Текст книги "Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей"

Через несколько месяцев после его смерти я приехал в Израиль читать лекции студентам, и мне сняли квартиру не как обычно на первой линии у моря, а чуть подальше, тоже в хорошем небольшом доме. Я поселяюсь в этот дом, и на следующий день встречаюсь со своим и Мишиным давним другом художником Сашей Лисянским. И мы идем с ним, гуляем, и подходим к дому, в котором я остановился. Я прощаюсь, а Саша спрашивает:

– Вы знаете, что это за дом? В этом доме последний раз снимал квартиру Козаков.

Вот так я простился с ММ.

Это был его последний привет.

Регина Козакова
«Я накрывала стол под вязами…»[9]9
  КОЗАКОВА Регина Соломоновна. Литературный переводчик. Третья жена М. Н. Козакова


[Закрыть]

…А вы, друзья! Осталось вас немного,

Последние, вы мне еще милей…

Какой короткой сделалась дорога,

Которая казалась всех длинней.

Анна Ахматова

Наступает такое время в жизни, когда всё, что было просто и происходило как бы само по себе, становится не таким простым и требует определенных усилий, когда то, что радовало, отпадает, когда то, что могло огорчить, уже больше не огорчает благодаря помудрению. Время это – старость, когда становится всё меньше и меньше людей, которые помнят тебя в расцвете сил.

В такое время становишься более сентиментальной и, естественно, больше думаешь о прошлом, о годах беспечного детства и наполненной милыми волнениями юности. Нет ни малейшего желания вспоминать что-то грустное, а хочется вспоминать всё веселое, радостное и смешное…

О Мишиной творческой жизни написано так много и им самим, и другими, что я решила об этом не писать. Моя жизнь вращалась вокруг его творческой жизни, и я делала всё, чтобы он мог заниматься творчеством, не разбазаривая свой талант на всякую ерунду. Помогала я Мише во всём – перепечатывала и редактировала все его статьи, композиции, инсценировки, репетировала с ним все его роли и поэтические программы, сопровождала его на съемки и гастроли с электрическим чайником и плиткой, чтобы он нормально питался. Помню, как на съемках фильма «Храни меня, мой талисман» Романа Балаяна я также кормила маленькую дочку Тани Друбич, которой не предоставили обещанную няню…

У нас не было ни дачи, ни машины, ни хрустальной люстры. Этот последний факт особенно поразил уголовника, который ограбил нашу квартиру и которого привели к нам в наручниках, чтобы он показал, где что взял. Взял он немного, и этот факт его тоже очень огорчил.

Скажу только, что, как мне кажется, в полной мере раскрыться Мишиному таланту помешали его интеллект и начитанность, постоянная работа ума, анализ каждой роли до того как он ее играл, во время и после, недоверие к своим возможностям, неумение раскрепоститься настолько, чтобы не думать о том, как играешь. Работа ума не давала возникнуть стопроцентной органике.

Кроме того, алкоголь, но об этом не буду. Это – печальная страница его жизни.

В конце шестидесятых нам с подругой детства Наташей повезло – мы достали билеты на спектакль театра «Современник» «Обыкновенная история». По-настоящему было интересно смотреть спектакль, когда на сцене появлялся Козаков. Это было фантастическое попадание на роль. Всё в его исполнении было совершенно. С этого вечера я стала его безусловной театральной поклонницей.

Через два года я познакомилась с Мишей в канун Рождества у актрисы Наташи Архангельской. За неделю до этого позвонила Наташа: «Региша, приходи ко мне 6 января. У меня для тебя будет сюрприз». Собирались в складчину. Я приготовила утку с яблоками и пришла к Наташе… К этому времени я уже была Мишиной театральной поклонницей. «Добил» он меня чтением стихов. Миша проводил меня домой, поцеловал у подъезда руку и пригласил на свой творческий вечер в ВТО.

Наталья Архангельская, актриса:

Это я Мишу Козакова женила на Регине. Мы же с Мишкой дружили очень. И он мне говорит: найди мне невесту, потому что я один жить совершенно не умею. Я решила подумать – у нас же каждый вечер в доме на улице Чехова в «Актерской тишине», как называли в шутку, собирались веселые компании. Я помню, легла спать вечером, и у меня перед глазами – записная книжка. И запись: Регина Быкова. Я ей звоню: Региша, приходи ко мне в гости 6 января, я тебя с Козаковым познакомлю.

