Текст книги "Закон жертвы: ловушки прошлого"

Маринка услышала тревожный голос Ирочки:

– Нет, не перепутаю. Все передам, я поняла. Спасибо вам, доктор. Я чувствовала, что-то неважное с ней произошло, она вчера от доктора пришла очень расстроенная. Помогите ей, ее муж так ждет этого ребеночка! Нельзя его потерять.

– Да, да, я понимаю, и рад, что вы все поняли. Но теперь до-свидания, мы должны спешить, чтобы спасти ребенка.

Маринка была в отчаянии.

«Ирочка тоже поверила ему. Что теперь будет? А с Машенькой и с Виктором? Как же ей страшно! Она чувствовала себя совсем беспомощной. Куда ее везут? Если к профессору, то это хорошо. Лариса Федоровна знает, где этот центр. Не будет же он ее убивать? Ему что, жить надоело? А если не к профессору? Если это те, кто охотится за ней? О Господи, как же ей страшно!»

6

Ехали они очень долго, и с каждой минутой таяли ее надежды, что везут ее к профессору. Туда они давно бы доехали. Куда он везет ее? Стекла в машине были тонированы, поэтому она не видела ничего. Ей было холодно, хорошо, что она успела накинуть шубу и надеть сапоги. Она чувствовала, что дорога стала плохой.

Тревожные мысли не покидали ее.

«Куда же меня везут? Что мне вкололи? Как это отразится на моем мальчике? А профессор? Ведь только он знал, что у моего ребенка какие-то изменения в сердце. Он что, с ними заодно? И кто они, эти похитители? Столько вопросов»…

Наконец машина остановилась. Открылись двери и двое мужчин переложили ее на каталку. Маринка хотела посмотреть, где она, но ее укрыли простынкой с головой и повезли по длинному коридору.

Она чувствовала, что воздух стал чистым. Значит они за городом. Ее привезли к лифту, она слышала это по звуку: открылась дверь, ее ввезли в лифт, потом опять длинный коридор, и наконец тележка остановилась. Простыню с нее сдернули, сняли сапоги и шубу и прямо в халате положили на кровать.

Маринка увидела комнату, заставленную неизвестными ей приборами. Такие комнаты она видела в американских фильмах, когда в них показывали медицинские палаты. Значит, это больница? К ней подошли двое мужчин, в одном из них она узнала старенького профессора, ее сердце болезненно сжалось: он с ними заодно.

– Вадим, сколько кубиков ты вколол?

– Петр Иванович, как положено, десять. Мужики от этой дозы сразу сваливаются, а эта даже сознание не потеряла.

– Я же тебе говорил, она очень опасна, сделай еще парочку, мне надо отключить ее. Тут и передержать нельзя, роды состоятся через три-четыре дня. Я сам сделаю ей стимуляцию. К сожалению, она должна остаться в живых, так мне приказали. Вадим, сейчас я должен уехать. Мне нужно время, я думал провести роды сегодня, но надо, чтобы она могла двигаться, иначе умрет. У меня все оформлено, паспорт там, документы, но надо еще решить с квартирой, мне жаль ее бросать просто так, у тебя там никого нет на примете? Отдам квартиру дешево.

– Петр Иванович, я помогу вам. У меня как раз друг квартиру ищет, сейчас я ему позвоню. А что делать мне?

– Тебе? А что тебя волнует? Не ты здесь главный. Твое дело – сторона. Кому ты нужен? Они тебя даже искать не будут. Эта, он кивнул на Маринку, тебя не знает. Сила ее к ней вернется, но только через неделю после родов, так что времени у нас много. С ее памятью мы поработаем. А теперь коли ее, а то мы и так тут при ней разболтались.

Профессор улыбнулся, подошел к Маринке и произнес:

– Ну что, милочка, доигралась? Ты хочешь знать, здоров ли твой мальчик? Конечно, да. Но сейчас это не имеет значения. Я против тебя и твоего ребенка ничего не имею, мне приказали его убить, а приказ моего господина для меня закон.

Он повернулся к Вадиму:

– Вадим, ты посмотри, какая красивая женщина! Я даже не жалею, что она останется в живых. Ведь это произведение искусства. Смотри. Он откинул одеяло и распахнул ей халат. Видишь, Вадим, какие ножки, грудь, волосы, про глаза я вообще молчу. Беременность так идет ей. Ох, если бы я был помоложе! Я разрешаю развлечься с ней тебе, а я посмотрю, молодость вспомню.

