Текст книги "Мухобойка, соль и лошадь-качалка"

– Что же изменилось?

– Изменился Нарисованный Человек. Он вдруг начал пугать и меня тоже. Я, как и все дети, не отличался усидчивостью и послушанием. В моей комнате всегда был беспорядок, уроки я просто ненавидел. И всякий раз, когда мне приходилось ударить ногу, или потерять любимую вещицу, во мне возникал страх, что это Нарисованный Человек наказывает меня за что-то. Со временем эти детские страхи выросли, окрепли. Я боялся пройти вечером по темному коридору, или повернуться спиной к выключенному телевизору – мне казалось, что тотчас оттуда появится Нарисованный Человек и бросится на меня. С этим ужасом внутри я просуществовал достаточно долго. Но….

– …Но потом вы подросли. Стали старше. И вера в Нарисованного Человека прошла сама собой, вместе с детскими страхами и играми.

– Вы правы. В какой-то момент эта тема совершенно ушла из моей жизни. Так просто, расставшись с миром детства, мы оставляем в прошлом наши игры, книжки, страшилки, веру во что-то. Я стал вполне успешным юношей, с легкостью поступил сначала в училище, потом в Академию. Мои работы всегда привлекали к себе внимание, вызывали похвалу. Правда, за мной всегда замечалась одна странность. – Аполлинарий поджал губы, видимо, не находя нужных слов. На миг замолк.

– Вы не любили изображать людей. – Сказал Даниил. – Не так ли?

– Почему я не написал вам раньше? – с мукой в голосе простонал художник. – Почему эта простая мысль не пришла в мою голову год назад? Возможно, все бы сложилось по-другому! Вы необыкновенный человек, я не понимаю, как вам это удается, но вы сразу схватываете суть….

– Этот вывод еще более прост, чем предыдущий. Ваши пейзажи потрясают до глубины души, но все посетители ваших выставок обращают внимание на то, что вы не пишите людей. У вас нет ни одной сюжетной композиции, нет ни одного портрета.

– Да-да! Действительно. Это и правда, очень просто. – Закивал головой Аполлинарий. – Пока я учился, мне нелегко давались портреты. Хотя педагоги и сокурсники всегда искренне восхищались тем, как точно я улавливаю внутреннюю суть человека. Ни одной своей ученической работы я не принес домой, все раздаривал моделям, друзьям. Так мне было легче. К моей причуде привыкли, перестали удивляться, приняли как данность. Годы учебы прошли! Я встал на ноги, стал известен. Могу ли я назвать себя счастливым человеком, оглядываясь назад? Пожалуй, что могу. Если бы не одно «но».

– Видимо, мы подошли к самому важному?

– Подошли. – Вздохнул художник.

– Что же случилось? Как давно?

– Это случилось несколько лет назад. Нарисованный Человек вернулся…. Я начал чувствовать его присутствие в этом доме.

– Может быть это ваше воображение? Одаренным людям свойственна некоторая….

– Может быть и воображение. – Надтреснутым голосом перебил Даниила художник. – Но тогда объясните мне, вы – трезвомыслящий человек, как мог я силой своего воображения испортить тормоз в собственном автомобиле?

– Когда это случилось?

– Первый раз четыре года назад.

– Был и второй раз?

– Несчастный случай на дороге? Да, совсем недавно, в начале весны.

– Расскажите подробнее.

– Четыре года назад я почувствовал прилив новых сил. Мне показалось, что теперь, когда я достиг определенных высот и мастерства, я могу попробовать сделать что-то новое, абсолютно новое – такое, чего от меня не ждут! Я вдруг решил, что смогу создать несколько портретов. Но не просто банальных портретов, а вписать лица людей во времена года. Побаловаться с эдаким сюрреалистическим символизмом, передать суть человека не только через черты его лица и выражение глаз, но и через палитру, через состояние природы на дальнем плане!

– Интересная концепция.

– Еще бы! – вдохновлено воскликнул Аполлинарий. – Написать женщину – бурю, или мужчину – скалу…. Мне тогда казалось, что у меня это могло бы получиться. Но я переоценил свои силы. Как только я начал работу над первым портретом, в доме начали происходить странные вещи….

– Кто был вашей моделью?