Почему-то чутье мне подсказало, что она ему очень подходит как жена. Она умная, хозяйственная и заботливая, она внимательная. И на следующий вечер пришел Миша. Звонок, мы открываем дверь – Регина с серебряным подносом, а на нем утка жареная. Это был беспроигрышный номер. И они поженились, и с ней он был счастлив больше, чем с какой-либо другой своей женой.

Сразу хочу отметить, что «хренологии», как говорила моя няня Нюша, в моем рассказе не будет.

Его умная, образованная, интеллигентная мама сказала: «Если хочешь чтобы она вышла за тебя замуж, не пей при ней». Миша не пил, терпел, терпел дольше, чем ему хотелось бы. А я бежать в ЗАГС не торопилась. Что-то меня удерживало.

Спустя три месяца, в Калуге, где он с партнершей играл «Двое на качелях», меня в гостинице обозвали блядью. Вернувшись в Москву, мы пошли в ЗАГС. В его однокомнатной 15-метровой квартире «сыграли свадьбу». Друг его юности, уходя, бросил фразу: «Надеюсь, сегодня здесь никто не пропишется», намекая на то, что две его большие квартиры были оставлены предыдущим женам.

И началась наша совместная жизнь на законных основаниях…

Постепенно отпали Мишины прежние молодые собутыльники. Дверь ванной комнаты начала заполняться подписями старых и новых друзей. Выпил, закусил – распишись. Из однокомнатной перебрались в двухкомнатную, из двухкомнатной, благодаря квартире моих покойных родителей, в трехкомнатную. Дверь от ванной комнаты таскали с собой.

В те годы каждый раз после спектакля или концерта за стол меньше десяти человек не садилось. Отмечались дни рождения – Миши, его детей, мои, годовщины свадьбы на Пасху, сдачи телевизионных работ, театральные премьеры. Однажды даже отмечали день рождения Булата Окуджавы, который пришел с женой Олей и друзьями на Мишин концерт в ЦДРИ, а потом все отправились к нам, и многое, многое другое.

Как-то в середине семидесятых, когда в Москве был на гастролях театр из канадского Стратфорда, в нашей уже двухкомнатной квартире раздался телефонный звонок. Звонил Миша из театра во время антракта: «Рин, мы придем к нам после спектакля – несколько канадских актеров (с ними Миша познакомился, когда играл в Канаде на фестивале сцены из „Гамлета“ в 1957 году), Лёва Дуров, Лёня Каневский и еще пара человек». Я в панике. Бегаю по нашему дому, собираю водку. В соседнем ресторане покупаю массу черной икры. Быстро пеку блины. Водку – в самовар. Икру – на лед. Блины – на подогрев.

Это был дивный вечер, когда канадские и наши актеры вместе, на английском и на русском, играли сцены из Шекспира. Наши бедные соседи уже привыкли к тому, что жизнь у нас начинается после вечерних спектаклей, и милицию больше не вызывали.

На улице Гиляровского, где мы жили в четырехэтажном доме без лифта, из окна нашей гостиной – столовой – Мишиного кабинета были видны два старых вяза. Когда в квартире летом становилось невыносимо жарко, я накрывала стол под вязами, и там мы принимали гостей. После возлияний, дискуссии об истории, литературе, театре, кино и вообще об искусстве накалялись, и дежурные милиционеры, охранявшие соседний дом, где жили иноземцы, от советских граждан, начинали не на шутку волноваться. Их не столько волновал шум, сколько тот факт, что они не могли понять по крайней мере половины произносимых слов. Вторую половину они понимали хорошо, так как это был отборный трехэтажный мат.

Когда Кира Ласкари, сводный брат Андрюши Миронова, хореограф, который в молодости дружил и работал с Мишей Барышниковым в Ленинграде, приезжал в Москву, он останавливался у нас. Прибыв с Лениградского вокзала в наш двор, он, стоя под нашими окнами, на радость «сплетсовета», каждый раз исполнял частушку «Соломоновна, баба русская…»…

Пройдут годы, и мы с Кирой проведем две сказочные недели в Нью-Йорке… Об этом он написал в своей книге «Импровизация на тему».

