Текст книги "Убийство, шоколад и рояль в кустах"

– Эдик, мой бывший визажист, а теперь еще и фотограф, псих ненормальный. Разумеется, кто-то мог узнать случайно, подслушать, узнать в музее….

– Это понятно. – Толик тяжело задумался. – Письма с угрозами еще были?

– Да. Сегодня утром нашла последнее. На обычном месте – лежало под пепельницей.

Мадам Люба снова раскрыла блестящий мешочек, порылась в нем длинными пальцами с густо-вишневыми ногтями и вынула сложенный вчетверо лист.

Толик выхватил бумагу из ее рук, быстро пробежал глазами. Потом отдал послание Даниилу и снова задумался. Московский инспектор письмо прочитал медленно и внимательно, поглядел сквозь бумагу на свет, заинтересованно потрогал пальцем сгибы.

– Что ты сейчас собираешься делать? – повернулся к мадам Любе участковый уполномоченный.

– Работать. – Резко ответила та и втянула в себя полсигареты. – Время – деньги. Я не могу себе позволить часовую истерику в машине.

Мадам Люба выкинула на пол оставшуюся часть сигареты и полезла в мешочек за следующей. Вдруг, без перехода и предупреждения набросилась на безмолвных моделей:

– Что встали как столбы? Быстро пошли вниз за Эдиком! И чтобы через час были готовы! Уволю обеих, селёдки проклятые!

Девушки резко дернулись с места, на секунду показалось, что на них костяным стуком загремели рёбра. Приседая в коленях на длинных тонких ногах, они выскочили из зала и громко затопали по коридору.

– Уволишь, а кого твой Эдик снимать будет? – насмешливо поинтересовался участковый уполномоченный.

– Ой, можно подумать! – Отмахнулась вновь зажженной сигаретой мадам Люба. – Я и сама часто снимаюсь! Потом Эдик на фотошопе правит. Я очень фотогенична и главное – понимаю, что от меня требуется в кадре. Просто меня одну на всё не хватит.

– Вот здесь ты права. – Согласился Толик и озадаченно посмотрел на часы. – Рассказывай, как планируешь работать.

– Подробно? – удивилась Пулькина.

– Очень подробно! – поднял бровь Толик.

– Хорошо, слушай. – Мадам Люба прошла за рояль и пнула ногой в леопардовой шпильке свернутый в рулон огромный матрас из толстой резины. – Жак надует этот батут и подвинет вот в тот угол!

Пулькина показала сигаретой угол у окна.

– Там красивый фон – рыцари и черный замок. Батут будет накрыт тремя пледами разных шоколадных оттенков. На него, спиной назад, вот с этих двухметровых козел будут падать Матильда с Кларой в развевающихся прозрачных платьях.

– Зачем?

– Затем, что это красиво.

– И долго они будут падать?

– Хоть всю оставшуюся жизнь, пока Эдик не сделает десятка три-четыре удачных снимков.

– Ясно. А потом?

Мадам Люба прошла в дальний угол зала и показала на деревянную банную, в высоту выше метра бочку.

– Потом эти селедки разденутся и залезут вот в эту посудину. В нее будет налита вода и добавлено несколько килограммов растворимого кофе. Они будут изображать, что они в жидком горячем шоколаде. Опять-таки, пока Эдик не скажет, что есть хороший кадр.

– Всё?

– Нет. Видишь этот бак на электрической плитке? – Мадам Люба быстро, как гибкая обезьянка, вскарабкалась на большие двухметровые козлы. На них, у самых перил стояла закрытая покрывалам непонятная глыба. От нее вниз спускался бесконечный электропровод. Она сдернула покрывало, и под ним точно, оказался широкий бак из нержавейки с кнопками и переключателями внизу.

– Вижу.

– В нем целая гора шоколада. Когда мы включим плитку, он быстро станет горячим. Мы выльем его на рояль, и уже на шоколадном музыкальном инструменте закончим сессию.

– И все это за один день?

– Конечно, нет. За день это нереально! Поэтому-то я взяла этот зал до четверга.

В комнату заглянули испуганные модели, держащие в охапке кучу прозрачных тряпок шоколадных оттенков, огромные косметички и щипцы для волос.

– Ах да, скажи-ка мне, есть в этом доме еще хоть одна чистая комната с электричеством. Моим клячам нужно где-то переодеться.

