Текст книги "Мухобойка, соль и лошадь-качалка"

Глава 2. Утро и страшно

Что за чудо эти июньские рассветы! Солнце, белое, ослепительное, выходит на свет Божий не плоским блином, как, скажем зимой или поздней осенью, а жаркой сферой, от которой во все стороны отсылаются нестерпимо яркие лучи! Даниил Гирс подъехал к дому художника рано утром, в то время, когда упругие дорожки раскаленного солнечного золота пробивают кроны высоких деревьев, соединяют небо и землю широкими мерцающими лентами, будто накрепко сшивают их! Трава, курящаяся от рассветного тумана, налитая тяжелой росой, переливается всеми оттенками зелени – от черного изумруда до нежнейшего салата. А как оглушительно поют птицы! Каждая выводит свою трель в полную силу, будто именно от нее одной зависит приход нового дня. Даже всегда бесстрастный холодный Гирс на несколько секунд остановился, залюбовался картиной потрясающего утра.

На лужайке перед хоромами Аполлинария Куцего мелькнула чья-то фигура. Даниил быстро нажал на кнопку автомобильного брелка, прошел во двор. И в недоумении остановился. Все пространство между беседкой и домом было уставлено раскрашенными деревянными солдатами. Пучеглазые куклы стояли не ровными рядами, как им было положено по уставу, а как придется, вразнобой, с одним лишь условием – все головы были повернуты к входу. Двустворчатая дверь, ведущая в зал с роялем, была распахнута. Прямо перед ней, в дорогом, переливающимся серебряными леопардовыми пятнами, спортивном костюме, делала зарядку Тата Миронова.

– Доброе утро. – Негромко поздоровался Даниил.

Тата перестала взмахивать руками, оглянулась:

– Доброе утро, Даниил Владимирович, если я правильно запомнила ваше имя.

Гирс чуть наклонил голову в вежливом поклоне:

– Аполлинарий Федорович у себя в мастерской?

– Я не заходила туда. Думаю, что в мастерской. Где же ему еще быть?

Даниил быстро двинулся вдоль залитого солнцем фасада, завернул за угол. Под навесным козырьком в торце дома спряталась еще одна дверь – узкая, покрытая разноцветными кляксами. Гирс коротко постучал, вошел:

– Аполлинарий Федорович! Доброе утро.

В мастерской было тихо, прохладно. Вдоль стен стояли холсты, повернутые изображением внутрь. Холсты были повсюду, один, без рамы, был даже расстелен на полу. На огромном столе в банках, ведерках, коробках жили кисти, много десятков кистей всех фасонов и размеров. В грубо сколоченном деревянном ящике навалом лежали блестящие мастихины, поверх них была брошена измятая, порванная, заляпанная красками простынь. Даниил обошел нижнюю часть мастерской, поднялся на второй этаж. Там, посреди небольшой комнаты, возвышался огромный мольберт с полутораметровым холстом. Перед мольбертом, на широком старом столе была собрана странная композиция. В самом центре стояла большая лошадь-качалка, светло-серая с блекло-красными яблоками на спине и боках. Ее большие, тщательно нарисованные живые глаза прямо и осмысленно глядели на оцепеневшего Гирса. Длинный хвост, сделанный из грубых льняных ниток, чуть покачивался на сквозняке – окно было открыто. В голову лошади были врезаны кольца для уздечки, но они были пусты. Рядом лежало несколько детских кубиков с полустертыми буквами, спутанная скакалка, красно-синий мяч с белой полосой посередине, побитая жизнью старая фарфоровая кукла и ключ. Этот старинный, покрытый ржавчиной огромный ключ красовался на самом краю стола, завершая сложную композицию, перетягивая на себя внимание. Даниил подошел к мольберту – на холсте карандашными линиями была намечена лошадь, кукла, рассыпавшиеся кубики, ключ, быстрым легким росчерком обозначена скакалка. Первые масляные слои мазков сделали будущую картину объемной и живой – глаза у лошади светились, мяч готов был скатиться со стола, кукла слегка зарумянилась…. Все вместе это смотрелось умиротворенно и щемяще тоскливо. Впрочем, в глаза бросилась две странные мелочи – деревянная лошадь на столе стояла мордой к окну, а на картине наоборот. Кроме того, у нарисованной лошадки уздечка была на месте – красный шнур с золотыми кистями опускался от головы почти до самых копыт. Гирс сделал еще шаг, обошел мольберт, на изнанке холста прочел «„Ключ в детство“ моя последняя работа. Аполлинарий К.».