– Рина. – Упавшим голосом ответил художник. – Мне она представлялась женщиной – яблоней. Весенней цветущей яблоней с тонким, но очень крепким стволом. Рина сочетает в себе нежность первых цветов и выносливость плодоносящего дерева, нарочитую, даже вычурную красоту и будничность пирога с яблоками. Кроме того, сами понимаете…. Яблоня!

– Первородный грех?

– Именно. – Улыбнулся Аполлинарий. – Тогда я был безумно влюблен в нее. Все в ней вызывало у меня восхищение! И голос, и простота общения и то, с каким восторгом она глядела на меня, признавая мое беспрекословное превосходство над ней.

– Отчего же вы говорите об этом в прошедшем времени? Любовь прошла?

– Да…. – замялся художник. – Мне не следовало бы с ней много общаться. Если бы я мог просто три раза в неделю в полном молчании писать ее, возможно, моя эйфория продлилась бы дольше. Но чем больше я узнавал эту женщину, тем меньше она вызывала во мне восторга. По сути, она оказалась такой же, как все. Я мог бы простить ее деланно простодушные манеры, ее приземленные суждения о мире, даже ее вульгарность во вкусе, если хотите…. Но простить отсутствие хоть какого-то полета истинного воображения, отсутствие внутреннего понимания сути подлинной – скрытой, неуловимой красоты искусства, вот этого самого дрожащего тончайшего нерва души живописи – я не смог. Для модели, как вы понимаете, я имею в виду – Модели с большой буквы, в ней не было ни грамма безумия! Той самой стильной сумасшедшинки, которая является приправой к блюду, острой, обжигающей губы приправой, которая, собственно и делает все блюдо. Рина оказалась обычной бабой, причем небольшого ума. И это все разрушило….

– Но вы успели написать портрет? – с интересом открыл глаза Даниил, чуть подался вперед. – Вы начали картину? Она существует?

– И да, и нет. – Уклончиво протянул Аполлинарий. – Я сделал несколько карандашных набросков. Сделал быстрый этюд маслом. Потом долгие два месяца я работал над живописным эскизом будущей картины. Это был небольшой холст с портретом Рины в полный рост. Но я не дописал его.

– Почему?

– Я не смог. Я, видимо, заболел….

– Что значит – «видимо»? – в бесстрастном голосе Гирса промелькнула недоумение. – Чем заболели?

– Я не могу это объяснить. – С мучительным стоном выдохнул Аполлинарий. – Просто однажды утром, войдя в мастерскую, я почувствовал чье-то явное, зловещее присутствие за своей спиной. Вы не можете себе представить, какого труда мне стоило заставить себя обернуться через плечо, посмотреть на противоположную стену, вместо того, чтобы сразу, не разбираясь в чем дело, с криком выбежать вон из дома!

– На стене что-то было?

– Да. – Художник вдруг задрожал, без сил упал в мягкое кресло у окна. Его лицо заметно побледнело, под глазами ясно обозначились темные круги. – Да.

– Что же?

– Там был огромный – с меня ростом – Нарисованный Человек.

В кабинете вдруг стало неуютно, тесно, зябко, будто пробежал по полу ледяной холодок. Штора над подоконником вздыбилась пузырем, потом затрепетала от порыва ветра. Аполлинарий вздрогнул, болезненно вскрикнул. Даниил поспешно поднялся на ноги, подошел к окну. Во дворе никого не было, только высокая луна плавно плясала на густых черных ветках высоких кустов.

– Это просто ветер. – Тихо сказал Гирс. Чуть отдернул штору, чтобы она больше не беспокоила нервного художника. – Уже почти ночь, стало прохладнее, сквозняк усилился. В этом нет ничего сверхъестественного и страшного.

– Простите. – Проскрипел Аполлинарий. – Видите, во что я превратился….

– Продолжайте свой рассказ. Может быть, еще можно все исправить.

– Спасибо. – Побледневшими губами прошептал художник. – Вы вселяете в меня надежду….

– Каким он был, этот Нарисованный Человек?

– Обыкновенным. Именно таким, как я рисовал его в детстве. Длинная толстая линия вместо туловища, еще четыре палочки – конечности. Непропорционально большая круглая голова. Но главное – это выражение его лица!

– Оно тоже было таким, как на первых рисунках?