Маринка с ненавистью смотрела на мужчин.

– Ну, что ты так смотришь? Вы, бабы, только для этого и созданы. Вадик, если тебе не нравятся ее глазки, выруби ее уколом. Сейчас, милочка, будешь баиньки.

Потирая руки и противно хихикая, он произнес:

– Я тебя уверяю, Вадим, сейчас ты получишь массу удовольствия.

Вадим набрал шприц, сделал ей укол, и сознание наконец покинуло ее. Маринка так хотела этого, если бы этот гад залез на нее, она бы умерла от омерзения.

7

Ей опять снился тот странный сон: но теперь черный ужас захватывал ее своими лапами, это было знакомое ощущение, такое она испытывала, когда ходила с бабой Аллой на красный уровень и чуть не погибла там. Только сейчас чернота засасывала ее, она видела рядом Машу, она, как могла, отпихивала девочку от чудовища, но сама не могла справиться с ним. Ужас овладевал, залезал в душу. Он пил жизнь, но противостоять этому она не могла, силы покидали ее. Она сделала последнее усилие, чтобы спасти девочку, и… проснулась.

Она сразу же вспомнила, что с ней произошло. Кто-то ходил по палате. Она постаралась, чтобы не заметили, что она пришла в себя. Сквозь веки она чувствовала, что был день. Интересно сколько она лежала без сознания? Она все еще не ощущала своего тела, но язык уже стал шевелиться. Низ живота болел. С нее сняли все, она лежала абсолютно голая. Дверь в палату кто-то открыл, и она услышала женский голос:

– Это опять ты, Вадим? Может, хватит? Уважай хотя бы меня. Неужели это может доставлять удовольствие? Ведь женщина без сознания. Тебе Петр Иванович разрешил это делать?

– Господи, Аля, конечно, разрешил. Я всю жизнь мечтал о такой девочке. А она не совсем без сознания, ребенок шевелится, это такой кайф.

– Вадим, я больше не дам тебе этого делать! Ты вообще не должен быть здесь. Мне приказали никого сюда не пускать.

– Алечка, я не кто-то. Я – правая рука Петра Ивановича. Я все равно возьму ее еще раз. Ты же меня знаешь.

– Вадим, а я сейчас позвоню Петру Ивановичу и расскажу ему. Ей рожать через три дня. А что будет, если роды начнутся сейчас? Она же еще без сознания! А ты ходишь к ней каждый час вот уже целые сутки. Ты что, не понимаешь, что она беременна?

– Алька, разреши еще разок, я заплачу тебе зелеными?

– Я же сказала тебе, только если разрешит Петр Иванович. Но я знаю точно, что он не разрешит. У нее могут начаться роды после твоих художеств.

– Ладно, ладно, не надо звонить, – сказал он примирительно.

Маринка чувствовала, что мужчина стоял возле нее, очевидно решая, что же делать: может, все-таки поступить так, как хотелось ему? Но девушка стояла на своем:

– Вадим, прошу тебя, уйди, ты не справишься с собой. Ну что ты в ней нашел, вон, сколько баб вокруг. Только свистни, рады будут тебе услужить, а эта лежит как пень. Тебе что, это нравится?

– Аля, ты не понимаешь, она даже без сознания кончает! Вот это баба!

– Вадим, все, мне надоело это с тобой обсуждать. Это так гадко. Я иду к охране звонить Петру Ивановичу.

Маринка в ужасе ждала, чем же кончится эта перепалка. Если он дотронется до нее, то она не сможет скрыть, что пришла в себя!

– Ладно, Аля, расслабься.

Подумав немного, он добавил:

– Но ты об этом пожалеешь.

В голосе у мужчины послышалась угроза. – Скоро я здесь стану хозяином. Сейчас я домой поеду, у меня завтра дежурство, надо отдохнуть перед ним. А может, с тобой побалуемся?

Она услышала, что девушка отбежала от него, тяжело дыша.

– Ну, что ты, что ты, – сказал он примирительным тоном, – пошутил я. Ты ведь классная девчонка! Чего ты такая злючка? Мне здесь никто не отказывает.

– Вадим, еще слово, и я за себя не отвечаю.

