе разбили грушевый сад, и потому-то и выбрал это место старый помещик, что земля была подходящая для груши. Теперь от сада осталось только воспоминание: лес надвигался на деревеньку сзади, бурьян с полынью затопляли изнутри. Никто не хотел строиться в Голицыне, хотя вокруг стояли сосновые леса, а всего в двух километрах с небольшого обрыва открывался живописный вид на стремительную речку Курешу.

К ней-то и собирался ехать Сергей Бабкин, отправленный Илюшиным «на разведку» по заданию Виктории Венесборг.

Он остановился на окраине деревеньки, у тощего жилистого мужичка, представившегося Григорием. Все плечи и руки Григория были в синих наколках, и синие вены на запястьях тоже казались результатом работы татуировщика. Быстро договорившись об оплате, хозяин цыкнул золотым зубом, показал Сергею, куда ставить машину, и скрылся в доме, предоставив Бабкину самому обследовать временное пристанище.

Получаса Сергею хватило, чтобы забросить вещи в маленькую комнату-чуланчик, отведенную хозяином ему для проживания, и пройтись по Голицыну. Увиденное заставило его поморщиться и недобрым словом помянуть Илюшина, всегда отряжавшего напарника для выполнения черной работы.

В конце концов он вернулся в домик, переоделся и, разобрав багажник своего «БМВ», уложил обратно надувную резиновую лодку с устрашающим названием «Мурена». Сообщив хозяину, что отправляется на разведку, Бабкин выехал со двора и неторопливо поехал по деревне.

Возле кучи желто-серого песка, где играл мальчишка, стояла молодая женщина и что-то выговаривала ему, наклонившись и показывая рукой куда-то за дом. Непроизвольно проследив взглядом за ее жестом, Бабкин увидел на скамеечке возле ближайшей развалюхи странного человека. В первую секунду ему показалось, что это очень крупный подросток, но уже в следующую он понял, что ошибся: это был парень лет двадцати с печатью слабоумия на лице, широко расставивший ноги в спортивных штанах и ритмично похлопывавший себя по груди. Когда Сергей проезжал мимо, женщина отвлеклась ненадолго от увещеваний и внимательно посмотрела на машину, но на вежливый кивок Бабкина не ответила.

– Неприветливый тут народ, – удрученно сообщил Сергей в пространство. – Некультурный. Одно слово – деревня.

На берегу он быстро накачал лодку и бросил внутрь два спиннинга. Бабкин не рассчитывал, что будет выглядеть опытным рыбаком, но и не хотел разрушать немудреную легенду. Рассказывать деревенским жителям о том, что он приехал на поиски трупа, зарытого около восьми лет назад где-то в окрестностях, Сергей не собирался, а потому требовалось простейшее объяснение для его визита и поездки на островок.

Течение и впрямь оказалось сильным, и, ожесточенно работая веслами, Бабкин следил, чтобы его не снесло мимо островка, где, по утверждению Виктории Венесборг, их новой клиентки, находилось тело человека, убитого ее бывшим мужем.

Семен Головлев, приятель Кирилла Кручинина, был на два года старше его. Где они познакомились, Виктория не могла сказать точно, но из обрывочных фраз мужа у нее сложилось впечатление, что они приятельствовали с юности, еще с тех пор, когда Кирилл жил в небольшом приволжском городе.

С девяносто четвертого года Сеня занимался грабежами и был судим один раз, но получил условный срок. После этого он стал осторожнее, избегал нападать на пьяных мужчин – именно такой с виду совершенно безобидный подвыпивший мужичок при требовании снять дубленку тут же протрезвел и в два счета скрутил Сеню.

В тот зимний вечер дочь местного бизнесмена возвращалась домой одна. На дне рождения подруги она поссорилась со своим парнем и из принципа, из глупого юношеского куража, решила пойти пешком. Двадцать лет, норковая шубка, золото, часы, крупная сумма денег в сумочке… Девушка представляла собой идеальную добычу для грабителя.