– В том-то и дело, что нет. Все-таки я восхищался своим Нарисованным Человеком, наделял его лучшими чертами характера, видел в нем своего защитника. Поэтому на моих детских работах его лицо было приветливым, даже улыбающимся. Тот же, новый Нарисованный Человек был устрашающим! Брови его были гневно подняты, рот был раскрыт в страшном оскале, кривые зубы-столбики торчали в беспорядке. На полу, у самой стены валялись остатки угля, крашеные доски были засыпаны мелкой черной пылью – так бывает, когда мягким мелком с силой водишь по бумаге или картону. Я в ужасе выбежал из мастерской! Не помню, как я оказался в своей комнате! Мне кажется, что я даже потерял сознание…. Потому что в моей памяти случился странный провал. Когда я вбежал в спальню, было раннее утро. А пришел я в себя от того, что Илона и Гоша колотили в дверь кулаками. Было уже время обеда.

– Вы объяснили им причину своего странного поведения?

– Ничего объяснять не пришлось…. Они сами все увидели, когда зашли в мастерскую.

– Рисунок был реален? Он не был плодом вашего воображения?

– Увы! – нет. Нарисованный Человек был абсолютно реален! И Гоша и Илона видели его. Из магазина «Стройматериалы» сестра пригласила двух загорелых молодцов в треугольных шляпах из газет и поролоновыми валиками на длинных ручках под мышками. Эти бравые ребята за пару часов закатали стену двумя слоями краски, даже следа не осталось от того кошмарного рисунка….

– Но страх остался?

Аполлинарий, молча, кивнул, не поднимая глаз. Потом медленно обхватил голову руками, качнулся вперед:

– Нарисованный Человек из детства – мой самый большой кошмар в жизни. Я, взрослый сильный человек, начал понемногу превращаться в затравленного идиота. Вернулся страх темноты! А вы знаете, что это такое? Я часто работаю по ночам, для меня это важно…. Теперь все ночи напролет в моем доме включен свет, иначе я просто сойду с ума.

– Сестра знает о вашем состоянии?

– Думаю, уже догадывается.

– Тогда, в мастерской, после того, как молодцы из «Стройматериалов» закрасили испорченную стену, вы рассказали Илоне о подлинной причине вашего недуга?

– Нет. – Художник махнул рукой. – Мне было невыносимо стыдно признаться, что я просто-напросто испугался, как детсадовец.

– Илона знала о ваших детских страхах?

– Нет. Мы никогда об этом не говорили.

– Кто знал?

– Никто. Кроме….

– Кроме вашего психотерапевта?

– Кроме Сергея. Моего доктора. – Кивнул Аполлинарий. – Если бы не его постоянная поддержка, даже не знаю, что бы случилось со мной после всего этого.

– Вам не удалось выяснить, кто испортил стену в мастерской? Кто нарисовал эту фигуру?

– Парамонов тоже задал тот же вопрос, когда я пригласил его на следующий день. Он был очень недоволен тем, что я даже не попытался это выяснить. Он был уверен, что этот простой момент мог бы многое изменить в моем состоянии. Но я не выяснил. И знаете почему?

– К сожалению, догадываюсь. Вам было страшно убедиться в том, что Нарисованный Человек появился на стене сам собой, по своей собственной воле.

– Мой разум твердит мне, что это бред. Но справляться с внутренней паникой все труднее и труднее!

– Кто мог сделать этот рисунок? Кто в те дни бывал в вашем доме?

– Да в том-то и дело, что никого! Илона с утра работала в саду. Гоша был в своем офисе, приехал домой только в обеденный перерыв. Рина гостила у меня долгое время перед этим, но как раз в эти дни ее уже не было! Прошла уже неделя с того дня, как она уехала!

– Когда вы видели эту стену чистой в последний раз?

– Часа за полтора до того момента, как на ней появился Нарисованный Человек. Я работал полночи. В семь часов утра поднялся в спальню, чтобы переодеться и принять душ. Потом я спустился на кухню, сварил себе кофе, позавтракал на скорую руку.

– Никто не стучал в дверь? Не заходил во двор?

– Никого не было! Собаки молчали, я ничего не слышал.

– Как же тогда ваша сестра и ее муж объяснили появление рисунка на стене?

Аполлинарий вдруг умолк. Закрыл лицо ладонями, плечи его поникли. Пауза была долгой, но Даниил не торопил художника с ответом. Наконец, хозяин дома слабо шевельнулся, попытался посмотреть своему собеседнику в глаза, но не смог. Опустив голову, он нехотя пробормотал:

– И моя сестра, и ее муж, и мой доктор Парамонов до сих пор уверены, что это я сам испортил стену в своей мастерской. Они думают, что я сам начертил Нарисованного Человека, потом мой разум помутился, и я забыл об этом. Мне посоветовали сделать перерыв в работе, отвлечься от картин, съездить куда-нибудь, отдохнуть.