– Спроси у хозяйки. – Развел руками Толик, кивнув на Глашу. Сам же он тем временем подошел к Даниилу и что-то быстро зашептал ему на ухо.

Мадам Люба повернулась к Глафире и смерила ее долгим взглядом. Оценила насмешливые надменные глаза под тонкими бровями, высокий лоб, прямую осанку.

– Могу ли я попросить вас об этом одолжении? – Подчеркнуто вежливо обратилась она к Глаше.

– Буду рада вам помочь. – В тон ей ответила та. – Следуйте за мной.

Они прошли в комнату с сундуком и натюрмортом на окне, через нее попали к винтовой лестнице.

– Если спуститься вниз на три витка, – объясняла Глаша, идя впереди моделей и мадам Любы. – То вы попадете в маленькую комнату, выходящую окнами в парк. Здесь есть электророзетки, кофеварка и даже кран с чистой водой.

Модели обрадовано захлопали бесцветными ресницами.

– Спасибо. – Поблагодарила мадам Люба.

– Пожалуйста. Кроме того, вы можете забрать стулья из верхней комнаты, они нам пока не понадобятся. А в коридоре есть старое зеркало, правда, оно без рамы. Пусть ваш шофер внесет его.

– Вы очень добры. – Еще раз поблагодарила мадам Люба и тут же набросилась на моделей. – Нечего стоять, разинув рты! Быстро за стульями и переодеваться!

Глафира снова поднялась наверх, достала из сундука многострадальный альбом и, помедлив, решила незаметно уйти.

Уже во дворе она услышала голос Даниила:

– Душа моя! Ты уходишь по-английски, не прощаясь?

Глаша оглянулась. Он быстро догонял ее, оставив Толика у большого черного, очень запыленного автомобиля.

– Не хочу вам мешать.

– Неправда, ты просто обиделась, что мы занялись делами. Прости! – Он сжал ее пальцы, поднес к губам, нежно поцеловал несколько раз.

– Я понимаю, что ты приехал не просто так.

– Я приехал очень не просто так. Но я обещаю – у нас будет много времени, чтобы побыть вместе, пообщаться.

Глаша попробовала отнять свои пальцы, но ничего не вышло, он очень крепко держал их.

– Сейчас мы поедем с Толиком в управление – у нас важное дело. А вечером мы вернемся. Хочешь, я зайду за тобой в мастерскую?

– Хочу. – Глаша, наконец, улыбнулась. – Карп и отец Косьма будут очень рады видеть тебя. Не говоря уж о Маше! Давай поужинаем все вместе.

– Замечательно! – Обрадовался Даниил и снова несколько раз поцеловал ее пальцы. – До вечера!

– До вечера!

Когда московский инспектор направился к автомобилю, Глаша случайно подняла голову на окно второго этажа. В черном проеме узкой рамы стояла Шоколадная Прима и курила, пристально глядя на них. В этом ракурсе ее платье было похоже на рваное кровавое пятно.

Глафира тряхнула головой, чтобы отогнать наваждение, и быстро пошла к монастырю. Путь ее лежал через Тополиную аллею, которая была необыкновенно хороша в светлое сентябрьское утро.

Но Глафире было не до красот родного Скучного. Сумбур в голове мешал ей сосредоточиться на загадке таинственных кровавых посланий.

Кроме того, сейчас все ее мысли были заняты неожиданным приездом Даниила. Глаша улыбнулась. Он почти не изменился, разве что похудел немного, да в глазах появилось новые, незнакомые искорки. Какое дело привело его из Москвы и зачем они поехали в управление?

Глафира уже приблизилась к холму, на котором стоял старый Храмовый комплекс города Скучного.

До революции в нем жили монахи, вели большое хозяйство, проводили длинные красивые службы…. Теперь же здесь находился «Музейно-исследовательский центр». Несмотря на то, часть построек по-прежнему стояла в руинах, комплекс быстро восстанавливался. Карп Палыч – директор и хранитель всего этого беспокойного хозяйства, работал и жил тут же – в старом певческом корпусе, расположенном в каменном двухэтажном доме.

В бывшей трапезной – слева от дома директора, за низкой каменной аркой располагалась иконописная мастерская. Глаша торопливо подошла к двери, отперла ее, и совсем уж собралась войти, когда услышала не то, чтобы ласковый, а совершенно елейный голос тетка Александры:

– Здравствуй, милая доченька!