Голос у девушки дрожал. Маринка чувствовала, что она очень боится Вадима. Наступила гнетущая тишина.

Маринка с тревогой ждала, чем же закончится эта перепалка? Молчание нарушил Вадик:

– Ладно, понял, не дурак.

Он наклонился к Маринке и приник к ее губам. Ей показалось, что сейчас она задохнется от омерзения. Наконец он оставил ее в покое. На губах остались его слюни, они вызывали в ней тошноту, с которой она еле справилась. Ребенок внутри нее вел себя очень беспокойно. Что же это за лекарство? Ребенка оно не отключило. А вот сила ее пропала. Она услышала, как из комнаты вышел Вадим, а потом и женщина. Маринка открыла глаза.

В окно светило солнышко. Для этого времени года это редкость. Декабрь в Москве почти всегда был самым темным месяцем. Маринка оглядела палату. Солнечные зайчики плясали по стенам. Комната была напичкана медицинским оборудованием, рядом с ней стоял аппарат УЗИ. Она увидела две двери: одна вела в коридор, а другая в соседнюю комнату. Наверно, в этой палате и будет она рожать через два дня или через три? Она увидела, что к ее руке прилажена капельница:

– Опять в меня вливают какую-то дрянь, – подумала Маринка. – Куда же вышла Аля? Маринка попыталась пошевелить рукой, но руки ее не слушались. Говорить я, кажется, уже могу, но сейчас лучше не пробовать, может, девушка в соседней комнате?

Вдруг она услышала шаги: кто-то подходил к двери. Маринка прикрыла глаза.

– Аля, ты здесь?

Голос принадлежал мужчине.

– Аля, ты что, спишь что ли?

– А, Стасик, проходи. Я действительно уснула. Веришь, уже сутки вторые пошли, как я не сплю. Мне тут Вадим устроил кошмар. Бабу эту трахал, говорит, ему Петр Иванович разрешил. Ты веришь в это?

– Знаешь, Аля, может, и правда разрешил, он же его любимчик, и потом, их какие-то дела связывают. Ты правильно сделала, нам лучше помалкивать.

– Стас, а ты можешь посмотреть ее? Видишь, у нее тут все мокро, боюсь я, может, уже выкидыш начинается. Тогда надо Петру Ивановичу звонить.

– Ладно, давай посмотрю, готовь ее, я аппарат настрою.

Девушка намазала Маринке живот, Стас включил прибор. Маринка почувствовала, как холодный датчик начал ползать у нее по животу.

«Ко мне возвращается чувствительность», – радостно подумала Маринка.

– Аля, смотри, у нее мальчик. Слушай, ничего не понимаю, он же совсем здоровый. Что там написано в ее деле?

– У ребенка порок сердца, несовместимый с жизнью.

– Бред какой-то, Аля, здесь явная ошибка! У ребенка все в норме, смотри, как бьется сердечко. Он хорошо развит, уже есть волосики, может, это мистика, но он улыбается, видишь это?

– Стас, ты думаешь, что Петр Иванович ошибся? – спросила тревожно Аля. – Неужели это возможно? У него пятьдесят лет стажу, он не может ошибиться. Ты ведь ходил на его лекции? А как он проводит операции, ты видел? Сам Игнатьев ошибся? Ты что, Стас, говоришь, он же светило!

– Аля, я тоже уже не первый год работаю, могу сказать точно: ребенок абсолютно здоров. Послушай, а почему она без сознания?

– Стас, ей сделали специальный укол, ну ты знаешь, тот, последнего поколения, который стоит десять штук зелеными. Она, как узнала, что с ребенком плохо, так у нее стала крыша съезжать. Этот укол позволяет полностью восстановить ее нервную систему, а так неизвестно, что бы с ней стало. Петр Иванович сказал, что эта женщина очень опасна, она сумасшедшая. Меня даже не сменяют, он никому не хочет доверять ее. Как только в себя придет, так я сразу сообщу ему.

– Да? А я как раз зашел спросить, не собираешься ли ты домой? Я бы тебя подвез.

– Нет, Стас, нет. Я буду здесь, и аборт я буду помогать Петру Ивановичу делать. Он обещал мне премию за это дать.

– Аля, мне кажется, что здесь что-то нечисто.