– Удивительные болваны…. – пробормотал под нос Гирс. Но тут же вернулся к разговору. – Впрочем, не будем отвлекаться! Итак, мы выяснили, каким образом Нарисованный Человек вернулся в вашу жизнь после длительного перерыва. Теперь расскажите мне, что происходило дальше. Вы упоминали про несчастные случаи с вашим автомобилем.

– Упоминал. – Немного оживился художник. – После того, как мне настоятельно посоветовали отойти от работы и развеяться, я решил поехать к своему приятелю. У него огромная дача за Заскучновском, он постоянно приглашал меня к себе, но из-за своей занятости я все время откладывал визит. И тут я решил погостить у него пару недель, в надежде, что в новой обстановке все быстро забудется.

– Вы поехали к нему на своем автомобиле?

– Естественно. В первую же субботу я собрался, позвонил другу. Я помню этот день, будто все это было только вчера…. Я подошел к автомобилю, оглянулся через плечо на дом. И снова внутренний страх стиснул мое сердце. Освещенный солнцем фасад, закрытые шторами окна, моя опустевшая мастерская – все показалось мне картонной, плохо нарисованной декорацией. Силы меня покинули, будто кто-то в одно мгновение выкачал из меня всю энергию. Мне уже не хотелось ехать к другу, мой дом держал меня мертвой хваткой, и я подумал внезапно, что Нарисованный Человек не даст мне вырваться отсюда….

– Но вы, все же, поехали?

– Да, я сделал над собой усилие и сел за руль.

– Где произошла авария?

– На выезде на Дальнее шоссе, по пути в Заскучновск. Солнце в тот день было не яркое, но, тем не менее, голова моя стала тяжелой и звенящей, как при солнечном ударе. Меня начало нестерпимо клонить в сон. Я из последних сил боролся с этим состоянием, решил увеличить скорость, чтобы побыстрее доехать до дачи друга. И вдруг я понял, что автомобиль не слушается меня! С ужасом, с похолодевшим сердцем я понял, что тормоза неисправны! Я запаниковал, попробовал съехать с дороги, сделать что-нибудь, чтобы сбросить скорость…. Меня занесло сначала на обочину, затем на пустошь у дороги, потом автомобиль врезался в заросли колючего кустарника. Они, собственное, его и остановили….

– Эксперты осмотрели автомобиль?

– Осмотрели. – Вздохнул Аполлинарий. Махнул рукой. – Коррозия деталей тормозной системы…. Причина – «несвоевременное и некачественное обслуживание техники». Что они еще могли сказать? Не мог же я начать рассказывать им про испорченную стену в мастерской, про постоянное присутствие за моей спиной невидимой силы.

– Тормоза. – Негромко произнес Даниил. Неодобрительно покачал головой. – Вы еще дешево отделались! Можно сказать, в рубашке родились.

– То же самое мне сказал тот рыжий капитан. – Усмехнулся художник. – Я не стал с ним спорить. Какой смысл?

– Как я могу предположить, на этом ваши беды не закончились?

– В то время они еще и не начались по-настоящему. – Снова помрачнел Аполлинарий. – Я не поехал к другу, вернулся домой. Я собрал все карандашные эскизы, масляные портреты Рины и с курьером отправил их этой даме. К свертку я приложил письмо, в котором пояснил, что дарю ей эти работы и желаю ей счастья. После этого Нарисованный Человек отступил. Несколько месяцев прошло спокойно. А потом меня чуть не сбросило со скалы.

– Что значит «чуть не сбросило»? – опешил Гирс. – Чем? Кто?

– Я не знаю. – Признался хозяин дома, развел ладони в стороны. – Это была весна! После череды оттепелей и похолоданий, на лесной скале над масонскими камнями образовался толстый жесткий слой льда. Знакомо вам это местечко?

– Прекрасно знакомо.