Глафира вздохнула, мысленно собралась, сообщила своему лицу приветливое выражение и обернулась.

В тени гигантских зарослей борщевика и репейника по-сиротски ссутулившись, стояла родная тетка Даниила с большим свертком в руках:

– Здравствуй, милая! – Еще раз поздоровалась она, приближаясь к бывшей трапезной. – А я тут мимо шла!

– Вот и хорошо, что заглянула. – Стараясь напустить в голос больше радости, ответила Глаша. – Заходи.

Они вошли в прохладную мастерскую. Глафира взяла с сундука простой темный платок, быстро повязала его на голову, привычным движением убрав со лба волосы. Подошла к небольшому иконостасу, перекрестилась на лик Спасителя, Божьей Матери, прочла короткую молитву. Двинулась к столу.

Тетка Александра тоже с душой перекрестилась, поцеловала край иконы:

– Господи, благослови!

После этого сразу перешла к делу:

– Он с краю не любит спать!

Глаша чуть не выронила из рук тяжелый стакан с кистями. Осторожно опустила его на стол, повернулась к Александре и уставилась на нее непонимающим немигающим взглядом.

– Ой! – пискнула Александра и отвела глаза. – Не гляди так, мурашки по спине бегут!

Глафира послушно отвернулась, а для верности еще и прошла в дальний угол мастерской к старому буфету. Включила электрочайник.

– Мне сестра из Москвы звонила! – Слезливо продолжила тетка, без сил опускаясь на сундук. – Извелась она вся! Даниил с работы домой не ходит, похудел, штаны парашютом висят. А если и приходит, то во сне Глафиру зовет! А вчера днем домой нагрянул, молча вещи в свою машину покидал, мать поцеловал, сказал: «Не ждите!» и уехал.

Тетка Александра тихо заплакала, ловко подхватывая мелкие слезы в концы платка:

– Не объяснил ничего, не сказал толком. И ты молчишь! Как два сыча! Таращитесь друг на дружку и молчите! Ничего у вас не поймешь!

Глаша присела с ней рядом, обняла за шею, улыбнулась:

– Ну, допустим, никаким парашютом штаны не висят. Это, во-первых. Даниил давно уже здесь, с Толиком уехал в управление. Дела у них. Это, во-вторых. А что касается….

– Здесь! – радостно вскинулась Александра. – Значит, ничего не напутала Семеновна! А то стою я на утренней службе, про звонок сестры вспоминаю. Прошу Господа, чтобы управил всё! А сама гляжу – нет тебя в храме. «Эге, думаю, неспроста это!» И тут Семеновна подходит, та, что у Старого Вокзала живет….

Глаша кивнула, давая понять, что прекрасно понимает о какой Семеновне речь.

– И говорит: «Племянник твой в Скучный по московской дороге через шлагбаум приехал. В светлом костюме, в темных очках. Я думала, он к участку полицейскому направится. А он влево свернул и прямиком к Верхней улице покатил! Не иначе, к Глашке! Ну, Александра, коли поросенка, помяни мое слово!» У меня внутри прямо так и оборвалось все! Как это, думаю, коли поросенка – он же маленький еще! Нужно будет еще двух докупать! А то и трех! У Петровны докуплю – у нее хорошие поросята!

Глаша тихо смеялась, отвернувшись в угол.

– Не смейся! – Развернула ее к себе Александра. – Точно говорю, лучше, чем у Петровны нет поросят!

– Я верю, верю! – Борясь со смехом, ответила Глафира.

– То-то же! – успокоилась тетка. – А то вы, молодежь, ничего в поросятах не понимаете! Одни убийства на уме! Аа! Слышала!!! – вдруг вскрикнула Александра, да так, что Глафира вздрогнула и схватилась за сердце. – В Усадьбе фотографа убили, прямо на рояле! Кровь всю в бак для шоколада слили, а тело розами закидали, чтобы не нашел никто!

Глафира уже смеялась в голос, не в состоянии сдерживаться. Наконец, она смогла остановиться на секунду и произнести:

– Знаю. С утра там Толик был. Кстати сказать, Даниил именно туда и ехал с вокзала. А вовсе не ко мне!