Однажды Миша после утренней записи стихов на радио начал отмечать мой день рождения. В этот день к нам пришли мои родители, Мишины дети – Катя и Кирилл, Таня и Зяма Гердты, Шура Ширвиндт с Наташей. Ждем Мишу. Зяма говорит: «Больше ждать не будем» и ставит перед Мишиным бокалом его фотографию. «И никакого на него внимания, что бы он ни делал». Мы садимся за стол. Перед горячим слышим ковыряние ключом в замке. Появляется Миша, а мы делаем вид, что его не видим. Чтобы привлечь наше внимание, Миша делал много чего – исполнял стриптиз, танец с абажуром на голове, пел. Утомился и ушел в спальню. Звонок в дверь. С бодрой песней входит Андрюша Миронов. Все: «Тише, не буди зверя». «Зверь», который очень любил Андрюшу, появился на его голос из спальни. Андрюша взял с полки книгу, сел, закинув ногу на ногу, открыл книгу и повернулся к моим родителям: «Айша Азизовна, Соломон Михайлович, вот что вы могли иметь, а вот… – показав на Мишу с абажуром на голове – вот что вы имеете». Мишу уложили спать и до-праздновали то, что после смерти моих родителей я уже много лет не праздную.

Когда КГБ в 1980 году выгнало меня из бюро «Вашингтон Пост», у меня образовалось свободное время. Тогда-то мы и устроили первый детский праздник. Написали пьесу, построили ширму для кукольного театра, купили в «Детском мире» кукол. Кукловодами были Олег Абдрашитов, Катя Гердт, молодой человек, имя которого я, к своему стыду, не помню, и я. Нам не хватало пары рук, и мы уговорили Мишу принять участие в нашей кукольной самодеятельности. Всё было как у людей. Даже буфет в антракте, в котором строгая буфетчица, восьмилетняя Катя Миндадзе, говорила посетителям: «Граждане, не толпитесь. Вас – много, я – одна». В конце преставления куклы выдавали зрителям подарки. К этому моменту гестрионская душа Миши не выдержала, и он высунул голову из-за ширмы. Дети тут же закричали: «Все звери настоящие, только медведь – дядя Миша!»

Как-то вечером мы с Мишей были дома. Тихо, уютно, играет пластинка «Чай вдвоем» Стефана Грапелли и Иегуди Менухина. Звонок в дверь. Входят Юра Баш-мет и Гриша Жислин, в руках драгоценные инструменты, альт и скрипка. Переглянувшись, достают из футляров инструменты и превращают дуэт Грапелли – Менухина в квартет. До сих пор в ушах звучит божественная музыка, спонтанно возникшая в нашей маленькой гостиной на Гиляровского. Пианино мы так и не купили, хотя на деньги, потраченные на выпивку для Миши, его друзей и приятелей, можно было купить инструменты для симфонического оркестра.

Однажды пришла к нам Белла Ахмадулина. Мы поужинали. Разговор зашел об Ахматовой, и Миша поставил на проигрыватель пластинку с записью «Приморского сонета» в исполнении Анны Андреевны.

 
Здесь всё меня переживет,
всё, даже ветхие скворешни
и этот воздух, воздух вешний,
морской свершивший перелет…
 

Через несколько дней позвонила Белла и прочитала по телефону:

 
Пластинки глупенькое чудо,
проигрыватель – вздор какой,
но слышно, как невесть откуда…
 

В одну из поездок в Ленинград в начале семидесятых Миша попросил свою подругу детства, замечательного педагога Наташу Долинину, познакомить нас с Иосифом Бродским. Иосиф принес только что написанное стихотворение «Сретенье». Я его тут же перепечатала под копирку, и мы стали одними из его первых счастливых обладателей.

 
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна…
 

Несколько раз мы попадали в Ленинград 25 мая – в день рождения Иосифа, и навещали в этот день его родителей – Марию Моисеевну и Александра Ивановича. Обычно в этот день им звонил Иосиф. Миша читал его стихи. Мария Моисеевна неизменно говорила: «Нашего Осю ангел крылом коснулся». А Александр Иванович предпочитал поэта Ваншенкина.