– Очень живописная скала! А вид, открывающийся с нее – просто мечта пейзажиста. Ни раз и не два я бывал там, провел за этюдником десятки часов. Я знаю на этом обрыве каждый камень, каждую поваленную сосенку. В тот день с самого утра у меня было отвратительное расположение духа. Во сне я видел старый дом, тот самый, в котором я провел детство. И снова, как и пятьдесят лет назад я ехал по длинному полутемному коридору на трехколесном велосипеде. И в том сне я снова испытал детский ужас перед Нарисованным Человеком, который вдруг начал проступать на старой, покрытой толстым слоем побелки стене. С криком я проснулся! В разбитом состоянии провел полдня в мастерской, потом не выдержал безделья – пошел на этюды на свое любимое место, на скалу. И вот, вообразите себе, на той самой тропинке, которую я знаю с детства, по которой проходил сотни раз, я вдруг потерял равновесие! Меня будто закрутило по оси, потом ударило об лед спиной, затем коленом! Я не успел даже вскрикнуть, не смог даже сообразить, что произошло, не почувствовал даже самый миг падения! Через мгновение мой рюкзак и этюдник вылетели со скалы вниз и исчезли с глаз! Не могу даже предположить, почему я не сорвался на масонские камни! До сих пор для меня это остается загадкой. Я схватился рукой за тоненькую ветку голого куста, могла ли она удержать меня? Не знаю…. Но факт остается фактом, я перестал скользить по наклонному льду! Через какое-то время я смог унять дрожь в ногах и осторожно перебраться от опасного края к заснеженной тропинке. Когда я, не помня себя от ужаса, спустился вниз, то нашел лишь лопнувший от удара рюкзак и свой этюдник, превратившийся в щепки. Так я остался жив во второй раз….

– Скала над масонскими камнями – опасное место. Особенно в гололед, об этом всегда предупреждают местное население по радио и в газетах. – Задумчиво проговорил Гирс. – Вам следовало бы выбрать другое место для прогулки.

– Вы совершенно правы. – Согласился художник. – Я проявил непростительное легкомыслие и был наказан. Совсем как в детстве, когда разбивал в кровь колено за невыученный урок.

Даниил промолчал, было неясно, как он отнесся к данному выводу, но между его бровей появилась резкая вертикальная складка.

– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?

– Да, Парамонов выписывает их мне с завидной регулярностью. Что-то успокаивающее, плюс сильное снотворное, без которого я просто не могу жить в последнее время.

– Что-нибудь еще произошло с вами в эти год-два?

– Не хотелось бы утомлять вас подобными нудными деталями….

– Я очень люблю подробные нудные детали! – с едва заметной улыбкой перебил его Гирс. – Доставьте мне это удовольствие!

– Что ж…. – Аполлинарий вцепился в подлокотник кресла так, что ногти его побелели. – Извольте. Год назад я чуть не погиб при небольшом пожаре у нас на летней кухне.

– Как это произошло?

– Не имею ни малейшего представления. Летняя кухня – небольшая постройка перед садом, на заднем дворе нашего дома. Это крошечный дощатый домик, в котором стоит кирпичный мангал для шашлыков, небольшая печь, на котором Илона варит варенья, и мой продавленный старый диван. Я, знаете ли, простояв у мольберта около пяти часов, решил подремать в этом райском местечке. Не хотелось мыть руки и переодеваться для того, чтобы подняться в дом…. Я и раньше частенько так делал. В тот день на печке что-то томилось на маленьком огне в огромной кастрюле. Я уснул, как только моя голова коснулась жесткой вышитой подушки….. А вот проснулся бы – вопрос до сих пор остается открытым. Я с трудом очнулся оттого, что меня поливали ледяной водой, кругом были слышны истерические крики, от черного дыма сдавило грудь. Пока я спал, ветром захлопнуло дверь, с кастрюли на плиту упало полотенце, оно тут же вспыхнуло. Огонь быстро перекинулся на стол, на деревянную стену за плитой. Меня спасло то, что Гоша в этот момент вернулся домой, и, проходя по тропинке мимо сада, почувствовал запах гари….

– Каким же образом это происшествие может быть связано с присутствием Нарисованного Человека?