– Конечно! Я не спорю! – Очень ласково, как тяжело больному ребенку ответила Александра. – Конечно, не к тебе!

И тут же вскочила, засуетилась, засобиралась:

– Побегу-ка я, договорюсь с Петровной! Пока Анна всех поросят в старом городе к своим ручищам не прибрала!

Прихрамывая и охая, тетка засеменила к двери, во двор, и вскоре ее хлопотливые причитания стихли за аркой.

Глафира осталась одна. Еще чуть-чуть посмеялась над забавной теткой, и тут ее взгляд упал на большой сверток на сундуке.

– Вот растяпа! – Негромко сказала она. – Тряпки-то свои забыла!

Глаша подошла, отогнула край мешка, заглянула внутрь и опять засмеялась, но уже совсем по-другому – тихо и по-бабьи горько.

В мешке лежали необъятные мужские мягкие тапочки, полосатая пижама, несколько отутюженных футболок и пара до блеска отстиранных джинсов. Сбоку была заткнута старенькая книжка в затертом коричневом переплете «Записки о Шерлоке Холмсе».

Глаша прижала книгу к груди. В такой позе, рядом с большим мешком ее и застали отец Косьма и Марья, ввалившиеся через порог в открытую дверь.

– На службе не была! – Вместо приветствия строго сказал отец Косьма и вдруг замолчал. Подошел ближе, за плечи развернул Глафиру к себе. Заглянул в ее глаза и размашисто перекрестился:

– Слава Богу! Вернулся!

Глава 3. «Ты умрешь красиво»

День быстро катился к концу. Был он суматошный и суетливый.

Несколько раз в мастерскую прибегал Карп, сначала не мог вдеть нитку в иголку, потом принес страшные вести об убийстве фотографа в Усадьбе, успокоился, узнав, что это неправда, но вскоре прибежал еще раз, сел на стульчик и затих.

Женщины не отрывались от работы, тонко выписывая чертежку на ликах. Карп Палыч не отвлекал их, безмолвно наблюдая за движением рук художниц.

Первой не выдержала Маша:

– Ну, что случилось-то? Говори уже, Карп Палыч!

– Александра заходила. – Ответил директор. – Плакала.

Марья и Глафира коротко переглянулись.

– Что-то она сегодня целый день плачет. – Заметила Марья. – На этот раз что приключилось?

– Племянник у нее из Москвы нагрянул. – Карп уставился на Глафиру, но у нее, по обыкновению, не дрогнула на лице ни единая черточка.

– Мы знаем.

– А жить-то ему негде! – Трагически продолжил Карп. – У Александры полон дом. Она жильцов впустила в пустую комнату. Что же теперь делать-то?

Директор опять выжидающе уставился на Глафиру.

– Придумаем что-нибудь. – Пообещала Маша. – Не волнуйся. И тетке Александре передай, чтобы не волновалась.

– Спасибо, девочки! – Обрадовался маленький Карп и вскочил со стула. – А то она меня уже со свету сжила!

Он быстро убежал, а Маша и Глаша снова переглянулись, покачав головами.

– Я его пока к себе заберу. – Сказала Марья. – Выгоню их с Толиком вдвоем на веранду храпеть. Чтоб веселее было. И Сникерса туда же выкину. Пусть втроем дом охраняют.

Женщины рассмеялись.

Глаша представила, как Даниил и Толик, в паре с маленьким пуделем Сникерсом охраняют дом и заметно повеселела.

Солнце начало меркнуть. Приближался вечер. Из директорского дома, густо и пахуче отнесло сладкими пирогами. За окном опять раздались шаги. Стукнула дверь и в комнате в очередной раз появился Карп Палыч:

– Девочки! Я на ужин пригласил всю компанию из Усадьбы. Фотографа с шофером, моделей и Любовь Робертовну. Правда, они придут нескоро! У них съемки почти до половины девятого. А потом они к нам присоединятся. Вы не против?

– Конечно же, не против! – тут же отозвалась Марья. – Очень мне хочется на эту компанию полюбоваться. Особенно на знаменитую Любку Пулькину! А то Толик мне за эти два дня все уши про нее прожужжал. Надо бы поглядеть на эту красавицу!

Глаша подняла глаза на подругу и выразительно вздохнула.

– А что я такого сказала? – притворно удивилась Маша. – Глаз да глаз за этими мужиками!