– Чисто, не чисто, какая разница? Как будто здесь это в первый раз, заказали ее видно. Да и вообще, ты что, забыл, сколько нам платят? Что нам, из-за этой богатой дамочки работы лишаться? Мы нигде не заработаем столько денег. Если Петр Иванович сказал, что надо делать, значит, так и есть. Может, это ее мужу надо, а? Может, он заплатил за этот аборт? Ты же знаешь, какие у нас не простые пациенты. Сколько везде это стоит? В среднем тысяча пятьсот рублей, а здесь три тысячи долларов, и заметь, всегда очередь. Люди сейчас о здоровье пекутся, любые деньги заплатить готовы. А день пребывания здесь стоит пятьсот долларов.

– Аль, я все это знаю, но не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому. Такие вот как она, платят, не задумываясь, не жалко мне их, Стас, совсем не жалко. Наворовали денег и бесятся с жиру. Скажу честно, даже все равно было, когда этот козел Вадик ее трахал, так ей и надо. Видишь, какая гладкая, холеная лежит. Смотри, по карточке ей за тридцать, а больше двадцати пяти не дашь, небось, из косметологии не вылезает. Видишь, написано: домашняя хозяйка. А тут вкалываешь как проклятая, они же нам копейки платят! Знаешь, сколько за границей медсестра получает?

– Алька, ты сама себе противоречишь: то тебе много платят, и надо молчать, то мало.

– Конечно, по сравнению с заграницей мало – три тысячи долларов, но в России это много. А сколько они сами гребут?

Мужчина начал терять терпение, он спросил недоуменно:

– Аля, что с тобой? Чего ты сегодня такая злая?

Голос девушки почти перешел на визг:

– Чего? А из-за таких как она! Для них все прелести этой жизни, а я в полном дерьме! Думаешь, мои деньги на меня уходят? Нет, дудки. Я старшая в семье, моего отца такая вот дамочка на машине сбила, и насмерть. Ее даже не посадили. У меня семь младших братьев и сестер, мать с ума сошла, в психушке лежит, а дети на мне. Ненавижу я таких как она, Стас, ох как ненавижу! Та баба тоже такая же холеная была, как и эта.

– Ну, Алька, ты и загнула! Она же совсем другой человек, ты же не знаешь ее.

– Все вы, мужики, одинаковые! Вот увидел ее голую и тоже слюни распустил, мозги у вас совсем в другом месте.

– Аля, я не знал, что ты такая, – сказал обиженно мужчина.

На глазах у Альки навернулись слезы:

– А какая я? Какая? Устала я, Стас, очень устала. Впереди ничего, так моя жизнь и пройдет. Мне пришлось институт бросить, а я ведь отличницей была! Кому я нужна с этим выводком? А бросить их не могу, вот такая я дура.

Девушка отвернулась и заплакала, громко всхлипывая. Стас стал неловко утешать ее. Мужчина совсем не выносил женских слез. Он гладил ее по плечу, приговаривая:

– Алечка, Аля, не плач. Пошли, я тебя уложу, тебе поспать надо. Я давно сказать тебе хотел: ты мне нравишься очень.

Но Алька странно отреагировала на его слова, она вскочила, сбросила его руку со своего плеча и закричала:

– Посмотри на меня внимательно: разве я могу нравиться? Мне кажется, что я стала похожа на свиноматку, которая кормит выводок. Я перестала заботиться о себе, да и зачем? С моим приданым мужа мне не найти. Я не могу их бросить, Стас. Другая бы давно их по детским домам распихала, но я не могу. Старшему одиннадцать, а младшему два.

Вдруг девушка замолчала, но через минуту спросила с удивлением:

– Стас, ты это серьезно, неужели я еще могу нравиться?

– Конечно, серьезно, дурочка, неужели ты не замечаешь этого? Ты красавица, Алька!

– Стас, у меня никогда никого не было. А сейчас я даже и думать об этом не могу.

– Не говори глупости. Алька, а с кем сейчас дети?

– Они с няней. Я плачу ей полторы тысячи долларов, остальные деньги уходят на оплату квартиры, питание и одежду. – Еле концы с концами сводим, – сказала девушка и горько вздохнула.

– Послушай, ты сейчас поспи, а я посижу здесь. Если что, разбужу тебя. Я ведь все равно сменился, спать мне не хочется, смена у меня была легкая, всю ночь я спал.