Но все пошло не так, как задумывал Головлев. Вместо того чтобы безмолвно отдать то, что от нее требовали, добыча по имени Лиза Чиркова начала кричать и сопротивляться. Сеня всегда носил с собой нож, однако использовал его тогда в первый раз. Одного удара хватило, чтобы девушка скончалась на месте.

Забрав с собой деньги и украшения, Сеня сбежал и залег на дно, однако предварительно сбыл награбленное. Одни только бриллиантовые сережки потянули на круглую сумму, что уж говорить о кольцах, которыми баловал Лизу состоятельный отец.

Через сбыт краденого на Семена-то и вышли. Он не знал, кем была его жертва. Отец Лизы поднял на ноги всю милицию и прокуратуру, после чего поимка Головлева была только вопросом времени. Он не отпирался, признал свою вину, и в итоге суд вынес приговор – шесть лет лишения свободы. Денег, вырученных им за продажу вещей убитой, так и не нашли, как и пары украшений. Следователь пытался привязать к этому делу и друга Сени, Кручинина, но у Кирилла оказалось алиби – в тот вечер он уезжал к родителям.

Это было в тысяча девятьсот девяносто четвертом году.

А в две тысячи первом Головлев был признан пропавшим без вести. Виктория Венесборг утверждала, что он убит ее мужем, но не могла назвать ни одной причины, зачем Кириллу Кручинину понадобилось убивать приятеля.

Лодку Бабкина подхватило течением и мигом вынесло на стремнину, где поток закрутил ее, намереваясь пронести мимо островка, растекшегося точно посреди реки зеленой каплей с желтыми краями. Ожесточенно работая веслами, Сергей поминал на чем свет стоит и Викторию Венесборг, пришедшую к ним с какой-то мутной историей, и Илюшина, согласившегося на расследование. Бабкин добавил было про себя «заведомо провальное», но, подумав, признал честно, что Виктория действительно могла оказаться права. «В конце концов, женская интуиция… Наблюдательность… Черт его знает, может, и в самом деле на островке уже восемь лет гниет труп грабителя-убийцы».

Именно этим объяснялось его нежелание заниматься делом Венесборг. Основным направлением их с Макаром работы был розыск пропавших людей, и хотя периодически по окончании расследования они находили не живого человека, а его бренные останки, это все-таки принципиально отличалось от задачи, сформулированной новой клиенткой: найти тело. Трупы искать Сергей не любил, несмотря на то, что за свою жизнь повидал их немало. А может быть, именно потому.

Лодка с шуршанием ударилась о берег, подмытый волнами, и из-под нее в воде разлетелись мальки. Выпрыгнув, Бабкин вытащил «Мурену» на песок и осмотрелся.

Противоположный берег был чист. Сергей разглядел свою машину, оставленную в тени старой ивы, и на секунду ему показалось, что неподалеку от нее в кустах кто-то есть, но ветер стих – и кусты перестали шевелиться.

На острове вслед за узкой полосой песка, на котором отпечатались лишь следы волн да его собственные, стеной шли ивы – старые, коряжистые, переплетенные друг с другом ветвями, словно сцепившие руки в готовности не пускать чужака в свои владения. А из-за них плотным частоколом вставали сосны, казавшиеся слишком высокими для такого маленького острова. Птицы не пели, и все, что слышал Сергей, – это мерный плеск быстрых речных волн и негромкое хлюпанье воды под днищем лодки.

«Что ж, пора на разведку».

Он сменил сапоги на удобные кроссовки и пошел вдоль враждебных ив, вглядываясь в переплетение ветвей. Сто метров спустя Сергея стало одолевать нехорошее предчувствие, что придется возвращаться за топориком и вырубать проход, потому что пробраться сквозь эти заросли не было никакой возможности, но тут он увидел узкую тропинку, уводившую с берега в глубь острова. То ли постарались рыбаки, приезжавшие сюда, то ли прокладывавший тропу воспользовался естественным расположением деревьев, но только по обеим ее сторонам ивы отступали, давая место высоким трубкам борщевика, растопырившего крупные пятерни белых соцветий.