– Кстати, они уже приехали, мужики ваши! – крикнул с порога Карп. – К вам хотели бежать. Но отец Косьма не пустил – очень уж ему хочется московские новости послушать. А больше того – узнать, что в Усадьбе творится!

Услышав это, дамы быстро закончили работу, собрались. Направились к директорским апартаментам.

На широкой веранде, перед входом в дом, был расставлен огромный стол, на подоконнике медленно закипал самовар. Тетки Анна и Александра наперебой угощали Даниила и Толика, загнанных на диванчик, пирогами и сдобными баранками. Рядом с инспекторами на стуле сидел отец Косьма, он по привычке наматывал на палец кончик бороды и хитро щурился. Карп Палыч, счастливый от того, что Александра отвлеклась от него хоть на время, расслабленно развалился в своем кресле, с интересом слушал Толика.

Из дома вышла пышногрудая валькирия Дарья – средняя дочь попа, новоиспеченная жена племянника директора, вынесла в вытянутых руках большое блюдо с ароматной уткой.

– Тетя Шура сказала, – поведала она отцу бархатным грудным голосом, – Что нужно Даниила Владимировича кормить лучше. А то он исхудал очень! Я воду под пельмени поставила, литров десять.

Даниил, сидевший со стеклянными глазами, увидел Глафиру, засветился изнутри, и бесшумно, одними губами попросил ее:

– Спаси меня!

Глаша ловко, как кошка, проскользнула мимо попа, обеих теток, вывернулась из-под локтя Дарьи и непостижимым образом вдруг оказалась на диванчике, рядом с Даниилом, у него под мышкой.

Отец Косьма только крякнул. А тетка Александра умильно расплылась в сладкой улыбке.

– Добрый вечер, душа моя! – Прошептал ей на ухо Даниил, крепко прижимая ее к себе. – Я тут чуть с ума с ними не сошел!

Глаша умиротворенно улыбнулась и, положив голову ему на плечо, прислушалась к тому, что рассказывал Толик.

А Толик, поймав за длинный подол платье Маши, и усадив ее с собой рядом, продолжил прерванный рассказ:

– …и днем, в нашей лаборатории сделали анализ этой крови. Так что я могу со всей ответственностью успокоить жителей вверенного мне участка – никакого убийства в Усадьбе утром не было. Кровь использовалась птичья, куриная. От двух разных особей.

– Что на свете делается! – вздохнула Дарья.

– Это хорошо, что ты нас успокоил! – Кивнул головой отец Косьма. – А то весь приход переполошился. Сегодня на службе только и шептались по углам – не молитва, а недоразумение!

– А еще говорят, мадам эта раскрашенная – Любовь Петровская, письма получает. Вроде как от тайного воздыхателя! – Продолжила Дарья. – И в этих письмах он обещает ее зарезать или, на худой конец, задушить! Вот как он от нее голову потерял!

– И что, очень она хороша собой? – спросила у Дарьи Маша, напустив на себя равнодушный вид.

– Да как тебе сказать… – Развела руки Дарья. – Смотреть не на что! Одни перья, да краска!

Застольная беседа постепенно приняла мирный характер. Про страшные письма и кровавые лужи забыли. Тетки расспрашивали Даниила про Москву, попутно переживая о предстоящей свадьбе.

Начинало смеркаться. К торшеру, выставленному на веранду, стали собираться белокрылые мотыльки.

Вдруг за поворотом послышался легкий шум, голоса. Все обернулись.

К веранде со стороны Тополиной аллеи подходили двое. Это оказалась одна из бесплотных моделей в сопровождении угрюмого смуглого Жака.

– Добрый вечер! Нас Любовь Робертовна к вам отправила. – Сказала модель и с тоской поглядела на ломящийся от угощения стол.

– Заходите! Присаживайтесь! У нас сегодня большая радость – приехал из Москвы родственник.– Обрадовался новым гостям Карп Палыч. Придвинул модели стул. – Как ваше имя?

– Матильда.

– Будете пироги? Утку? Правда, она уже холодная.

– Нет-нет! – Испугалась Матильда, будто бы он ей предложил прилечь на дыбе. – Если есть, минеральную воду, пожалуйста!

– Ты эти слова брось! – строго сказала тетка Александра, и сурово брякнула об стол плошкой с салатом и курятиной. – Это ты у себя дома будешь водой питаться. А здесь ешь то, что нормальным людЯм положено.