В другой раз, когда Миша снимался в Ленинграде, мы, как всегда, навестили вдову Анатолия Мариенгофа, Анну Борисовну (Нюшу) Никритину – друга семьи Козаковых. Нюша показала нам записные книжки Мариенгофа и сказала, что живущая во Франции племянница хочет их опубликовать. Миша в это время снимался, а я в течение недели отправлялась каждое утро к Нюше и садилась за пишущую машинку. Нюша нервничала и периодически говорила, ёрничая: «А нас всех не посодють?» Записные книжки уехали во Францию, где и были впервые опубликованы. «Бессмертная трилогия» Мариенгофа, в которую вошли «Роман без вранья», «Мой век, мои друзья, мои подруги» и «Это вам, потомки!» (записные книжки), вышла в России в 1998 году. Миша прислал мне экземпляр с надписью «Рина! Помнишь ли ты…»

А в 1988 году Миша мне прислал брошюрку, выдержки из его книги «Рисунки на песке». Могу добавить, что была первым редактором рукописи, исправляла не только грамматические, но и стилистические ошибки, а также смысловые и фактологические неточности.

Наш открытый дом видел много интересных людей – актеров, писателей, режиссеров, художников. С Иэном Маккеланом Миша вел длинные беседы о Шекспире, с Хелмутом Гриммом часами говорил о интерпретации «Фауста» Гёте, которым оба бредили; Доктороу, Норман Мейлер, Таня и Зяма Гердты, Виктор Платонович Некрасов, Натан и Юля Эйдельман, Юлий Крелин и Станислав Рассадин с женами, Гарри Каспаров, Смоктуновский, Катя Максимова и Владимир Васильев, Арсений Тарковский и Татьяна Озерская, Алла Гербер, Лия Ахеджакова… Всех не перечесть.

В нашей небольшой гостиной репетировали Олег Янковский, Саша Калягин, Лена Коренева, Костя Райкин, Марина Неёлова, Олег Даль, Олег Меньшиков и многие другие. Мы очень дружили и много общались с Гришей и Катей Лямпе, Борей и Людой Галантер.

После поездки в Австрию по приглашению у нас появился видеомагнитофон, и тогда мы стали устраивать просмотры фильмов, которые привозил Роберт Де Ниро. Начиналось всё с того что я подавала ужин, а потом переводила фильм. Затем кулинарная программа была сокращена до чая, а потом были только просмотры – и для взрослых, и для детей. Я дошла до такой жизни, что переводила много раз с итальянского фильм «Ностальгия», после того как Олег Янковский дал мне монтажные листы.

В конце семидесятых Театр на Малой Бронной побывал на Эдинбургском фестивале. Когда театр вернулся в Москву, британский посол сэр Кёртис Кибл устроил прием. После нескольких рюмок виски Миша пообещал послу и его жене пригласить их в гости. Потом мы с Мишей разошлись, потом вновь сошлись, и обещание послу было забыто. После того как мы случайно встретились с сэром Кёртисом и леди Маргарет в поезде по дороге в Ялту, Миша свое обещание сдержал.

В тот вечер, когда посол с супругой были у нас в гостях, у нашего дома стояли две «Волги» с антеннами. Внимательные кэгэбешники услышали чтение стихов и писем Пушкина: Мишей – на русском и сэром Кёртисом – на английском и французском. Могу себе представить их разочарование.

5 сентября 1979 года

Дорогие Регина и Миша!

Чудный чайный сервиз, который вы нам подарили, слишком щедрый подарок. Мы будем вспоминать вас не только, когда будем пить из него чай, но и всякий раз, когда будем смотреть спектакли по русским пьесам в Лондоне. Может быть, в один прекрасный день Миша приедет сюда с театром… Мы очень рады, что с вами познакомились.

С наилучшими пожеланиями, Кёртис и Маргарет Кибл

Уже живя в Америке, в конце девяностых, по дороге из Зальцбурга, где работала синхронным переводчиком на Зальцбургском семинаре, я навестила сэра Кёртиса и леди Маргарет в их доме под Лондоном.