Через борщевик Сергей пробрался без особых сложностей и вскоре очутился в лесу. Он ощущал себя человеком, преодолевшим кордон, тем более что за его спиной трава тут же сомкнулась, скрывая тропу. Теперь его окружали редкие золотистые сосны, кора которых переливалась на солнце, как рыбья чешуя.

Тропинка потерялась, растаяла в невысокой траве, и Бабкин пошел сначала вдоль изнанки ивового кордона, а затем резко свернул влево, потому что увидел то, что привлекло его внимание: глубокую яму – видимо, естественный провал, в два человеческих роста, – дно которой вспучилось черной землей, видной даже из-под травяного ковра. Сергей двинулся в обход и вскоре заметил еще одну такую же яму, чуть поменьше, через которую перекинулась упавшая сосна. Рыжие засохшие иголки засыпали склон.

Бабкин обошел лес. Весь он был перекорежен, словно его бомбили много лет назад и раны до сих пор не зажили. Дальняя его оконечность поднималась вверх под сильным углом, и Сергей вскарабкался на обрыв, чтобы быть вознагражденным видом синей Куреши, омывавшей заостренный остров с двух сторон.

На шалаш он наткнулся неожиданно, когда почти решил, что пора возвращаться. Самое удивительное заключалось для Сергея в том, что он уже проходил мимо этого места, но шалаша не заметил – видимо, отвлекся на вторую яму, находившуюся неподалеку. Здесь неведомо откуда выныривала тропинка, потерявшаяся на входе в лес, и приводила к раздвоенной сосне с толстым стволом, в развилке которой уместилась подушка из иголок, мелких веточек и птичьих перьев. А сразу за сосной стоял шалаш.

Он оказался в четыре раза больше, чем представлял по описанию Сергей, и от этого еще удивительнее было, что он смог пройти мимо, не разглядев его. Те, кто строил шалаш, вряд ли ставили своей целью замаскировать это сооружение, но если бы они и постарались, у них не получилось бы лучше. Узкие длинные колья, воткнутые в землю, обросли светло-зеленым вьюном с цветками-колокольчиками, а заросли дикой малины закрыли шалаш сзади и сбоку, разрастаясь с каждым годом и окружая постройку кольцом.

Вход был завешен длинным брезентовым полотнищем, и Бабкин покачал головой: поразительно, что никто не утащил его за все эти годы. «Может, здесь никто не появлялся, кроме тех двоих, Кручинина и Головлева?» Он отодвинул полотнище и забрался внутрь.

В шалаше можно было стоять не нагибаясь. Вдоль стены были выложены сухие ветки, наваленные друг на друга, а в центре стояла перевернутая ржавая кастрюля, вокруг которой проросла мелкая травка. Бабкин оторвал кастрюлю от земли, и под ней обнаружились червяки и жучки.

Пахло сырыми ветками, гнилью и опавшими листьями. Высунув голову наружу, Бабкин вдохнул свежий сосновый воздух и снова вернулся. Присел на корточки и пошарил вдоль стен, откидывая ветки, превратившиеся в сухие палки.

Тайничок обнаружился быстро – выкопанная в земле ямка, выложенная пакетом и плотно закрытая сверху крышкой от кастрюли – похоже, той же самой, которую он отодвинул пару минут назад. Сергей ожидал увидеть нож, обязательные рыбацкие принадлежности вроде крючков и блесен, бутылку, в конце концов, но вместо этого обнаружил еще один пакет, плотно перемотанный бечевкой, и моток синей изоленты. Изоленту он оставил в тайничке, а пакет размотал, и оттуда на ладонь ему вывалилась брошь в виде летящей золотой птицы с глазом-камешком зеленого цвета. Выглядела вещица необычной, и Сергей, аккуратно упаковав ее, сунул брошь в карман.