Матильда блаженно понюхала салат и осторожно взяла маленький кусочек. За Жаком ухаживала тетка Анна. Правда, там споров слышно не было.

– А где же сама Любовь Робертовна? – поинтересовалась Марья из-за плеча Толика.

– Она скоро будет. – Вежливо ответила тоненькая Матильда. – Они пока работают. Клара и Эдик должны сделать еще несколько снимков. Любовь Робертовна очень не в духе.

– Отчего так? – Поднял брови над круглыми линзами очков Карп.

– Видите ли, Любовь Робертовна очень занятая женщина. – Издалека начала Матильда, выуживая прозрачными пальцами из тарелки кусочек огурца. – Поэтому к вечеру всегда сильно устает. И от этого, иногда теряет свою сумочку с сигаретами и телефоном.

– Сумочку? – переспросил Толик. Глаша почувствовала, что и Даниил тоже напрягся.

– Пожалуйста, не придавайте этому значения! – уловив в голосе участкового уполномоченного тревожные нотки, поспешно сказала Матильда. – Это случается часто. Потом она всегда находит свой мешочек, в самых неожиданных местах. Ничего уж тут не сделаешь!

– Ну-ну! – буркнул Толик. А Даниил задумчиво глянул на Глашу. Между его бровей опять появилась глубокая складка.

Чтобы загладить возникшую паузу, Карп Палыч начал рассказывать про Усадьбу, ее реставрацию, перспективы создания музея.

Матильда слушала заинтересованно, по-детски распахнув глаза. Постепенно все втянулись в разговор. Увлеклись так, что когда к веранде подошел сияющий стразами фотограф Эдик, все от неожиданности охнули.

– Вечер добрый! – Он эффектно улыбнулся, разбросал вокруг себя каскад разноцветных искр, и переливаясь, как иллюминация в мьюзик-холле, поднялся на ступени. – Женщины сейчас подойдут. Любаня ищет свою сумку – это ее любимое занятие. В это время ее лучше не отвлекать!

В восторге от собственной шутки, Эдик неестественно широко раскрыл рот и громко засмеялся. Матильда усмехнулась, видимо, понимая, о чем речь. Даже хмурый Жак негромко хмыкнул.

– Кушать будете? – тараща глаза на блестящую диковину, спросила Дарья.

– Буду! Я голоден как волк.

– Есть холодная утка, пироги, пельмени! Что будете?

– Холодная утка? – встрепенулся Эдик. – Чудесно! А красное вино к ней есть?

– Нет. – Ответила Александра. – Могу самогона плеснуть. У меня хорош самогон!

– И у меня! – Тут же встряла в разговор тетка Анна.– У меня пшеничный!

Толик жалобно застонал, зажмурил глаза и треснул кулаком по столу. Даниил беззвучно засмеялся, мелко затрясшись под пиджаком. Глаша тоже прыснула в ладошку.

– Ой, нет, знаете ли! – Растерялся от такого напора Эдик. – Я лучше сейчас из машины принесу. У нас еще осталось бутылок пять…. Ты мне поможешь, Жак?

Жак согласно кивнул, вытер пальцы и рот об салфетку, встал из-за стола. Они скрылись за углом, растворившись в сумерках.

Все ждали их возвращения, переговариваясь о пустяках. Через некоторое время вернулся Жак с пятью бутылками вина.

В общей суматохе к веранде подошла вторая модель, бестелесная блондинка Клара. Она оглядела шумную компанию, робко поздоровалась.

Карп Палыч, обожающий гостей, тут же взял ее под свое покровительство. Усадил рядом с Матильдой, и, решив, что девушкам холодно, побежал в дом за пледами.

Прозрачная Клара тут же была снабжена «человеческой едой» и обещанием «накормить с ложки» в случае неповиновения. Пледы вскоре были принесены. Девушки отнекивались, Карп настаивал!

Эдик появился почти одновременно с Кларой, крайне возбужденный. Его тут же усадили за стол, налили вина к утке.

– Ой! Меня остановила некая странная особа! – Экзальтированно кричал он, принимая в руки наполненный бокал. – И начала спрашивать, знаю ли я Филиппа Киркорова. «Золотая моя, – ответил я ей. – Филиппа Киркорова знает весь мир. Это он нас не знает ни-ко-го!»