Внизу раздался стук. Даниил поспешно сбежал с лестницы. Но в мастерскую вошел не Аполлинарий! Его сестра Илона, локтем прикрыв за собой дверь, ладила на тумбу большой поднос, накрытый кухонным полотенцем. Увидев Гирса, она улыбнулась:

– Ааа! Даниил Владимирович! Вы тоже ранняя пташка? Зовите Аполлошу, хватит работать! Позавтракайте!

– Аполлинария здесь нет.

– Как нет? – казалось, Илона не поверила гостю. Повысив голос, она крикнула наверх. – Аполлоша! Федорович! Ты где?

Вслушавшись в тревожную тишину, она испуганно поглядела на Гирса, грузно повернувшись, бросилась к двери. Выскочив в сад, она еще раз громко позвала:

– Аполлинарий! Оставляй свой этюдник! Пора завтракать!

Летнее утро ответило ей молчанием, даже надрывный птичий хор на миг умолк. Илона в ужасе повернулась к Даниилу:

– Может быть, он в спальне? Может быть, он уснул?

На втором этаже стукнуло окно. Сонный голос Вадима проскрипел:

– Вы чего кричите? Сколько сейчас вообще времени?

– Вадя! – командным голосом тут же потребовала Илона. – Постучи в комнату Аполлинария! Он там? Он спит?

– Хорошо…. – растерялся Вадим. – Сейчас постучу.

– Вы были у него в кабинете сегодня утром? – спросил Гирс у Илоны.

– Да! Я заходила туда, чтобы забрать грязные стаканы и очистить мусорное ведро! Его там нет!

– Когда вы видели брата в последний раз?

– О, Боже…. Сейчас. Дайте подумать! Я видела его вчера, примерно через полчаса после вашего отъезда! Он в своем желтом пиджаке и шляпе прошел через лужайку в беседку.

– В желтом пиджаке?! И в шляпе?

– Ну да! Мы все его видели. Я, Антон и Гоша – мы курили у дома. Вадя и Татуся играли в шахматы в зале. Аполлинарий прошел мимо нас, как сомнабула и скрылся в беседке.

– Что значит – как сомнабула?

– Ну…. – Илона с тревогой смотрела на распахнутое окно комнаты Вадима, постукивала подошвой мягкой туфли по земле. – То есть был погружен в свои мысли! Я окликнула его, но он даже не обернулся. Побрел, пошатываясь, через лужайку! Такое с ним бывает часто, я совершенно не зациклилась на этом…. Впрочем, нет! После этого я слышала его еще раз! Уже после трех часов ночи он гремел в своей мастерской, я видела свет в окне. Я даже покричала ему со второго этажа, но он не ответил.

– Спальня пуста! – из-за оконной створки вновь показалось мятое лицо Вадима. – Кровать не тронута!

– Куда же он мог забиться! – воскликнула сестра художника. Окинула взглядом сад, лужайку, дом.

– Он мог куда-то выехать? Уйти к соседям? – спросил Даниил.

– Да что вы! – со слезами в голосе ответила Илона. – В последнее время он ни с кем не общается, к машине не подходит. Этюды пишет только на своем участке, на берегу.

– Я осмотрю беседку. – Негромко сказал Гирс. – А вы, на всякий случай, обойдите все комнаты.

– Хорошо. – Илона направилась к дому.

Даниил, проходя через лужайку, внимательно всмотрелся в деревянные лица раскрашенных солдат. Мастерски вырезанные и разрисованные куклы были хороши, но смотрелись зловеще и нелепо ранним утром во дворе. Большие, высотой почти в метр, с широким оскалом, как у мультипликационного Щелкунчика, они все, как один, лаковыми черными глазами внимательно глядели на дверь дома пропавшего художника. Их бороды и шевелюры, выбивающиеся из-под ярко-красных треуголок, живо раскачивались, обдуваемые ветерком. В руках деревянные солдаты держали игрушечные винтовки, все, кроме одного! Игрушка, стоящая в центре поляны, изображала, как видно, генерала. Он был одет в малиновый лаковый мундир, имел на плечах золотые погоны, левой рукой он уперся себе в бок, правую же, в которой была зажата блестящая короткая сабля, гордо поднял над головой. Даниил обратил внимание на штаны, в которые была наряжена деревянная армия. Все солдаты имели портки скромные, простенькие – зеленые. У генерала же брюки были светло-серые, покрытые блекло-красными яблоками. Кто и зачем вынес из дома и расставил во дворе эти игрушки – было неясно.