– Что ж, я объясню. – Улыбнулся художник. – Сергей Парамонов, мой психотерапевт, уже долгое время пытается облегчить мое состояние. Ровно за сутки до пожара в летнем домике, час в час, мы шли с ним по той самой тропинке мимо сада, я провожал его к воротам. Наш разговор был продолжением психотерапевтического сеанса, проведенного в моем кабинете. Сергей спросил меня: – «Что же, по твоему разумению, следует сделать, чтобы избавиться раз и навсегда от Нарисованного Человека?» Я, подумав, ответил ему: – «Нужно сжечь все мои картины, эскизы, наброски… – весь мой идиллический придуманный мир. Если я хочу остаться в реальном мире, то никогда больше не должен брать в руки краски и карандаш. Заняться простым и приземленным делом, забыть о творческом искажении пространства и прочих метаморфозах перенесения действительности на плоскость. Сгорят картины, исчезнет нарисованный мир – исчезнет Нарисованный Человек!» Парамонов грустно засмеялся, с сомнением покачал головой: – «Сможешь ли ты прожить без живописи? Это будет стресс еще более страшный, чем сосуществование с Нарисованным Человеком. Есть ли еще варианты?» И тогда я, тоже со смехом, сказал: – «Конечно, есть. Я могу сгореть сам!» Поверьте мне, Даниил Владимирович, мне вовсе не хотелось покидать этот бренный мир, я ответил так, чтобы более ярко показать тупиковость ситуации. Но как только я произнес эти слова, будто бы чья-то тень нависла над садом, скрыла солнце. Совпадение, скажете вы? Я не стану с вами спорить, но и бороться с этим я больше не буду, я решил оставить искусство.

– Это ваше право. – Невесело откликнулся Гирс. – В чем же тогда вы хотели просить у меня совета? Для чего было нужно мое присутствие? Я могу попытаться помочь вам с проблемами, возникшими в реальном пространстве. В Нарисованных Мирах я ориентируюсь плохо, и вступать в схватку с сюрреальными персонажами мне еще не приходилось.

– Уверяю вас, проблемы у меня самые реальные. – Горячо заверил собеседника Аполлинарий. – Совсем недавно я случайно узнал, что человек, которого я считал своим другом… своим близким другом, за моей спиной предает меня! Этот человек, догадываясь о моем состоянии, пытается отнять у меня последнее, или попросту ждет того момента, когда я исчезну с лица земли….

– Вы считаете, вас хотят убить?

– Не знаю. – В отчаянии художник стиснул ладони. – Возможно и так! А возможно, этот человек просто ждет, что у меня сдадут нервы, и я натяну себе на шею петлю….

– Вы можете назвать имя этого человека?

– Да…. Через минуту вы узнаете его имя! Но сначала обещайте мне одну вещь!

– Какую?

– Если со мной что-то случится, если я умру….

– Аполлинарий Федорович….

– Молю вас, не перебивайте! Просто дослушайте! Если со мной что-то случится, обещайте мне, что заберете себе мою деревянную армию!

– Нелепость какая-то. – Пожал плечами Гирс. – Что за деревянная армия?

– Это мой неосуществившийся проект. – Грустно улыбнулся художник. – Мой генеральский план!

– Генеральный..!? – мягко поправил Даниил.

– Нет! – негромко рассмеялся Аполлинарий, погрозил пальцем. – Генеральский, это важно! Я вырезал из дерева и вручную расписал двадцать пять игрушечных солдат. Я покрыл их дорогим лаком, приклеил им бороды и парики, сделал устойчивую подставку. Когда-то в детстве я очень мечтал о такой армии. Мне хотелось, чтобы деревянные солдаты стояли в моей комнате и охраняли от всех бед.

Грустная улыбка так и не сошла с лица Аполлинария, он протянул руку к графину, плеснул в стакан немного сока, чуть отпил. Через пару секунд художник продолжил:

– Я уверен, любой мальчишка был бы рад получить такой подарок! Год назад Скучновская мебельная фабрика обратилась ко мне с заказом. Они просили сделать эскиз деревянной игрушки, какой-нибудь фигуры для интерьера, которая должна была стать «подарком от фирмы» для тех, кто заказывает мебель. Я сделал несколько эскизов, в том числе и деревянного солдата. Пока я над ним работал, Нарисованный Человек не беспокоил меня. И мне даже показалось, что он напуган моей новой игрушкой. Вдохновленный, я начал резать солдат из дерева! Сделал их много, не один десяток! Работа полностью захватила меня, мне очень нравился результат. Но потом я понял, как я ошибался….

– Что же произошло?