За столом засмеялись. Начали предполагать, что за странная особа такая.

– Ой! Очень продвинутая личность! – отпив вина, громко подключился к обсуждению Эдик. – Эдакая авангардная единица! В цветастом платке с кистями, в длинной юбке, а под юбкой – вот, ей Богу! – джинсы. Я еще присмотрелся – точно, джинсы! Очень авангардно! Нужно будет в Москве попробовать!

– Так это Матрена с Верхней улицы! – хором сказали тетка Анна и Дарья.

– За Матрену с Верхней улицы! За Большую моду! – восторженно поднял бокал Эдик и все со смехом присоединились.

Дарья и Маша уносили на кухню грязные тарелки. Матильда и Клара тут же вскочили, как по команде:

– Мы поможем!

– Еще чего! – возмутилась Дарья. – Сидите, отдыхайте!

Но девушки так испуганно настаивали, что им позволили унести пустую хлебницу и пару селедочниц.

Во всей этой кутерьме совершенно неожиданно раздалась короткая звонкая мелодия.

– Ой! Это мне СМС пришло! – радостно прокричал Эдик. – Интересно, от кого это?

Но тут же его лицо сделалось театрально-несчастным:

– Ой! Это все Любаня! Совершенно неутомимый человек! Требует, чтобы я вернулся и снял ее – она уже в гриме!

– Сейчас? – удивился Толик.

– А что? – тоже удивился Эдик. – Ой! Мы быстро! А потом я притащу ее сюда! Сколько можно работать!

Он быстро, уже стоя, затолкал в рот два пельменя, отхлебнул из бокала глоток вина и побежал к Тополиной аллее.

– И часто Любовь Робертовна так работает? – спросил Толик у Жака.

Тот махнул рукой и кивнул.

– Всегда! – откликнулись Матильда и Клара. Их только-только общими усилиями снова усадили за стол.

Тетки Анна и Александра хлопотали с яблочными пирогами и большими вазами с вареньем. Принесли мороженое.

Жак помог наполнить второй самовар, с удовольствием начал кочегарить его узким сапогом.

– А правда, что в Готическом зале будут стоять настоящие рыцарские доспехи? – широко распахнув глаза, спросила Матильда.

– Да! – всплеснул руками счастливый Карп Палыч.

– И кони?

– И кони! – ликовал Карп. – Пара рыцарских доспехов нам удалось восстановить самим – они стояли в кабинете князя Р****ского, хозяина Усадьбы. А вот еще одного рыцаря и двух коней нам передает для экспозиции Центральный музей.

– Как интересно!!

– Должно быть красиво! – выдохнула Клара.

– Я сейчас покажу! У меня есть макет зала и эскизы в цвете!

Карп радостно убежал в столовую. Вскоре вернулся и разложил на столе, поверх вазонов и чайничков большой лист ватмана:

– Вот здесь будут кони, в больших стеклянных витринах…. А вот здесь….

Глафира почувствовала, как рука Даниила нежно скользит по ее платью. Она тепло поглядела на него.

– Сейчас мы смоемся от всех в библиотеку, на наш подоконник, и будем целоваться! – Тихим счастливым шепотом сказал он ей в самое ушко.

Глафира улыбнулась, улетая в его искрящиеся близкие глаза.

– А потом…. – взгляд Даниила чуть переместился в сторону и вдруг стал пустым, холодным и несчастным. – А потом – как обычно! Никаких библиотек!

– Почему? – Глаша даже опешила от такой метаморфозы. – Я хочу целоваться!

Но Даниил уже высвобождал свою руку из-под ее локтя. И только тут она заметила, что на веранде стало неестественно тихо. Все замолчали и замерли, как на стоп-кадре.

Глаша выпрямилась на диванчике и оглянулась на ступени, туда, куда молча уставились все присутствующие.

На нижней ступеньке стоял Эдик. Его лицо было бело и страшно. Длинные волосы, поставленные торчком с помощью сильного лака и до сих пор смотревшиеся эпатирующе, сейчас создавали впечатление крайнего ужаса. Блестящая футболка, руки, скулы – были вымазаны чем-то темно-коричневым, жирным. Он мелко дрожал и показывал левой рукой за угол, в темноту, откуда он только что прибежал.