Гирс приблизился к беседке. При ярком утреннем свете она оказалась совсем не такой, как виделась ему ночью. Романтический налет исчез, солнечные лучи безжалостно осветили щели в старом деревянном полу, проплешины в толстом слое белой масляной краски, которой были покрыты и столбики перил, и обе скамьи, и даже ободранный потолок. Витиеватая резьба, опоясывающая по окружности крышу беседки, была местами изъедена временем, кое-какие завитушки вовсе отсутствовали, оставив в орнаменте дыры, похожие на выбитые зубы.

Беседка была пуста. Лишь в углу сиротливо стоял невысокий деревянный табурет для ног, на котором лежала забытая кем-то книга. Ветер безжалостно трепал ее страницы. Даниил посмотрел на обложку, чуть покривил губы в улыбке – это был томик стихов Дельфины Лебединской. Гирс положил книгу на место, огляделся кругом. На полу ясно виднелись множественные следы, но определить их принадлежность кому-либо не представлялось возможным. Это были затоптанные песочные оттиски, проложенные по старым доскам в разных направлениях. Внимательно оглядев все углы, Гирс вышел из беседки. Берег реки тоже был покрыт целой сеткой неясных следов. Даниил нашел даже свои отпечатки, оставленные его остроносыми туфлями вчера в начале ночи. Но не удручающий вид беседки, и не обилие четких следов у самой воды заставило его похолодеть от нехорошего предчувствия. С берега исчезла лодка! Там, где несколько часов назад в песке лежал ее тяжелый нос, оставалась лишь размытая водой глубокая отметина и две квадратные глубокие ямки – будто бы кто-то на тонких деревянных палках не так давно стоял на берегу реки. С досадой сжав губы, Гирс быстро пошел к дому.

Навстречу ему уже бежала встревоженная Илона. В ее глазах ясно читалось отчаяние:

– Я не знаю, что и думать, Даниил Владимирович! – крикнула она. – В доме Аполлинария нет! Никто из гостей не знает, где он может быть! Все удивлены не меньше моего!

Из дверей один за другим появлялись заспанные люди. Запахивая на круглом животе голубой в клеточку халат, вперед вышел Вадим:

– Что за переполох? Где же хозяин дома?

– Что за ребячество? – недовольно воскликнула Тата. – К обеду подъедут журналисты, мы договорились об интервью и съемках! Вечером открытие выставки!

– Почему деревянные солдаты на улице? – возмущенно спросил Гирин. – Мы должны были после интервью увезти их в выставочный зал!

– Где они стояли? – повернулся к нему Даниил.

– Насколько я знаю, на первом этаже в мастерской у самого входа! Кто-нибудь понимает что происходит? Я сейчас же еду в галерею!

– Я попросил бы вас остаться на месте. – Спокойно обратился к нему Гирс. – До выяснения обстоятельств.

– Каких обстоятельств? – поинтересовался Дудкин. – Вы были в беседке?

– Да.

– Его там нет?

– Нет. – Коротко ответил Даниил. – Вернитесь, пожалуйста, в дом. Я поговорю с каждым из вас.

– Да что вы себе позволяете! – повысила голос Рина. – У меня запись к парикмахеру через час! Вечером я должна выглядеть хорошо!

– Я должен быть в галерее. Я хотел бы уехать сразу после завтрака! – неприязненно поддакнул Гирин.

Даниил достал из кармана пиджака удостоверение, развернул:

– Полиция. Инспектор Гирс. Оставайтесь в доме, пока я не выясню всех обстоятельств исчезновения Аполлинария Куцего.

Поэтическая Дельфина, коротко вскрикнула, закатила глаза и совсем некрасиво, не картинно плюхнулась без чувств на траву. Вадим тут же опустился рядом, приподнял ей голову. Тата побежала в дом, Дудкин растерянно схватился за волосы. Парамонов встал на колено, сжал запястье Дельфины, попытался нащупать пульс. В общем переполохе Илона отбежала в сторону, выхватила из кармана телефон, что-то горячо зашептала в трубку, прикрыв рот рукой.