Для моей книги «Жить и умереть на кухне», которая вышла на английском в 2004 году, Миша написал:

…Апофеозом нашей совместной жизни стало мое сорокалетие в 1974 году. Неуемная на выдумки Регина решила отметить мой юбилей балом-маскарадом. «Ты с ума сошла. Друзья у меня мои ровесники и старше. Какой дурак в октябре поедет через грязную холодную Москву в маскарадном костюме? Да и где мы устроим такой маскарад? У нас что, есть поместье или дворец?» Но если Регине что-то взбредет в голову, она, как правило, не отступит. Приглашенным было поставлено условие обмаскарадиться, иначе ни ногой на торжество. Для домашнего и неофициального юбилея с помощью нашей подруги Таты Земцовой нашли огромное мрачное помещение фабрики-кухни завода Ильича, бывшего Михельсона. Когда мой друг юности, актер Шура Ширвиндт явился на бал, наряженный в какой-то театральный костюм, он тут же сострил: «Ну где еще Козаков мог отметить свое сорокалетие? Конечно, там где Каплан стреляла в Ленина!»

Неуютный зал фабрики-кухни, благодаря стараниям наших друзей и Регины, был декорирован и преображен. Фотограф Валерий Плотников и его жена, мультипликатор Ирина Кассиль, устроили выставку из обложек разных журналов, от «Крокодила» до «Плейбоя», на которых присутствовал мой портрет.

Гости, человек пятьдесят с лишним, явились все как один в маскарадных костюмах. Наряженный Ясиром Арафатом Михаил Ульянов сидел за столом рядом с актером Григорием Лямпе, наряженным Моше Даяном. Литературовед и историк Николай Томашевский, в виде римского патриция, привел на цепи свою жену Катю, изображавшую рабыню-наложницу. Олег Табаков был ковбоем. Булат Окуджава в парике – одним из Битлов. Актер Театра Руставели и замечательный чтец Гурам Сагарадзе и его жена Таня Бухбиндер, оперный режиссер и педагог, прилетели из Тбилиси. Я был одет юным пионером, в шортах, белой рубашке с красным галстуком, с барабаном на веревке, висящим на шее, и горном в руках. Сама хозяйка нарядилась звездочетом в синей мантии и традиционном колпаке.

Константин Райкин и Валерий Фокин приготовили капустник. Вышли в узбекских халатах с бубнами, точно как представители союзных республик на кремлевских торжествах. Были выступления, песни, стихи и музыка. И, конечно же, сказочное угощение. Какое именно не помню, так как, во-первых, отвечал за культурную программу, а во-вторых, был тамадой. Занят был очень. А так как пионерам пить нельзя, на спиртное я стал налегать, когда гости начали расходиться.

У Союза кинематографистов был замечательный дом отдыха на Черном море в Пицунде, прямо на берегу, покрытом гладкой галькой и обрамленном реликтовым хвойным лесом. Единственное, что было плохо в доме отдыха, это питание. У ворот нашего заведения нередко можно было видеть «скорую помощь» – кинематографисты часто травились. Я сидела на балконе, печатала на пишущей машинке переводы и ела, готовя еду на привезенной электроплитке, благо в Пицунде был шикарный рынок. Ко мне периодически присоединялись Тимур и Инга Сухишвили. Для Миши поход в столовую был не поводом поесть, а возможностью побеседовать. Так что он три раза в день рисковал отравиться, чтобы эту возможность не упустить.

Даму, которая возглавляла наше заведение, звали Гугулия Николаевна. Кинематографисты назвали его «Гу-гушкиным гнездом». Шутили: «Пролетая над гнездом Гугушки».

Замечательными были в Пицунде концерты классической музыки в курзале. Многие наши друзья были прекрасными музыкантами – Джансуг Кахидзе, Лексо Торадзе, Максим Шостакович, Владимир Виардо, Григорий Жислин…

А так как Дом отдыха кинематографистов был до краев наполнен талантами, мы имели возможность наслаждаться импровизированными концертами и джазовыми вечерами под темным южным небом, усеянным яркими звездами, когда создавалась иллюзия, что Москвы с ее советской жизнью не существует.

В один из наших отдыхов Миша в период трезвости от нечего делать написал очень смешную поэму – «Поцундиаду», сделав всех отдыхающих в Пицунде ее участниками, и веселил обитателей нашего заведения в течение нескольких дней.