– В Усадьбе! – прошептал он прерывающимся голосом. – Там…. Там….

Здесь он хрипло всхлипнул, закатил глаза и рухнул на ступени без сознания.

***

Полицейская машина подъехала к Усадьбе со стороны музея уже через несколько минут после эффектного обморока Эдика.

В автомобиль к полицейским успели вскочить Жак и Клара. Матильда осталась с Эдиком, которого все присутствующие тщетно пытались привести в чувство.

– Давай через центральный вход! Я через боковую дверь! – крикнул Толик, захлопнув машину, и рванул за угол.

Даниил быстро взлетел по ступеням, миновал колонны, забежал в полукруглый холл. У начала лестницы никого не было.

– Жан! – бросил он запыхавшемуся шоферу. – Поищи ее на первом этаже!

Сам же он, не теряя ни секунды, бросился наверх. К входу в Готический зал полицейские подбежали почти одновременно – Толик вылетел из дверей комнаты с сундуком, а Даниил с размаху выскочив со ступеней, со скрипом затормозил на скользких подошвах.

Готический зал сиял страшной красотой!

Электрические лампы, висящие без люстр по четырем углам зала, были выключены. Зато, компенсируя отсутствие этого блага цивилизации, по всему полу были расставлены свечи. Это были обыкновенные белые свечи, пяти сантиметров в диаметре, такие обычно покупают, чтобы украсить новогодний стол. Их было много – несколько десятков.

В свете их желтого, колеблющегося пламени, роспись мрачных стен предстала совсем в другом виде. Кони и окровавленные рыцари ожили. Их лица стали объемными и осмысленными, шелковые одежды мягко развевались, молнии на черном небосводе изгибались и мигали. Луна упруго выгнувшись, мертвенным блеском освещала черные замки, в их зловещих окнах заметались подвижные тени. Драконы на потолке косились на вошедших живыми, налитыми кровью глазами.

Мадам Любы не было.

Отчаянно пахло горячим, растопленным шоколадом. Инспектора одновременно подняли головы на козлы – бак из нержавейки поменял свое положение. Он был перевернут на широких шарнирах, и теперь стоял пустой, с опущенным вниз широким горлом.

– Ты думаешь то же, что и я? – Несчастным голосом спросил Толик.

– Видимо, да. – Ответил Даниил. И добавил. – Если это правда, я больше никогда в жизни не смогу съесть ни капли шоколада.

Они быстро поднялись на козлы и подошли к краю. Сверху им открылась ужасающая своей нереальностью картина.

Любовь Робертовна Петровская лежала на батуте, очень низко, почти на самом полу. Её руки и ноги, были крепко стянуты толстыми коваными цепями. Сверху она была залита неравномерным слоем теплого еще шоколада. Лепестки с бордовых роз густо осыпали всю эту смертельную композицию, будто легкие крылья бабочек.

– Вызывай ребят. – Сдавленно проговорил Даниил, не в силах оторвать взгляд от остывающей шоколадной массы.

– Можно войти? – раздался снизу испуганный голос Жака.

– Что случилось? – голос Клары прерывался от страха и быстрого подъема по лестнице.

– Войти можно, трогать ничего нельзя! – Уже рабочим, спокойным голосом сказал Даниил.

Они поспешно спустились на пол. Толик вышел в коридор, чтобы позвонить в участок, а московский инспектор осторожно провел Клару и Жака в угол, к тому месту, где лежал страшный батут.

– Узнаете ли вы эту женщину? – спросил он.

Жак недоуменно всмотрелся в коричневую поверхность, разглядел лепестки, цепи, и вдруг с коротким криком отшатнулся, схватившись за горло. Даниил внимательно следил за выражением его лица. На несколько секунд он отвлекся от Клары, а зря, потому что она внезапно упала на колени с громким рыданием. Протянула к убитой руки, попыталась собрать лепестки!

Даниил виртуозно, совсем не испачкавшись в шоколаде, подхватил модель и рывком поставил на ноги.

Глаза у нее были закрыты, по узким голубоватым щекам текли слезы. Ноги ее подгибались.

– Помоги! – кивнул инспектор Жаку и они вдвоем оттащили Клару в двери.

Вернулся мрачный Толик.

– Давай-ка их пока в ту комнату! – он кивнул на зал с сундуком, в котором Глаша и Маша писали натюрморты.