– Вы нас арестовали? – в голосе Рины почувствовалась профессиональная истерика.

– Господин Гирин! – Даниил чуть повернулся к потрясенному владельцу галереи. – Будьте так любезны, объясните даме разницу между арестом и просьбой оставаться на месте! Заранее благодарю.

– Конечно…. – растеряно пробормотал Тоша, а Рина, резко передернув плечами, закинув руку на лоб, театрально бросилась к дому. – Если она меня будет слушать….

Вбегая в двери, модель чуть не сбила с ног Тату, которая спешила во двор. В руках Мироновой была небольшая дорогая скляночка, которую она тут же поднесла к самому носу начавшей приходить в себя Дельфины. Та чуть вдохнула, со стоном отдернула голову от склянки, попыталась оттолкнуть от себя Парамонова.

– Ну вот и славно…. – проговорил бородач, помогая ей подняться на ноги. – Пойдемте в дом, милочка. Вам надо полежать в тенечке.

Даниил достал телефон, быстро нашел нужный номер:

– Участковый Богатырев! – после первого же гудка послышался в трубке бодрый голос. – Как дела, Даня?

– В среднем по району. – Негромко ответил Гирс. – Мне нужна твоя помощь. Ночью при странных обстоятельствах исчез человек.

– И ты, я вижу, предполагаешь самое худшее?

– Иначе бы я не стал тебя беспокоить.

– С тобой не соскучишься. – Голос Толика стал напряженным, сухим. – Куда сгонять местные силы полиции? Адрес давай.

– Дальняя улица дом три. Я на месте.

– Уже едем.

Гирс дал отбой и тут же заметил, что рядом стоит Вадим, во все глаза глядя ему в рот.

– Скажите, инспектор! – тут же заговорил Белкин, нервно теребя завязки халата. – А что если Аполлинарий не появится до вечера? А что если он просто уехал куда-то, чтобы отдохнуть перед выставкой? А что, если он хочет сделать нам какой-то сюрприз?

– А что если Земля не круглая? – спросил Даниил.

– В каком смысле? – опешил Вадя.

– В том смысле, что мы с вами лично в космос не летали. Круглую Землю своими глазами не видели. Иными словами – свидетелями не были.

– Но ведь есть специалисты, которые могут компетентно…

– То есть вы им доверяете? – перебил его Гирс. – Этим самым специалистам?

– Конечно!

– Что мешает вам довериться мне?

– Ээээ…..

– Повторите всем гостям мою просьбу не выезжать из дома. Я хочу выяснить, как каждый из вас провел ночь.

– Ладно…. – растеряно протянул Белкин и поплелся к дверям.

Даниил проводил его взглядом, потом быстро прошел к беседке. Тут же заметил, что книга, забытая кем-то ночью – исчезла! Полицейский внимательно осмотрел низенький табурет, на котором она лежала. Затем спустился к реке, еще раз вгляделся в исчезающий уже след от носа лодки и два глубоких отверстия в песке.

В дом инспектор вернулся быстро. Мрачно оглядел сбившихся в кучу гостей. Илона плакала, бледная осунувшаяся поэтесса Лебединская вцепилась ей в руку. Парамонов стоял чуть позади, придерживал блондинку за плечи. Гирин и Дудкин сидели рядом, они были очень напряжены и раздражены.

Увидев полицейского, Гирин тут же заговорил:

– Видите ли, инспектор! Сегодня вечером в моей галерее должна открыться выставка! Самая грандиозная выставка этого года! Я должен ехать туда, чтобы проследить за тем, как готовится мероприятие.

– Советую вам позвонить в галерею и перенести выставку на несколько дней.

– Это невозможно!

– Это возможно. – Спокойно ответил Гирс. – Повесьте объявление на двери. Пусть ваш секретарь сделает электронную рассылку всем приглашенным. Выставка откроется через несколько дней и будет иметь оглушительный успех, уверяю вас.

– Почему это вы так уверены? – нервничал Гирин.

– Потому что скандалы подогревают интерес к такого рода мероприятиям, не так ли?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду!