Несколько лет подряд мы проводили отпуск в Пярну, где жили Дэзик и Галя Самойловы. До сих пор помню, как будто это было вчера, культурные вечера в их доме, или, как их называл Дэзик, «культур абендс». Чтение стихов, скрипичные концерты в исполнении «Буси» Гольдштейна, рассказы Льва Копелева, пародии Абызова – веселая атмосфера общения людей, друг другу крайне приятных.

Я налаживала наш быт, заботилась, как всегда, о Мишином здоровье. Помогал мне в последнем маленький сын Самойловых Паша, упорный борец со спиртным: «Тетя Рина, а папа с Мишей пьют коньяк во втором айнеляуде (в переводе с эстонского „буфете“)». И мы с Пашей бежали во второй айнеляуд. Недаром Дэзик писал:

 
…Регина – Миши министерство
(Тяжелое Мишестроение!)
Руководит без министервства и исправляет настроение…
 

Регине действительно тяжело давалось «мишестроение», а Мише не всегда казалось, что им руководят без «стервства». Я много ставил, пил вино, полагая, что в нем всегда таится вдохновенье, часто болел «люмбагой», лежал в больницах, писал там свой «мемуар», а Регина многократно перепечатывала его на машинке, исправляя грамматические ошибки и расставляя запятые, переводила с английского пьесы (только одну из которых я поставил – «Дорогая, я не слышу, что ты говоришь, когда в ванной течет вода» Роберта Андерсона) и вообще – немало намучилась со мной. А в 1983 году по дороге в аэропорт Домодедово я умудрился еще влететь в лобовой удар на шоссе и на пять месяцев вообще вышел из строя. Лежал в больнице с переломами и трещиной в тазу, и Регина помогала врачам поставить меня на ноги в буквальном смысле этого слова.

После разрыва с Региной, которая надорвалась со мной, не выдержала, отбыла в Штаты и осталась там навсегда, я обзавелся своей Анной.

Михаил Козаков

Каждый раз не хотелось возвращаться в Москву. Одно из своих писем Дэзик закончил словами:

 
…И скорей приезжайте обратно
и неоднократно,
потому что без вас отвратно,
а с вами приятно.
 

Февраль 1983 года. Я, как всегда в последние три года, занимаюсь чем-то по хозяйству. Миша на радио записывает поэтическую программу. День серый. Мрачная погода и мое настроение не предвещают ничего экстраординарного. Звонит телефон.

– Рин, это я. Возьми альбом «Подмосковные усадьбы» и приезжай побыстрей в Дом Литераторов. Я только что познакомился с Робертом Де Ниро.

– С кем?

– С Робертом Де Ниро.

– А-ха, а я только что говорила с Мартином Скорсезе.

– Да нет, я не шучу. Он в Москве, приехал сниматься в фильме об Анне Павловой. Эмиль Лотяну меня познакомил.

Я набрасываю пальто, хватаю альбом и несусь на Воровского. Там я знакомлюсь с Робертом Де Ниро. Мы уже видели некоторые из его фильмов и стали его страстными почитателями. Он расстроен, так как Госкино не разрешает ему сняться в роли молодого Сола Юрока в картине об Анне Павловой, версию которого для западной публики будет монтировать режиссер Майкл Пауэлл, знакомый советским кинозрителям послевоенного поколения по фильму «Багдадский вор». Майкла Пауэлла уважают многие американские кинематографисты, включая Де Ниро. Жена Пауэлла, Сельма Скунмейкер, первоклассный режиссер по монтажу, работает с Мартином Скорсезе. Так что я была в каком-то смысле недалека от истины.

Роберт расстроен. Ясно, что он хотел принять участие в фильме не по коммерческим соображениям, а из уважения к Пауэллу. Глава советской делегации, Ростислав Юренев, заставил членов делегации покинуть просмотр фильма «Охотник на оленей» в Каннах, одного из самых мощных антивоенных фильмов, так как советские киновласти постановили, что это провоенный фильм.