– Когда я закончил последнюю куклу, жизнь моя перевернулась! Будто тучи сгрудились над моей головой, закрыв солнце и само небо…. Я узнал о предательстве лучшего друга. Из этого кабинета сегодня утром был украден мой дневник! А в начале лета кто-то проник в мастерскую, порвал и попытался сжечь мои этюды и эскизы к портрету Дельфины! Я потерял интерес к живописи. Меня изматывает бессонница…. Жизнь моя превратилась в ад! И я понял одну страшную вещь! Нарисованный Человек не беспокоил меня, потому что затаился и ждал!

– Чего ждал?

– Он выжидал, когда я создам для него тело и оружие! Когда своими собственными руками сделаю настоящих нарисованных человеков и выпущу их в реальный мир! И вот теперь они здесь, среди нас! И мои беды тоже стали реальными.

– Я бы не торопился делать выводы. – Нахмурился Даниил. – Украденный дневник, испорченные картины – эти деяния далеко не из мира сюрреалистического искусства! Уж поверьте моему служебному опыту. Я называю это совсем по-другому. Что было в вашем дневнике?

– Очень важные записи…. Моя жизнь, моя исповедь. Мой генеральский план. Мои рассуждения о том, что материальные вещи – умеют мыслить, и наши мысли – материальны!

– Хорошо! Давайте попытаемся разобраться во всем по порядку.

– Спасибо. Давайте! Мне бы стало намного легче, если бы вы смогли как-то помочь мне. Пусть даже просто поддержать по-дружески. Я на грани отчаяния. Я не могу работать по ночам, на стенах, на потолке мне мерещится проступающий силуэт Нарисованного Человека! Я боюсь долго оставаться перед новым белым холстом, в ужасе ожидая, что вот-вот на нем появиться круглая голова со страшным оскалом! Я боюсь за свою жизнь и рассудок. Когда в моем кабинете часы бьют полночь, я ясно слышу его шаги в коридоре, тяжелые дробные шажочки, будто две палки стучат по доскам, неумолимо приближаясь к моей двери! Все мое тело, моя душа наполняется черным, неконтролируемым ужасом! Я устал так жить! Мне стыдно признаться, но я дошел до такой степени отчаяния, что задумал осуществить невероятный, коварный план, операцию мести! Все уже готово. Я даже, представьте себе, придумал условный сигнал для ее начала!

– Что же это за условный сигнал?

– Лошадь-качалка! – с ликованием воскликнул Аполлинарий, тихо засмеялся. – Теперь вы видите, насколько помутился мой разум, если я готов пойти на такое страшное дело?!

– Что же это за дело?

– Я…. – художник не успел закончить фразу, в дверь кабинета громко постучали. Хозяин дома снова заметно вздрогнул, горестно вскрикнул.

– Аполлоша! – за дверью стояла Илона. – Ей, Богу, так нельзя, дорогой брат! Гости ждут тебя, они заскучали. Не желаешь ли ты вместе со своим другом присоединиться к нам? Мы пытаемся упросить Дельфину спеть!

– Что же делать? – шепотом спросил Аполлинарий у Гирса. – Идти к гостям?

– Решать вам. – Спокойно ответил Даниил. – Я бы предпочел закончить разговор и узнать имя вашего недруга.

– Аполлоша! Ты меня слышишь? – Илона настойчиво побарабанила по двери.

– Да-да, сестрица! Мы сейчас выйдем. – Крикнул художник. – Одно мгновение.

– Мы вас ждем! – подала голос его сестра. Она затихла, но удаляющихся шагов слышно не было, дама осталась стоять у запертой комнаты.

– Вот напасть. – Шепотом сказал Аполлинарий. – Ни за что не уйдет! Придется выходить. Вы не будете возражать, если мы продолжим разговор чуть позже?

– Я не буду возражать. – Гирс был мрачен.

– Вы могли бы остаться переночевать у меня!

– К сожалению, сейчас я должен буду подъехать в другое место по делам службы. Но я вернусь утром. В каком часу вы просыпаетесь?

– Вы смеетесь?! – воскликнул художник. – Вряд ли я смогу уснуть сегодня! Мне нужно дописать мою последнюю картину. Кроме того, я опять, в который уже раз куда-то засунул свою коробочку со снотворным порошком, поэтому при всем своем желании не смогу принять его. Так что, приехав завтра утром в любое удобное для вас время, вы застанете меня в мастерской.

– Договорились. Я постараюсь освободиться как можно быстрее.

– Аполлоша…! – снова раздался в коридоре требовательный голос Илоны.

Хозяин дома с чувством пожал Даниилу руку и направился к двери.