– Он имеет в виду, что с Аполлинарием что-то произошло! – крикнула Илона, повернув к Тоше искаженное горем лицо. – Ты считаешь себя его другом, а сам даже не в состоянии постичь того, что происходит!

– Да ничего еще не происходит! – развел руки в стороны Тоша Гирин. – Ну, отошел человек из дому! Почему такая паника? Вернется через пару часов с новым этюдом откуда-нибудь с низа реки!

– С низа? – насторожился Даниил.

– Конечно! – продолжал увещевать собравшихся Тоша. – Не будет же Аполлинарий грести вверх по течению! Он просто спустился по реке вниз, как делал перед этим уже не раз и не два!

– Он уже больше года не подходил к лодке! – крикнула на это Илона. – Ты даже не имеешь ни малейшего представления о том, в каком состоянии находился твой друг! В каком состоянии были его нервы и рассудок! Если Аполлинарий исчез, это может означать только одно…!

– Что? – тоже начиная горячиться, язвительно воскликнул Гирин. – Что это может означать? Что его похитил Нарисованный Человек?

Илона зарыдала в голос, а остальные гости замерли в оцепенении. Видимо, только сейчас, после этих слов, до многих из них дошел истинный ужас происходящего.

Во дворе послышались торопливые шаги. В дверь вбежал Гоша, ошарашено оглядел зал:

– Илоночка, ты мне звонила…. Я ничего не понял из того, что ты сказала. Где полиция? Что с Аполлинарием?

– Где вы были, когда вам позвонила жена? – спросил его Даниил.

– У себя в офисе. – Пожал плечами Гоша. – Молочная фабрика рано начинает работу. Что тут стряслось? Где же полиция? Ты что-то напутала, дорогая?

– Вот! Вот полиция!!! – Илона потыкала мокрым платком в сторону инспектора Гирса. – Мой брат исчез! Никто не знает, что с ним могло произойти! Никто ничего не видел и не слышал!

– А вот в этом вы неправы, Илона Федоровна. – Сухо сказал Даниил. – Разумеется, каждый из находящихся в этом доме, что-то видел и что-то знает. И сейчас мне бы хотелось осмотреть кабинет Аполлинария. Позже я поговорю с каждым гостем в отдельности.

– Если это поможет найти брата…. – всхлипнула Илона.

– Это обязательная процедура в подобных случаях.

– Кабинет открыт…. Делайте, что сочтете нужным.

Во дворе дома, прямо перед лужайкой скрипнули тормоза автомобиля.

– А это еще кто? – болезненно дернулся Гоша. – Мы не въезжаем на машинах на траву….

В дверном проеме показались люди в полицейской форме, когда солнечные лучи, бившие в глаза гостям прямо из-за их спин, перестали слепить, многие узнали участкового уполномоченного Богатырева и его помощника.

– Здравствуйте. – Коротко поздоровались полицейские с собравшимися, подошли к Гирсу. – Что тут у нас?

Даниил повернулся спиной к гостям, тихо ответил:

– Хозяин дома исчез. Вчера нам не дали закончить приватный разговор, но из того, что мне успел рассказать пропавший Куцый, выходит, что он опасался кого-то. Рядом с беседкой есть старая домашняя пристань, оттуда исчезла лодка. Вчера незадолго до полуночи я видел ее на месте, утром от нее остался только след.

– Я посмотрю. – Кивнул Макар, помощник участкового. – Подумаю, что можно сделать….

– Лады. – Согласился Толик. – Ее могло просто унести вниз по течению, на этом месте наша речка очень капризная, и не такое бывало.

Макар быстро вышел из дому, скрылся в лучах слепящего утреннего солнца.

Даниил повернулся к гостям:

– Илона Федоровна! Сколько человек вчера присутствовало в доме?

– Ужин был накрыт на одиннадцать человек. – Тут же ответила сестра художника. – Еще были два официанта! Два замечательных мальчика из ресторана «У карася», что стоит тут недалеко – через дорогу. Мы уже не первый раз их приглашаем на большие события, они просто незаменимы в таких случаях.

– Где они сейчас?

– На кухне, я думаю. Им нужно много успеть сделать к вечернему празднику.

– Я поговорю с ними позже, предупредите их, пожалуйста. – Попросил Гирс. – Мне кажется, сегодня вечером праздник не состоится.