Дальнейший осмотр внутри ничего не дал. Но хотя бы в этой части рассказ Виктории Венесборг был правдивым, а значит, могло быть правдой и все остальное.

Выбравшись наружу, Сергей окинул взглядом шалаш, с невольным восхищением отмечая, что построен он на совесть. За прошедшие годы большая часть кольев подгнила, ветки, накрывавшие их, давно съехали вниз под тяжестью снега и своей собственной, а малина пробралась через щели внутрь, но Бабкин легко мог представить, как хорошо здесь было восемь лет назад, когда хозяева приводили шалаш в порядок, обновляли ветки, выстилали себе постели из соснового валежника… «Интересно, что же здесь произошло?»

Сергей сделал несколько шагов к старой сосне с раздваивающимся стволом и провел рукой по коре, на которой едва заметен был глубокий след, словно порез – должно быть, в нее втыкали топор. Ладони стало тепло – кора нагрелась под солнцем. На медовой слюде заиграли солнечные лучи, похожие на блики в реке.

Июль две тысячи первого года

Сеня сидел перед шалашом и неспешно занимался делом. Время от времени он отрывал взгляд от своей работы и бросал его на раздваивающийся ствол сосны, росшей в нескольких метрах от входа. На медовой слюде играли солнечные лучи, казавшиеся ему похожими на блики в реке, – солнце уже два часа как встало.

За его спиной из шалаша доносился храп: Кручинин, принявший вчера чуть больше, чем требовалось, не собирался просыпаться, хотя накануне они договорились о том, что рванут рыбачить с самого раннего утра. Ну да черт с ним, думал Сеня, обводя контур рисунка карандашом, все равно не на рыбалку сюда ездим – так, побаловаться, поиграть в индейцев на природе.

Его кольнула неприятная мысль, касающаяся приятеля, но он не стал зацикливаться на ней – сейчас все его внимание было посвящено предмету, который он держал в руках. В тюрьме он научился вырезать по дереву, и оказалось, что у него есть к этому способности. Со своим набором стамесок Сенька мог создать такой рисунок, что люди вокруг только ахали.

Короткий нож с широкой деревянной ручкой всучил ему знакомый, упрашивая хоть чем-нибудь его украсить. Сенька сначала сопротивлялся, объясняя, что не собирается портить сугубо утилитарную вещь, а потом догадался, что никакого практического применения ножу не будет: повесит его хозяин на стену и станет им любоваться. После чего согласился взять заказ, и вот теперь, предварительно расписав ручку тонким карандашом, работал штихелем по контуру рисунка – медведя, стоящего на задних лапах.

День обещал быть жарким, но пока в лесу стояла сонная утренняя прохлада. Косые лучи ложились на землю и стволы сосен, сверкали в росе, высыпавшей на редких травинках. Сеня прислушался к храпу, доносившемуся из шалаша, и понял, что проголодался.

Он вспорол банку тушенки, отрезал ломоть хлеба и принялся с наслаждением поедать всухомятку немудреный завтрак, поглядывая на незаконченную работу, отложенную на ближайший пень.

Какой-то звук заставил его насторожиться. Он сам толком не понял, что ему не понравилось, и даже не отдал себе отчета в своих ощущениях, но весь напрягся, как зверь, услышавший запах охотничьих сапог.

Когда кусты малинника сбоку от него зашевелились, Сеня ничем не показал, что видит это, однако плавным движением потянул из-за пояса собственный нож – не игрушку, а настоящий, охотничий – и замер, дожидаясь, пока незваный гость покажется на свет из кустов. Животных на островке быть не могло, а значит, к ним пожаловал человек. То, что пришелец явно прятался, говорило о враждебных намерениях, и Сеня подумал, не свистнуть ли Кручинину, чтобы тот проснулся, но затем решил, что пока не стоит. Это мог быть всего лишь местный голицынский алкаш, которого сдуру занесло на остров.