Девушка с благодарностью произнесла:

– Стас, спасибо тебе. Ей надо капельницу снять, когда закончится.

– Ладно, Алечка, ладно, все сделаю в лучшем виде.

Маринка слышала, как Стас повел Алю в соседнюю комнату. Про себя она подумала: «Этот Стас добрый, может, ей повезет, и он поможет ей выбраться отсюда? Девушка тоже хорошая, но на ее помощь рассчитывать не приходится. Надо дождаться, чтобы Аля уснула, и попытаться поговорить с ним».

Стас отвел Алю в соседнюю комнату и закрыл дверь.

Маринка услышала, как Стас возится с инструментами, ходит по комнате. Она стала ждать, надо выбрать удобный момент, и пусть Алька уснет покрепче, чтобы не помешала.

Время тянулось медленно. Стас снял с нее капельницу и вышел в коридор. Через несколько минут он вернулся с книгой в руках. Он совсем не смотрел в ее сторону, поэтому Маринка могла разглядеть его.

Перед ней был молодой красивый мужчина, высокого роста, на вид лет тридцати. Густые черные волосы, зеленые глаза, как у нее, такое же странное сочетание. Она знала, что это редко встречается. Жалко, что Маринка не могла рассмотреть его сущность, но он ей и так показался добрым. Он сел у небольшого столика и начал увлеченно читать свою книгу. Порой он смеялся в голос, то и дело откидывал прядку волос, упрямо падающую ему на глаза.

Давно, когда у Маринки еще не было ее силы, баба Алла научила ее одной фразе: если ты хочешь расположить к себе кого-то, скажи про себя человеку такую фразу – мира, добра и любви. Но скажи от чистого сердца, с любовью. Тогда человек сразу расположится к тебе. Помни, это обращение к душе человека. Сейчас в отчаянье Маринка твердила эту фразу, без посторонней помощи она не сможет выбраться отсюда.

Ее мальчик здоров, она должна во что бы то ни стало спасти его. В ответ на ее мысли малыш зашевелился и выставил ножку, обозначив на животе маленький бугорок. Не думаю, чтобы в мире было что-нибудь радостнее тех чувств, которые пробуждаются в сердце матери при виде этого маленького бугорка. На секунду она забыла про все на свете, ей даже на миг показалось, что она видит своего мальчика: такое беззащитное крохотное создание. Но теперь, когда ее ребенка силой хотят вырвать из ее живота и убить, вид этой ножки вызвал в ней бурю страха за него, ее сердце бешено заколотилось.

Очевидно, мужчина почувствовал что-то, он с удивлением посмотрел на Маринку.

– Вы проснулись?! – воскликнул он. Она умоляюще посмотрела на него и одними губами произнесла:

– Пожалуйста, тише.

Он взял стул и сел рядом с нею.

– Вы можете говорить? – он тоже стал говорить шепотом, видно, понял, о чем она попросила его.

Теперь от этого большого мужчины зависела жизнь ее мальчика, она умоляюще произнесла:

– Помогите мне выбраться отсюда, я вижу, что вы очень хороший человек. Меня захватили силой, моего ребенка хотят убить, но он здоров, мне не нужен аборт. Я хочу спасти его. Позвоните моему мужу, пожалуйста, вы узнаете, что это правда, умоляю вас.

– Вы просто не понимаете, куда вы попали. Беда в том, что я не могу звонить никому. Вернее могу, но только в присутствии охраны. Они прослушивают все разговоры.

– Но здесь есть пациенты, у них сотовые телефоны, попросите позвонить.

– Я вам еще раз говорю, вы не понимаете, где вы. Здесь у каждого пациента круглосуточная охрана, они даже на УЗИ ко мне приходят не одни: с ними обычно врач и охранник у двери. Дверь держат всегда приоткрытой.

– Но вы же поедете сегодня домой? – спросила в отчаянье Маринка.

– Да, я езжу на своей машине, но только по территории центра. Нас отпускают домой раз в месяц, дня на два. Мы живем здесь, все, кроме Вадима, который вас сюда привез. Я пришел сюда за Алей, чтобы отвезти ее в общежитие, до него полчаса ходьбы. Мы уже называем общежитие домом. Вы, наверно, все слышали?

– Да, Стас, я все слышала, но что же мне делать, неужели нет никакой надежды?