– Хорошо. – Закрыв лицо платком, всхлипнула Илона и, шаркая, направилась под лестницу, к двери в кухню.

– А что делать нам? – теребя завязки короткого халата, поинтересовался Вадим.

– Вы отдыхайте. Постарайтесь сосредоточиться, вспомнить вчерашний вечер во всех подробностях. Чуть позже мы с Анатолием Ильичом побеседуем с каждым из вас.

– Вы позволите нам быть первыми в вашем списке? – озадаченно спросил Парамонов, все еще придерживая Дельфину за плечи. – Мне бы хотелось уложить ее наверху.

– Пожалуйста.

Психолог и пошатывающаяся поэтесса проследовали за кадку с китайской розой, полицейские зашли в кабинет следом за ними. Толик сразу расположился за столом, положил перед собой блокнот.

– Вчера я уехал из этого дома около полуночи. – Начал разговор Даниил. – Не могли бы вы рассказать, что происходило здесь после этого?

– Я пела. – Тут же ответила Дельфина, опускаясь в кресло напротив Даниила.

– Подробнее, пожалуйста. – Попросил Толик, щелкая ручкой. – Вы начали петь сразу же после отъезда моего коллеги?

– Ну да. – Кивнула поэтесса. – То есть, не то, чтобы уж совсем сразу…. Тут еще много чего произошло!

– Нас это очень интересует! – сказал Гирс. – Постарайтесь вспомнить все мелочи.

– Да вспоминать-то почти нечего! – пробормотала Лебединская, вопросительно поглядела на серьезного Парамонова. – Вадя после ужина вдруг вспомнил, что слышал мое пение на одном из поэтических вечеров. Тут же все начали меня уговаривать исполнить что-нибудь…. Разумеется, я стала отказываться!

– Почему – «разумеется»? – спросил Толик, что-то сосредоточенно записывая в блокноте.

– Нуу…. Знаете ли…. – жеманно растерялась поэтесса. – Я не считаю себя прекрасной певицей. Так, знаете ли, что-то иногда пою для себя. Мне не хотелось разочаровывать гостей.

– Ты просто очень скромна. Ты никого не разочаровала. – Тут же вставил Парамонов.

– Ты слишком добр, Сергей…. – томно закатила глаза дама.

– Сколько времени вы скромно отказывались? – строго спросил Толик, ручка замерла над листком.

– Ой… ну, я не знаю. Минут двадцать. – Поджала губы поэтесса. – Я не засекала.

– В следующий раз засекайте. – Наставительно заметил участковый, делая запись в блокноте.

На серых щеках Дельфины вспыхнул румянец, она обиженно отвернулась. Парамонов коротко кашлянул.

– Значит, по всему выходит, через двадцать минут после отъезда инспектора вы начали петь? Кто это слушал? По фамилиям, пожалуйста. – Постучал пальцами по блокноту Толик.

– Я не начала петь так быстро! – скроив губы сердечком, надменно ответила поэтесса. – Мне нужно было войти в образ, переодеться! Исполнение романсов, дело неземное! Оно требует особого состояния духа! Особого настроя!

– Отлично. – Сделал пометку участковый. – Сколько времени вы переодевались?

– Около получаса. Может быть, чуть больше. Не знаю.

– Дельфина согласилась исполнить несколько вещиц, но попросила нас повременить полчаса. – Вступил в разговор Парамонов. – По истечении этого времени все хотели собраться у рояля. До этого дамы переодевались, мы с Леликом Дудкиным немного выпили, потом прогулялись до гаража.

– Угу…. – Толик старательно записывал показания. – Для неземного прослушивания романсов дамы переоделись, мужчины выпили….

– Солдафон…. – чуть слышно фыркнула Дельфина, отвернувшись.

– Ваша комната на втором этаже? – обратился к ней Даниил.

– Да. – Коротко ответила поэтесса.

– Чтобы переодеться, вы должны были подняться наверх. Вы все время оставались там?

– Да. – Так же коротко и неприязненно ответила Дельфина.

– Хочу заметить, что это официальная беседа. – Безо всякого выражения произнес Гирс. – Несмотря на то, что пока протокол не заполняется, ваши показания очень важны. Будьте любезны говорить правду.

– Вы не очень вежливы. – Раздраженно повела плечом поэтесса.