Мы с Мишей говорим Роберту, что мы в восторге от его работ. Объясняем ему, насколько можно объяснить за несколько минут, всю тупость и узколобость советских культурных властей. Мы его смешим. Роберт говорит, что нам непременно надо опять увидеться. Он приглашает нас на прием, но мы в этот вечер заняты. Роберт обещает обязательно когда-нибудь вернуться в Москву. На этом мы расстаемся.

В мае Роберт вернулся в Москву вместе с Мартином Скорсезе.

В один из дней Роберт завтракал с Мишей и жившим в двух шагах от нас Андрюшей Мироновым. Я бегала между кухней и гостиной, подавая завтрак и одновременно переводя их беседу. Они оба забрасывали Роберта вопросами. Роберт спросил, сколько они зарабатывают за фильм. Андрюша и Миша подсчитали:

– Две тысячи рублей.

– В день?

– Нет, за весь фильм.

– О-о… – сказал Роберт.

Поскольку во всех театрах в это время шла псевдопатриотическая ерунда, мы, помимо поездки на могилу Пастернака в Переделкино, в основном сидели за столами и разговаривали.

Роберт еще несколько раз возвращался в Москву. В один из его приездов, мы поехали в Ленинград, где снимался Миша.

По дороге в Шереметьево Роберт сказал мне: «Это ужасно, что ты никогда не была в Америке. Я пришлю тебе приглашение».

Надо вспомнить, что был период в нашей жизни, когда Миша пять лет не пил. Обстоятельства сложились так, что у меня появилась возможность, естественно с его согласия, повести его к наркологу. Милейший Женя Новиков в клинике на улице 8 Марта раз в год делал Мише укол. Миша думал, что если он выпьет при этом уколе, то может скончаться. На самом деле это была усиленная доза витамина, никотиновой кислоты, которая вызывала сильный прилив энергии. Это был один из продуктивных периодов Мишиной карьеры, который начался с «Покровских ворот»…

Незадолго до моей поездки в Америку Миша опять начал пить. Я его попросила снова пойти к Жене Новикову. Он наотрез отказался. Тогда я сказала, что мне придется подумать о своей жизни, на что Миша ответил: «Думай». Вот я и подумала, хотя это было непростое решение.

Мы расстались.

В Нью-Йорке я пару месяцев жила в квартире Миши Барышникова. Как-то пошла проводить Иосифа Бродского, зашедшего к Мише. Мы заговорили о том, что я собираюсь остаться в Америке и как это меня мучает. Иосиф сказал: «Регина, пора подумать о себе».

С тех пор прошло более тридцати лет.

P.S. Живя в Америке, чем я только не занималась – работала синхронным переводчиком, делала литературные переводы (спектакли по переведенным мной пьесам до сих пор идут во многих театрах в России, а переводы на английский сценариев использовались для многих фильмов совместного производства), давала уроки русского и музыки.

Мои кулинарные способности тоже нашли применение. Вот уже много лет готовлю как частный шеф-повар для разных торжеств – свадеб, дней рождения, юбилеев…

Моими первыми кулинарными клиентами в 1988 году были Татьяна Яковлева, последняя любовь Маяковского, и Алекс Либерман, ее муж, главный редактор крупной издательской компании «Конде Наст», известный скульптор и фотограф, с которыми меня познакомила Мишина подруга детства Люда Штерн. Помимо готовки, по просьбе Алекса, я перевела переписку Татьяны и Маяковского.

Сейчас занимаюсь всё тем же, только уже не галопом, а черепашьим шагом. Понемногу пишу книгу – «Уважайте свой желудок, и он будет уважать вас».

P.P.S. Если описывать всё, что происходило в нашем доме и его окрестностях, а также далеко за его пределами, то не хватит ни времени, ни места. Пицунда, Пярну, Тбилиси, Рига, Одесса, Минск, Киев – съемки, концертные поездки, гастроли театра, всего не перечесть.

Когда мы начали жить с Мишей вместе, мне на работу каждое утро звонила его мама и говорила:

– Риночка, пожалуйста, не бросайте Мишу!

– Не беспокойтесь, Зоя Александровна, я его не брошу.

Меня хватило на семнадцать с лишним лет…

Передо мною большая папка Мишиных писем (с 1992-го по 2006 год). Одно из них заканчивается словами «Рина, береги себя, ты многим нужна». В трудные минуты эти Мишины слова, безусловно, помогают.