– Знаете, просто чудо, что вы в сознании, я уже раньше наблюдал действие этого укола.

Крупные слезы покатились у нее по щекам. Перебивая его, Маринка запричитала:

– Стас, миленький, ну помогите мне.

Как выяснилось еще раньше, этот огромный мужчина совершенно не переносил слез: он засуетился, начал искать по карманам платок.

– Мария, не плачьте, а то я совсем перестаю соображать. Я очень хочу помочь вам, но я, правда, не знаю как. Альку подставлять нельзя, ей голову оторвут, если с вами что-то произойдет. Мы оба лишимся работы. Петр Иванович очень скор на расправу. Как вы себе представляете нашу помощь? Где вас спрятать? А потом как вывезти? Я домой поеду только через десять дней, но мой автомобиль на выезде обыщут, вы это понимаете?

– Стас, Петр Иванович уезжает за границу, у него уже и паспорт есть, и билет, скоро здесь будет новый хозяин.

– Неужели Вадик? – тревожно спросил мужчина.

– Может быть, и Вадик. Понимаете, они почему-то хотят убить моего ребенка, но меня оставляют в живых. Не знаю, почему они так делают, но я слышала, они говорили, что меня не убьют. А вы же понимаете, то, что они делают, это преступление? Все равно эту лавочку или прикроют, или здесь будет новый хозяин. Стас, я не могу потерять этого ребенка. У меня четыре дочери, и вот Бог дарит мне сына. В чем провинилось мое дитя? Почему так? Стас, мне надо спрятаться, а потом, когда я приду в себя, я сама выберусь.

– Мария, я, правда, очень хочу помочь вам, но как? То, что вы говорите, это утопия. Вы не сможете выбраться отсюда, вас просто сразу схватят. А где вас спрятать? Вы же не иголка, в конце концов.

Вдруг Маринка услышала шум, а вслед за ним и крик:

– Стас, ты что обезумел?! Что ты слушаешь ее?! В комнату ворвалась разъяренная Аля. Я не хочу терять работу из-за этой твари, слышишь?! Ты знаешь, сколько сейчас получает медсестра в Москве, даже в самом лучшем центре? Сказать тебе? А что будет с моими братьями и сестрами? Мне что, из-за нее идти работать проституткой?

Теперь мужчина заметался между двух женщин:

– Алечка, успокойся, давай все спокойно обсудим, слышишь? Как мы с тобой будем жить, если ее ребенка убьют?

– Стас, подумай, какое нам дело до ее ребенка? Я здесь каждый день ассистирую аборты, их делают десятками. Почему никто никогда не думает обо мне? Что будет со мной и моими братьями и сестрами? Как мы ей поможем, это же нереально!

Стас обнял Алю, прижал ее к себе, пытаясь успокоить:

– Аля, я тоже не знаю, как это сделать. Вот нас трое, и давайте мы подумаем об этом вместе. Садись, Алька, к ней поближе, я сейчас стул принесу.

И Стас выскочил из комнаты. Маринка попробовала поговорить с девушкой:

– Аля, милая, я вам обещаю, мы с моим мужем не бросим вас. Мы богаты, он вас хорошо отблагодарит. Для него этот ребенок очень важен, он ждал его семнадцать лет. Понимаете, он просто бредил мальчиком, у меня еще четыре дочки есть. У меня свой медицинский центр, будете работать у меня. Там вы будете получать столько же. Алька недоверчиво смотрела на Маринку:

– Что? Четверо? Разве вы, богатые, рожаете детей? Они только у нищеты и рождаются.

– Аля, но у меня на самом деле четыре дочери, правда, одну мы удочерили, у меня подруга была, она умерла, а девочку попросила меня взять к себе. Я ей обещала, так и сделала. А три дня назад из садика украли мою родную дочь, а потом меня привезли сюда. Вадим приехал ко мне, сказал, что от профессора, а сам силой сделал мне этот проклятый укол и привез сюда. Я в таком отчаянии, кому нужно убивать моего сына?

– Значит, богатые тоже плачут? – ехидно спросила Аля. – Ты вот сейчас на жалость мою давишь, а как выйдешь отсюда, так и отвернешься сразу. Я знаю вас, имею печальный опыт. Та дамочка, что отца моего убила, сначала тоже плакала, просила заявление забрать из милиции. А потом нашла лазейку, купила всех с потрохами. Это было дешевле, чем нам алименты платить, да и какие у домохозяйки алименты?