– Когда вы разговаривали с Аполлинарием? – полицейский не обратил на ее слова никакого внимания. – В котором часу вы были в этом кабинете?

– Я здесь не была! – воскликнула Дельфина, старательно пряча глаза. – Что за нелепые домыслы?

Гирс протянул руку и поднял с пола легкий фиолетовый шарфик, положил его на стол. Поэтесса хрипло вскрикнула, провела рукой по шее, будто только мгновение назад обнаружила пропажу.

– Вчера во время ужина вы были в фиолетовом платье. Это ваш аксессуар? – глядя ей прямо в глаза, спросил Даниил. – Когда я уходил из этого кабинета за десять минут до полуночи, шарфа здесь не было.

– Я могу все объяснить! – задыхаясь, прошептала Дельфина.

– Будьте так любезны.

– Хорошо…. – поэтесса явно нервничала. – Когда вы, инспектор, вместе в Аполлинарием вышли из кабинета за десять минут до полуночи, я была в центре внимания. Меня обступили со всех сторон и уговаривали спеть! А мне было совсем не до музыки….

– Почему же?

– Вы сами слышали, что сказал Аполлинарий после ужина! Его слова о том, что он хочет оставить живопись…. Они потрясли меня!!

– Отчего же? – поднял бровь Гирс, но по его лицу было видно, что он догадывается о причине.

– Оттого…. – Дельфина, попыталась помахать на лицо ладонями, но это помогло мало. Щеки ее горели, в глазах стояли слезы. – Оттого, что он хотел написать мой портрет. Он обещал…. Он мечтал об этом!

– Разве Аполлинарий писал портреты?

– Нет! Года четыре назад он пытался написать портрет Рины. Но из этого ничего не вышло!

– Вы знаете почему?

– Да тут и знать ничего не нужно. – Кусала губы поэтесса. – Рина кого угодно доведет до буйного помешательства. Она называет себя культурной дамой, почти королевой, при этом общается с мужчинами с притворной скромностью и простотой, меняет поклонников, пробует всем доказать, что ее влечет искусство и духовные искания. А по сути, ей бы надобно пирожками на рынке торговать! Это бы у нее прекрасно получилось!

– Значит, все дело в том, что Аполлинарий разочаровался в своей модели?

– Разумеется!

– Он сам вам сказал об этом?

– Нет, конечно! С какой стати я буду обсуждать с ним такие личные темы? Просто для меня это было очевидно!

– Когда он предложил вам позировать для портрета?

– В начале весны. Я заехала сюда, чтобы поздравить Илону с восьмым марта. Аполлинарий пригласил меня в мастерскую, чтобы показать последнюю картину. Мы разговорились…. Вы знаете, мы ведь никогда раньше не обсуждали его творчество! Просто общались в общей компании, вместе проводили время, но вот такой душевный глубокий разговор тет-а-тет у нас произошел впервые! Он показал мне пейзаж, который называется «Утро». Ничего особенного, на первый взгляд…. Просто одна из картин великого Куцего. Огромная гладь реки, покрытая бесформенными льдинами, весеннее голубое небо, голые деревья, проталины под ними. Наверное, у каждого художника есть подобная работа. Но меня она потрясла! Я не знаю, как вам объяснить! Просто, видимо, это приходит с возрастом – вот ТАКОЕ понимание природы, времени! Всю жизнь мы куда-то бежим, куда-то опаздываем, груз проблем склоняет наши головы к земле. Мы живем в городе и видим только асфальт и следы шин. Мы не в силах поднять глаза на небо, на деревья, услышать пение птиц! Мы перечитываем Евангелие, сомневаясь в каждом его слове в своей озлобленной душе, ибо заранее знаем, что никто никогда не явит нам чудо! А так хотелось бы чуда, правда? – глаза Дельфины вопросительно сузились.

– Смотря какого. – Спокойно ответил на это Даниил. – Если вы, читая Евангелие, мысленно просите у Бога, чтобы у вас под окном из ниоткуда появился автомобиль с дарственной открыткой на стекле….

– …Но ведь многие так и живут!

– Моя жизнь научила меня иному. – Невесело усмехнулся Гирс. – Каждый прожитый день – вот подлинное чудо.

– Да! – задохнулась Дельфина, протянула к полицейскому руки. – Конечно! Мы стали настолько жадны до вещей и ощущений, что перестали видеть главное.

– И что же главное? – поинтересовался Толик, отложил ручку.

– Главное то, что каждую осень с деревьев опадает листва! Сама собой, медленно и торжественно она умирает, ложится на землю. Вот что главное! Целый Мир преображается вокруг нас на наших глазах, но мы этого не видим. Для нас октябрь – это лишь повод надеть осеннюю обувь и достать зонты. В один из вечеров мы ложимся спать, а проснувшись утром, обнаруживаем мир – белым! Вдруг, за несколько часов все кругом оказывается засыпанным снегом….. Нас это не потрясает! Мы забыли, как обмирает душа от восторга и удивления! Мы только ворчим по поводу зимней резины на нашем авто. Затем приходит весна. И вот вдумайтесь, представьте – каждый год, повинуясь каким-то могучим высшим инстинктам, вся огромная толща живой субстанции, окружающей нас, начинает просыпаться! – Дельфина закрыла глаза, собрала кончики пальцев в одну точку, будто пытаясь так найти опору в пространстве. – Вы были когда-нибудь на море? Видели огромные толщи воды, медленно вздымающиеся и опускающиеся вниз, будто они дышат? Эти многометровые глыбы в сотни тонн весом всегда безумно пугали меня! Возможно, потому, что весь воздух, вся природа кругом – это те же самые глыбы, только они не всегда сотканы из воды! Каждой весной, проходя по парку мимо собачьей площадки, недалеко от моего дома, я замираю от ужаса и восторга одновременно! Согласитесь, это странно господа, еще вчера был снег и голые деревья, а сегодня вдруг весна. Ну, вот вдумайтесь, вчера еще не было весны, а сегодня – весна! От этого же можно сойти с ума от удивления!!! Земля, деревья, воздух, небо – все это начинает дышать! У меня уши закладывает от того, как звенят ручьи и с каким шумом начинают подниматься по стволам деревьев соки! Каждый год, вне зависимости от курса доллара и выборов в местную управу, весь мир вокруг нас четыре раза меняется до неузнаваемости. Умирающая листва, снег, голые ветки, зелень, …. Это же непостижимо! Кто придумал, что это обыденная вещь? Кто смог убедить человечество, что это просто и буднично? Ведь, по сути, весна – это и есть самое подлинное Евангельское чудо! Сотни таких чудес являет нам Господь в доказательство того, что жизнь непобедима, что мир совершенен. Но мы глухи, слепы, мы проходим мимо, ворча о том, что придется покупать резиновые сапоги по новой цене….

– Об этом вы говорили с Аполлинарием?

– О чем же еще? – попыталась улыбнуться Дельфина. – Меня потрясло, как смог Аполлинарий передать это на холсте. И то, как вдруг начинает менять свой цвет небо, как начинают наполняться соком мертвые деревья, как осторожно, чтобы не обжечь, греет их солнце! И эта река….

– А что река? – спросил Толик, сложив руки стопочкой, как отличник на уроке.

– Наверное, я сказала тогда жуткую банальность. – Смутилась поэтическая Дельфина. – Мне показалось, что река – это спящая женщина! Она почувствовала солнечные лучи на своем лице и руках, сладко потянулась с таким удовольствием и силой, что толстая скорлупа застывшей воды лопнула на ней в один миг, что осколки звенящего льда вдруг полетели в разные стороны, будто взорвались, как шампанское взрывается под вылетевшей пробкой!

– Что же на это сказал вам Аполлинарий?

– Он схватил меня за руку и закричал: – «Ты видишь это? Ты, правда, видишь ЭТО?» Он так обрадовался, так вдохновился! Никак не хотел отпускать мою руку, еще и еще раз переспрашивал про цвета на холсте, про то, как передано движение льда, насколько виден этот «взрыв» радости и эмоций! Мы сами не заметили, как проговорили почти три часа! Я безнадежно опоздала на поэтический вечер в Доме Культуры, а Аполлинарий не закончил какой-то эскиз для заказчика. В тот день мы расстались, как обычно. Но мне показалось, что с тех пор между нами вдруг установилась какая-то невидимая связь, будто бы у нас появился важный, от всех скрытый секрет! А через несколько недель он позвонил мне и попросил позировать для своей будущей картины….