Ее гневную речь прервал Стас:

– Алька, ну что ты опять всех под одну гребенку меряешь? Не все люди плохие.

Он подошел к ним и сел рядом с Алей.

– Вы, Мария, на нее не обижайтесь, она очень хорошая. Алечка просто устала, ведь она совсем еще ребенок, ей только недавно 21 год исполнился.

– Моей старшей дочери столько же, – грустно произнесла Маринка.

Алька тут же вскричала:

– Видишь, Стас, она врет!

Маринка попыталась объяснить девушке:

– Нет, Аля, это правда, я ее в пятнадцать родила, сейчас она замужем, живет отдельно от нас. Я ее родила не от своего мужа.

– Нагуляла, значит?

– Да, Аля, нагуляла, мне ее силой сделали.

– Конечно, ты очень красивая. Я таких как ты только в кино и видела.

Маринка наблюдала, как Стас умоляюще смотрел на Алю. Ему было неловко за нее. И Аля немного смягчилась, она произнесла:

– Знаешь, Мария, ты прости меня за Вадика, ну, ты понимаешь, о чем я? Боюсь я его. Фактически он здесь хозяин. Петр Иванович очень занят, а Вадик здесь Бог и царь.

Маринка тихо ответила ей:

– Аля, ты здесь ни при чем. Понимаешь, это зависело только от меня.

Этот ответ очень удивил девушку:

– Но ты же была без сознания?

А Маринка продолжала объяснять ей:

– А сознания здесь и не надо. Я всю жизнь играю роль жертвы, а жертва всегда найдет своего палача. Это я еще от мамы унаследовала, никак с этим справиться не могу.

Маринка видела, что Аля совершенно не понимает ее. Поэтому она перевела разговор на другую тему.

– Аля, милая, Стас, помогите мне, без вашей помощи мне не выбраться, – сказала в отчаянии Маринка.

Стас взял ее за руку.

– Ты, Мария, успокойся, Бог даст, будет Алька у твоего сына крестной мамой, да Аль?

Девушка промолчала, а Стас продолжал:

– Ладно, девочки, давайте думать, что нам делать? Знаете, Мария, если бы вы не были парализованы, то нам было бы легче.

Маринка торопливо произнесла:

– Стас, я уже начинаю чувствовать свое тело, ощущаю прикосновение. Может быть, я скоро приду в себя?

– Мария, вам ввели очень много этого лекарства, конечно, чудо, что вы уже пришли в себя и разговариваете, я много здесь всего повидал. Но такое впервые, у вас какой-то особенный организм, – произнес Стас. – Знаете, обычно колют этот укол, чтобы привезти сюда без проблем, потом дожидаются, когда женщина придет в себя, делают аборт, а потом еще укол – и память стерта.

– Это значит, что такое здесь уже проделывали, но кому нужно убивать детей? Ведь кто не хочет, может и так аборт сделать?

Тут в разговор вступила Аля:

– Мария, иногда мужчина не хочет ребенка, в силу каких-либо обстоятельств, а женщина, наоборот, хочет. Она думает, что, родив ребенка, сможет этим привязать мужчину. Петр Иванович это сразу вычисляет, обычно женщины доверяют врачу, рассказывают ему обо всем. Он обещает помочь, берет телефон мужа, звонит ему и предлагает свои услуги, за плату, конечно. Вадик привозит женщину сюда, а все остальное вы знаете. Скажите, может быть вас тоже «заказал» муж?

– Сережа? Да вы что, Аля? Он бредит этим ребенком, мы очень любим друг друга. Сережа каждый день покупает разные милые вещицы для мальчика, комнату сделал детскую рядом с нашей спальней, представляете, даже кабинетом пожертвовал. Я, конечно, его ругала, зачем, мол, заранее делаешь? Но он и слушать не хотел. Вот я беду и накликала.

Стас прервал их:

– Девчонки, вы что, думаете, что у нас куча времени? Давайте лучше думать, что нам делать?

Аля произнесла:

– Стас, нам надо подождать, у нас впереди два дня. Давай будем думать, за это время, возможно, Мария придет в себя. Нам будет легче. Сейчас я прокапаю ей витамины, это должно ускорить ее реабилитацию. Сейчас, Стас, ты должен уйти, ты и так здесь долго был, это может вызвать подозрение. Вечером я позвоню Петру Ивановичу и скажу ему, что из-за Вадика надо женщину посмотреть на УЗИ, чтобы я могла вызвать тебя сюда, уверена, что он разрешит.

– Да, да, – заговорила торопливо Маринка, – я слышала, что самому Петру Ивановичу некогда: он квартиру продает, вещи собирает, времени у него в обрез.

Аля тяжело вздохнула:

– Да, это очень плохо, неужели здесь и вправду останется Вадик? Работать станет невозможно. Его Петр Иванович сдерживал, а что будет без него?

– Аля, вы не волнуйтесь, я же сказала вам, пойдете работать ко мне.

Но Алька, казалось, не слушала ее, она произнесла:

– Зачем им все это? Ведь они могут просто стереть тебе память и все?

– Аля, я не знаю, но, видно, они боятся, что моя память восстановится, видишь, даже лекарство меня не берет так, как всех. Самое надежное было бы просто убить меня, но тот, кто заказал все это, запретил это делать, может быть, он не хочет, чтобы и память стирали? И потом, разве можно стереть ее только у меня, тогда придется это сделать всем, кто меня знает, а про мою беременность знают все мои родные и знакомые.

Стас перебил ее:

– Постойте, Мария, не будем гадать, ведь правда, она все равно откроется рано или поздно. А сейчас, девочки, я побежал. Я до завтра придумаю какой-нибудь план, обещаю.

Он на прощание помахал им рукой. Они остались вдвоем. Маринка попыталась наладить с девушкой контакт:

– Аля, а как твое полное имя?

Девушка нехотя ответила:

– Меня зовут Алевтина.

– Какое старинное имя!

– Да, сейчас так никто не называет. Меня так папа назвал. Он любил меня очень. До десяти лет я была одна у родителей. Мама от чего-то не беременела больше, а потом дети посыпались, как из рога изобилия. После меня она родила двух мальчиков-близнецов, потом появились две девочки одна за другой, у них год разница, за ними опять мальчик, потом еще две девочки. Младшей два года.

– Аля, а маму разве нельзя вылечить?

– Может быть и можно, но она не хочет жить без папы. Мама очень любила его. Все время боялась, что он уйдет к другой женщине, а он просто погиб. Если бы только маме этот укол сделать, что тебе вкололи, но он стоит очень дорого.

– Аля, у меня есть знакомая, она эти вещи без укола лечит. Мне кажется, она поможет твоей маме. Ведь мама еще не старая?

– Да, ей только сорок три, молодая совсем. Но уже и таблетки пила, и вены резала, оставлять ее нельзя одну, поэтому ее и держат в психбольнице.

– Вам баба Алла точно поможет. У меня один бомж знакомый был. Он был уже не человек. А сейчас семья у него, трое детей, любимая жена. А валялся на помойке, алкаш был законченный. Баба Алла может лечить душу.

Помолчав немного, Маринка продолжила:

– Но, к моему несчастью, я ее не слушаю. Откуда только во мне такая окаянность сидит? Она мне всю жизнь правильные советы давала, а я всегда все делала по-своему, но всегда убеждалась, что она права. Законы она вселенские знает, если человек по ним начнет жить, то обязательно станет счастливым.

Но Аля уже не слушала ее. Девушка погрузилась в свои думы, при этом она деловито сновала по палате, собирая какие-то одной ей известные баночки, что-то бормоча про себя.

Поэтому Маринка решила разговор не продолжать. Но как же ей расположить к себе эту девушку? Она должна сама захотеть помочь ей, иначе ничего не получится. Маринка чувствовала ее неприязнь к себе. По-видимому, очень сильна обида у девушки на жизнь. Для нее Маринка – это все равно, что та богатая женщина, которая убила ее отца. Она вот даже слушать ее не хочет.

Алька набрала лекарств и начала ставить Маринке новую капельницу.

– Что это? – тревожно спросила у нее Маринка.

– Это для твоей реабилитации. Здесь нет ничего такого, что может повредить тебе или твоему ребенку. Хотя, если честно, то я считаю все это бесполезной тратой времени. Ты должна понимать, что я делаю это ради Стаса, потому что он меня попросил об этом.